where’s my love alternate ver — SYML (SLOWED)
После дождя воздух стал пустым и прохладным, лёгким, отчего дышалось легче. Ветер срывал с листьев последние капли, высокие деревья отбрасывали колыхающиеся тени на влажную землю. Я осторожно ступала по мокрому асфальту, испещрённому лужами, в которых отражалось чистое закатное небо. Калитка едва слышно скрипнула. Провела пальцами по шершавой ржавой ручке, поднесла ладонь к лицу, рассматривая следы коррозии. В детстве я почти каждый день так делала, когда уходила утром в школу. Мне нравился запах убитого погодой и временем металла. Остановилась в нерешительности перед крыльцом. Дома ли отец? Будет ли он ругать меня за долгое отсутствие? Или, как и всегда, проигнорирует моё присутствие? Заметил ли он вообще, что я пропала на три месяца? Выдохнула, занося ногу на первую ступеньку. В любом случае, эти вопросы теперь не должны меня волновать. Но вот сбоку, из-за угла дома появилась человеческая фигура. Сощурилась, пытаясь разглядеть в силуэте знакомые черты, последние лучи закатного солнца светили прямо в глаза, поэтому я спустилась обратно в сад и ступила под тень. – Тётя Соын? Женщина улыбнулась, заметив меня. – Кулёмка? Тоже не смогла сдержать улыбку. Тётушка, которая жила в соседнем доме часто любила так меня называть, когда я была поменьше. В детстве я была немного неуклюжим и нерасторопным ребёнком. Тётя Джина и Хэны, она приглядывала за мной после смерти мамы, кормила вкусностями и разрешала сидеть у неё в гостях после школы. Не молода, но стройна и красива, не стара, но необычайно мудра и сдержанна, я считала её самым добрым человеком на земле. – Да, это я, – тихо проронила, отводя взгляд. Внезапно накрыл приступ вины, мне стало стыдно за то, что просто исчезла, ни разу так и не догадавшись передать весточку тёте. Соын несколько долгих секунд пристально смотрела на меня, словно силилась заглянуть в душу, но вот она встрепенулась, поставила на землю вёдра, полные камней и сорняков. – А я тут немного покопалась. После дождя рассада лучше приживается, – она вынула из-за пояса тряпку, чтобы вытереть руки. Кивнула, с благодарностью вновь подняла взгляд на знакомое лицо. После смерти мамы мы вместе с тётей следили за садом, ухаживали за цветами. Потом, когда стала старше, решила заниматься этим одна, чтобы не напрягать соседку, потому что возле её дома тоже был разбит огромный цветник. Соын, как и моя мама, обладала даром земли, поэтому неудивительно, что они обе так любили возиться с грунтом и общаться с растениями. Но в этом году я не смогла заботиться о наследии мамы. С ностальгией я взирала на старые качели, на крохотный прудик, в котором раньше жили рыбки, на побитую дождём паутину и закрывающиеся на ночь бутоны цветов. – Я посадила вербену, здесь астры, а там флоксы и мальву, – женщина указывала на разные клумбы, пока говорила. Даже не пыталась запомнить, мой мозг не поспевал за обилием информации. Но вот Соын остановилась, вновь обратила свой взор на меня. – Я рада, что ты вернулась, – от этих слов внутри потеплело. Она обняла меня, однако сразу отстранилась. – Бог ты мой, да ты промокла до нитки! Иди скорее переодевайся, я пока заварю чай, – засуетилась сердобольная соседка. Подгоняемая причитаниями Соын, я поднялась по лестнице, отыскала под ковриком ключ и открыла дверь. Но прежде чем зайти, на мгновение замерла на месте, прикрыла глаза и упоённо вдохнула этот непередаваемый вкус после дождя. «Я дома…» Уже через десять минут я сидела на тёплой уютной кухне Соын и уплетала за обе щёки картофельную запеканку с салатом, слушая последние новости и слухи. – Джин? Он обещал заглянуть на днях. Приходи, когда он приедет… Тётушка сняла с плиты две кастрюли – своеобразную водяную баню, в которой растапливала мёд. – Он почти не навещает меня, весь в работе. Ох уж эта корпорация «Вэйко», там вообще работников своих не щадят, у племянника за последние пять лет ни разу отпуска не было. Усмехнулась, чуть не подавившись оливкой. Так вот значит, где работал мой друг детства, в компании семьи Вэйко. А я-то думала, что он шпионажем занимается. Хотя действительность недалеко от правды ушла… – После тех протестов, связанных с