Я не прощу себя, если ты это сделаешь

      Рихтер сидел в своём кабинете, смотрел мимо экрана планшета, на котором проигрывался «Народный целитель», и стучал тростью по полу, находясь в глубокой задумчивости. Мысли о Никольской путались с мыслями о пациентах и в итоге, он не мог нормально размышлять ни об одном, ни о другом. Но что-то определённо его беспокоило. В кабинет зашёл Родионов.       — Андрей, говори быстрее, ко мне сейчас придёт пациент, — видно было, что онколог торопится, но, зайдя в кабинет, он сразу же сел.       — Он умирает? — бесстрастно спросил Андрей.       — Ну, у него рак лёгких, или это уже не считается? — на лбу Ивана проявились морщинки, по которым стало видно, что он раздражён и удивлён одновременно.       — Он умирает прямо сейчас? — Иван прицыкнул языком и с глубоким вздохом возвёл взгляд к потолку, он ничего не мог возразить на это, хотя и промолчать было неверно, с точки зрения врачебной этики, однако, по этому принципу его в этом кабинете никто не осудит. — Нет? Тогда точно подождёт. Ты мне лучше вот что скажи, если бы ты был беременной женщиной… — предсказывая негодование, Рихтер дополнил: — Понимаю, сложно найти мужчину с таким специфическим вкусом, но ведь и женщину такую найти было не просто, а ты — молодец. Справился. И не один раз. Поэтому просто представь. Вот ты бы, когда пошёл в женскую консультацию?       — Ну, думаю, что сразу после того, как беременность подтвердило бы УЗИ, — Иван проговорил это как нечто абсолютно очевидное.       — Допустим. Но, что если бы ты не пошёл на УЗИ? Но при этом у тебя была бы абсолютная уверенность в том, что внутри тебя растёт и развивается жизнь.       — Тогда я либо беремен, либо нет. И максимально точный и наглядный ответ я смогу получить уже через несколько месяцев.       — А если все «симптомы» беременности уже были бы налицо? — с каждым вопросом Андрей всё больше подавался вперёд, настойчиво требуя ответ.       — Значит, я абсолютно точно беремен.       — А если нет?       — Ты пытаешь меня? Если да, то хочу тебя расстроить. Я точно не рожу ни в ближайшее время, ни даже в далёком будущем. Знаешь, Рихтер, я уже смирился с опухолями, которые не видно на МРТ, но беременность без беременности, как таковой, это уже перебор, не находишь? Если у тебя нет работы, ты имей совесть, хотя бы других не отвлекай!       Не услышав отпора, Родионов хотел было продолжить выплёскивать свой гнев на Рихтера, как в кабинет постучали. Это была Оля.       — Андрей Александрович, вот УЗИ Ларисы Игоревны, — она протянула лист с результатами и, заметив онколога в кабинете, поздоровалась с ним: — Здравствуйте, Иван Алексеевич.       — Здравствуй, Оля, — он первым выхватил листок у неё из рук и удивлённо пробормотал: — А… Как так? Оля, ты ни с кем не перепутала Корневу?       Ходасевич поджала губы. Слишком часто она в последнее время слышала в свой адрес незаслуженные обвинения и упрёки от людей, сомневающихся в компетенции молодого врача. Да ещё и женщины, к тому же. Но от коллеги она такого не ожидала.       — Ваня, известно ли тебе что-то о таком психологическом феномене, как ложная беременность? — Рихтер улыбался, подобно коту, съевшему банку сметаны без ведома хозяев.       Вместо Родионова ответила Ходасевич:       — Это когда женщина убеждается в своей беременности настолько, что остальные, как и она сама, могут её уже буквально увидеть?       — Определение слабовато, еле тянет на троечку, но суть ты уловила верно. Женщина так сильно хочет или, наоборот, не хочет забеременеть, что первый же положительный тест оказывает на неё поистине чудотворное влияние. Начинается тошнота по утрам, набухают молочные железы, иногда растёт живот, и некоторые девушки даже начинают чувствовать, как толкается плод, которого нет. Кстати, ты ей уже показывала? — кивком головы он указал на листок, который всё ещё разглядывал шокированный Родионов.       — Нет, я не смогла. Она так восторженно рассказывала о…       — Не надо. Я понял. Скажешь ей и предоставишь доказательства. Родионов, выпусти несчастное исследование из рук и отдай его Ходасевич, — взгляд Оли стал таким же испуганным, как у загнанной антилопы, она с надеждой посмотрела на обоих мужчин. — Не бойся ты так. И не смотри на Родионова, он не будет тебе помогать. Во-первых, ты врач и должна уметь преподносить пациентам информацию, которую им необходимо знать, во-вторых, эта Лариса на приёме проявила себя как довольно адекватная женщина. Она не кинется на тебя, пытаясь прибрать к рукам твой скальп.       — Сейчас? — коротко поинтересовалась Оля, потупив взгляд.       — Нет, позже. Сначала дождёмся Калинина с результатами второй женщины. Как её там? Олеся? А ты иди пока к Егоршину, вместе черканите Корневой направление в психотерапевтическое отделение и выписывайте. Пара сеансов у психиатра, и она даже не вспомнит, что когда-то она приходила к нам в больницу с такой необычной проблемой…       — Ты знал? — спросил Родионов.       — Догадывался.       Как только за Олей закрылась дверь, Родионов задал вопрос, который мучал его вот уже почти неделю:       — И как долго ты собираешься переписывать дежурства Никольской в поликлинике на себя тебе не кажется, что она очень скоро это заметит? И с чем это связано? Ты внезапно перестал ненавидеть людей?       — Очень странно, что она всё ещё не заметила. И я не ненавижу людей. Просто они слишком часто ведут себя как идиоты. Но проблема не в этом. К чёрту пациентов. От них я ожидаю практически всего, а в особенности глупости и вранья. Никогда не ожидаю я этого только от Никольской, а следовало бы. Не замечал в её поведении или внешности чего-нибудь странного, необычного? Может раздражается по пустякам? Или стала какой-то невнимательной?       — Почему ты вечно всех во всём подозреваешь?       — Это не подозрения, а анализирование. А это уже моя профессия. И я задал свои вопросы первым, — сказано было тоном, не терпящим пререканий.       — Нет. Ничего такого, — Иван задумался. — Хотя, подожди. Когда я пришёл пожаловаться на то, что ты не принимаешь пациенток, она сначала долго не обращала на меня внимания. Что-то разглядывала в своём столе… Рихтер перевёл на Родионова непонимающий взгляд.       — Что ты сделал? Сходил к Никольской? Так это была не Оля, а ты?! Стукач.       — Андрей, существует врачебная этика! Ты не можешь отказать пациентам только потому, что тебя не устраивает их внешний вид или положение, в котором они находятся, — с упрёком произнёс единственный, и потому лучший друг диагноста.       — Мне глубоко плевать на этику. Я спасаю жизни. И, если надо будет, я наплюю на неё дважды.       — Рихтер, мы отвлеклись, — нежелание продолжать тему сквозило в голосе. — Что там с Лизой?       Долгое выразительное молчание стало ему ответом. Шумно вдохнув носом воздух Родионов поднялся с места и подошёл к двери. Как только его рука коснулась ручки, он услышал:       — Я думаю, она беременна.       — А я думаю, что ты ошибаешься, — он вышел в белый больничный коридор, где несмотря ни на что продолжала течь жизнь.       Иван знал, что неверное предположение такого рода может до невозможности огорчить женщину, так давно мечтающую стать мамой, поэтому ему хотелось обрубить все мысли Рихтера об этом на корню. Пока он не сделал Лизе слишком больно.       — Я всегда прав, — сказал диагност, обращаясь к каким-то своим мыслям.

