Death's desire — Прежде чем я умру

В ту ночь мне впервые приснился Чон Чонсок. Часа в четыре утра в дверь заскрёбся Хван, требуя, чтобы его накормили. Со стоном потянулась и встала с кровати, с сожалением понимая, что больше не смогу уснуть. Распахнула шторы и хмуро посмотрела в предрассветное небо, зелёные спальные районы внизу, серые небоскрёбы и высокие горы на горизонте были окутаны туманом, который клубами шёл с реки. Поймала себя на мысли, что с наслаждением постояла бы над этой картиной до обеда, слушая приглушённые звуки просыпающегося города, если бы время не меняло утренние краски на яркие отблески солнечного дня, туман на смог, а тишину на шум и гам суетливой многомиллионной столицы. Мне приснился Чон Чонсок. Я смутно помнила, что он делал в моём сне, что говорил, и говорил ли вообще. Его взгляд, незабываемые глаза, подёрнутые магией Забвения, его дыхание. Он словно был рядом, смотрел неотрывно, возвышаясь надо мной. И во взоре его читался укор и сожаление. Потянулась к шее, чтобы привычно погладить ошейник. Этот жест в последнее время меня успокаивал. Но пальцы наткнулись на пустоту, отчего наряду с облегчением в душе зацвели отголоски страха. «Вот увидишь…» – слова президента не давали покоя, они повторялись, постоянно звуча на фоне, стоило мне отвлечься и перестать контролировать поток мыслей. Сейчас, когда бомба перестала быть частью моей плоти, появилась неопределённость. До этого момента я только и ждала, когда эту проклятую удавку снимут, не слишком задумываясь о будущем, о том, как вести себя, когда её не станет. Чонгук, Чонсок, его будущая смерть, теперь ещё котята – о стольком нужно было подумать, принять решение. Мне ещё кошмаров не хватало в главной роли с Чоном – правителем Юники. Неужели на меня так повлиял наш последний разговор? Внутри грызлись червяки сомнения, разъедали уверенность. Пока что несильно, лишь по краям, но я боялась, что от их усердия вскоре может рухнуть основание моей непоколебимости. Часть сердца желала убедить меня в истинности слов президента, пыталась заставить поверить в то, что у нас могло что-то получиться с Чонгуком. «Наивная Сири», – усмехнулась сама себе. Разум ещё пока правил царством безнадёги, путаных мыслей, противоречивых эмоций и неразборчивых желаний. – Только чудо сможет остановить меня от убийства Чонсока… – выдохнула я в пустоту. – Или если я сойду с ума. И забуду о том, кто я есть. На миг захотелось на самом деле потерять память, стать безумной, счастливой в своём неведении и помешанном мире. Как говорится, юродивые – самый беспечальный народ? Возможно. Улыбнулась, ради веселья представляя себя беспамятной и полоумной. Сидела бы себе в палате с мягкими стенами, считала бы несуществующих солнечных зайчиков на стене, грызла ногти от скуки и распевала бы несвязные слова с загадочным видом, ни о чём не переживая. Но тут же мою идеалистическую картину накрыла тень осознания. Чонгука бы я тоже забыла… и от этого сердце защемило. Несильно, но ощутимо. Похлопала себя по щекам, прогоняя видение и ненужные эмоции. Мне срочно захотелось подышать свежим воздухом. Схватила со спинки кресла ветровку и, на радость Хвану, вышла из спальни. Дом спал, обитатели, утомлённые спасением котят, ещё не встали. Одна я, к своей злости, бодрствовала и не могла забыться во сне. Покормив и выгуляв в ближайшем скверике мопса, вышла на балкон, чтобы размять магию, лениво текущую по крови. Силы с радостью отозвались на зов ветра, от холодного воздуха, касающегося щёк, стало легче. Даже улыбка на губах появилась, когда я закружилась, вызывая небольшой вихрь. Волосы взметнулись, кожа под тонкой рубашкой покрылась мурашками. В памяти всплыло простенькое заклинание, которое я выучила из книги, взятой в президентской библиотеке. «Струны ветра». Подушечками пальцев тут же пробежалась по воздушным нитям, по балкону разнеслось тихое «трыньк». Тут же в голове возникла мелодия, которую мне дал послушать Чонгук, когда мы ехали на море. Повинуясь мысли, ветер перебирал струны, создавая особое, только им