***
Леви напоказ расслабленно подпирал стену. Слова Эрвина, в данной ситуации, мало для него значили, капитан все решил для себя ещё пару часов назад. — Мы не можем перенести вылазку лишь из-за твоего эгоистичного желания остаться с рядовой Аккерман. — Голос Смита звучал смертельно устало, будто он несколько часов подряд объяснял ребенку, что цветная капуста полезна для здоровья. Уставшая левая нога переминулась с правой. Ривай зевнул. Эрвин начал закипать. Уже целых пять минут он так и не смог добиться ни одного слова от лучшего друга. — Я замял дело с Эреном Йегером, и твоя благодарность — молчание?! — Сказанное предложение получилось сказать более повышенным тоном, чем ожидал сам Смит. Щеки главнокомандующего стремительно покраснели то ли от гнева, то ли от того, что он все же начал кричать на капитана Леви. Да, друг его раздражал в последнее время. Сначала его отношение к влюбленной девчонке, потом избегание ее же, затем избиение Эрена, за которое Смит, впрочем, винил и себя тоже. Эрвин не понимал от слова совсем, что же происходит на душе и в голове первой надежды человечества. Леви усмехнулся. — Да знаешь, мне поебать на то, замял ты то, что я отхуярил мелкого пидораса, или не замял ты это. Я поступил, как хотел. Нет, Эрвин Смит, я поступил даже не так как хотел я, а так как хотела бы она, чтобы я поступил. — Одним движение, он встрепал свои всегда идеально лежащие волосы. — Тебе бы понравилось, если бы какой-то ублюдок поцеловал твою женщину? Понравилось бы, если б он буквально довел ее до бессознательного состояния? Снова эта Ривайская усмешка на губах, которая втаптывала в грязь. Смит покраснел и не стал продолжать разговор. Ему было стыдно. Дико стыдно, что он не смог подобрать никаких слов, чтобы помочь товарищу. Как главнокомандующий, он стыдился собственной беспомощности в деле с Йегером. Смит никогда в жизни не шел на поводу каких-то своих эмоций или личных связей. Преступление — наказание. И неважно смотрел в его глаза друг или враг. Но сейчас... Сейчас все изменилось. Изменился сам Эрвин. С возрастом, возможно, все становились мягче, а, возможно, он просто слишком привязался к вечно холодному Риваю. — Я перенесу, отсрочу дату выхода за стены, — взгляд мужчины с каждым словом становился все решительней, в голосе появилась сталь, — Но ты, как капитан, временно отстраняешься от всех дел. Можешь считать это отпуском, но на обеденном построении я сделаю объявление о том, что твоим приказам больше никто не подчиняется. Смит удивлённо вздернул брови. Он сам не ожидал такого бесстрастного и четкого оглашения собственных слов. Первый раз за всю их с Леви дружбу, он понижал его полномочия. Боясь отпустить взгляд, он упрямо смотрел перед собой. Реакция Ривая волновала его, сейчас капитан был агрессивен и непредсказуем, потому мог сделать абсолютно что угодно его бесовской натуре. Но Аккерман молчал. Равнодушно ковырял носом ботинка каменный пол, делая вид, что его это совершенно не волнует.***
Он очнулся от слишком яркого света, пробирающегося через неплотно закрытые шторки. Голова гудела, кости ломило, желудок, казалось, сворачивался в трубочку от тошноты. Дичайше хотелось пить. Горло дерло как от самых первых тренировок при подготовке ко вступлению в разведку. Ему далось тяжело принятие сидячего положения. Конечности никак не хотели поддаваться приказам морально изнасилованного мозга. Эрен совсем не помнил, что происходило вчера. Все воспоминания покрылись матовой коркой толстого льда. Последняя неделя, в общем, тоже расплывалась в плотном тумане. Вода, заботливо оставленная на стоящей рядом тумбе, была быстро схвачена неокрепшими, после отключки, руками. Большими глотками Йегер опрокидывал в горящее, сухое горло прохладную жидкость. Лучше не стало. Желудок скрутило ещё сильнее, по голове будто ударили тяжёлым молотом, а в миг ослабевшие ладони отпустили кувшин. Мелкие осколки с характерным звуком разлетелись по полу вместе с остатками воды. Эрен чертыхнулся про себя. Собирать сейчас стекло, а тем более вытирать лужу, у него не было сил ни физических, ни моральных. Он обратно упал на постель. Красные, уставшие глаза чуть прикрылись. Засыпать не хотелось, поэтому парень попытался восстановить хотя бы вчерашний день. Мысли бешено бегали из одного конца сознания в другой, но ничего, даже самую малость, Эрен вспомнить не мог. Сложилось впечатление, что он и не жил вовсе, что его просто кто-то похитил и долгое время держал в темном подвале, переодически надавливая на сонную артерию, чтобы Йегер вырубался. Если бы он только встал... Скорее всего сослуживцы знали, что с ним произошло, и уже вовсю переговаривались между собой. Единственное, что Эрен смазанно помнил — поцелуй с Микасой... Интересно, как там сейчас сестра?***
