***
Лёгкий ветерок трепал темные волосы. Микаса наблюдала за розовыми нежными облаками, плывущими по вечернему небу. Закатное солнце виднелось полусферой. Светило оно уже не так ярко, не так согревающе, как раньше. Оно уже не палило своими ультрафиолетовыми, выжигающими лучами, лишь ласково поглаживало, оставляя мягкий и нерушимый осадок будто что-то умирает, но возрождается вновь раз за разом. Все это дарило призрачную надежду на прекрасное и спокойное будущее. Будущее без постоянного ожидания смерти. Будущее, в котором не думаешь о других, а думаешь о себе. Где-то ворковали Криста с Имир. Девушки нежили друг друга в объятиях, то перебирая волосы, то нежно поглаживая щёки. Они любили друг друга и любовь эта прекрасна. Прекрасна потому, что она у них была. Имир и Криста жили ради этих моментов. Они наслаждались каждой секундой, минутой. Они не жалели ни о чем. Не жалели, что видят осуждающие взгляды от старших каждый день. Не жалели, что вступили в разведку. Им было плевать, потому что они принадлежат друг другу, а все остальное отходило на задний план, который их совершенно не волновал. Саша и Конни делились едой, которую успели стащить за ужином. Как только они умудрялись столько съедать и не толстеть? Микаса улыбнулась своим мыслям. Они тоже идеальная пара. Оба любят кушать, оба обладают таким непоседливым характером. Хотя они и похожи, но в тоже время совершенно разные и прекрасно дополняют друг друга. Они как половинки одного целого, одной души, которую несправедливо разделили. Жизнь вообще штука несправедливая. Иногда думается, почему мы живём именно так, а не живём по-другому. Почему одни события приводят к другим. Почему сильные чувства в один момент пропадают и возникают такие же, не менее сильные, но к совершенно другой персоне. Почему одни люди умирают, а вторые живут, хотя жизни этой совсем недостойны. Как заслужить право на жизнь? Бороться? Делать что-то полезное? Не быть эгоистом? Помогать семье, братьям по службе, друзьям, обычным людям? А какой смысл, если однажды все умрут и окажутся в одной и той же земле? Мы все пьем одинаковую воду, едим одинаковые продукты, боремся за одно дело и умрем в один день. Младшая Аккерман усмехнулась. Все эти депрессивные мысли, настраивающие на лирику, совсем ни к чему. Сейчас время для размышлений на счёт прекрасной победы, освобождения наконец человечества, любви. А любви хотелось. Ну конечно, в ее то возрасте. У обычных подростков как раз в это время начинают играть гормоны и самые пошлые мысли в несмышленых головах. У Микасы голова была смышлёная. Она казалась старше всех остальных. Пока другие в отряде резвились, она тренировалась. Пока они смеялись, она сжимала зубы и УПМ до боли и крушила ещё одну мишень. Взгляд девушки плавно перешёл на сводного брата. Он лежал на траве, разглядывая вечернее, уже темнеющее, небо. Поза его была напряженной. Об этом говорило абсолютно все в нем: изгиб спины, подрагивающие ноги, шея, находящаяся в каком-то странном положении. Брови Эрена были сведены к переносице, будто он решал какую-то сложную дилемму. Будто это было чем-то настолько важным, что не должно было откладываться. Будто он потратил на эту нерешаемую задачу последние несколько ночей (темные круги под глазами тому подтверждение). Возможно ему было больно. От слов ли Микасы, от ее ли сломанной руки или от медленно зарождающейся любви к сестре? И любви совсем не братской, совсем не родственной... Йегер заметил все перемены в Аккерман. Она отстранилась, стала нормально реагировать на капитана Леви и заигрывания Жана. Постепенно сближается с девушками из отряда, даже поддерживает с ними разговор. Это лёгкое щебетание сейчас и разносилось по ближайшему к корпусу холму. Эрену тоже хотелось бы так легко заводить разговор. Он с парнями не общался уже бог знает сколько. Сначала наказание, в связи с которым он просидел в подвале неделю, потом самоизоляция от невозможности привести свои мысли в порядок. — Ми..