Храбрая сердцем

Сон был неспокойным. Я помню, как вздрагивала посреди ночи и как Азер то и дело укладывал меня спать обратно. Как укрывал меня пушистым одеялом и гладил по голове. От его прикосновений горела кожа, становилось спокойнее и всё плохое забывалось в секунды. Я усердно пыталась оставить ночной кошмар позади и Куртулуш неизменно помогал мне в этом. В какой момент я начала чувствовать привязанность к нему? Когда сердце начало чаще биться от одного его присутствия? Я честно пыталась списать это на своё больное воображение, желание получать любовь и внимание, я старалась поверить в то, что все созданные Азером события вокруг меня не больше, чем ложь. Всё было бы так, если бы Азер раз за разом не открывал мне своего сердца больше, а я не тонула в нём. Моя душа разрывалась от мысли, что человек казавшийся мне омерзительным, образ которого в моей семье презирали, оказался самым честным и надёжным из всех, кого я знаю. Несмотря на мою семью, стал для меня поддержкой и окружил заботой просто потому, что для него это норма. Он не такой плохой человек, чтобы отравлять жизнь кому-либо. Тем более женщине. Просыпаться не хотелось от слова совсем. Солнце отчаянно пробивалось сквозь плотные шторы, шумный город за окном давным давно ожил. Открывая глаза и сразу вскакиваю, осматриваясь вокруг: в номере пусто, я всё в том же халате слегка помятая.  — Азер? — первым делом зову его. Ответа не последовало, а сердце забилось несколько быстрее от нарастающей тревоги. Он же не мог оставить меня здесь одну. Мне неуютно находиться здесь одной, я ныряю ногами в тапочки и делаю несколько шагов в сторону выхода, как дверь распахивается и на пороге появляется Куртулуш с пакетом в руках. Я едва заметно выдыхаю.  — Доброе утро, — он улыбается так тепло, отчего мне становится непривычно спокойно. Словно не было вчера ничего опасного и рискованного, будто мы просто решили сбежать сюда и жить, как захочется. От этих мыслей становится ещё теплее, пока я не встречаюсь с его глазами. Кто вообще мне дал право думать, что всё это взаимно? Откуда во мне уверенность, что всё, что я чувствую всеми нервными клетками к нему, может найти поддержку в нём?  — Возьми, поешь, — я улыбаюсь слишком кротко и неловко, — с вечера голодная, — он протягивает мне пакет, где лежит сендвич. Как тогда. Столько всего произошло за это время, все события проносятся перед глазами. Моя жизнь изменилась настолько, что я спокойно принимаю хлеб из рук врага моей семьи, закрывая глаза на то, что моя семья сама была врагом для всех нас. Жизнь вокруг вдруг изменилась, также как и я. Во мне больше нет той категоричности и несдержанности. Я стараюсь думать и анализировать, чувствовать себя и придавать значение мелочам. Если бы несколько месяцев назад он не увёз меня из дома, я бы никогда не пришла к тому, что имею сейчас в своей душе. Джинсы и темно-синий кашемировый свитер лежат прямо на том кресле, где он провёл ночь. Если это не наивысшая степень проявления заботы, то я понятия не имею, что это вообще на самом деле.  — Азер, — он поворачивается, — спасибо. — Я имею ввиду всё, что он уже сделал для меня. И он это понимает. Лёгкая, но добрая улыбка трогает его губы и напряжение отступает само. В машине я задумываюсь о том, какой бы спокойной была его жизнь, не заявись я в его дом на рассвете. Вероятно он сейчас завтракал бы со своей семьёй, а затем вышел из-за стола, поцеловав руку матери, и отправился бы по делам. По его делам, которые он решает по своей воли и желанию. А не устраивает безопасность девчонке, дяди которой убили его брата. От одной мысли, что я причастна к людям, совершив столько ужасного для семьи Куртулуш, ненависть ко всему, чем я жила раньше, зашкаливает в моей крови. Это невозможно, но любовь к семье уживается вместе с ненавистью и моя голова готова разорваться на мелкие кусочки. Мы подъезжаем к его дому, возвращая себя во вчерашний день. Трупы около дома уже убрали. Тел тех людей здесь больше нет, про них уже и не помнят их убийцы, забыли