Саламандры не улыбаются

Монстры возмущённо загудели — но угрожающий рык Онни мигом усмирил их. По лицу Андайн прошла судорога. “Папирус… Ты что, идиот?!” — сорвалась она. — “Это же человек! Человек, чёрт подери! Да его одного хватит, чтобы прикончить нас всех!..” “Я понимаю, но…” “Да ни черта он не понимает!” — из-за громадного, как бочка, плеча Онни высунулся Таб. — “Кого вы слушаете?! Прав был Найс, этот парень — ходячая катастрофа! Если дать ему банку с ядом и сказать, что это сироп — этот тупица его выпьет и не задумается!..” “Таб, следи за языком!” — огрызнулся Санс. “…Да ему же нравится возиться с психопатами!” — взвизгнул монстр-птица. — “И чем они опаснее, тем больше он сюсюкается! Видать, роботы-то наскучили! Решил на человечков перейти!..” “Дело говорит!” — поддержал Таб. — “Мы и так из-за него АМ упустили, а теперь!..” Трах! Онни грохнул по столу громадным кулаком, заставив весь зал вздрогнуть и замереть. Повисло молчание. Вы судорожно вздохнули, сдерживая слёзы. Глаза печёт, рот и губы пересохли так, что склеились — вы бы при всём желании не смогли ничего сказать. Тяжесть враждебности давит на плечи, вам едва удаётся стоять. А ведь все они смотрят на Папируса. Он даже не дрожит. “Я понимаю”, — повторил Папирус быстро, пока его опять не прервали. — “Я знаю, за кого заступаюсь, и почему это всех так смущает. Но уверяю вас, это всего лишь ребёнок. Он очень спокойный и послушный, и с ним можно подружиться”. Монстры, наговорившие гадостей, прыснули. От его простых доводов только хуже. Вы сжались, обняв себя руками. Вас мелко трясёт. Найс даже не пошевелился за всё это время. Он ведь знает, что Папирус прав! Краем глаза вы уловили, как ящер, сидевший до этого молча и неподвижно, поднял голову и расплылся в улыбке: “А мне нравится этот парень! Такие амбиции!” Его сиплый, расслабленный голос привёл присутствующих в замешательство. Ящер беззастенчиво потянулся и отодвинул свою подушку из тетрадей. “Слюни подбери”, — Таб брезгливо прищурился, прижав уши. — “Ты к чему вообще?” “М-м? А разве вы все об этом не подумали”, — усмехнулся ящер, — “как нам повезло, что человек сейчас здесь? Или вы…” — он хищно сверкнул большими, выпученными глазами, отчего у вас по спине пробежали мурашки, — “предпочли бы, чтобы человеческая душа досталась Охотникам или… ей? Лично меня одна эта мысль повергла в ужас”. “А вы…” — насторожился Санс. “Доктор Марсарис. Специализируюсь на формах «распада», если вы понимаете, о чём я. Я наслышан о вас — неразлучных братьях. Старший обладает редкой пространственной магией, младший — неиссякаемым энтузиазмом. Оба владеют «захватом душ» и умеют расположить к себе. Изучать ваши личные дела было истинным удовольствием”. “Ты считаешь”, — Андайн понизила голос, — “что эта душонка может сгодиться для?..” “О! Я уверен, что эта душа сгодится много для чего!” — заверил Марсарис. — “Между прочим, мы всё ещё рассматриваем возможность извлечения концентрата. Если… теория моей бедной протеже верна, мы сможем спасти несколько обречённых жизней”. Он выразительно посмотрел на Андайн, и лицо её исказилось неясной эмоцией. Она чуть заметно приподняла свободную руку, словно потянувшись к чему-то, но одёрнула себя и сжала ладонь в кулак. “Занятные вы говорите вещи, доктор М.”, — заметил Санс едко. — “Но, помнится, она сама признавала, что идейка-то бредовая. Законы человеческой физиологии не применимы к магии. Подобные… испытания вероятнее всего приведут к катастрофе”. “Помолчал бы, шутила”, — вспыхнул Таб. — “Уж Альфис-то была поумнее тебя!.. Ах!” — он испугано захлопнул рот рукой и осел. — “Простите, я-я не думал…” “Всё! Хватит разводить балаган!” — Андайн обвела зал строгим взглядом, задержавшись на ком-то за вами; там, вроде бы, стоит Найт-Найт. — “Главная тема сейчас — этот человек. Папирус…” — обратилась она неожиданно ровно — и холодно. — “Похоже, мы не с того начали. Прежде всего, я хочу извиниться за свою резкость. Ты знаешь, я никогда не считала тебя дураком…” “Да, я знаю, но…” — Папирус дёрнулся, словно хотел подойти к ней. “Я не одобряю