свойственное звучание. Прекрасная мелодия очаровывала своей простотой. От неё на душе накатывало спокойствие, хотелось раствориться самой в этом мотиве, стать ветром, чьею сущностью являлась сама свобода. Встала на цыпочки, расправила плечи и прикрыла глаза, слушая переливы волшебных нот. – Красивая… – донеслось из-за спины. Резко повернулась и наткнулась на взгляд Чонгука, который стоял у двери с чашкой кофе в руке. Как долго он наблюдал за мной? – Тоже не спится? – прикрывая ладонью зевающий рот, спросил он. А затем юноша улыбнулся моему ошарашенному виду и протянул кружку вперёд со словами: – Будешь? Я много заварил. – Не откажусь, – бросила я, проходя мимо. Накрыло смущение, словно меня застали за чем-то личным. И в тоже время я была рада Чону. Ужас, прошло всего пара часов, а я уже соскучилась по его сонной ото сна роже, озорному блеску в глазах и вредному характеру. Что ж, оставалось надеяться, что это чувство не перерастёт в ломку. После завтрака дедушка Канхо отправил нас в зоомагазин, накатав огромный список покупок. Благо, зоотовары и ветаптека находились совсем рядышком, буквально в соседнем квартале. Словно новоиспечённые родители мы закупались с Чонгуком на широкую ногу. Переноски, лотки, наполнители всех видов и с разными ароматами, корма класса холистик, миски, поилки-фонтанчики, игрушки-попрыгушки, мятные мышки и консервы со вкусом фаршированной в баклажанах индейки. А ещё были средства от гельминтов, лосьоны для ушек, капельки для глазок, пелёнки и куча вкусняшек. У Канджуна, когда он увидел, какую гору пакетов мы притащили домой, дар речи пропал. Видимо, стало стыдно (и завидно) за то, что Хвану такого внимания и заботы от него не доставалось. У него на лице бегущей строкой было написано «пойти купить что-нибудь для любимчика. Новую косточку? Хрустящие подушечки для зубов? А может, подстилку для сна с подогревом?». Канхо на наши безумно горящие глаза и полные покупок руки ничего не сказал, лишь хмыкнул, но я-то заметила, как в его взоре неприкрыто сквозила ирония с потешностью. Пришло время знакомить Хвана с котятами, потому что на его мордочку и жалобный взгляд «почему меня всё утро не пускают в гостиную?» невозможно было смотреть. Я бы предпочла, чтобы наши бедные скитальцы, только обрётшие дом и слабое ощущение безопасности, никогда бы не пересекались с ужасно вредным, требующим к себе всеобщего внимания, считающим себя центром вселенной одним старым мопсом. Но, похоже, сегодня для кого-то центр вселенной подвинулся. На удивление, пёс, отнёсшийся сначала с чрезвычайным подозрением к чёрному комочку меха и милашества, проникся огромной симпатией, стоило чернышу открыть глазки и запищать одну ему известную жалобу-просьбу. Серый хвост любимчика Канджуна закрутился колечком и завилял, а во взгляде загорелась радость. Через пару минут, совершив ритуал обнюхивания, эти двое свободно чувствовали себя в обществе друг друга. Девочка же пока ещё тяжело дышала, мы только показали её мопсу, чтобы он знал, что у его нового знакомого есть ещё и сестрёнка, а потом отнесли в безопасное место, где она, покушав, заснула. И я надеялась, что целебным сном. Мои переживания насчёт очередной мировой войны не оправдались. Черныш пытался задирать Хвана, но пёс пару раз что-то прорычал на него, и на этом укусы за серые уши и попытки прокатиться на спине прекратились. Ну как можно было не поладить с этими прелестными котейками? Они же само чудо. Даже президент оценил наших найдёнышей. Он заехал после обеда к Канхо, чтобы заодно проведать нас. В тот момент, когда вечно строгий и ненавистный миллионами своих же граждан мужчина взял на ладони чёрного котёнка, всё во мне перевернулось. Да… даже самые великие злодеи не могут устоять перед очарованием пушистой невинности, хвостатой беззащитности и усатой простоты. Смотреть, как глава страны и мой самый злейший враг сюсюкается с малышом, а тот ещё и мурлычет в ответ, было выше моих сил. Я незаметно ушла на балкон, благо теперь «поводок» меня не останавливал. Я наслаждалась своей