Тюремные хроники

Какие же дивные у неё глаза. Не карие. Коньячные, янтарные. Какой красивый цвет. Словно расплавленное золото. Два поблескивающих озера, мягко светящихся из глубин. На её личике проскользнуло недоумение, сменившееся подозрением, а вскоре явным признаком детского страха. Не спуская с Кэрол широко распахнутых, испуганных глаз, она вжалась в подушку, натягивая одеяло повыше. Пелитье растерялась. Она проснулась! - Кто Вы? – дрожащим голоском спросила она.- Что вы сделали с Ли? - Всё хорошо, Клементина. Он в безопасности, и ты тоже. – Кэрол ласково улыбнулась, пытаясь успокоить девочку. Всё ещё настороженно следя за каждым её движением, Клементина не спешила верить незнакомой женщине на слово, беспомощно сжимая край одеяла. - Не бойся меня. Я сейчас пойду и позову Ли, хорошо? – Кэрол спокойно встала, продолжая улыбаться. - Хорошо, - осмелела малышка, опуская ничуть не расслабившиеся плечи, и попробовала улыбнуться в ответ. Выйдя из камеры, Пелитье бросилась бегом по узкому коридорчику. Словно ураган, она внеслась туда, где сейчас находился Ли. Он о чём-то говорил с Гленном. Завидев женщину, оба замолчали. - Клементина, она пришла в себя! – на одном дыхании сказала Кэрол, хватая за рукав ошалевшего Эверетта. Тот не нуждался в помощи. Он тут же выбежал из камеры. Когда женщина снова оказалась в их обители, она застыла на пороге, наблюдая картину. Клементина, тихо всхлипывая, обнимала за шею не перестававшего благословлять бога Ли, прижимавшего к себе малышку. На их лицах было столько эмоций, переживаний и облегчения, что глаза Кэрол невольно начало жечь. Перед её мысленным взором предстало улыбающееся лицо Софии, её милой маленькой девочки, ей любимой дочери. Прикрыв рот ладонью, Кэрол спряталась за стенкой, прижавшись спиной к холодной стене и откинув голову. Рыдания сотрясали всё тело, приходилось закусывать губу, чтобы не нарушить наступившую тишину. В ушах звенело, к горлу подступала тошнота, в желудке болезненно заныло. Кэрол скрылась у себя в камере, присев на край кровати. Она взяла подушку и уткнулась в неё лицом. Хорошо, что Мишонн куда-то ушла. Сейчас ей никто абсолютно не нужен. Ничто не избавит её от этой гнетущей пустоты и боли, разрывающей душу на части. Никто не заставит её сердце успокоиться и перестать свои попытки сломить рёбра. - Дорогая моя, прости! Прости! Я так люблю тебя! Господи, как же я люблю тебя! Доченька, умоляю, прости меня! – шептала несчастная женщина, ничком падая на матрас, скручиваясь и дрожа всем телом. *** День сегодня на редкость солнечный и сухой. Хотя, Хершел строит предположения, что к вечеру начнётся ливень, судя по тому, что уже с утра так парит. Сидя за столом в «гостиной», старик бормотал себе под нос заученные наизусть молитвы, мня в руках маленький молитвенник. На лестнице, ведущей на второй этаж, сидели Карл и Бэт. Сын шерифа показывал фермерской девушке, как нужно собирать пистолет и перезаряжаться. Он весь так и светился, широко улыбаясь и увлечённо крутя в руках отвинченный глушитель. Блондиночка, понимающе кивая, и изредка закрывая ладошкой скучающий зевок, внимала ломающемуся голосу. Встряхивая синюю рубаху, Кэрол весело улыбнулась. Следить за расцветом этих невинных чувств было одним удовольствием. Снизу донёсся скрежет стальной двери, после чего гулкие звуки шагов. Женщина перегнулась через перила, проследив взглядом за пришедшим Риком и, неизменно следовавшим за ним, Дэрилом. Кэрол, удостоверившись, что охотник жив, цел и невредим, хотя он даже на охоту не ходил, продолжила