твою идею”, — отсекла она. — “И я надеюсь, мне не нужно объяснять, почему”. “Андайн…” “Я ценю твоё доверие, Папирус. Но пойми меня тоже”. “Как монстрёнка”, — хихикнул Таб — и умолк от резкого взгляда Онни. “Отойди от человека”, — Андайн шагнула навстречу, сжимая копьё. — “Ты сослужил хорошую службу, приведя его сюда. Я не злюсь на тебя, всё хорошо. Просто отойди. Мы… сами о нём позаботимся. Доктор Марс, Онни, могу я рассчитывать на?..” “Андайн!” — вступился Папирус. — “Этот ребёнок никому не желает зла! Так за что же?..” “Как справедливо заметил доктор Марс”, — перебила Андайн, — “эта душа — это, возможно, наш единственный шанс помочь множеству монстров, которых мы просто не в силах спасти сейчас…” За спиной проскрежетал доспех Найт-Найт, и послышалась какая-то возня. Вы оглянулись — и сдавленно всхлипнули. Найт-Найт заломила Сансу руки и зажала челюсти блестящей железной перчаткой. Он пытается вырваться, но… Как медведь выглядит ребёнком рядом Онни, так Санс кажется беспомощным мальчишкой на фоне Найт-Найт. Её руки не сдвинулись и на дюйм. “Андайн, послушай!..” — не сдаётся Папирус. “…Я пока только прошу тебя. Возвращайся домой!” Вы резко повернулись обратно, комната от этого поплыла. Прямая спина Папируса перед вами, всего пара шагов… Вы почти готовы наплевать на стыд и кинуться к нему. Разреветься, вцепившись в куртку. Но если вы двинетесь, вы точно упадёте. “…Оставь человека здесь!” Вы зажмурились, сгорбившись, силясь задушить всхлипы. Вы слабы и беспомощны, несмотря ни на что. Бесполезный ребёнок. Саламандра. Вы никому не можете помочь, даже себе… “Вы же просто убьёте его!” Вы вздрогнули, подняв взгляд на Папируса. Он так и стоит между вами и теряющей последние капли терпенья Андайн. Он не дрожит. И не выглядит слабым. “А ты хочешь сделать это сам?!” “Нет”. “Тогда!..” “Ты не поняла, Андайн”, — Папирус вернулся к прежнему уверенному тону. — “Я не закончил”. Таб попытался что-то ввернуть, но его опередил монстр-медведь: “Прошу прощения”, — прогудел он мягко, почти безмятежно, — “могу ли я тоже высказаться?” Папирус что-то прошептал, повернув череп в его сторону. Андайн яростно дёрнула свободной рукой, как если бы собиралась ударить этого медведя кулаком, но остыла. Крепче стиснув копьё, она произнесла: “Да, конечно. Что ты хочешь сказать, Отто?” Отто кивнул, получив одобрение, и сцепил руки на столе в замок. “Папирус”, — он серьёзно посмотрел на него, подбирая слова, — “ты ведь понимаешь, что, что бы ни наговорили ребята, мы все просто волнуемся за тебя. Ты… действительно склонен подвергать себя опасности. Но я верю тебе”, — быстро добавил он, не дав Папирусу возразить. — “Я верю, что человек не причинил тебе вред”. Лица Таба и его соседа-птицы вытянулись, а Марсарис с интересом на него покосился, но Отто лишь поднял руку, чтобы никто не прервал его. Он выждал несколько секунд и спросил: “Скажи мне, почему ты так хочешь заботиться о нём?” “Потому что мы друзья”, — честно ответил Папирус. — “Я обещал, что позабочусь о нём”. “Ты не пытался вернуть его на Поверхность? Не думаешь, что другие люди ищут его?” “Никто не знает, что он здесь. Он не хочет возвращаться”. “Это с его слов…” “Я знаю, что ты хочешь сказать. Я много думал об этом — как он прошёл через Барьер — и пришёл к выводу, что это очевидно”. “В самом деле?” “Покойная королева очень любила детей. Я уверен, что её магия почувствовала, что ребёнок нуждается в помощи, и пропустила его”. “Ты хочешь сказать… что сама королева одобрила его пребывание здесь?” Таб хрюкнул и постучал себя в грудь, притворившись, что кашляет. Отто невозмутимо кивнул. “Что ж, это имеет смысл”, — он задумчиво пошевелил пальцами. — “Немного… неожиданный вопрос, но… Папирус, тебя обижали в детстве другие дети? Может быть, одноклассники?..” “Что? Но при чём здесь это?” “Как я уже говорил, я верю, что этот ребёнок не проявлял при тебе агрессию. Но дети бывают жестоки. Я уверен, что ты это знаешь. Он может и не желать зла, но причинить его… Я верю, что этот ребёнок может быть не злым”, — с нажимом повторил Отто, как только