Микаса... Аккерман... — Позвал девушку какой-то странный и запыхавшийся паренёк, — Вас капрал Ривай вызывает. Ждёт у себя в кабинете. Имир хмыкнула и поджала губы в своей манере. Все уже приметили, насколько часто за последние недели Микаса захаживала к Леви. Да, каждый знал, что они заполняют документы и составляют отчёты, но все же было подозрительно. Раньше старший Аккерман звал к себе и Армина, и Кристу, и иногда даже Бертольта. А теперь только ее. Это казалось каким-то неправильным или по крайней мере подозрительным. Вот и Эрен сразу же после того, как "гонец" убежал, встал и озлобленными широкими шагами пошел в замок. — Что это с ним? — Полушепот Саши нарушил тишину смолкших голосов. — Ревнует свою сестричку, — последнее слово Конни саркастично и громко протянул, за что получил нагоняй от Имир. Микаса же безразличным холодным взглядом обвела всю компанию. Ей совсем не было дела до всяких слухов и тем более чьих-то догадок, которые не подтверждены фактами. Девушка в последнее время часто вспоминала фразу матери: "Слухи это когда немой сказал глухому, что слепой видел, как безногий пошел". Из всего их выпуска, к Аккерман нормально относились только Имир, Криста и Жан. Ну Жан это понятно — надоедливый ухажер, которого привлекают девушки, которые в последствии станут ему вместо матери. Шаги все дальше уносили от поляны, где возобновились разговоры и смех. Криста расстроенно оглядела ребят. — Она же вам ничего не сделала, Конни... — Ее сладенький почти детский голосок звучал с упрёком, — Ей и так не просто, так же как и Эрену, так же как и всем нам тут. То, что она вторая Надежда человечества, не означает, что она бесчувственная машина, которая умеет только убивать и драться, драться и убивать. Вы поступаете неправильно, подшучивая. Имир кивнула, соглашаясь со словами своей девушки. Она почти понимала Микасу. Взгляд обратился в след уходящей персоне. Сердце почему-то неприятно щемило. Раньше было лучше? А было ли это раньше? Время вообще понятие эфемерное. Жить нужно данным моментом, наслаждаясь и растягивая приятные ощущения. Поэтому Имир притянула Кристу поближе к себе, убрала челку с ее лба и чмокнула, стараясь вложить в этот невинный жест все свои чувства. Новая вылазка не за горами. Не факт, что вернутся все. Осталось две недели. Напряжение уже витало в каждом углу замка. Запах смерти стоял в носу, но ожидание было хуже всего. Не так страшно умирать сразу, страшно каждый раз жить от экспедиции до экспедиции.***
Прошло уже больше двадцати минут с того момента, как Леви послал новичка за Микасой. Неужели так сложно в этом сравнительно небольшом здании найти девушку с весьма примечательной внешностью? Раздражение медленно закипало где-то в груди. Предстоял достаточно серьезный разговор. Зная упрямый характер младшей Аккерман, капитан немного нервно сжимал кулаки. Она вспылит, не захочет слушать, а если и захочет, то все равно не согласиться. Уставший тяжёлый вздох отразился от стен. За все это время мужчина так и не смог придумать, как начать свой монолог. Если бы это был любой другой член разведкорпуса, то проблем не возникло бы совсем. Если же дело касалось Микасы, все летело в какую-то неведомую и беспросветную пизду, осложнялось до каких-то невозможных уровней. Но в этом и был плюс. Девушка заставляла чувствовать что-то помимо раздражения, грусти, вины, разочарования. От нее тряслись поджилки и натягивались такие нервы, о существовании которых Ривай даже и не подозревал. Она даже иногда заставляла улыбаться в редкие моменты, когда поправляла забавно выбившуюся прядь, морщила точеный и аккуратный носик, если чего-то не понимала, пачкала щёчку в чернилах, особо сильно увлекаясь отчетом... Резкий стук в дверь прервал размышления капитана. Девушка вошла без разрешения, потому что пару дней назад получила право входить сразу же после стука. Райвель доверял ей. Доверял как Эрвину, как самому себе, как Петре в одно время и всему своему особому отряду. Жаль, что они погибли, спасая шкуру Эрена. Честь Микаса тоже уже не отдавала, потому что Леви довольно угрожающе намекнул, что сломает ей и вторую руку, если она ещё раз попытается приложить кулак к сердцу. Ему не нужны были все эти почести... В этом кабинете они становились обычными людьми, как те, которые просто живут за стенами, полностью посвящая свои жизни семье, друзьям, церкви. Они