своё занятие. Разгладив влажную ткань, бережно повесила её рядом с другими сохнущими вещами. С тех пор, как проснулась Клементина, уже прошло около двух дней. Ей всё ещё нельзя было выходить из камеры, да она и не стремилась этого делать. Около неё часами просиживал Ли, не отлучаясь от неё ни на минуту. Сейчас группа пребывала в относительном покое, никаких нападений, несчастных случаев и тому подобного. Потому, новеньких решили не трогать, предоставив им время, чтобы они могли обосноваться. Малышка, кроме Кэрол и Гленна, ещё никого не видела. Она даже не знала, что здесь есть дети её возраста. Наверно, она, всё же, слышала пару раз, как плакала Джудит. Кэрол взяла из баняка кофту, подняла её чисто механическим движением, тряхнула и повесила на железные перила. Видно, девочка совсем отвыкла от присутствия такого количества людей. С какой-то странной тоской Пелитье замечала, как она каждый раз вздрагивает, стоит ей появиться на пороге. Как бы осторожно она не пыталась подойти к малышке, та даже слова ей молвить не могла. Только хлопала глазками, изредка кивала или, кинув кроткое «спасибо», продолжала свои занятия, будь то рисование, обед или изучение узора на одеяле. Как же Кэрол хотелось хоть как-то сблизиться с ней. За всё то время, что Клем выздоравливала, женщина так привыкла за ней ухаживать, что сейчас просто не могла найти себе места. Не понимая той странной трепетности, которая рождалась в ней при виде опущенной кудрявой головки, Кэрол только спешила незаметно пройти мимо, лишь бы снова не увидеть этого испуга, мелькавшего в её взгляде. Знойная засуха распаляла жужжание цикад, притаившихся в пожелтевшей, высокой траве, ветер куда-то сбежал, спугнутый надвигающимися грозами, солнце тоскливо освещало вымершее, громадное кладбище, некогда называвшееся Землёй. Сощурившись от его блекнущих лучей, Кэрол приложила ладонь ко лбу, окидывая взглядом пустующую площадку для прогулок. На ней теснились две могилы, как и все живые в этом мире, тесно прижимаясь друг к другу. Два безмолвных деревянных креста возвышались над сухим песком, обозначая собой конец пути двух судеб. Закутавшись в длинную шерстяную кофту, женщина, тихо закрыв за собой дверь, медленно двинулась к сетке. Вышки пустовали, готовясь к ночному патрулированию. Кроме обеспокоенных насекомых и птиц, не было слышно ни звука. Даже ходячих мертвецов не было поблизости, об их присутствии говорил только едкий, тошнотворный запах разлагающейся плоти и гнили, пропитавший собой воздух, одежду, словно купол, накрывший всё пространство. Брезгливо передёрнув плечами, Кэрол осознала себя уже около белой каменной возвышенности, окрашенной мелом. Железная дверь с облупившейся зелёной краской была слегка приотворена, маня мягким сумраком, царившим внутри. Воровато оглядываясь, женщина несмело проникла на ту сторону, с приятным удивлением чувствуя не паркое тепло, исходившее от нагретых стен. Наверх вела ржавая лестница, не внушавшая особого доверия. Придерживая половины кофты одной рукой, положив другую на холодный метал поручней, она вскинула голову вверх, оценивая предстоящее расстояние до кабины. Ставшему намного сильней и выносливей за ближайшее время телу, столько ступенек уже не вселяет ужас и чувство обречённости, годы не давали о себе знать, начиная ныть где-то под коленными суставами. Всё изменилось. Мир изменился. Люди изменились. В создавшемся положении уже не плывёшь по течению, не подчиняешься природе. Пытаешься выжить. Любой ценой, любыми способами. Забываешь о физических недостатках, неосознанно