Дракон и Рождество

Королевская вилла Аттиньи в Арденнах, канун Рождества …Милях в пяти от Аттиньи коней перестали пришпоривать: не хватало еще загнать их и явиться к королю пешими. Оно смиренно, да как-то слишком: как будто тебя еще не начинали бить, а ты уж и нюни распустил. Еще хорошо в рубище одеться и веревку на шею повязать... Галоп не располагал к беседам, зато теперь Альфрик дал волю беспокойству: - Ты вправду веришь, что Карл не хочет мести? - Он так сказал, - флегматично ответил Видукинд, поправляя золотую гривну на шее. Отправляясь с повинной к королю франков, он не отказался ни от одного из знаков своего достоинства dux bellorum (20) - ни от этой гривны, ни от плаща, крытого дорогим синим сукном, ни от меча с выложенной серебром рукоятью. Альфрик сгорбился в седле, пытаясь укрыться за конской шеей от ледяного встречного ветра. - Сила на его стороне - вчера сказал, сегодня передумал. Я бы на месте Карла ни в чем себе не отказывал! Ну, может, для праздничка «милосердно» ослепил бы нас, вместо того чтобы отрубить головы. Хотя, погоди, есть еще идея: нас можно отправить на рудники, а тебя посадить в клетку, возить по всей франкской империи – говорят, она огромна - и показывать за деньги. Ладно-ладно, за большие деньги – ты же знаменит! - Помолчи, Аббио, - попросил Видукинд, в такт неровной рыси усталого коня приподнимаясь в седле. – Если бы ты и лишился головы, ты бы этого даже не заметил. - Это ты лишился головы, - Альфрик выразительно постучал себя по лбу. – Карл хочет мира!.. А в чем его выгода? Зачем заключать мир, когда он так близок к своей цели – уничтожить нас? - Мне безразлично, что сделает со мной король франков. А тебя никто не тащил сюда силой. Видукинд понимал, что родич не так уж неправ. Никто еще не называл Карла вероломным, но и безукоризненно честные со своими запросто обманывают тех, кого не считают за людей. Разве может кровь варварского князька затмить блеск Железной Короны (21), омрачить сияющую славу властителя огромной империи? Это даже не предательство, а просто военная хитрость… Каменный крест за поворотом дороги чем-то испугал коня. Люди Видукинда многозначительно переглянулись: все помнили легенды о древних воителях, которых вещие кони предупреждали об опасности, но те, как безумцы, спешили навстречу гибели. Видукинд удержал храпящего жеребца, спешился и, бросив Альфрику поводья, подошел к кресту. - Что он там делает? – шепотом спросил Альфрик у Ворнокинда. - Разговаривает с Богом франков, - так же вполголоса ответил тот. Видукинд стоял, прислонившись лбом к камню. Свирепый ветер рвал с него волчий плащ, швырял за ворот пригоршни сухого колючего снега. Снежная крупа не таяла на его склоненной непокрытой голове, на длинных каштановых прядях, падающих на лицо. - Бог христиан, сделавший короля франков непобедимым, сделай меня храбрым, чтобы я не повернул поводья, - шептал он каменному Распятию. – Я так боюсь! Сильнее, чем моя лошадь! - Хотел бы я знать, что франкский Бог отвечает ему, - грея озябшие пальцы в лошадиной гриве, пробормотал Ворнокинд. - Рассуждая здраво, тому, кто истребил столько Его служителей, франкский Бог должен ответить: «Не надейся умереть быстро», - вздохнул Альфрик. – Полагаю, то же самое скажет и франкский король. - Он наш господин, и мы разделим его судьбу, - мрачно кивнул Ворнокинд. – Но я не понимаю его, как и ты. Чем ему не угодили наши боги? Они говорили тихо, но ветер подхватил эти слова и донес их до ушей Видукинда. - У наших богов нет мудрости, - резко бросил он. – Они не различают добра и зла и не дают ответов на мои вопросы. Они как хлеб, который снится голодному – голод становится еще нестерпимее. ***                                     Сокровище добрых - Учитель Алкуин, не сошел ли мой отец с ума? – озабоченно спросил принц Карл Юный. – Мы с вами читали «Записки Цезаря о Галльской войне» - вождь галлов Верцингеторикс сдался, но был казнен. Цезарь ведь знал, что делает, разве нет? - Цезарь не решал этот вопрос единолично. Он был подотчетен