независимостью, возможностью пойти, куда хочу, бежать, прыгать зигзагами, не опасаясь, что цепь запутается за мебель. Приятно было ощущать свободу на кончиках пальцев. К ужину будущей, я не сомневалась, самой красивой кошечке на свете стало лучше. Пока что она всё время спала в отведённой для неё комнате. Оставлять её с братиком было опасно, у него тоже могли пойти осложнения. По словам дедушки Ли, ринотрахеит – довольно частое заболевание у кошек. Через пару дней мы планировали сделать прививки, я надеялась, что болезнь закончится без последствий. Мы собрались в гостиной, уютно устроившись на диванчиках и креслах. Чонгук разжёг камин, поставил экран, чтобы любопытный пушистый хулиган не сунул в него свой нос и не обжёг ненароком усы. Пока что черныш хвостиком бегал за каждым мимо проходящим человеком, носился из одного угла комнаты в другой и забавно перекатывался, подставляя пузико, чтобы его почесали. Я легла на ковёр, позволив котёнку уместиться у меня на груди, слушала его громкое мурчание. Канхо распивал виски, в его усах пряталась улыбка. Канджун почёсывал балдеющего Хвана за ушами, а Чонгук играл с пламенем, силой мысли меняя его форму. – Как вы их хоть назовёте? – разрушил уютную тишину дедушка. Чон пожал плечами, я же нахмурилась. До этого даже не задумывалась об этом. – Я хочу особенные имена. Чтобы они несли какое-нибудь значение. Пожилой человек на мой ответ хмыкнул, а затем произнёс: – Тогда назови их Драго и Эрис. – Как? – мы втроём воззрились на старшего Ли. Даже Хван повернул удивлённую морду в сторону всеобщего внимания. – Эх, молодёжь. Ваше поколение вообще ничем не интересуется? Истин не знаете, – проворчал недовольно седовласый мужчина. – Чонгук, ну-ка, сбегай за книгой в мою спальню. – Та, которую ты так часто читаешь? – юноша отвлёкся от магии, сгустки причудливого огня опали на поленья, затерявшись среди пламени настоящего костра. Канхо кивнул, Чон нехотя поднялся и направился к лестнице на второй этаж, бросив на меня укоризненный взгляд, дескать,«всё из-за тебя. Зачем только завела разговор? У меня вообще-то сегодня по плану день лени, а не вот это вот всё…». Дальше я не стала домысливать. Просто с ехидной улыбкой приготовилась его встретить, когда он вернётся. Вскоре юноша осторожно принёс фолиант, обтянутый кожей. Книга по размеру была настолько огромна, что без специальной подставки, которую Чонгук приволок следом, её было затруднительно читать. С лицевой стороны обложки и по корешку шёл витиеватый рисунок, напоминающий цветочные бутоны. И я бы не обратила на него внимания, но разрез и количество лепестков с серебристыми прожилками, зубчатые листья и тонкие шипы – сердце сжалось, я узнала эти творения несуществующей природы. Именно они росли в Саду безымянных цветов. Именно на них я любовалась в Виртуле, когда впервые встретилась с Чон Чонгуком. – Так, это было где-то здесь… – Ли шелестел страницами, с предвкушением взирая на книгу. – Вот она, история, которую моя первая жена просто обожала. И дня не проходило, она тут же рвалась перечитать её, – голубые глаза подёрнулись дымкой ностальгии. – Молодые девушки так любят время от времени порыдать над красивой сказкой, особенно, если в ней печальная и крамольная любовь правит балом… – меня почему-то удостоили насмешливым взглядом из-под густых бровей. Тут же уселась поудобнее, готовая внимать каждому слову. Ну а что? Ценное качественное литературное стекло всегда было в моде. Оно, как наркотик, разъедало душу и болезненно стискивало сердце в агонии и ломке, хотелось больше и отчаяннее, сильнее и эмоциональнее. Однажды познав прелесть и саму сущность душевных страданий, великий и беспощадный ангст, не вернуться на сторону тёплого и светлого флаффа. Чонгук устроился рядом, отобрав у меня черныша. Его аллергия, хоть и проявляла признаки, но не столь агрессивно, как мы опасались. Поэтому мурлыкающее обаяние победило, Чон младший сдался без боя, капитулировав на милость громко мурчащему комочку, стоически терпя зудящие глаза и щекотку в носу. – Эта легенда о первом