искореняя их постоянным бегством. Невольно становишься чем-то, вроде механической игрушки, которую железным ключиком заводят, пару раз покрутив, и пускают по ровной поверхности. С глупой улыбкой до ушей, игрушка перебирает своими маленькими ножками, всё замедляя темп, пока не утыкается в огромную, глухую стену. А потом замирает, дожидаясь, когда её снова заведут. Но её не заводят. К ней потеряли интерес, её выкинули, использовали, выжали всё, что можно. Люк негромко скрипнул, глаза тут же заслепило коварное солнце, поджидавшее на склоне. Кэрол, привыкнув к этой помехе, осмотрела небольшую комнатку, с парой тумб у окон, залитой желтовато-золотым свечением заката. С трудом откинув тяжёлую крышку, женщина оперлась на обе руки, ловко подтянулась, бесшумно закрыла проход и распрямилась. С интересом осматривала она огромные окна без рамы, странного цвета плитку, резьбу на ручках шкафчиков, задумчиво проводила тонкими прозрачными пальцами по неровной, прохладной поверхности мебели. Выходить на балкон не рисковала, ещё увидит кто. А если Рик прознает о её похождениях на ночь глядя, в лучшем случае укоризненно покачает головой и выдаст заученную нотацию о безопасности, в худшем – запрёт. Улыбнувшись своим мыслям, Кэрол подошла к окну, положила руку на чуть нагретое стекло, любуясь вершинами деревьев, переплетающихся верхушками. Да, именно – любуясь. Редко выдаётся такой случай. Вирус не смог убить прелесть мимолётных моментов, не смог тягаться с матушкой-природой, выстоявшей в этой яростной схватке. Её безупречная чистота осталась прежней. Она не внимала времени, прихотям небес, страдая только от человеческой деятельности, от людского вмешательства, от созданий, которых вскормила, которые медленно убивали её, с мерой возрастания своих возможностей. Даже как-то странно. Быть одной. Стоять в пустом помещении в полном одиночестве. Не слышать ничего, кроме звенящей пустоты и кроткого шепота собственных мыслей. Кэрол прислонилась лбом к окну, чувствуя смущающую лёгкость на душе. Никогда она не понимала всей прелести таких минут: никто не подходит с вопросами, никто не просит что-то сделать, не чувствуешь чьих-то взглядов, не бродишь по кампусу в каком-то смятении, снедающим душу беспокойством за всех и каждого, не чувствуешь тяжкого груза былых воспоминаний. Странно, что она раньше так не делала – просто уходила в отдалённое, обособленное место, где уже начинал ткаться её собственный мирок. Она оставалась одна разве только в своей сырой, серой и тёмной камере, где дрожала с головы до пят то ли от холода, то ли от участившихся кошмаров. Вряд ли в таком месте можно оценить всю эту атмосферу. А здесь всё иначе. Дружеское солнце, озаряя небосвод и окрашивая его во все оттенки бежевого, золотого и розового, словно поддерживало её готовый сломиться дух, окутывало всё вокруг приятным теплом. Внизу показался чей-то силуэт. Кэрол пригнулась, продолжая следить за появившейся фигурой, уверенно шагающей по направлению к могилам. Рик. Несчастный, потерянный, разбитый, уничтоженный Рик. Такой смелый и бравый, заботливый и любящий. У Кэрол всякий раз начинало щипать в носу, когда она видела этот потухший взгляд, эти порывистые движения, безумные выпады, следившие за чем-то видимым только ему глаза, зажигавшиеся в эту минуту пугающим, ярким, сумасшедшим пламенем. Он, пару раз оглянувшись, застыл в паре метров от могилы Лори. Его рука была на уровне кобуры, другая свисала вдоль напряжённой спины. Он чего-то боялся, что-то вселяло в него такой ужас, что его