Папирус попытался что-то вставить, — “но можешь ли ты со всей уверенностью заявить, что он никого не убьёт?” Вы подняли взгляд на Папируса, но его образ неожиданно размылся. Вы сморгнули слёзы — те противно покатились по щекам и снова застлали глаза. Бесполезно. Вы зажмурились, опустив голову, отчаянно желая оказаться не здесь, оказаться… дома, в торговом квартале, в «Зелёной рыбе» — где угодно, но не здесь! “Я уверен. Он никому не причинит вреда”. “Хм. Всё же, ты задумался, прежде чем ответить…” Он издевается! Вы в бессильной злобе уставились на медведя. Если бы Папирус ответил сразу — он обвинил бы его в беспечности. Это бесполезно! Эта кучка идиотов ничего не станет слушать!.. “…Ты понимаешь, насколько серьёзен этот вопрос”, — Отто не сводит с Папируса внимательного взгляда. — “Уже сейчас этот ребёнок начинает злиться на нас. Не понимая, что происходит, он теряет самообладание”. Вот гад!.. Вы ощутили тупую боль в плечах — там, где вы впились в них пальцами. Он пытается вывернуть ваше состояние себе в угоду! Он ничего не знает о вас, чтобы судить. Иронично, что то же самое вы сказали Папирусу, собираясь убить его. Марсарис не вмешивается, но и не сводит с вас колкого, жадного взгляда. “Пожалуйста, пойми. Ты ещё слишком молод, чтобы рассуждать о таких вещах”, — назидательно проговорил Отто. — “Это не испуганный монстрёнок, не потерянный, и даже не падший. Если монстр не желает причинить вред, он и не сможет это сделать. Но люди другие. Его не получится успокоить привычными методами. Я знаю, что ты очень добрый парень, но это мешает тебе смотреть на ситуацию со стороны. Я понимаю, почему ты вступаешься за этого человека, но слепая жалость не приведёт ни к чему. Уверен, глубоко в душе ты это понимаешь. Он не может жить здесь. Но и отпустить его на Поверхность мы тоже не можем. Это единственный верный путь. Поэтому лучшее и самое правильное, что ты можешь сделать, это передать его доктору Марсарису”. Папирус промолчал. Вы стиснули зубы, осознавая, что медведь по большей части прав. Что бы ни говорил Папирус, вы опасны. Даже сейчас вы не отказались бы схватить что-нибудь с ближайшей полки и зашвырнуть в каждого из них. От этого тошно вдвойне. “Слушай, Андайн!” — Отто благодушно улыбнулся. — “Отправь Папируса ко мне в Вотерфолл. Нам чрезвычайно не хватает рабочих рук! Да и смена обстановки ему не…” “…Не понимаю”, — пробормотал Папирус, и Отто запнулся. “Прости?” “Я не понимаю!” — сердито воскликнул Папирус. — “Как вы можете спокойно распоряжаться жизнью ребёнка, которого впервые видите?!” “Достаточно!” — рявкнула Андайн; и Папирус, и Отто вздрогнули. — “Папирус, я отстраняю тебя от обязанностей на две недели…” “Анд…” “…И ты отправишься с Отто отстраивать клинику!” — она повысила голос, перекрикивая его возражения. — “Это моё окончательное решение!” Монстры одобрительно завозились; Отто удовлетворённо кивнул. Это конец, да? Вы вновь против всего мира и совсем одни. Найс даже ни разу не глянул на вас. Подонок. Лучше б его убил тот безумец в маске. Лучше бы вы убили… Вы выдохнули сквозь сжатые зубы. Внутри распаляется знакомое, удушливое чувство, оно сжигает грудь и высохшее горло, заставляя вас задыхаться от желания нанести удар. Уже не гнев… ярость клокочет в дрожащей душе, требуя расплаты за несправедливость. “Хорошо”, — согласился Папирус устало и как-то… горько. — “Я тебя понял”. Вы замерли, не сумев вдохнуть. Папирус… Вы попытались взглянуть на него, но не смогли даже пошевелиться. Жгучее, разрушительное пламя разом угасло, пригвоздив вас к месту. Это ведь неправда. Папирус не может вас бросить. Монстры мирно переговариваются; Марсарис шепчется с Отто. Чужое облегчение буквально затопило воздух. Неправда. “В таком случае, выбора нет”. От голоса по коже прошлись мурашки. Вы крупно вздрогнули — но вовсе не из-за ужасных слов, а от леденящего спокойствия, с каким Папирус произнёс их. В его руке из воздуха возникла длинная острая кость; с лёгким свистом прорезав воздух, Папирус направил её прямо в лицо Андайн: “Докажи, что ты всё ещё вправе указывать мне!”