все, кроме их семей. Они сейчас оплакивают людей, которые отдали жизнь за мою безопасность. Ради моего мрачного и неопределенного будущего они пожертвовали своей жизнью. Я оглядываюсь вокруг себя: где бы я ни была, я везде несу разрушение, вокруг меня страдают абсолютно все. Своими шагами я поднимала вихрь смерти и ждала, когда он поглотит и меня. Мы проходим вглубь дома, когда я принимаю одно из ужаснейших решений для себя. Перевожу взгляд на Азера, который провожает меня до уже моей комнаты. Я умру, если он будет страдать из-за меня дальше. Из всех, кого я знаю в своей жизни, он заслуживает этого меньше всего. То, что я скажу в следующую секунду убьёт нас, но скорее всего спасёт в дальнейшем его.  — Наверное мне нужно вернуться.  — Куда? — он не сразу понимает, о чем я говорю.  — Домой. Его взгляд темнеет. Воздух покидает мои лёгкие.  — Что?  — Азер, — я быстро тушуюсь под его напором, — я… из-за меня… Он подходит ко мне вплотную, подпирая мной стенку.  — Хочешь сейчас уйти? После всего, — я чувствую его грудь своей, вижу, как зрачки расширяются, — сможешь? — с ужасным вызовом, — иди, давай. Я сглатываю. Его дыхание на моём лице не дает мне думать.  — Скажи, что ничего не произошло, — его тело вжимает меня в стенку, — что ничего нет, я всё придумал. Перед моими глазами проносится вся неделя, что была в нашем распоряжении. Его беспокойство обо мне, забота, руки на моих плечах, разгоряченное дыхание на моих щеках за камином, моё тело на его плече в лесу, тяжёлая ладонь на моих волосах ночью в отеле. В каждой минуте воспоминаний был он и его обволакивающий мои лёгкие запах. Если это «ничего», то вся моя жизнь просто не существует. Я не успеваю сделать вдох перед тем, как его губы накрывают мои. Меня трясёт так, словно я долго бежала вперёд, а сейчас еле успела остановится перед краем пропасти. Черная кровь в венах перестаёт течь, пока её не сменяет красная. Жизнь возвращается в моё тело, когда с ним соприкасается его. Время застывает где-то за его спиной. Я слышу только своё сердце, что бьёт набатом в ушах, и чувствую его тепло. Он почти не шевелится, невесомо проводя языком по моим губам. Я готова сорваться с этой высоты и вцепиться руками в него, чтобы никогда не отпускать, но тело схватило паралич. Его рука чуть сжимает мой подбородок, прося мои губы ответить. Но я не двигаюсь. Господи, только не останавливайся. Как только я думаю об этом, он отстраняется меня, бегло заглядывая в мои глаза. Я всё ещё не дышу. Когда за ним захлопывается дверь, я скатываюсь по стене на пол, сгребая колени в свои объятия. В один момент вновь чувствую себя брошенной и потерянной, как и в первый день в этой комнате. Когда я ещё не знала что именно получу взамен своей никчемной семьи. Голова кружится. Что мы только что сделали? Одному Богу известно, к чему это всё приведёт. Мы не должны были переходить за ту черту, где всё, что кроме нас двоих, станет неважным. Где одним желанием на двоих станет нахождение рядом друг с другом. Где мне будет казаться, что я могу быть любима и не просто кме-то, а именно Азером. От мысли, что в его огромной душе есть место и для меня, я сжимаюсь. Что с нами сделают, когда узнают? Страх затмевает все чувства, кроме ощущения горячих губ Азера на моих. Там, где он касался, печёт кожу. Сколько сижу здесь одна — не знаю. Чувствую холод и головную боль, закутавшись в одеяло, выхожу на кухню. Азера не было нигде, машины тоже. Ушёл и оставил меня одну, словно не переживая, что я уйду. Сам знает, что теперь не смогу. Что навсегда буду привязана к этому дому. Не решаюсь звонить, но уже начинаю переживать. Мы живем не той жизнью, о которой не стоит беспокоиться. Двигаться становится всё тяжелее, я будто оставила все свои силы на полу в комнате. Мне нужен горячий чай, который я пытаюсь заварить подрагивающими руками. Каждое моё движение по кухне отдаётся страшным грохотом, разнося эхо по всему дому. Всё словно в тумане. Я не зажигаю основной свет, включив лишь настенные бра, чтобы не видеть, насколько пусто вокруг. Посуду я нахожу с первого раза, потому что давно чувствую себя здесь, как дома. С каждой секундой я начинаю волноваться ещё сильнее: его выключенный телефон вводит меня в очередной раз в состояние неопределенности, что сводит меня с ума. От мыслей, витающих безостановочно, голова начинает болеть ещё больше. Если бы он только был здесь, всё давалось бы легче. Кружка выскальзывает из моих рук. Осколки в один миг застилают пол.  — Караджа? — я вздрагиваю от неожиданно появившегося голоса за спиной. Он стоит в дверях с расстегнутым пальто. Облегченный выдох срывается с моих губ. Вид слегка уставший, но больше растерянный, явно не ожидал меня здесь увидеть. В моей голове есть объяснение всему кроме того, что происходит в последние два часа.  — Кружку разбила, извини, — я пытаюсь собрать слова в предложения, но выходит с трудом. Он не дослушивает до конца, как уже оказывается рядом.  — Не страшно, — он подаёт мне руку, чтобы я вышла из окружения стекла, — аккуратнее. Всё в порядке? Конечно нет. Я не могу делать вид, словно ничего не произошло.  — Да, — неуверенно. Я задыхаюсь и закашливаюсь, когда моя рука оказывается в плену его крепкой ладони. Каждое его прикосновение оставляет глубокие ожоги, которые я пытаюсь залечить до следующей нашей встречи. Я знаю, что это пламя выжжет всё вокруг нас.  — У тебя руки ледяные, — я нервно усмехаюсь до тех пор, пока он не притягивает меня за шею к себе и не оставляет поцелуй на лбу, — ты вся горячая. Я не сразу соображаю о чём он, но когда он достаёт из соседнего кухонного шкафа аптечку с градусником, весь паззл сходится. Азер подаёт мне градусник, на который я туплю свой взгляд, не шевелясь. Думаю совершенно о другом. Если не решусь и не спрошу сейчас, другой возможности не будет.  — Бери, — он подходит ближе, начиная нервничать из-за моего ступора. Я перевожу взгляд с градусника на лицо Азера.  — Почему ты ушёл? — мне уже нечего терять. Он вдруг тушуется, теряя на секунду весь напор. Рука с градусником опускается. Он прожигает глазами дыру на моём лице, мне становится ещё хуже.  — Ты волновалась? — также прямо, в упор. Неужели не видит? Не видит того, с какой неведомой прежде мне силой рвётся в грудине моё слабое сердце при малейшей опасности, которая может ему угрожать? Не видит, как моё тело реагирует на любое его прикосновение и не слышит, как часто я дышу рядом с ним? Я рвано выдыхаю.  — Я кое-что спросил, — он подходит вплотную ко мне, как несколькими часами ранее, ещё чуть чуть и мои ноги не выдержат этого груза, — ты волновалась? Сильнее, чем обычно.  — Да, — я даю ему то, что для него важно услышать. Я отвечаю на тот его поцелуй своим признанием. Волновалась. Знал бы, в который раз, уже бы не спрашивал. Кажется, он расслабляется, слегка улыбаясь. Одним пальцем заправляет мои волосы за ухо. Я вздрагиваю, глядя на него прямо в упор. Воздух между нами накаляется то ли от моего жара, то ли от зачастившей между нами близости. Если бы безумие могло материализовываться, оно заполнило бы собой всю комнату.  — Пойдём, — он тянет меня за руку к лестнице. Я сейчас делаю то, что раньше почти не делала: слушаюсь и молча иду следом. Во мне есть острое желание выполнять его просьбы хотя бы потому, что он ни разу не сделал ничего против моей воли. Мы заходим в мою комнату, он вверяет градусник мне в руки, которые через несколько минут назойливо пищит и показывает тридцать семь и девять. Азер для достоверности ещё раз проходится губами по моему лбу.  — Давай, ложись под одеяло, я принесу чай, — он расправляет мою кровать и ждёт, когда я улягусь. Как и прошлой ночью. От этой ненавязчивой, но ощутимой заботы, я ёжусь. Кто в последний раз уделял мне столько же внимания? Родители в первый год моей жизни? Он причитает, что это всё из-за наших ночных прогулок босиком в одном пледе.  — Ещё вчера говорил, что лечить меня не будешь, а сейчас уже за чаем идёшь.  — Хочешь, не буду лечить, — он стоит в дверях, устало улыбаясь.  — Не хочу. Он смотрит непростительно долго в мои глаза прежде, чем уйти. Я улыбаюсь закрытой двери, потому что Азер не требовал объяснений, словно всё, что случилось — происки судьбы, о которых он заранее знал и не собирался убегать. Будто он чувствовал, что моё появление в его доме обернется чем-то неизбежным. Я знаю, что сейчас предаю семью. И каждый раз, когда сердце в очередной раз учащает свой ритм при виде Куртулуша, это предательство в моей голове растёт ещё больше. Мне проще умереть, чем решить всё это. Азер возвращается слишком быстро, видно, торопился. На подносе чай и пара таблеток, я не интересуюсь, что это, просто молча выпиваю, желая лишь быстрее коснуться головой подушки — в ушах звенит нещадно. Он укрывает меня одеялом, присаживаясь на край кровати. Хорошо, что остался. У меня есть тысяча вещей, который я должна ему сказать. От холодных расчетливых наблюдений до неизведанных для меня чувств. Что из этого более важно, не знаю. С чего начать — тоже. Я закрываю глаза, представляя, какой разговор хотела бы иметь сейчас. И сердце опять пульсирует быстрее.  — Ты знаешь, — мой шёпот заставляет его повернуться в мою сторону, — я в первую ночь так боялась, что даже уснуть не смогла, — дыхание перехватывает, когда я все-таки произношу это вслух. Смущение своей очередной волной накрывает мои щеки легким румянцем, но я рассчитываю списать это на жар температуры.  — Боялась остаться у нас? — он слегка приподнимается, заглядывая в мои глаза. С моих губ срывается скромное «угу». Прежде чем прийти сюда мне никто не сказал, что меня ждёт защита и спокойствие. Что вместо вечных обид и ссор с родственниками я впервые увижу настоящую семью и смогу стать её частью. Меня никто не предупредил, что в моей жизни появится кто-то ещё, кроме семьи, о жизни и здоровье которого я буду переживать с неведомой мне силой.  — Иди ко мне, — его рука ложится на мой локоть, но я сама подаюсь вперёд, утыкаясь носом в его грудь, — рядом со мной ничего не бойся, — крепкие руки прижимают меня к его телу с двойной силой, — хорошо?  — А когда я не с тобой? Он смотрит на меня, порываясь что-то сказать. Я хочу услышать, что такого не будет и он всегда будет рядом, но я знаю, что это больше, чем невозможно. Не найдясь с ответом он просто прижимает меня обратно к себе, зарываясь носом в мои волосы. Нас разлучат. Если не расстанемся сами, это сделает кто-то другой. И я даже не знаю, чего боюсь больше: остаться или уйти.  — Почему ты тогда сказал дяде, что я могу остаться? — я спрашиваю в лоб, с трудом преодолевая неловкость.  — Потому что здесь тебя всегда защитят, — он начинает пропускать пряди моих волос сквозь пальцы. Говорит так тихо, что хрипотца его голоса вибрацией отдает по моим ушам. Я чувствую его учащенное сердцебиение. Я вздрагиваю. Слегка сжимаю его свитер в своей ладони.  — Странная всё-таки жизнь, да? — я усмехаюсь, зажмуриваясь, — ты хочешь убить мою семью, они тебя, но твой дом стал для меня защитой.  — Ты уверенна, что они твоя семья? Возможно он уже пожалел, что спросил. Но для меня уже давно нет этой проблемы — видеть, как моя семья отталкивает меня раз за разом, ломая мою жизнь, словно жизнь врага. Моё сердце уже давно не выскакивает из груди от мысли, что я не могу прийти в отчий дом с проблемой и уверенностью, что там мне помогут её решить. Недавно жизнь сама дала мне ответы на все вопросы: семья не всегда начинается с крови, но всегда — с заботы. Уютные объятия Азера сейчас заменяли мне всю мою огромную семью. Я зарываюсь носом в его грудь, прижимаясь сильнее.  — У нас никто не сделает тебе больно, — его руки обвивают меня крепче, чувствуя, как я прячусь от своей боли, — мы не убийцы. Мы просто спросим за тех, кого у нас отняли и убережём тех, кто остался жив. Я невольно вспоминаю про страх моей скорой очереди. Если я всё ещё жива, он ведь убережёт и меня?  — Пусть Бог бережёт вас.  — Караджа, что за слова? — он напрягается, когда мой голос вздрагивает, — к добру ли?  — Хочу верить, что да. Он тяжело вздыхает. Я незаметно проваливаюсь в сон с ощущением надвигающейся беды.