разум мутнел в считанные секунды, он верил в то, что нереально. Хотя, вряд ли раньше кто-то мог поверить в апокалипсис. До небольшого бугорка со съехавшим крестом его отделяла пара шагов, которые он преодолевал, делая паузу на каждом, будто боялся спугнуть видение. В эту секунду, он резко повернулся и устремил взгляд туда, где затаилась Кэрол. Она тут же инстинктивно и быстро присела на пол, спиной облокачиваясь о деревянную поверхность. Конечно, он не мог её заметить, она находилась в тени, да и он не слишком-то приглядывался. Сработал рефлекс. Вся жизнь сейчас состоит из рефлексов, в синхронизированном порядке повторяющихся из дня в день. Поза оказалась довольно удобной,женщина вытянула ноги, откинула голову и закрыла глаза. В наступившей темноте плыли солнечные блики, за которыми невозможно было уследить, они быстро скрывались из виду, снова появляясь, когда бросаешь попытку их поймать. Потерять близкого – стало обыденным. Как бы страшно не звучало. Словно какой-то плохой шутник выкидывал из своей игры ненужных персонажей. Не знаешь уже, что лучше – не иметь никого, или иметь человека, жизнь которого каждый день висит на тончайшем волоске. Что уж там. Они все ходят по тонкому льду. От шага в пропасть их удерживает только собственное рвение к жизни, хотя уже ничего не привязывает тебя к этому разверзнувшемся аду. Кажется, так просто – взять и исчезнуть, умереть. Что у неё осталось? Ради чего она продолжает существовать? Её дочь мертва. В последние часы своей короткой, омрачённой побоями и домоганиями отца, избавление от которого зависело от её слабохарактерной и податливой матери, жизни она, быть может, металась в бреду, плача от боли и страха при виде разодранной плоти и крови от укуса. Осознание того, что она скоро станет такой же. Пока её мать бездействовала на той ферме, несчастная малютка блуждала по тёмному, страшному лесу, кишащему воплощением самых ужасных кошмаров. Остекленевший, безжизненный взгляд Кэрол замер на тени от окна на противоположной стене. Часто она ловила себя на том, что сидит без движения несколько часов кряду, вот так устремив взгляд в одну точку. Что в голове нет ни одной мысли, ничего абсолютно. Перед глазами даже не стоит картина кровавого месива, которое она называла мужем, преследовавшая её несколько месяцев. «Согласны ли Вы, Эдд Пелитье, взять эту женщину в законные жены? – Согласен» – Беременна? Ты серьёзно? Ох, я… Боже, Кэрол, это же…Это великолепно! Иди сюда, моя нимфа, моя фея! - Никчёмная, сопливая, бесхребетная тварь! Посмотри на себя, как ты выглядишь! Старуха! Копна соломы вместо волос! Страшила! А ну, иди сюда, уродка! - София, ты же знаешь, папа не причинит тебе вреда. Ну же, поцелуй папу. Вот так, умничка, а теперь – беги к себе. И главное – не говори маме, поняла? - Да что ты несёшь такое, дура?! Совсем уже остатки мозгов растеряла?! Я тебе покажу, как мне такое говорить! - О чём это вы там смеялись? Только попробуй ещё раз, сука! - София, ты же не оставишь папочку одного, правда? Мне так одиноко здесь. - Ну и катитесь ко всем чертям, нужны вы мне больно!» В тишине раздался горький смешок. Кэрол, проведя по колючим волосам, отдёрнула руку и положила её на колени. Сейчас кажется, что всё это был сон. Никогда раньше не существовало той реальности, той жизни, тех людей. Его. Их. Понятия про их семью. Только София была настоящей. Только её мягкие, золотистые волосы, её доверчивая головка, прижимавшаяся к её плечу. Чего ей сейчас хочется? Рыдать? Раздирать в кровь руки, царапать запястья, срывать ногти