мире. Том, где боги наделили людей даром вечной жизни. – Который Борн назывался? – вмешался Канджун. – Вот. Хоть это знаете, – одобрительно усмехнулся Канхо. – Нам в школе в начальных классах как-то рассказывали, – пожал плечами светловолосый парень. Нахмурилась, вспоминая. В самом дальнем уголке памяти, куда не заходила ещё пока ни одна моя мысль, возникло давно оставленное там пылиться воспоминание. «Каждой жизни по миру. Каждой цели по предназначению. Каждой душе по дару. Мироздание мудро разделило все этапы нашего существования на четыре части. В одном мире ты только возделываешь землю и садишь маленькое семечко своей души. Во втором – заботишься об этом семечке, чтобы оно выросло. В третьем осторожно срываешь растение, которое взрастил. А в четвёртом… наслаждаешься его ароматом…» «Мама, а почему тогда нужно идти к магам, чтобы узнать, какой жизнью по счёту мы сейчас живём? Ведь у миров же тоже есть порядок: первый, второй, третий…» «Хороший вопрос, милая. Раньше люди так и считали. Пока однажды миры не спутались, из порядка вышел хаос, разрушив устоявшийся ход вещей…»

В мире Борн люди не умирали. Они жили в бесконечности, пока не появилось Время.

Меня всегда пугала концепция этого мира. Жить вечно без возможности умереть. Без возможности выбора. Без возможности закрыть глаза и уйти. – «Создал Демиург прекрасный мир, наделил его растительностью и живой жизнью. Расколол свою сущность на семь частей, из которой появилось семь божеств, что должны были править этим миром…», – начал Канхо. Его хриплый голос разносился по гостиной, настраивая на лирический лад. – «И создал Демиург напоследок, как вершину своего творения, чудесный сад, в котором росли самые замечательные растения. Он любил этот сад больше всего, наслаждался в нём цветением, отдыхая от дел своих. Однако пришло время ему покинуть свой предел, чтобы строить новые миры. Он наказал богам заботиться о цветах, лелеять как зеницу ока, но ни в коем случае не срывать его любимое творение. Но старший бог так был очарован одним цветком в саду Демиурга, что возжелал завладеть им. В закатное время он сорвал бутон, что стал ему так дорог. И тут же землетрясение потрясло мир, ветры ярости обрушились на сад, вырвав с корнем растения и иссушив землю. Велик тогда был гнев Создателя. Боги жестоки и искусны в своих наказаниях. Демиурги же справедливы, но беспощадны. Творец пообещал провинившемуся богу, что ни один из его потомков не познает Забвение и будет страдать в бессмертии. Сокрушён был бог, раскаяние объяло его, но преступление совершено. И всё же сжалился Демиург. Лишь одному решил уготовить участь многих. Только один человек мог понести наказание, но только тот, кто, подобно богу, нарушит вышний закон…» Это было предисловие. Теперь же к самой легенде. Канхо прочистил горло, оглядел нас по кругу зорким взглядом и приступил: – «Жил однажды принц, у которого было всё, весь мир лежал пред его ногами, множество великих дел вершилось на его глазах, лучшие учёные, маги и чиновники обучали его искусству править и устраивать жизни подданных. Вот только скучно было наследнику престола, не мил ему был высший свет со всеми его развлечениями и утехами, скука одолевала его вечерами, когда сидел он без забот в саду, отдыхая после всех дел. И как вы думаете, что случилось? Повстречал он девушку, которая своей улыбкой и озорством в вечно потешающихся глазах смогла разбавить серость дней. Но вот только предназначена она была другому, избраннику и любимчику богов, вору и плуту, которого судьба щедро осыпала горстью удачи. Что же было дальше? Влюбился наш принц, хотя, конечно, поначалу подавлял порывы сердца, отметал мысли о любви и остальных нежных чувствах. Но эгоизм и безумие влюблённости взяли своё, принц похитил девушку, спрятал её в защищённом особняке против её воли и мало-помалу стал приручать. Она уже не так дико смотрела на него, когда он вечерами спускался в сад – её излюбленное место – послушать, как она поёт, встречая августовскую прохладу ночи и перезвон мошкары у фонтана. Долгие