Вторая надежда человечества лежала полностью обнаженная. Осмотр занял меньше времени, чем Ханджи предполагала. Цепкий взгляд Зое сразу же подметил множество синяков на тонких бледных запястьях. Они расцветали на руках Микасы темными пятнами в форме чужих пальцев. Так же женщина обратила внимание на множество кровавых укусов на предплечьях. Будто кто-то вгрызался со всей силой челюстей в нежную кожу с намерением откусить кусок плоти. Затем внимание привлекли тонкие, неровные и свежие шрамы на внутренней стороне бедра. Аккерман буквально была вся изувечена. Но синяки и укусы пройдут без следа, а полоски от порезов, по мнению Ханджи это действительно они, останутся с девушкой на всю жизнь. Если бы на месте женщины оказался кто-то другой, то он наверняка посочувствовал бы последней представительнице, пусть и не чистокровной, азиатов. Одеть Микасу обратно было весьма проблематично. Больная поясница ныла, из-за чего долго в полусогнутом положении Зое стоять не могла. Она пыхтела в попытках так и сяк принять наиболее комфортную позу. Нос ее забавно покрывался мимическими морщинками, очки на переносице подрагивали, от усердия лоб покрылся испариной, и пару прядей челки к нему прилипли. Без сомнений, Ханджи выглядела сейчас так, будто только что вернулась с длительной пробежки. Кое-как она все же натянула на своего пациента одежду. — Леви, Эрвин, можете заходить обратно, если все ещё стоите за дверью! Смит выглядел подавлено, как избитая шпаной в подворотне дворняжка. Ривай выглядел никак. Абсолютно. Его лицо хоть и раньше почти не отображало никаких эмоций, но теперь казалось каким-то неживым вовсе. Глаза потускнели, сам взгляд застекленел. — У нее вывих. Я, конечно, вправила его и перевязала, но все равно не давай ей напрягать руку, когда она очнётся. — "Если очнется". — Проваливайте. — Бесцветно и тихо. Эмоции Ривая в это утро менялись со скоростью света, по сравнению с тем, что было раньше. Общество этой девчонки сильно подействовало на него. Эрвин вздохнул. Ханджи неловко пошатнулась с пятки на носок и обратно, а затем вышла первая. Она понимала, что Леви нужно время все обдумать, разобраться в себе и наконец решить, что будет дальше. Смит вышел следом, на прощанье болванчиком кивнув головой. Он готов принять нового Райвеля. Но готов ли он впустить в их жизни Микасу Аккерман? После того, как капитан и главнокомандующий покинули его кабинет, Леви грузно осел на пол рядом с девушкой. Сейчас она выглядела болезненно и крайне хрупко. Было страшно смотреть на нее — вдруг рассыпется прахом, как соженные после битвы товарищи. Вдруг исчезнет, как во всех его самых страшных кошмарах. Вдруг обернется свободной, резвой ласточкой и взлетит в небеса, навсегда покидая его? Его ладонь, сухая и грубая, бережно сжала ее маленькую ручку. Большой палец начал бережно поглаживать тонкую, полупрозрачную кожу. Ривая тянуло в сон, но старательно он не смыкал своих серых глаз. Он хотел увидеть, как она очнётся. Хотел показать ей, что ждал и беспокоился. Хотел создать у нее чувство полной безопасности и уюта. Но спустя коротких две минуты, голова стала свинцово-тяжелой, веки сами по себе слиплись, а Леви наконец забылся беспокойным сном.***
Они шли в полной тишине. Почему-то сейчас молчание ощущалось слишком явно, хотя им всегда было молчать друг с другом комфортно. Каждые два шага Ханджи приотрывала рот, как рыба, которую выбросило на берег, но сказать так ничего и не решалась. Зое понимала почему выговорить хоть что-то было сложно. Так всегда происходит, когда есть, что сказать, но ты не знаешь с чего начать. Смит заговорил первым. — Зое... Я... Ты... — Язык заплетался, Эрвин краснел. — Неуместно в этом неспокойном времени... — Совсем тихо, себе под нос. — Ты нравишься мне Ханджи!.. Она проглотила язык. Дыхание сперло. "Проблем стало ещё больше", — подумали они одновременно. Птицы во всю заливались на мокрых, после долгих дождей, деревьях. Наконец выглянуло, первое за две недели, солнце. Разведка просыпалась. Тучи отступили.