игрой, на следующий день пришёл мужчина в белых очках, сказал, что ты уехала к подруге. Как там его звали? Ан… Ан Кю… Ан Хе? – Ан Хёнсик? – я даже вилку не донесла ко рту в удивлении. Неужели Чонсок позаботился о том, чтобы меня не искали? – Точно. Так кто это был? – Один знакомый. Не стала дальше объяснять. Соын никогда не следила за новостями, проработав почти всю жизнь журналистом, она теперь на дух не переносила любое упоминание СМИ. Поэтому она точно не знала о том, что я некоторое время считалась невестой сына президента. Хм… я отложила столовые приборы, поглощённая мыслями. А знала ли она о том, что Чон Чонсок ушёл в отставку? Соседка убрала грязную посуду и поставила две кружки чая. Сразу же запахло малиной. – А папа? – Твой отец уехал через неделю в Самун, – недовольно проговорила Ким Соын. Она недолюбливала папу, считала, что в смерти мамы была и его вина. – Сказал, что по работе. Попросил меня позаботиться о тебе и сообщить, когда появишься… – Прошу, пока не говори ему. – Не буду, – тут же согласилась тётушка и протянула руку, чтобы убрать волосы с моего лица, заправила их за ухо. – А то заберёт тебя ещё в эту империю, где ты никого не знаешь… Спрятала грустную улыбку, сделав вид, что пью чай. Ко мне подвинули тарелку со стопкой подогретых блинов и плошку с топлёным мёдом. – Ты в порядке? – Соын села напротив, наклонила голову набок, внимательно меня изучая. – Всё хорошо? Тон её голоса успокаивал, а вопросы говорили: «Не бойся, ты можешь всё рассказать, я выслушаю». Вздохнула, вспоминая былые времена. Раньше мы часто вот так сидели и откровенничали. Окно кухни как раз выходило на задний двор моего дома. Оглянула с нежностью немного заросший сад, омытый дождём. Насекомые затихли в листве, ветви кустов растрепались от пронёсшегося по городу ливня. – Соын, мне кажется, я совершила самую большую ошибку в жизни. Предала человека, который мне доверял, – тихо выдохнула я, грея пальцы о кружку. Тётя долго молчала, раздумывая, что сказать. – Знаешь, как пишут в книгах? «Существует ли хоть один человек, который не предавал ни разу? Верность – исключительно собачье качество…» Так что не слишком кори себя за свой проступок. Пока ты жива, предательство можно исправить. «Пока ты жива…» Я даже не смогла дослушать, слёзы сами потекли по лицу, закапали на скатерть. – Ох, ну что же ты? – всполошилась Соын и поспешила сесть рядом, приобняла меня, качая в объятьях, пока я давилась рыданиями. – Кулёма, ты и есть кулёма. По крайней мере, моя девочка уже выросла, раз может признать свои ошибки, – женщина успокаивающе провела ладонью по моим волосам. Она ещё долго говорила, утешая, пока мои ресницы не высохли. Я даже не пыталась вникнуть в суть, обессиленно склонила голову на плечо Соын и слушала её приятный грудной голос. Вечер перетекал в ночь, тихую, тёплую и невероятно прекрасную. Я вернулась домой, зашла в тёмную прихожую, по памяти, не включая свет, поднялась на второй этаж в свою комнату. Сбросила уже почти высохшую ветровку на пол и села рядом, скатившись по стене. Устала, но сон не шёл. Сглотнула, ощущая, как паника и вина завладевают мной, действие успокоительного давно закончилось, но по-настоящему эмоции нахлынули только сейчас, когда я осталась одна, наедине с собой. Я бы в любом случае не смогла заснуть – не в последнюю ночь своей жизни. И воспоминания, – они душили своей яркостью. Обняла руками колени и положила на них подбородок, отрешённо смотрела на неподвижные тени деревьев на полу и стенах. Луна светила прямо в окно, дразня своим ровным спокойным светом. «Я собираюсь убить твоего отца…» – эти слова я произнесла словно вчера. Тогда в его чёрных мерцающих глазах зажглось удивление, граничащее с растерянностью. «Что? Я не ослышался?» Чонгук засмеялся, услышав про нашу с президентом сделку. Чтобы доказать, пришлось попросить у секретаря Хёнсика заверенную копию договора. В ту ночь я рассказала ему о контракте и поведала часть своего плана. С безумной решительностью и искренностью в голосе обещала, что мы уедем, как только всё закончится. Просила помочь мне и довериться. Именно в тот день, чуть больше недели назад, я начала то, с чем собиралась покончить