беседы у камина за чашечкой горячего чая или кофе, страницы толстых книг из библиотеки, каждый абзац и предложение которых питали ум и рождали бурные дискуссии до охрипшего горла, до сипоты, но им так нравилось спорить и узнавать в этих словесных сражениях новые грани друг друга. Поздние завтраки (потому что оба – те ещё сони), плавно перетекающие в обед, верховые прогулки по лесу, лов карася на озере, прятки в поле с колосящейся рожью, тихие полдники в беседке, где она занималась живописью, а он читал отчёты из столицы. День за днём её сердце смягчалось, в его почве проросла и тоже зацвела любовь буйным цветом. Но боги не выносят, когда их планы люди рушат, и тому, кто разлучит предназначенных, заберёт то, что не по праву, сулят они страшную кару – не забвение, существование в вечном страдании. Но жители неба хитры, они наказание посылают, что добровольным выбором человека должно стать, чтобы он сам винил себя в своём решении. – Лекарь, прошу, скажите, что с Эри? Почему она сегодня упала в обморок? Она заболела? Вы сможете её вылечить? – принцу впервые так страшно, он и не представлял, что такое бывает: жизнь другого человека значит больше, чем собственная. – Ваше высочество, сожалею, мои старания будут здесь бессильны. Девушка угасает, её сердце, хоть и полюбило вас, вдали от истинной пары её тело и душа чахнут, боюсь, её внутренний огонь скоро потухнет. Если вы не вернёте её законному возлюбленному, её дух исчезнет. Принц сжал подлокотники кресла от злости и обиды на мир и всевышнее предопределение, нет, так просто он не сдастся. Он найдёт способ сохранить ей жизнь, не отпустив её от себя. И как только семейный врач покинул кабинет, хозяин особняка поспешил в библиотеку, в секцию с запрещёнными магическими заклинаниями и ритуалами. У принца дар, и нет такой магии, которая бы не нашла выхода из любого затруднения, он готов был пожертвовать всем, что имел, заплатить любую цену, лишь бы его любимая жила. Решение нашлось почти сразу, в первом же томе. Старое проклятье, которое насылается на двух влюблённых, безобидное на первый взгляд, но обрекающее на бесконечность перерождений. Она станет прекрасным цветком, который на закате возвращается к человеческому обличью и к рассвету вновь обращается в хрупкое растение, он же… за каждый вздох её должен отдать часть своей души, и когда лета мира закончатся, душа его станет частью ветра, рассыплется тело прахом, и боги успокоятся в своей мести. – Так много… – простонал принц, откидываясь на спинку стула, – моя душа и невозможность перерождения за то, чтобы видеть её улыбку, ощущать её касания, слушать смех и вдыхать аромат её любимых духов, пока я ещё жив. Одна душа в обмен на чужую. Принц посмотрел на стену, украшенную пляшущими солнечными лучиками, прорывающимися сквозь листву орешника, прикрыл глаза на мгновение и вернулся к книге. Он решил, сегодня же ночью он проведёт ритуал на крови, проклянёт их обоих, пожертвует вечной жизнью ради любви, и, возможно, боги смилостивятся и подарят ему и его возлюбленной второй шанс. Каков же был итог? Несколько лун спустя. Принц опустился на ступени, ведущие в сад. Особняк молчаливо возвышался над хозяином, наблюдая, выжидая – скоро он поглотит оставшиеся крохи силы, что вытекали алыми каплями крови из руки, сжимающей цветок. Голубовато-сиреневый с белыми прожилками на лепестках бутон почти завял, зубчатые листья цвета драконьей зелени скрутились к основанию, держались на последнем усилии, с каждым порывом лёгкого ветерка грозясь опасть к ногам держащего. – Эри, прости меня… прости, – с губ срывались едва слышимые слова. Они повторялись и повторялись, с каждым разом всё тише, шёпотом, затем беззвучно. Вдруг прекрасные черты молодого человека исказились болью. – Ааааагх, – крик агонии разнёсся по саду. Принц Драго прижал руки к груди, в которой разрывалось сердце. Его сердце, которое он так старательно оберегал десятилетия, о котором бережно заботился, не позволяя ему стать мягче ваты или ожесточиться безмерно. Цветок выскользнул из дрожащих