***

      — Ну и где носит Калинина? Он должен был прийти уже почти час назад.       — Андрей Александрович, вас просто раздражает, что у вас на столе сейчас не лежит загадка. Мы должны лечить людей, а вы решаете головоломки. Разве это плохо, что у этой Олеси всё хорошо?       — У неё не всё хорошо. Она только думает, что у неё всё хорошо, а на самом деле, что-то очень и очень плохо.       В ординаторскую размашистыми шагами зашёл Калинин и положил на большой стол результаты повторного УЗИ Олеси.       — Андрей Саныч, мы, то есть я, сделал ультразвуковое исследование, как вы просили, но тут всё нормально… — Владимир опёрся о стол с чайником и скрестил руки на груди.       Егоршин недовольно протянул УЗИ, брошенное коллегой, начальнику, даже не взглянув. Рихтер же внимательно просмотрел бумагу, слегка наклонив голову к левому плечу. Через несколько секунд послышался его пронизанный ехидством и самодовольством голос:       — Ну, если ты, Калинин, считаешь, что увеличенная у плода селезёнка — это норма, тогда выписывай, — врач развернул листик от себя, показывая результаты всей команде. — Кто ещё считает так же как Калинин? — теперь диагност поднял руку, с зажатым в ней листком, вверх, чтобы дать возможность молодым специалистам рассмотреть картинку получше.       Выждав несколько секунд гробового молчания, доказывающих полную и безоговорочную победу, Рихтер иронично произнёс:       — Смотри-ка, Володя, никто, кроме тебя, не хочет убивать несчастную пациентку. Вот ведь странное дело… Откуда в тебе столько неоправданной кровожадности?       Калинин, не замечая язвительного взгляда Егоршина, практически подбежал к начальнику, чтобы снова, но на этот раз ещё внимательней, изучить документ.       — Ну? — спросил Рихтер у всей команды. — Что вы молчите? Давайте какие-нибудь предположения о диагнозе.       Неуверенное молчание разрушила Оля:       — Краснуха?       — Исключено, — воспротивился её вечный противник. — При анамнезе пациентка указала, что не контактировала с больными уже несколько месяцев.       — А как же то, что все врут, Руслан? Тем более, что она уже второй день находится в больнице.       — Я не вижу причин, чтобы не верить женщине, вынашивающей ребёнка. Но даже если она врёт, риск для плода в середине второго триместра сводится к нулю.       — Синдром Беквита — Видемана? — предположил Владимир.       — Генетическая аномалия… Не подходит по симптомам. Хоть и объясняет увеличенную селезёнку, других симптомов не наблюдается. Чем ещё можете объяснить спленомегалию?       — Может, — Ходасевич была перебита Рихтером.       — Тшш. Что скажет Егоршин?       Три пары внимательных глаз уставились на парня.       — Врождённая киста селезёнки?       — Думаешь, мы бы не заметили?       — Тогда болезнь Неймана — Пика.       Хотел было что-то возразить Калинин, но не успел. Рихтер поднял руку, показывая раскрытую ладонь и пресекая этим жестом все разговоры.       — Всем сегодня по двойке. Бритва Оккама. Не стоит множить сущности без особой необходимости. Всё гораздо проще. Перед нами, — он указал тростью на снимок, лежащий на столе. — Самый обычный случай резус-конфликта матери и ребёнка. Не всё, что оказывается у меня на столе, сложно, заразно или смертельно.       — Но подавляющее большинство. А иногда это и сложно, и заразно, и смертельно одновременно — пробубнил Егоршин.       — Вот ты и скажешь пациентке о её проблеме. Пусть морально готовится к кесареву. Какой у неё там срок?       — 28 недель.       В полной тишине Рихтер стучал пальцами по столу, отведя взгляд куда-то в сторону двери.       — Маловато, — он поставил трость перед собой, сложил на ней руки и опёрся подбородком, раздумывая над тем, что делать дальше.       — Посмотрите состояние тканей, плаценты, вен плода. Сделайте допплерометрию и КТГ. А там будем уже ориентироваться по ситуации, если всё будет относительно нормально, можем подождать ещё пару недель, если нет — кладём на срочное кесарево.       В кармане у Ходасевич завибрировал телефон.       — Андрей Александрович, там в регистратуру опять пришла Лариса Игоревна. Требует вас.       — А вот это уже интересно…

Вещей, не поддающихся анализу вездесущего Рихтера, не существует.

А это значит, что все загадки обретут свои отгадки.