сегодня. Прикрыла веки, слушая собственное дыхание. Снотворное. Я сказала Чонгуку, что дам его отцу снотворное вместо яда, что не убью его. И пока я искала рецепт и создавала специальное снадобье для определённого человека, имеющее силу, только если в него будет добавлена капля крови принимающего, Чон младший заботился о побеге: купил билеты, забронировал гостиницы по пути и даже с помощью Дарыма и его знакомых достал поддельные документы. Мы решили покинуть континент, сбежать в дикие земли на востоке, добраться до портовых городов и отправиться, куда пожелает сердце, ведь мир велик. Сейчас мне бы многое хотелось забыть, но воспоминания, как нарочно, возникали в голове, заставляли жмурить глаза сильнее и бередили душу. «Ты действительного этого хочешь? Уверена?» – Дарым несколько раз спрашивал меня. Он согласился исполнить мой план, но всё же каждый раз надеялся услышать, что я передумала. Но мой ответ всегда был одним и тем же. «Дарым, я хочу отомстить президенту, но не хочу, чтобы Чонгук искал моей смерти после этого. Не хочу, чтобы он ненавидел меня, пока я жива…» Я сказала Дарыму, что убью президента и отомщу за нас обоих, чтобы он помог мне «умереть понарошку» на глазах у своего двоюродного брата. На самом же деле я просто его использовала, как и он меня когда-то… когда нацепил на меня бомбу, тем самым подарив мне девяносто самых безумных и удивительных дней в моей жизни. «Здесь два вида смерти. В одной из чашек быстродействующий и безболезненный яд, в другой мучительный и медленный…» Я солгала. В чае не было яда, только два вида снотворного. И, похоже, Чонсок выбрал с медленным эффектом, ведь мы даже успели поговорить. И к своему сожалению, я узнала, почему он закрыл Виртул. Сжала пальцы в кулаки, пытаясь преодолеть приступ невероятной тоски по Крайлу и Адиси, по своим друзьям из Вира. Подняла голову, чтобы взглянуть с усмешкой на небо. Даже самые лучшие люди иногда вынуждены забрать свои слова обратно. Что уж говорить обо мне? Той, кто так и не смогла выполнить свою клятву. Я не убила тебя, Чон Чонсок. Не потому, что мне страшно или я боялась запачкать руки в крови. Не потому, что если я не отомщу, не найду покоя в следующей жизни. Нет. Из-за твоего сына. Я не хотела, чтобы ему было больно. Ты и так причинил достаточно боли. Когда бывший президент Юники заснул, откинувшись на спинку кресла, для меня он уже был мёртв. Я больше не желала видеть его в своей жизни. И когда я, уже выходя из резиденции Чонов, увидела секретаря Хёнсика, протянула ему записку с единственной строчкой «Он не умер, просто спит» и получила в ответ тёплое и признательное «Благодарю», мне уже было всё равно на то, что подумают окружающие. У меня были сутки, чтобы умереть. – Мне действительно будет лучше умереть, – прошептала в пустоту тёмной комнаты. В тот момент, когда чернила с бумаги превратились в порошок, который вдохнул Чонгук, я спрыгнула вниз. Зажмурила глаза, произнося заклинание красивой смерти, надеясь, что оно сработает. Ветер подхватил меня, овеял свежестью и закружил вокруг лепестки цветов. Мягкое приземление. Окружающие даже не обратили внимания на распластанное тело на асфальте. Рядом громко играла музыка, а клоуны, дрессировщики зверей и акробаты развлекали публику. С помощью своей магии иллюзий Нон сделал так, что никто не заметил небольшой конец одной глупой и бессердечной девушки. Но стоило Чону младшему сойти с вагонетки и броситься к месту, где должна была лежать я, как ноги его подкосились и он повалился на землю. Хоть Чонгук и подавил парализующее заклинание, он не смог распознать усыпляющий порошок. Теперь он тоже проснётся только через сутки. Пока Нон с Тибаем переносили сына бывшего президента в машину, я наскоро переоделась, сняла кольцо пламени, подаренное Чонгуком, и мои любимые салатовые кроссовки. – Ты нашёл подходящую девушку? – Да, она уже в морге. Протянула вещи Дарыму. Он должен был позаботиться о моих похоронах. – И передай ему это… – чуть ли не дрожащими руками достала из кармана ветровки смятый конверт. Я всё же решила, что хотя бы на бумаге, но должна объясниться с Чонгуком, поэтому не стала прятать письмо среди учебников. Последний раз посмотрела на