Храбрая сердцем

Вся моя жизнь в какой-то степени — карусель, от которой постоянно тошнит. Тебя укачивает из раза в раз, но слезть и прекратить всё это у тебя нет возможности: остаётся кататься дальше и блевать от всего происходящего, независимо нравится тебе или нет. Жизнь Азера Куртулуша укачивала ещё сильнее. Я видела это наглядно, как судьба в очередной раз наносит удар ему поддых, и то, с каким достоинством он вставал и шёл дальше. Возможно и мне предстоит когда-то достичь такого уровня выносливости, когда сердце перестанет трепетать от каждой надвигающейся напасти. Впервые за несколько лет я смогла расслабиться, в небольшом промежутке между одним нападением и другим, сидя напротив обжигающего камина с таким же умиротворенным человеком под боком. Меня не тревожила не единая мысль, о которой я могла бы переживать: я рассказывала о своих потерях, не чувствуя при этом страха. Потому что теперь знала, что на свете с такими переживаниями я не одна. Если Азер смог жить с этим дальше, чем я хуже? Спокойствие разбили залпы выстрелов…. Он подрывается с места, доставая пистолет из-за пояса. Я знала, что он у него есть. Плед падает к его ногам, оставляя его в одной майке. Если пойдёт на улицу, замёрзнет. Почему я думаю об этом сейчас — не знаю, ровно также, как и почему иду за ним след в след. … я знала, что это скоро закончится.  — Ты куда? — мои зрачки расширяются со скоростью звука выстрелов.  — Пойду, разберусь, — он ходит по периметру комнаты, щёлкая каждый выключатель света, задёргивая шторы, оставляя камин единственным источником света. Я же зомбировано хожу за ним следом. В ушах звенит только своё собственное дыхание.  — Не ходи, — я вцепляюсь в его руку обеими ладонями, переводя загоревшийся взгляд на себя. Не уверена, что прежде он вообще меня замечал, — умоляю. Я чёрт возьми не знаю, откуда во мне это: холодящий ужас от мысли, что он сейчас может уйти под град пуль. Один. Раздетый во всех смыслах. Его глаза сначала бешено бегают по моему лицу, а потом резко останавливаются на моих: я чувствую, как он успокаивает себя и своё разбушевавшееся нутро. Его широкая ладонь ложится на моё плечо той руки, что всё еще держит его за локоть.  — Караджа, мы не можем остаться тут, — он подходит чуть ближе, отчего я ощущаю его тёплое дыхание на себе. Успокаивает ненадолго, — я не могу прятаться, — глаза впиваются в мои, будто сейчас в мире есть только его и мой взгляд, скреплённый между собой неосязаемой нитью моего страха, — я всё решу, ты жди здесь. С тобой ничего случиться. Мимолётное спокойствие, что я чувствовала, ощущая его рядом с собой, растворяется в воздухе в тот момент, когда он отворачивается, уходя.  — Азер, — кажется, я ору, срываясь с места, — пожалуйста, останься, — он вновь останавливается, ошарашено таращась на меня, когда я преграждаю ему путь и кладу свои ладони ему на грудь. Под черной майкой я чувствую, как грохочет его сердце. В унисон с моим. Я не замечаю, как за дверью количество людей увеличивается. Как они окружают наш дом. Как на улице разрывается пара зарядов. Но он точно знает, что происходит. Торопится уйти, бросить себя под пули, заплатив такой ценой за мою неприкосновенность. Господи, я душу продам, только останься.  — Караджа, я сказал, будь здесь, — приказывает одним лишь тоном, умоляет взглядом. Мои ногти вот-вот продырявят кожу его руки.  — Хорошо, я пойду с тобой, — я киваю, отпускаю его и делаю шаг вперед. Плевать. Плевать на всё. На мою жизнь. На то, чем всё это закончится. И на то, как спокойно мне было минуту назад. Я не смогу оставить его одного и ждать в доме. Сделаю всё, что в моих силах, чтобы уберечь его. Сердце тёти Фадык не выдержит очередной потери. Его взгляд темнеет, он перехватывает меня на полпути к двери. Куда я собиралась без оружия, чем бы могла помочь? Азер находит мою ладонь, и тащит к камину. Я держусь за его руку с такой силой, что мои кости хрустят. Заводит за камин, где между его задней стенкой и углом комнаты есть пустое место. Я оказываюсь в тесном пространстве. Здесь темно и меня бросает в жар то ли от паники, то ли от тепла камина.  — Будь, пожалуйста, здесь, — я отрицательно мотаю головой, на что он перемещает ладонь выше, чем прежде, на шею. Большим пальцем он поглаживает вену, где с зашкаливающей скоростью бьёт пульс. Я обхватываю ладонью его запястье. Пытаюсь привязать его к себе, словно это спасёт ему жизнь.  — Я не останусь, отпусти, — внутри меня бьётся необходимость пойти с ним. Он игнорирует, продолжая.  — С тобой ничего не случиться, никто тебя не тронет, — его голос звучит так уверенно, будто он знает всё наперёд, — ты мне веришь? Я замираю. Что он имеет ввиду? Верю ему или его словам? Верю, что моя очередь не придёт сегодня или всему тому, что он делал для меня до этого?  — Верю, — ответ на поверхности. Иначе бы не пришла бы тогда к нему, зная, что он — спасение наших семей. Не прислонила бы головы к его плечу, пуская слёзы. Не волновалась бы каждый раз, когда он задерживается на несколько часов. Не ждала бы звука открывающейся входной двери и облегчённого выдоха обрадовавшейся матери Фадык. Не стояла бы сейчас здесь, напуганная до смерти и не слушалась его. Не волновалась бы за его жизнь больше, чем за свою. Кажется, что Азер Куртулуш — единственная правда в моей жизни. Он облегчённо кивает на мои слова.  — Вот, ключ от машины, — я знаю, к чему он клонит. Я мотаю головой ещё сильнее, предупреждая, что не могу слушать дальше, но он говорит, — если я не вернусь через двадцать минут, — нет, молчи, пожалуйста. Шум в ушах застилает мой разум. Я уже почти готова выбежать на улицу первой и принять всё пули на себя, когда он вкладывает в мою ладонь брелок, — беги туда и…  — Замолчи, замолчи, — широкая ладонь переходит к моему горлу, приподнимая подбородок.  — Тише, тише, — он перекрывает выход из укромного угла своим телом. Я чувствую его запах, — слушай внимательно: беги туда и уезжай.  — А ты? — воздух в легких заканчивается, голова кружится, — я без тебя не поеду.  — Поедешь, — он наклоняется ко мне, — меня не будешь спасать, заведешь мотор и тронешься, поедешь к…  — Я не поеду, — я переплетаю пальцы наших рук, держащих ключ. Меня трясёт, отчего он сжимает мою ладонь сильнее. Вторая рука берёт меня за подбородок, приподнимая голову. Я смотрю в его глаза, вижу себя, — не поеду. Не поеду. Где осталась старая Караджа? В родном доме? На кладбище с частью своей семьи? Во дворе дома Азера? Я не узнаю себя, никто бы не узнал. Но я действительно боюсь за него, как за семью. В конце концов, семья — это не только единая кровь. Я ощущаю это сильнее в момент, когда на кухне разбивается окно, и Азер мгновенно переводит на это своё внимание.  — Делай, что я сказал. Он растворяется в полумраке комнаты, мой взгляд упирается в перекатывающиеся мышцы спины и чёрную майку. Вокруг всё замерло, посторонние звуки не касаются моего слуха. Я лишь чувствую, как страх скручивает мои внутренности. Есть только я и удаляющаяся фигура Азера. Я перебираю в голове молитвы из тех, что знаю наизусть, но в моём арсенале нет ни одной, что просила бы время остановиться. Двадцать минут. Так мало для моего ожидания и так много для чего-то, что может изменить наши жизни. Не время думать об этом, но я впервые задумываюсь, как всё относительно на этом свете. Господь наш! Защити нас от огня Ада! Я шепчу про себя без остановки, словно цепочка из моей мольбы бесконечна. Словно своими словами Азер Куртулуш будет защищён невидимым щитом. Будто это гарантия того, что он придёт раньше, чем закончатся эти двадцать минут. Ключи буквально жгут мою руку, как что-то проклятое. Я хочу выкинуть их, потому что знаю, что не сойду с земли этого дома без Азера. От мыслей о том, что он может не вернуться, я выдыхаю весь воздух. Лёгкие сжимаются, но я не спешу со вздохом. Я зажмуриваю глаза, приводя своё тело к лёгким судорогам. Отвлекает от животного страха внутри слишком посредственно. Стены дома трясутся от пуль. Кто эти люди — не знаю. Что с Азером — не знаю. Что делать мне — не знаю. Если бы он только вернулся, то непременно дал бы мне все ответы. Встал рядом, сказал бы, что всё хорошо. Я бы незаметно выдохнула и уверенно кивнула. Если бы он только вернулся живым, я бы никогда не заставляла его нервничать своими выходками. Клянусь. Только вернись. Семнадцатая минута вынуждает меня высунуть голову. Через секунду тяжёлая рука ложиться на предплечье и выводит меня наружу. Крик застревает где-то в горле, откуда вырывается лишь сдавленный выдох. Я вскидываю руки, готовясь нанести удар, как взгляд цепляется за широкие плечи и черную майку, а чужая рука перехватывает мои запястья. Азер.  — Это я, тихо, не бойся, — я снова выдыхаю весь воздух из лёгких. Слава Господу, живой. Вжимаюсь в стену, восстанавливая дыхание. Контур предметов вокруг на секунду теряет четкость и я медленно моргаю.  — Испугалась? — он подходит ко мне ещё ближе, что я чувствую его тело своим, вдавливая меня в тёплую стену камина. Кажется, он не ждёт от меня ответа. Широкая ладонь вновь ложится на линию скулы, большим пальцем поглаживая щёку, — ещё две с половиной минуты, Караджа. На нём следы крови, но он вроде цел. Я пропускаю мимо себя всё, что он говорит, осматривая его тело на наличие повреждений, будто я знала каждый сантиметр его тела. Глаза цепляются за множество зарубцевавшихся шрамов. Сколько потерь и боли хранит каждый, известно лишь ему одному. Моё сердце вновь сжимается, доводя моё состояние до края. Перед глазами всё плывет, голова кружится и он замечает это. Как обычно больше, чем можно увидеть просто глазами. Он приподнимает пальцами мой подбородок, заглядывая в глаза. Пытаюсь сфокусироваться и вижу тонны волнения. Секунда и он притягивает меня к себе, замыкая кольцо рук за моей спиной. Я замираю. Руки сильно сжимают моё подрагивающее тело, приводя меня в норму. От него пахнет спокойствием и я глубже вдыхаю его запах, утыкаясь носом куда-то ему в шею.  — Всё прошло, пойдем. Он берёт меня за руку и ведёт к выходу. Мы явно от кого-то сбегаем, иначе почему он так торопится, забывая о своей верхней одежде, оставаясь всё в тех же брюках и майке. Я также всё ещё прикрыта одним пледом, с босыми ногами, почему-то совершенно не думаю об этом, когда перехожу порог дома.  — Стой, моя обувь, — как-то отрешённо бросаю ему, когда холод тротуарной плитки пронизывает мои ступни. Он резко останавливается, впервые осматривая мою одежду так пристально. Мне почти неловко.  — Нам нужно уходить, быстрее, — он вновь тянет меня, но я противлюсь. Он тоже раздет.  — Тебе тоже нужно одеться, Аз… — он не даёт мне договорить, подхватывая меня и закидывая на своё плечо. Я вскрикиваю от неожиданности, не зная, что делать дальше: начать возмущаться или притихнуть и ждать, — Азер, что ты делаешь? Отпусти сейчас же…  — У нас нет времени, Караджа, — его рука крепко держит меня за ноги, пока я болтаюсь за его спиной. От его прикосновений к оголённым ногам я вся съёживаюсь, пытаясь одёрнуть пониже и без того длинный плед. Он настолько напряжён, что я больше не говорю ни слова: усугублять — не в моих правилах. Я благодарю Бога, что дождь закончился, но вместо него сейчас дул сильный ветер, отчего разбушевавшиеся ветки деревьев царапали нас, пробиравшихся сквозь густой лес к машине. Азер шёл слишком быстро, но настолько уверенно, словно знал эту местность, как собственный двор. Я невольно вспомнила дом, где провела последние дни и сердце больно кольнуло. Я бы много отдала, чтобы оказаться там вновь: под защитой, в тепле и уюте, окутанной семейной атмосферой. Я не знаю, сколько прошло времени, но меня уже изрядно подташнивало, когда мы вышли к месту, где припарковали машину. Азер усадил меня на переднее пассажирское сидение, укутав плотнее в плед и пристегнув ремень безопасности. Сам сел за руль и глубоко выдохнул, прикрывая глаза. Я молчала, давая ему прийти в себя, но он лишь посидел в тишине две секунды, а после сразу завёл мотор и включил печку на максимум. Мы тронулись с места.  — Что это были за люди? — меня должно это волновать в первую очередь, но больше меня волнует, что он сделал ради того, чтобы мы сейчас ехали в этой машине, — что они от нас хотели?  — Подожми ноги под себя, не держи на полу, — Азер не смотрел на меня, не сводя глаз с дороги. Мы неслись по трассе слишком быстро, чтобы что-то разглядеть вокруг. Я вжалась в сидение. — Не знаю, ей-Богу. Его руки покрылись мурашками то ли от холода, то ли от напряжения. Я хотела его успокоить, но не знала, как. Он столько делал для моей безопасности и спокойствия, что я обязана сделать для него то же. Поэтому моя ладонь непроизвольно легла на его плечо, как раз там, где была выбита татуировка. Что она значила — не знаю, но я хотела узнать. Под моей ладонью его мышцы напряглись, отчего я сжала руку сильнее, переводя её выше, на шею. Он сглотнул. Пальцы уже поглаживали небритую щёку, где напряглись желваки. Я наблюдала за каждым его движением, за тем, как отзывалось его тело на мои прикосновения слишком внимательно. Стараясь запомнить каждое действие, запечатлеть в памяти ощущения от контакта с его кожей. Кажется, я даже не дышала. Но звенящая тишина в машине разрушается, когда он перехватывает моё запястье, поднося к своим губам, и горячо целует внутреннюю сторону ладони. В уголках глаз защипало.  — Я везу тебя домой, — он начинает говорить первым. Словно между делом сообщает о своих планах.  — Что? — я протестно подскакиваю, что ремень блокируется, останавливая меня в полуразвёрнутом положении. Домой? В чей? У меня больше нет дома кроме того, что он считает своим. От мысли, что мы больше не увидимся меня бросает в жар. Я больше не смогу там находиться.  — Смотри, — он впервые за всё время поворачивается ко мне, и я вижу, как обеспокоено он выглядит, — я не знаю, что случиться через час, я не могу тобой рисковать. Он бьёт своими словами мне в поддых, я делаю глубокий вдох. В такой ситуации он говорит обо всём прямо, не скрывая того, что мы избегали всё это время. Сейчас всё оказывается на поверхности: он боится за меня, а я — за него.  — Я не поеду, — я не торгуюсь, а утверждаю. Ничто, кроме угроз смерти семьи, не заставит меня переступить порог того дома. Сейчас они в безопасности, также как и я здесь. Я чувствую, что моё место тут, рядом с ним.  — Они тебя защитят, — он немного смягчает тон, я издаю смешок. Они вычеркнули меня из своей жизни, словно меня там и не было. Защитили всю семью и всех женщин, про меня не вспомнили. Кажется, он понимает, что аргумент был более чем неубедительным.  — Мне не нужна их защита, я справлюсь сама, — внутреннее сопротивление заводит меня, я уже не чувствую прежнего страха. Ничего, кроме нездорового азарта. — Я отвезу тебя к отцу, — он бьёт по слабым местам, зная, что папа печётся обо мне сильнее остальных, что наша с ним связь прочнее всех семейных уз вместе взятых. Сдержаться от обессиленных криков даётся мне тяжело. Я смотрю на него с ухмылкой, будто он не знает об отношении моей семьи ко мне. Будто сам не был свидетелем, как они не считались со мной и моими желаниями.  — Я оттуда сбегу, — бросаю ему с вызовом. Что будешь делать с этим? Сможешь повысить ставки этих переговоров?  — Блять, — почти шёпотом, шумно выдыхая, — Караджа, ты не понимаешь, что это всё, чтобы тебе не навредили?  — Что мне сделать, чтобы не навредили тебе? — он переводит на меня свой безумный взгляд и смотрит. Долго. Тяжело. Да, я отвечаю ему взаимностью, давая понять, что его жизнь для меня не менее важна, чем для него моя. Показываю, как сильно беспокоюсь о нём. Говорю, что не хочу никуда уходить, даже зная, что впереди нас может ждать смерть.  — Сейчас делай, что хочешь. Контроль в твоих руках. — я отворачиваюсь от него, смотря прямо на дорогу. Кажется, он горько усмехается.  — Ладно, — спустя пару минут, осмыслив всё, он начинает спокойно говорить, — сейчас поедем в отель, переночуем там, завтра я всё улажу. Внутри радостно начинает биться сердце от мысли, что бесконечное ощущение надёжности будет со мной ещё как минимум одну ночь. Я отстояла право быть под его защитой в очередной раз. Я победно улыбаюсь, но не говорю ему ни слова. В ответ, говоря должное «спасибо», я направляю дефлектор печки на него, чтобы он хоть немного согрелся. Он устало улыбается. В расслабленной тишине мы доезжаем до отеля. Не слишком крупный, но и не маленький. Азер паркуется и первый выходит из машины, пока я открываю свою дверь и порываюсь выскочить на улицу. Но он перехватывает меня на пол пути, подхватывая на руки. У меня перехватывает дыхание от такой близости в то время, как он невозмутимо спокойно идёт ко входу. Мой взгляд упирается в его щёку, на которой в день нашего знакомства был глубокий порез. Я хочу дотронуться до этого места, но меня хватает лишь на глубокий вдох, отчего лёгкие заполнились его парфюмом. Мы заходим в лобби с хорошо выполненным дорогим ремонтом внутри в ужасном виде, словно мы бежали от стаи бешеных собак. Азер упорно игнорирует ошалевшие взгляды окружающих, я пытаюсь ему соответствовать. Он заказывает один номер и уносит меня туда. В лифте, когда мы ненадолго скрываемся от посторонних глаз, я устало укладываю свою голову на его плечо. Он отзывается на моё действие сразу же: легонько прислоняется щекой к моему лбу, незаметно водя по нему подбородком. В лифте так же тихо, как и на душе спокойно. Я только сильнее утыкаюсь носом в его шею. Когда мы выходим на нужном нам этаже, моя голова всё ещё покоится на его плече, будто от этого нам обоим становится легче. Номер оказывается довольно просторным: огромное панорамное окно во всю стену с видом на ночной Стамбул, дверь в ванную, два больших кресла с высокими спинками и одна кровать. Это меня немного смущает, но я не говорю ничего, лишь бы не отправиться сейчас домой. Азер ставит меня на пол, в аккурат в тонкие тапочки и я немного пошатываюсь, когда ощущаю почву под ногами. Он поддерживает меня за локоть, ведя в сторону ванной.  — Там есть халат, накинь, чтобы согреться, — я отрешённо киваю, но прежде, чем закрыться в ванной комнате, выношу ещё один халат для него. Он смотрит сначала на вещь, потом на меня и одобрительно кивает, накидывая его на себя. Белый ему определённо к лицу. Странное замечание в данный момент. Я скрываюсь за дверью в тот момент, когда он отходит к окну, набирая чей-то номер. Оказавшись наедине с собой, я устало пялюсь на себя в зеркало. Что мы только что пережили? Что я вообще делаю здесь? Слишком много вопросов и мало ответов. Голова идёт кругом, чтобы о чем-то думать, поэтому я быстро умываюсь и выхожу в комнату. Сменить плед на чистый халат оказывается лучшим, что случилось за сегодня. Он расстелил кровать, но сам продолжал стоять лицом к окну. Я утыкаюсь взглядом в его спину, не решаясь отвлечь. О чём он сейчас думает? Жалеет ли, что оставил меня рядом?  — Ванная свободна, — я нерешительно подаю голос, обращая его внимание на себя. Он разворачивается и молча смотрит на меня.  — Ложись, ты устала, — между нами вновь появляется напряжения, я продолжаю стоять на месте, наблюдая за ним, — я буду спать в кресле, — словно прочитав мои мысли, говорит он. Я не буду возражать, хотя здоровый сон не помешал бы ему больше, но мысль, что мы можем оказаться в одной постели подкашивает мне ноги. Я киваю и молча иду к кровати. Он подходит ко мне и ждёт, пока я улягусь. Делать что-либо под его взглядом довольно трудно, поэтому мои движения немного рваные и нервные. Но он спокойно ждёт. Наконец, когда моя голова касается подушки, он укрывает меня пушистым одеялом по самые уши. Я издаю смешок и улыбаюсь, находя его взгляд. Кажется, он облегченно выдыхает и подмигивает мне в ответ. Азер уходит в ванную, оставляя меня одну. Мягкая постель расслабляет тело, отчего голова немного подкруживается, а тело гудит. Я кидаю взгляд на кресло. Слишком далеко. Что мной руководит — не знаю, но уже в следующую секунду я вскакиваю с кровати и двигаю этот предмет мебели почти вплотную к изголовью кровати. Кидаю на него одно из многочисленных одеял со своей кровати и ложусь обратно в постель. Закрываю глаза, боясь увидеть его реакцию. Но я хочу ощущать его присутствие рядом, боясь, что когда я усну, с ним может случиться что-то плохое. Дверь ванной тихо открывается, тапочки шаркают по полу. Он стоит рядом. Что он сейчас делает? Улыбается или сердится, что я привязала его к себе? Хочет остаться рядом или отодвинет кресло обратно? Зажмуриваю глаза сильнее, делая вид, что сплю. Лучше не видеть и не знать, чем всё это закончится. Дальше звук отодвигающегося кресла лишает меня дыхания, внутри всё словно оборвалось. Но когда его тёплая ладонь ложится на мою голову, моё тело вновь оживает и всё расслабляется. Он садится на кресло, но уже лицом ко мне, и поглаживает мои волосы.  — Не поедешь домой, не бойся, — он шепчет, боясь меня разбудить, — не пущу, пока сама не попросишь. Никогда.  — Куда мне тебя спрятать, девочка? — я делаю глубокий вдох. Я вспоминаю, как он не отдал меня дяде, как не отпускал в Чукур, когда огонь проблем поджёг все улицы; как увозил из своего дома и как спасал несколько часов назад. Чем я заслужила нашу встречу и чем должна заплатить за неё? Пожалуйста, куда-нибудь, где будешь и ты.  — Я всё решу и завтра вернёмся домой, — он невесомо заправляет выбившуюся прядь за ухо, — спи спокойно. Сейчас всё пойдёт прахом, знаю, но ничто меня не остановит: я перехватываю его ладонь и переплетаю наши пальцы.  — Спасибо, — тихо, не открывая глаз. Он не реагирует — знал, что я не сплю. В ответ он лишь облокачивается на спинку кресла, накидывая на себя одеяло и сильнее сжимает мою ладонь. И в этом прикосновении сейчас вся моя жизнь. Я впервые засыпаю действительно спокойным сном.