о камень, кричать, что? Ничего. Н-и-ч-е-г-о. Даже становится как-то страшно. Ни одного чувства на душе, ни одной слезинки на глазах. Внутри просто пусто, словно кто-то взял огромный кухонный нож и вырезал всё содержимое, оставив внешнюю оболочку нетронутой. За окном уже начало темнеть, послышались первые, неуверенные разводы грома. Удивительно, как с самого первого дня этой эпидемии к ней в голову ни разу не приходила мысль о её собственных родителях. Словно их не существовало, будто они давно уже умерли. Для неё. А ведь они были живы. У Кэрол перед глазами ясно предстала картина убогой, маленькой однокомнатной квартирки в Мэйконе, с ободранными серыми и безвкусными обоями, старой мебелью, громко жужжащим холодильником, протекающим краном, шумящим телевизором. Грузная фигура отца, развалившегося на скрипящем в агонии диване, его громкий, властный голос, безрадостный, равнодушный взгляд, направленный на дочь, то и дело вспыхивавший пьяной ненавистью или трезвой злобой. И суетливая, маленькая мама, крутящаяся у плиты, до старости бегавшая из кухни в спальню. Её замученный, уставший, бледный вид, большие серые глаза, с вечно опущенными ресницами, из-за которых невозможно было ничего понять. Муж не гнушался периодическим избиением жены, с дальнейшим заваливанием спать на кровать. Кэрол, восставшая против такой жизни, когда была ещё бойким подростком снаружи, неподатливой, сильной и упрямой девушкой, пославшей отца и его нравы куда подальше, дрожала внутри, словно подпитываясь своей маской, которая всё время норовила слететь с лица, предоставив озверевшему отцу лицезреть истинную сопливую, плачущую девчурку, которой она была с самого детства. Ей всегда казалось, что в ней есть стержень, что-то характерное, что она никогда не будет такой, как мать, что будет счастлива в браке, найдёт правильного мужчину. Но она ошиблась. Дала себя обольстить, повелась на слащавые речи, обаятельную улыбку и пречестные глаза. Оказалось, что её легко сломить, одно слово, один жест – и всё. Вся стена рухнула. Уже ничего не могло вернуть той уверенности, которая была у неё раньше. Оставалось только жить, существовать, дышать, есть, пить и бояться. Страх! Это чувство было её вечным спутником. Он никогда не покидал её, просто прятался. Прятался очень глубоко, в самых тёмных закоулках души, понемногу впрыскивая яд в организм, распространяя его кровью по венам, сжимая своими невидимыми тисками сердце. Всегда он был рядом, преобразовываясь в иную форму, в нечто подавляющее, сильное, властное и ненасытное. Страх за близких, страх смерти, страх будущего, страх прошлого. Его так много, он везде, кругом, повсюду. Кэрол крепко зажмурилась, сжав до боли кулаки, короткие ногти впились в мякоть ладони. Страх за родного человека. Р-о-д-н-о-г-о. Кто ей здесь родной? Рик, потерявший жену и рассудок? Карл, ставший нелюдимым и замкнутым? Мэгги или Гленн, не замечающие никого, кроме друг друга? Хершел, с его набожной и наивной верой в то, что скоро всё изменится? Бэт, полностью отдавшая себя заботе о маленькой Джудит? Дэрил…? Дэрил Диксон. Угрюмый, хмурый, грубый и неотесанный реднек, обладающий братским комплексом и добрым сердцем. Кто он, этот странный, загадочный человек, такой простой и отважный? Чем он завоевал её такое забитое, искромсанное, кровоточащее сердце? Своим равнодушием или периодической заботой? Как же ей хотелось понять его. В каждом жесте и слове ей казалось нечто особенное, двусмысленное, трепетное. А на самом деле, всё было до банальности просто. Иногда Кэрол начинала