запечатанные листы, надеясь, что Ли окажется хорошим посланником и исполнит просьбу, вручит моё прощание в сохранности. Нон с Тибаем как раз донесли Чона и положили его на заднее сидение. Я осторожно провела ладонью по лицу спящего Чонгука, убирая падающие на глаза пряди. «Прошу, давай встретимся в другой жизни. Стану ли я ветром или цветком, я найду тебя…» Дарым открыл специально приготовленную коробку, чтобы положить туда «то, что от меня осталось». Сердце защемило, стоило увидеть лепестки огня, горящие внутри подарка Чонгука. – Подожди. Можешь вернуть кольцо? Взяла чёрное денежное украшение, которое до этого было у Дарыма, и попросила Нона замаскировать его под огненное. Пламя весело заиграло внутри накрытого иллюзией обсидиана, от него тоже полилось тепло. Ли осуждающе покачал головой. – Он может заметить. Позволила себе ещё раз взглянуть на Чонгука, нахмурилась на мгновение, но потом просто пожала плечами. – Пусть. Даже если и заметит, будет уже поздно. Вопреки всему мне хотелось сохранить частичку наших общих воспоминаний. С печалью проследила за медленно уезжающей чёрной машиной, пока она не скрылась за перекрёстком, и повернулась, гоня все мысли о невозвратности и неизбежности будущего прочь. А потом долгий путь до дома под дождём, блуждания по подворотням и попытки вспомнить хоть какие-нибудь ориентиры. Я даже не сообразила оставить себе немного денег на проезд. И вот я здесь. Сижу напротив луны, моей единственной молчаливой свидетельницы, и царапаю ногтями деревянный пол от бессилья и собственной глупости. Я сама себе противна. Я обманула всех. Без понятия, ложь ли это во благо, ведь никто от моей лжи не умер.Хотя все благие дела ведут в ад.
В одном я уверена точно – теперь у меня на два врага больше. Бывший президент, думаю, не станет со мной церемониться, ведь я знаю его секрет, который он во что бы то ни стало пожелает скрыть от сына. Дарыму я пообещала убить Чонсока в благодарность за то, что он помог снять бомбу (хотя она и оказалась на мне по его вине). Я тоже знала его тайну, которую он мне доверил, тайну, за которую и убить мало. А Чонгук… Чонгук же просто бы никогда меня не простил. Я предала его доверие, прекрасно понимая, что ложь он ненавидит больше всего. Усмехнулась, осознавая, что устроила. Если в двух словах… то в общем и целом, я свалила в закат, оставив их со своими загонами и желаниями мести вариться в каше, которую же сами и заварили. М-да, Сири, ну ты и устроила шоу. Достала из кармана кольцо и надела на палец. От огненного камня тут же пришла успокаивающая волна тепла, свет разогнал темноту вокруг. Я заворожённо смотрела на переливающееся пламя, пока сердце сжималось при мысли о том, что бы сейчас могло быть, если бы не мои продуманные и изощрённые действия, приведшие к такому итогу. Хвиён бы, напевая, пекла пироги с капустой и яйцом на ночь глядя, Чонсок бы сидел в гостиной и читал книги на пару с братом. Канхо бы позвал, как обычно это бывало поздними вечерами, играть в шахматы, а потом бы смеялся над нашими постными лицами, потому что даже когда мы играли вместе с Чонгуком вдвоём против дедушки, он всегда обводил нас вокруг пальца обманными манёврами. Дарым бы слонялся без дела по дому или сидел в кресле в малой гостиной и меланхолично вздыхал на луну. Канджун бы наблюдал за нашим заведомо провальным шахматным матчем, забавлялся с Драго и Хваном или практиковался в магии. В резиденции Чонов все ложились спать очень поздно, но, на удивление, просыпались рано. Даже секретарь Хёнсик с Лихваном гоняли бы сейчас чаи на кухне, смотрели, как готовит Хвиён, и вели полуночную беседу подшофе в стиле «адекватные шизики». Поднялась, гоня апатию прочь. У меня осталась всего одна ночь, хотелось потратить её на более важные вещи, чем пустые фантазии. Меня тянуло к воспоминаниям, раньше мне нравилось часами пересматривать фотографии из детства, когда ещё наша семья была целой, и перебирать мои старые записки, обрывки газетных и журнальных страниц, на которых я училась писать свои первые буквы. Включила настольную лампу и уселась на пол у громоздкого комода, который по виду и ощущениям был старше меня раза в три точно, выдвинула нижний ящик и