пальцев, стукнулся о каменную плитку, порыв ветра поднял его, сдвинул ближе к краю. Бутон свесился со ступени, упал на ровно подстриженный газон, где и застыл неподвижно, защищённый от движения воздуха гранитом балюстрады и фигурой юноши, бьющегося в телесных муках. Но вот крик перешёл в едва слышный, обессиленный протяжный стон, который оборвался испуганным возгласом: – Нет! Куда он пропал? Принц лихорадочно оглядывался, водил пальцами по запорошённой всяким сором поверхности лестницы, пытался подняться, наощупь хватаясь за перила. Он споткнулся, не удержав равновесие, и упал лицом вниз, уже в траву. Но вновь с упорством Драго поднял голову, ползя вперёд. – Я чувствую, ты где-то здесь… почему ты ушла от меня? – мычал он сквозь слёзы, едва шевеля руками и ногами. – Почему даже ты оставила меня? Кончики пальцев наткнулись на бархат лепестка, он, с упоением человека, нашедшего смысл в жизни, обхватил стебель, поднёс цветок к лицу, вдохнул едва уловимый аромат. Он целовал неистово находку, орошая слезами и пачкая кровью, что струйкой стекала с его изорванной рубашки к запястью. – Прости меня, любимая, прости… я клянусь, душою клянусь, буду умолять богов вернуть меня на эту землю. Ты только дождись, я вернусь… Принц в последний раз коснулся губами лепестков, стиснул зубы от боли. Похолодевшие конечности уже не слушались, сжимались в предсмертных судорогах. Последний яркий луч заходящего солнца погас за горизонтом, из-за деревьев выползла мгла, накрыла лужайку зябкой тишиной, даже вечно щебечущие птицы затихли на ветках, и ветер спрятался в овраге. Крик. Такой, от которого колени сводит, от которого хочется бежать, оглохнуть, лишь бы не слышать, не ощущать отголоски страдания в звенящем воздухе. Юноша тяжело вздохнул и застыл. Глаза, покрытые слепотой от слёз, остекленели и засияли вслед за телом. Сила покидала каждую клеточку, испарялась из костей, таяла светом с волос. Последняя капля стекла в почву, и бывший когда-то принц вспыхнул и рассыпался мириадами ночных мотыльков. Ветер вернулся на своё пастбище, волной снёс бабочек, унося их прочь, подальше от грозно возвышающегося особняка и девушки, что спала в невысокой мягкой траве – там, где раньше блестели лепестки упавшего бутона. Никто в эту ночь не разбудит её, ворча на то, что она так крепко спит. Никто в эту ночь не споёт колыбельную принцу, который так любил слушать её голос. Когда тишина ночных сумерек встречается с прохладой серого туманного утра, когда небеса подёргиваются золотисто-розовой дымкой, а зелёный мир только просыпается, она сидит на изумрудной траве под сенью деревьев, проводит нежно ладонью по лепесткам распускающихся цветов и ждёт. В бессмертии тоже есть радость, которая горечью оседает на губах, стоит лишь улыбке коснуться лица. В бессмертии дни стираются, осыпаясь сухими листьями воспоминаний, и уже ничто не важно, нет правды и зла, нет теплоты и смеха, сердце заледенело, и только истаявшие слёзы на бледных щеках напоминают о том, что жизнь ещё не ушла, она вдохами и выдохами редкими бежит по крови, стучит одной мыслью: «Я буду ждать». – Я буду ждать тебя, – шепчет девушка в пустоту, зная, что он услышит. – Ты только вернись. Я верю твоим словам. Она убирает пряди волос назад, которые синий ветер-озорник растрепал и накинул ей на глаза, робко улыбается подступающему солнцу, пробивающему листву и рисующему зайчики на лепестках, усеянных капельками росы, отчего воздух искрится светом. – Верю, ведь ты же сказал: «Я вернусь». – Вернусь, вернусь… вернусь, – эхом вторит ветер. Слеза ударяется о листок, отчего тот подпрыгивает, смахивая росинки, и те исчезают в небытие. – Я буду ждать. Жизнь как роса. Стоит упасть одной слезе, и божественный ветер поднимет капли и иссушит их, растворит людские судьбы в забвении смерти. И только любовь живёт чуть дольше, она, как аромат опадающего лепестка, её подхватывает ветер и уносит в небесную лазурь, где боги наслаждаются благоуханием искренних и нежных чувств. С тех пор, как мир Борн канул в небытие, лишь двое до сих пор существуют. Они