презирать себя за такие мысли и мечты, за то, что уродилась женщиной. Этим глупым, беспомощным существом. Хотя нет, почему же. Ничуть женщины не беспомощны. Чего Мишонн стоит. Только она такая. Плаксивая, бесполезная, путающаяся под ногами. Попытки заглушить в себе это дневными заботами терпели фиаско, стоило ей сесть без дела. Как же глупо. Как же глупо! Пускать слюни по мужчине, каждый день рискуя умереть. Не скрывала она от себя и то, что порой яростная ненависть начинала кипеть где-то в районе диафрагмы на себя, на весь мир, на судьбу, на того, кому она каждый день возносила горячие молитвы. А как же хотелось покоя. Хоть раз за всю жизнь. Хоть немного. Душевного, что уж там физического. Хотелось отключиться, пропасть, забыться. Кэрол повернула голову на другой бок, чувствуя, как на шее высыхает мокрая дорожка. Снова она придумала сама себе пытку, снова выдумала себе яркие, возвышенные чувства, продолжила жалкие попытки заполнить всепоглощающую пустоту. Почему именно он? Почему сейчас? Какой смысл во всём этом? Она даже мыслить здраво не может. Словно сердце отказывается понимать, что ему всё равно, что ему неприятно, что ему это мешает. Она мешает. Её вечный собачий взгляд, её глупые охи и ахи, её дурацкая сверх опека. Может, хватит? Действительно. Пора прекращать. Ничего хорошего из этого не выйдет. Только в очередной раз увидит это отвращение, презрение в этих колких светлых глазах. Как тогда. На ферме. Внутри что-то сжалось в тугой комок. Никогда она не забудет этого. Тех слов, тех движений. Будто он её ненавидит, всем естеством, каждой клеточкой тела. Аж до дрожи в руках. Лучше бы он её ударил. Тогда на смену зарождавшемуся чувству моментально пришёл бы страх, а может и капелька ненависти. Уж лучше, чем сейчас, это её надоедливое поведение. Сама бы от себя шарахалась. Но упрямая душа отказывалась понимать, как это. Не переживать как за кого-то более дорого, как не подкладывать чуть-чуть больше еды, как не следить за широкой спиной, как не пытаться словить короткий, но такой волнительный взгляд. Но мозг понимал. Тело понимало. А сердце нет. Бороться с ним она даже не пыталась. А стоило. Нужно было. Немедленно или он навсегда для неё будет утерян. На стекло упала грузная, первая капля. Хватит. Финита ля комедия. Занавес, аплодисменты. Конец пьесе неудавшегося режиссера. Шрам в форме имени Дэрила Диксона должен затянуться. Должен. Навсегда. Часто и тяжело опускались капли на оконное стекло, мягкие сумерки уже давно затянулись чёрными, огромными тучами, заволокшими небо в густое покрывало ночи. Сквозь щели люка и дверей стал просачиваться холодный сквозняк, заставляя кожу покрываться гусиной кожей. Вытерев лицо тыльной стороной ладони, Кэрол подтянула колени к подбородку, коротко вздохнула и поднялась. Как стемнело. На улице уже вовсю бушевал дождь. Как же она промокнет. Какая разница, в общем-то. В полной темноте женщина, придерживаясь за стены, двинулась к люку. Не заметив приоткрытой двери шкафчика, Кэрол задела её ногой и, тихо пискнув, повалилась навзничь, широко распахивая злосчастную тумбу. Оттуда вывалилась какая-то материя, стуча заклёпками и застёжками. Женщина, не видя, что это, с удивлением потрогала слегка шершавую ткань, железную молнию, пуговицы, характерные петли, карманы. Куртка оказалась длинным плащом с тёплой подкладкой. Кэрол с удовлетворением примеряла её, подошла прекрасно. Застегнувшись наглухо, снова открыла люк и, пытаясь не задумываться о том, что может сломать себе ногу, быстро спустилась вниз. Ветер беспощадно