вынула на свет драгоценную коробку с моими сокровищами. Картонки с осыпавшимся гербарием, бусы из крохотных ракушек, огрызки цветных карандашей – мне всегда жалко было выбрасывать использованные письменные принадлежности. Розовая баночка сухих духов, блестящая обёртка от жвачки и комиксы для девочек. Мой любимый покарябанный фон. Положила его на зарядку, дисплей тут же замигал, и из динамика знакомо пропело «Хочу кушать! Ещё кушать! Больше кушать!». Почти на самом дне под единственным личным дневником, с которым я очень редко делилась своими мыслями, лежал небольшой портрет в самодельной гипсовой рамке. Его написал мой дядя. На картине была изображена мама, сидящая в беседке в окружении цветов, что так любила. Ни одна фотография не могла заменить мне этот рисунок из нежных акварельных красок. Каждый раз, когда смотрела на него, на душе становилось светлее и спокойнее, словно мама взирала в ответ, своей улыбкой смеясь над волнениями бренного мира. Отложила портретную миниатюру и осторожно достала потрёпанный дневник, я часто забывала его на улице, бывало, он даже всю ночь проводил под проливным дождём, оставленный на скамейке. Кожаная обложка потрескалась, блёстки и стразы осыпались, узоры истёрлись. Открыла толстую тетрадь, из неё тут же выпало несколько страниц. «Сегодня была хорошая погода. Папа приготовил морковник, нас отпустили с последнего урока, а Блум победила Валтора…» Следующая запись появилась только спустя шесть месяцев. «Лето заканчивается. Скоро наступит мой день рождения. Не хочу идти снова в школу. И не хочу становиться старше…» «Поскорей бы вырасти, накопить денег и уехать в бесконечное путешествие. Я хочу встречать рассветы всегда на новом месте, пробовать вкусные блюда и смотреть без страха в глаза незнакомцев, зная, что больше никогда их не увижу…» «Сегодня папа снова заперся в своём гараже, я ночевала у Соын. Как было бы хорошо, если бы можно было забывать то, что хочется забыть. Кошмары…» И лишь год спустя последней строкой на этой странице мелким едва читаемым почерком виднелось «Моя смерть должна быть красивой…». Я написала её на своё одиннадцатилетие. Сколько себя помнила, никогда не боялась смерти. Ощущение хождения по краю, близость неизвестности и конца боли – меня всегда тянуло глотнуть из чаши Жнеца Смерти. В каком-то смысле это было моей мечтой – уйти красиво… и красивой. В углу коробки под ворохом ленточек, бусин и пайеток ютился флакончик с ядом, быстрым и безболезненным. Его я отыскала в вещах мамы после её смерти. Сейчас же с сожалением держала его в руке, крутя бутылёк на свету, прозрачная жидкость переливалась между стенками. Прохладное стекло холодило руку, поэтому закинула ампулу обратно, мне она была ни к чему. Я приготовила новый напиток смерти, ведь даже у него есть срок годности. «Пилик» Вздрогнула, ища источник звука. Фон сам загрузился до начального экрана, тут же посыпалось море уведомлений из разных приложений и апов. Ткнула на первую попавшуюся иконку, мгновенно развернулось окно самой популярной сети в стране. Меня так давно не было в онлайне. Поставила проигрываться музыку и зашла в раздел писем. Ни одного сообщения. Я совсем одна, у меня никого не осталось. «Та-та» – тишину комнаты разрезал самый раздражающий звук на свете – сигнал извещения о возобновлении диалога. А впрочем, возможно, и не одна. Чат «Я, Моя ЛП и Что За Хрень, Даттебайо!» Что За Хрень, Даттебайо!: Привет Давно не писал, да? (виноватый смайлик) Где ты сейчас? Что делаешь? (улыбающийся смайлик в чёрных очках) Выдохнула сквозь стиснутые зубы и со злостью отпечатала, обиженная на то, что меня так долго игнорировал, возможно, единственный друг, который имел право читать следующее сообщение. Я: Собираюсь умереть. Выключила и откинула фон в дальний угол, сложила руки на груди. Меня переполняла злость, хотя я мало понимала её причину. Я сама не хотела, чтобы меня искали, но всё же была недовольна из-за того, что он за три месяца ни разу не попытался пообщаться со мной. Сдула прядку со лба, возвращая внимание к коробке и постепенно успокаиваясь. Искоса взглянула на чёрно-серебряный фон, что лежал в самом тёмном месте комнаты. Меня на секунду прошибла жалость, ведь этот плод техномагии ни в чём не провинился, зря я на нём сорвалась. Где же Чонгук со своей магией эмоций, когда он так нужен? Вздохнула, коря себя за то, что в мыслях вновь приплела Чона. Но этот с ником «Что За Хрень, Даттебайо!»