даже почти перешли грань формального общения. Все чаще девушка обращалась к нему просто Леви или Ривай, почти не используя это пресловутое "Сэр". При других они вели себя, конечно как обычно, потому что только кабинет капитана мог стать убежищем в убежище, скрывающим темные тайны, почти потерянные в самых дальних и глубоких уголках души двух практически во всем одинаковых людей. Леви старался, честно старался не срываться на нее. Пытался вести себя как подобает настоящему мужчине, но не получалось... Срывы на нее уже вошли в привычку: то крики, то новые синяки на ее запястьях. Все это тревожило не меньше, чем победа над титанами. У капитана всегда была одна единственная цель: покончить с титанами и открыть какой-нибудь магазинчик позже. Но сейчас больше всего он хотел защитить эту маленькую беззащитную девушку, которая казалась такой сильной, будучи настолько слабой и хрупкой. Всем дамам нужна забота? Нет. Ей она не была нужна. Ей нужна защита. И защита прежде всего в моральном плане. — Капитан, — чуть заметный кивок в знак приветствия, — Новобранец сказал, что я нужна вам сейчас. — Стеклянная еле заметная улыбка тронула губы Микасы. Аккерман старший опять окунулся в мир своих размышлений. Привязаться к девчонке оказалось слишком легко. Даже сам мужчина этого не ожидал, хотя Эрвин начал об этом намекать ещё пару недель назад. — Как рука? — Он нарушил секундное молчание. Микаса отвела взгляд в верхний правый угол, видимо вспоминая что-то. Волосы ее заметно отросли, слегка закрывая взгляд, отчего он казался несколько томным, томящим, сексуальным. Ривай залюбовался этой картиной, но почти сразу осекся, вспомнив и про большую разницу в возрасте, и про свои попытки не видеть в девушке никого больше, чем друга, соратника, сослуживца. Да, несомненно в душе было нотки зарождающихся чувств, будто многолетний айсберг, в который были заморожены все остатки человечности, начинал оттаивать при одном взгляде на нее. Капитан, когда смотрел на ее прекрасное, милое личико будто рассудок терял. Желание подчинить, присвоить себе, никуда не отпускать, сделать своей рабыней или на худой конец секс-игрушкой, все никак не уходило, оставляя неприятный осадок где-то в глубине подсознания. — Капитан Ханджи сказала, что со дня на день можно снять гипс. Она не уверена в этом, потому что слишком мало времени прошло, но я уже не чувствую никакого дискомфорта или боли. — Младшая Аккерман присела на стул напротив капрала, — Когда следующая вылазка? Я разговаривала с ребятами, но они ничего мне так и не ответили... Душу все ещё жгли слова Конни и косые взгляды остальных членов команды. Микаса не понимала, чем заслужила такое отношение. Зависть или что-то другое? Она успокаивала себя тем, что хотя бы Криста и Имир не отвернулись, все так же поддерживая. Да даже Саша перестала разговаривать с ней, хотя девушки долгое время жили в одной комнате. Жили, пока Эрен руку сводной сестре не сломал. Зубы сжались сами по себе. Она обязана ему жизнью, но простить свою беспомощность она не могла. Не могла простить злость почти всего отряда. Не могла простить боли, продолжавшиеся недели две точно. Капитан заметил хмурое настроение подопечной, слегка теряя уверенность в своих словах. — Мы отправляемся через две недели. Ты останешься в замке. — Сказал, как отрезал, но взгляд отвёл, непонятно чего смущаясь. — Твоя рука не восстановится к тому времени, а рисковать твоей жизнью я не могу, потому что в случае моей смерти, ты будешь единственной, кто сможет покончить с титаньей угрозой. Он ожидал чего угодно, но не спокойного кивка. Он ждал крики, возмущения, недовольства, но никак не полную покорность. Никак не принятие и смирение с его решением. Брови поползли вверх, но почти сразу вернулись в прежнее положение. — Тогда вы... Микаса была перебита резко ворвавшимся Эреном. В глазах его горел гнев, который мог перерасти в полную катастрофу. Губы, сжатые в тонкую линию, брови вплотную сведённые к переносице, частое дыхание — все это не сулило ничего хорошего. Казалось ещё немного и он превратится в титана. — Ну пиздец... — Последняя фраза, произнесенная капитаном. А дальше темнота.