рвал и колыхал ветки деревьев, срывая их и раскидывая кругом, трава, словно в диком танце, то нагибалась к земле, то взмывала к небу. Капли, словно маленькие иголочки, впивались в нежную кожу щёк, заливали глаза, проникали сквозь одежду, холод пробирал до костей. Добравшись до главного входа, Кэрол помедлила. Она обернулась в тот момент, когда яркая вспышка молнии осветила одинокую вышку. Прогремело так, что женщине показалось, будто небеса раскалываются пополам. - Кэрол, боже мой! – на неё тут же, с порога, кинулась Бэт, повиснув у неё на шее, отовсюду послышались странные вздохи. Кэрол слегка удивлённо отстранила от себя девочку, лепетавшую что-то невнятное, и окинула взглядом залитую желтоватым светом лампы «гостиную». Вся группа сидела за столом, в пол оборота к вошедшей. Как только она появилась, почти все повыскакивали и кинулись к входу. Только Хершел остался сидеть, облегчённо опуская голову, и Дэрил, продолжая безразлично куковать на ступеньках. Кэрол на секунду потупилась. Ну, конечно. - Господи, Кэрол, мы уже не знали, куда деваться, - начал Рик, кладя ей руку на плечо и слегка сжимая. - Я здесь недалеко была, - как-то слишком поблекшим голосом сказала женщина, обратив на себя внимание сидящих. Дэрил настороженно вгляделся ей в лицо. Рик, недоуменно запнувшись, убрал руку. - В любом, - продолжил лидер. – В любом случае, ты заставила нас поволноваться. Мы выходили тебя пару раз искать, звали тебя, но тебя нигде не было. Мы чуть с ума не сошли. - Я была на вышке, - избегая объятий, ответила женщина. Хотелось немедленно уйти в камеру и никого не видеть. Опустив остекленевший, отсутствующий взгляд на пол, Кэрол сжала кулаки, пытаясь согреть замёрзшие руки. Сейчас она выглядела, казалось ей, ужасно. С волос стекала вода, одежда в чёрных разводах, растрепанная. Уйти, сбежать отсюда. - Кэрол, всё хорошо? – она почувствовала не сильную, но требовательную хватку на запястье. Сердце предательски дрогнуло, ожидая увидеть лицо, ставшее запретным. Но нет, это был только Ли. Это его обеспокоенный взгляд пытался найти ответ в её потухшем взоре. - Да, - коротко ответила она и высвободила руку. - А где ты взяла эту классную куртку? – послышался заинтересованный вопрос Мэгги. Кэрол опустила взгляд на новую одежду, отметила, что она тёмно-зелёного цвета и сидела отлично. – Тебе очень идёт, - раньше бы такой комплимент заставил её щёки покраснеть. Но не сегодня. Сегодня всё изменилось. Ей всё равно. Так и не ответив девушке, Кэрол посмотрела в сторону, где сидел охотник. Он равнодушно подпёр рукой подбородок, разглядывая собственные ботинки. Женщина хмыкнула. А чего ещё ожидать? - Слушай, может тебе помочь чем-то или… - Нет! – эхо прошлось, казалось, по всему помещению кампуса. Кэрол не позволила смущению запылать на щеках. Ли озадаченно замолк, переглянувшись с Риком и Хершелем. – Мне ничего не нужно, - с этими словами, женщина, последний раз позволив себе взглянуть на, слегка удивлённого, Диксона, спокойно поднялась на свой этаж, оставив группу в полном молчании сидеть на месте. В камере на полу растекалась лужа дождевой воды, проникшей сквозь решётку. Не утруждая себя переодеванием, Кэрол закрыла за собой импровизированную дверь, всё- таки стараясь не сильно шуметь, подошла к холодной койке. Запрокинув голову, она вздохнула. Ничего, всё наладится. Всё ещё будет хорошо. Теперь нет никаких забот. Всё изменилось. Матрас жалобно заскрипел, Кэрол прислонилась щекой к твёрдой подушке. Прощай, Дэрил Диксон. Женщина забылась тяжёлым, тревожным сном.