… что ж, хотя бы один человек на этом щибальном свете будет знать, что сегодня мой последний рассвет. Один очень важный предмет я оставила напоследок. Я ещё не до конца разобралась, как работал мой дар. Но одно поняла точно. Увидеть последние минуты жизни можно только рядом с вещью, которая находилась рядышком во время смерти и принадлежала умершему. С трепетом потянулась к любимому браслету мамы с белыми лилиями из холодного фарфора. Кончиками пальцев провела по цепочке, коснулась острых лепестков. Реальность всплеснулась, озарилась водоворотом света. Горло сдавило от осознания, я зажмурила глаза, не в силах поверить увиденному. Нет, второй раз я не смогу это пережить, я передумала. Как выбраться из этого кошмара? Вокруг порхали и жужжали летние насекомые, сладкий аромат липы разносился по округе, время только перевалило за полдень, но жаркий июль решил смилостивиться, подарил неделю лёгкой дождливой и одновременно солнечной прохлады. – А теперь ты… Распахнула ресницы, услышав такой знакомый и одновременно чужой мне голос. Маленькая я в светло-розовом домашнем платьице копошилась в цветах, срисовывая их. – У тебя красивый цвет. Посмотрим, есть у меня такой? – шестилетняя малышка с серьёзным видом разглядывала акварельную палитру, водя кисточкой в воздухе. Рядом были разбросаны альбомы, карандаши и мелки, фантики и фигурные игрушки, я всегда таскала с собой кучу вещей, часть из них терялась в траве, часть сносил ветер, отчего я потом месяцами горевала над потерями. – Так, замри и не шевелись, а то картины не получится, – пригрозила я королевскому синему ирису. Только теперь вспомнила, что в детстве любила разговаривать с цветами. Мне нравилась мамина магия, которая и посреди зимы могла заставить распуститься куст розы. Мама… Подняла голову, ища знакомый силуэт. В дальней части сада стояла белая ажурная беседка, овитая лианами винограда. Солнце пробивало листву, пуская повсюду зайчики света. Сердце пропустило удар, второй, третий. Я не могла ни двинуться с места, ни оторвать взгляд от безумно красивой женщины, что сидела в плетёном кресле и с печальной улыбкой смотрела на свою маленькую дочь, на кроху меня. – Мия, – с мольбой в голосе позвали нежно, – ты готова уйти вот так? А твоя дочь? Всё внутри похолодело. Я бы ни за что не спутала этого человека с другим. Чон Чонсок. Он стоял в самом тёмном углу, поэтому сразу его было трудно заметить, но я подошла ближе, чтобы окончательно удостовериться. Молодой и очень симпатичный темноволосый мужчина с цепким взглядом. Да, теперь я поняла, в кого такой привлекательный Чонгук. От будущего президента исходила невероятная, очаровывающая харизма, он не внушал страх и ужас, от него не хотелось сбежать, магия Забвения ещё не текла в его крови. Мама задумчиво помешивала чай в сервизной чашке. Рядом с заварным чайником лежал пустой флакон – я сглотнула, не в силах сдержать слёзы, потому что знала, что в нём раньше хранилось. Женщина вздохнула, отложив ложку на блюдце. – Я умираю. Тот яд… я не смогла создать противоядие, он медленно убивает меня и рассеивает магию. Врачи сказали, что надежды нет, – губы мамы на мгновение изогнулись в слабой улыбке, её голос ни разу не дрогнул, но столько горечи было в её словах. – Мне от силы осталось год. Я не хочу, чтобы она мучилась, видя, как я увядаю день за днём, – она вновь посмотрела на маленькую меня. Сжала пальцы в кулаки, ногтями впилась в кожу, только бы перекрыть телесной болью боль душевную. Столько сожаления, столько печали сквозило во взоре мамы. Она медленно подняла чашку, поднесла её ко рту. – Нет, – Чонсок шагнул вперёд и вскинул руку, схватил маму за запястье в попытке остановить. Его визави лишь одарила его твёрдым, непреклонным прищуренным взглядом. – Я уже всё решила. – У нас ещё есть время, чтобы найти антидот. Она приподняла бровь, словно смеясь над надеждой Чонсока. – Ты ведь сам всё прекрасно слышал. Уэмили сказала, что его не