не могут уйти в забвение, ведь наказаны навечно. Боги, знающие о них, дали им другие имена. Жизнь и Смерть. Начало и Конец. Ароматный серебристый бутон и стая ночных мотыльков. Вечный круг, они обречены вовеки блуждать в пространстве, стремясь к встрече. Но стоит им коснуться друг друга, Жизнь исчезает под дыханием Смерти, а Смерть, ощутив тепло Жизни, растворяется в темноте, пока вновь они не встретятся. Такова история о Драго и Эрис, проклятом принце и прекрасной деве, предназначенной другому…» Канхо закрыл книгу в полнейшей тишине. Так ярко в сознании проплывали отрывки-события легенды. Я выдохнула тихо: – Решено. Их будут звать Драго и Эри. – Надеюсь, судьба котят будет намного радостнее… – насмешливо протянул Чонгук. Тут же нахмурилась. Определённо, мне не понравился намёк Чона. Прореза́лась иногда в нём черта искать всё нехорошее. – В моё время была мода называть детей именами злодеев. Считалось, это дарует удачу и отпугнёт злые силы, – успокоил Канхо. – Поэтому тебя назвали в честь самого ужасного волшебника всех времён и народов, да, дед? – с иронией поинтересовался светловолосый парень. – Вообще-то я думал, что самый ужасный и страшный волшебник всех времён был Кай Канджун… – дедушку в подколах невозможно было переиграть. Тут же прыснула со смеху, любуясь вытянувшимся от досады лицом младшего Ли. Учёные в академии вот уже сколько десятилетий ведут дебаты на тему самого жестокого мага, ставя на первое место то Ан Канхо, то Кай Канджуна. Похоже, для голубоглазого хозяина Хвана эта тема больная. Если раньше люди и любили называть своих детей в честь кровожадных и жестоких тиранов, то в последнее время для большинства эти имена – очередное напоминание о позорных вехах в истории страны. Уже более ста лет империя Самун, королевство Рит и Юника негласно соревнуются за звание лучшей державы. И история государств в этом бессмысленном соперничестве наций стоит не на последнем месте. Вот и стараются граждане, особенно властители мира сего, переписать хроники и скрыть любые упоминания о нежелательных для развития и процветания исторических личностях. Канджуна, видимо, много в детстве дразнили за имя. Печально, но мы не вправе выбирать, как нас будут называть после рождения. Даже в этом нас ограничивают родители. И порой вместе с именем они одаривают и жестокостью, которой встретит нас этот мир. Жестокостью просто за то, что нас нарекли неосмысленно и беспечно. Но я надеялась, что наших милых найдёнышей ждёт счастливое будущее, беззаботная жизнь и тихая старость. Ведь сами боги пожалели Драго и Эрис. Конец у их истории в некотором смысле не так уж и плох. Взглянула украдкой на Чонгука, который увлечённо наблюдал за игрой котёнка. Ещё никогда в его взгляде не читалось столько теплоты и мягкости. Словно весь огонь, который прежде полыхал внутри него диким пламенем гнева, недовольства и обречённости, теперь ласковыми лепестками согревал и нежил, усмирённый и прирученный. Каков итог будет у нашей истории? Смерть ли? Забвение? Или вечное сожаление о прошлом без возможности простить или забыть? Или всё же, как в сказке, счастливый конец? Я не знала. И даже не хотела гадать.

× × Death’s desire × ×

Есть такая легенда – о цветке, что растёт одиноко в увядшем саду. Он распускается на закате, испуская сладкий аромат, звенит на ветру лепестками, смеётся, склоняясь к земле. Среди терновника, сора и бурьяна цветёт он ярко, убранством затмевая царские розы и лилии. И есть садовник, который цветок этот насадил, он любуется им каждую ночь, гладит острые шипы, раня пальцы, целует бутон, запахом манящий и нежностью согревающий. Но ветер богов налетает на сад, вырывает с корнями творенья демиурга, вспарывает землю, иссушает почву, которая питала цветок. И тогда садовник берёт нож и режет запястья, кровью вместо воды поя растение, отдавая ему каплю за каплей свою жизнь, чтобы то могло цвести вечно. Ибо истинная любовь проявляется лишь в великой жертве… По крайней мере так говорит легенда.

И цветок тот зовётся смеральдо.

× × Death’s desire × ×