существует. Уж в этом-то она определённо не стала бы лгать. Мама взяла чашку в другую руку, оттолкнула ладонь Чона. – Твоё упрямство… – процедил Чонсок, с досадой сдаваясь и отступая. – Лучше бы ты искал способ изменить наши следующие жизни, – усмехнулась она. Мама без колебаний отпила из чашки, потом ещё и ещё, пока та не опустела. Будущий же президент с отчаянием наблюдал, как его любимая женщина закашлялась, отставила чашку, тяжело задышала, сжимая побледневшими пальцами скатерть. Минута? Две? Может, всего лишь несколько секунд? Я потеряла счёт времени, со слезами на глазах взирая на самого дорого человека в моей жизни, на то, как она улыбается, смотря на прошлую меня, на то, как опускаются её веки, на её последний вздох. Отец Чонгука упал на колени, полностью разбитый и опустошённый. У меня всё в душе переворачивалось, пока передо мной плакал молодой Чонсок. Хотелось или сесть рядом с ним, разделить общее горе на двоих, или найти в саду увесистую ветку и ударить пару раз его со всей силы по голове. Потому что к печали от ухода мамы примешивалась злость на этого человека, внутри клокотала ярость, я не хотела, чтобы он смотрел на маму, чтобы имел право печалиться о ней, ненавидела за то, что он любил её. Наконец он затих, перестал содрогаться. Встал и подошёл к моей матери, осторожно опустил её голову со спинки кресла на стол – теперь казалось, что она просто спала. – Прости. Он снял с цепочки на шее бирюзовую подвеску в форме древесного листка – любимое мамино украшение, коснулся невесомо губами её волос и покинул беседку, не оглядываясь. Как только Чонсок ушёл, малышка я тут же подбежала к постройке, увитой зеленью, заглянула внутрь. Вернулась назад, присела у цветов и прошептала: – Мама спит, похоже, она устала. Давайте тихо посидим и не будем ей мешать. Мир передо мной задрожал, но теперь уже не от слёз. С болью в сердце я вернулась в настоящее, оставив малышку себя в одиночестве сидеть в огромном молчаливом саду – оставив её плакать до самого заката, пока с работы не вернётся её отец и не обнаружит, что его любимая жена больше не встретит его с тёплой улыбкой на лице. Выронила браслет с лилиями, согнулась, задыхаясь от эмоций. Уткнулась лбом в пол, рыдая над давно прошедшим прошлым, рыдая о девочке, что с того дня потерялась в огромной Вселенной, в которой так и не нашла места для себя. Мама всегда была бледной, её белая тонкая кожа казалась мне самой красивой на свете. И я даже не догадывалась, что всё это время её терзал яд. Я думала, что выплакала всё на кухне Соын, но нет, похоже, так легко от моря грусти в моей душе не избавиться. Мама, я такая глупая. Эта непередаваемая тоска, она съедает силы дышать, думать, существовать. Сначала ушла ты, теперь из моей жизни исчез Чонгук, второй самый близкий и дорогой человек. Хотя это и моя вина. Если бы я так не поступила с ним, мы могли бы сейчас ехать в поезде на восток. Я бы видела его улыбку, касалась его тепла, купалась в нежности и глубине его взгляда. Даже этого мне было бы достаточно, чтобы почувствовать себя счастливой, просто бесконечное путешествие и горизонт впереди. Эта непередаваемая тоска, по крайней мере… Я засмеялась над собственными мыслями, вытирая слёзы. Дикая злая радость расцветала в сердце. По крайней мере я не позволила Чон Чонсоку встретиться с моей мамой так скоро, он не заслужил. Он ещё долго не увидит её в следующем рождении. Лучшим наказанием для президента было оставить его жить. Резко встала, меня мучила жажда, поэтому поспешила спуститься на кухню. Взяла со стола кружку, смахнула пыль, и подставила под кран с холодной водой. Взор упал на левое запястье. «И когда оно исчезнет?» «К рассвету завтрашнего дня…» Знал бы Чонгук то, что поняла о проклятье я, он бы не поверил, что я добровольно умерла. Почему я не убила себя сразу же? Я бы не смогла этого сделать, не смогла – пока эта чёрная живая ветка цветов ещё на моей коже. Если бы попыталась, сошла бы с ума. Проклятье… оно страшнее смерти, потому что смерть – лишь один миг между жизнью и ничем, оно же жгло мне руку каждый день, с того дождливого вечера в библиотеке академии, когда я решила оставить Чонгука. С облегчением я следила за блекнущей магической татуировкой, ощущая, как боль медленно покидала тело. Чем светлее становилось небо, тем чище выглядело моё запястье. Приподняла шторку кухонного окна и взглянула на быстро проплывающие облака, что ветер уносил прочь от солнца. Чон Чонсок, я отомстила тебе. Я скоро уйду, встречусь с мамой, сбегу из этого грёбаного несправедливого мира. Ты же будешь жить. И страдать, видя, как твоя страна разваливается, как всё, что ты долгие годы строил – рушится по частям. Не я приложила к этому руку. Ты сам, твои решения привели к гражданской войне, к массовому недовольству. Я надеюсь, ты проживёшь очень долгую, очень-очень долгую жизнь. И надеюсь, тысячи раз пожалеешь о том, что закрыл Виртул. О том, что украл мечту и жизнь многих людей, хотя твой поступок и был ради сына. Ты будешь здесь, в нашем мире. Ты не увидишь мою маму, не встретишься с ней. Не так скоро. Буду молить небеса, чтобы никогда. Опустила ресницы, давая уставшим за бессонную ночь глазам отдых. Последний раз пообещала себе вспомнить лицо Чонгука, его смех и тихий голос. «Чонгук, ради тебя я поскупилась своему заветному желанию. Я не убила твоего отца, но всё же в некотором смысле смогла отомстить, оставив его живым. И я даже не знаю, смогу ли обрести следующую жизнь. Но если даже и нет, я была счастлива, что последние три месяца провела рядом с тобой…» Вернулась в комнату, чтобы забрать ветровку. Достала из кармана яд, который до этого варила несколько дней. На живых существах проверять было жалко, поэтому я надеялась, что не накосячила с рецептурой. Безболезненный и быстрый. Положила флакончик обратно, застегнула молнию для надёжности, чтобы не потерять самое драгоценное, что теперь осталось, – способ умереть. Выдохнула, оглядывая спальню в последний раз. Подняла коробку с моими воспоминаниями. Их я собиралась сжечь и развеять в красивом месте у реки или на горе. Ветер стал бы единственным свидетелем. Отчего-то проскользнула мысль о бессмысленности моей жизни. И смерти. Я уйду тихо, ничего не оставив после себя. Лет через пятьдесят-шестьдесят, когда умрут люди, которые знали меня, на этом свете не останется ничего, чтобы напоминало обо мне или приносило пользу человечеству. К сожалению или счастью, я не стала великим учёным, философом, политиком или писателем. Я не спасала жизни, не несла зло, да и добро, в этот мир. Я просто жила. «Несмотря ни на что я – всего лишь пыль во вселенной…» Мне хотелось уйти на рассвете, сидя на влажной от росы траве, смотря на небо, взглядом встречая первые лучи солнца. Хотелось в последние свои удары сердца вдыхать ароматы диких роз и ромашек, растущих сумбурно под ногами, слушать певчего дрозда в зарослях черёмухи и просто улыбаться – безумно счастливо и легко, не волнуясь о завтрашнем, не сожалея о прошлом. Хотелось на эти последние вздохи забыть обо всём мире, о долге и ответственности, о семье и друзьях, об искорёженной душе и сломанной в детстве психике. Хотелось забыться и почувствовать хотя бы раз в жизни, что жива. А потом уйти, ощутив саму жизнь без сожаления на языке. «Ведь жизнь становится намного прекраснее, когда осознаешь, что берёшь её взаймы у смерти…» Рассвет. Птицы уже давно запели в саду, предвещая новый день. Спустилась по лестнице в холл, на миг остановилась, задумавшись. Присела, чтобы перевязать кроссовки, вновь подняла на руки тяжёлую коробку и направилась к двери. Я уже собралась выйти наружу, но меня опередил нетерпеливый громкий стук о входную дверь, разорвавший тишину раннего утра. Нахмурилась, перехватила свою ношу поудобнее и открыла непредвиденному гостю, но так и замерла, не в силах сделать и движения. Тёмные волосы в небрежной укладке, которую успел уже потрепать ветер. Белая рубашка с закатанными по локти рукавами и бежевые брюки – всё с иголочки. Запыхавшийся мужчина снял чёрные очки, явив миру внимательный тёплый взгляд. – Джин? – я всё ещё не верила, что видела его перед собой. Друг отодвинул меня с прохода, зашёл в дом, бросил на пол свою сумку и, набрав себе воды из крана и залпом выпив больше половины кружки, выключил воду и развернулся. Впился в меня карими глазами. – Ты сказала, что хочешь умереть?× × Death’s desire × ×