Сенату. Будь у него королевские полномочия, возможно, все было бы иначе. - А кто-то другой на месте отца оставил бы в живых такого врага? - Нет, не думаю, - честно признал Алкуин. – Логика войны требует, чтобы проблема была решена раз и навсегда. Но в том-то и дело, принц Карл, что невозможно представить никого другого на месте вашего отца. Это бессмысленно. *** - Твой сын задает умные вопросы, - похвалил Алкуин, пересказав Карлу беседу с наследником. – Правда, он заблуждается, полагая, что ты нарушаешь правила. В действительности ты их создаешь. - Он счастливчик – ему есть кому задавать свои вопросы. А я свое детство ненавижу. Будь оно городом, я бы сжег его дотла и пепелище засыпал солью. - Я слышал, что король Пипин отдавал предпочтение твоему младшему брату, - осторожно заметил монах. - Отец считал меня тупым, потому что грамота мне не давалась, и увальнем, потому что я не знал, куда девать ставшие непомерно длинными руки и ноги. В четырнадцать лет я уже был такой, как сейчас – почти семи футов (22) ростом. Знаешь, как отец меня называл? – Вавилонская башня!.. Карломан – мелкий злобный говнюк - спал и видел, чтобы на охоте меня запорол кабан или убила лошадь. Мать… королева Берта хотела власти. Она говорила, что у меня много солдатских добродетелей и ни одной королевской, и я хорошо сделаю, если буду сражаться, а ей доверю государственные дела. Плохо быть нелюбимым сыном, учитель Алкуин, даже если ты сын короля. - Ты называешь меня учителем, но я тоже учусь у тебя, мой король. Ты победил в своей душе нелюбовь, с которой встретил тебя этот мир. Ты умеешь быть беспощадным, и это похвально: если король избегает суровых мер, он теряет державу, а если стремится быть всегда милосердным – становится несправедливым. Но твое сердце не ожесточилось. - Хочу надеяться, что так оно и есть, - улыбнулся Карл. – Ты понимаешь меня, Алкуин. Мне жаль, что нет другого способа править, как мечом, и, клянусь, я никогда не испытывал радости от чужой боли. - Что ты делаешь, когда тебе хочется кого-нибудь убить? – спросил он, помолчав. - Борюсь со страстями, - не удивившись вопросу, без запинки ответил Алкуин. – И кто же этот завтрашний покойник? - Тассилон Баварский. Алкуин молчал, ожидая продолжения. - Верный человек при его дворе донес, что герцог Баварский ведет переговоры с аварами, чтобы они напали на нас и вынудили меня уйти из Саксонии! Мне плевать, что эта свинья Гунольд (23) нарушила клятву, данную моему отцу! Но Тассилон, мой двоюродный брат!.. Алкуину потребовалось все его самообладание, чтобы не воскликнуть: «Мой король, как ты наивен, ну это же невозможно!» Карл был одним из умнейших людей, которых ученый встречал в своей жизни, но его глубокий ум сочетался с трогательным, истинно варварским простодушием, порой повергавшим англоримлянина Алкуина в шок. - Не стоит забывать о том, что самое первое преступление на земле было братоубийством, - сдержанно заметил он. – Как и о том, что Бог хочет спасения для каждого человека. Господь наш Иисус Христос умер за всех. Каждый из нас драгоценен в очах Господа. - А те четыре с половиной тысячи саксов, драгоценных в очах Господа, которым по моему приказу перерезали глотки? Они будут вечно гореть в аду? - Сказав «да», я боюсь похулить Духа Святого, Карл. Тебе случалось в последний момент отменить смертный приговор? - И неоднократно. - Возможно, кто-то из этих язычников успел призвать имя Божие за мгновение до того, как был убит. Возможно, в своем сердце он примирился с Творцом. Может ли быть, чтобы Господь его не помиловал? Если ты, грешник, бываешь милосердным, кольми паче – всесовершенный Бог?.. Алкуин умолк и принялся с педантичной аккуратностью складывать в поясной кошель письменные принадлежности – циркуль, мел для отбеливания пергамента, линейку, чернильницу. Карл, давно знакомый с привычками монаха, терпеливо ждал, что за этим последует. Наконец последний мелкий предмет отправился в кошель, и Алкуин прямо и строго взглянул на собеседника. - Мой король, смягчи Саксонский капитулярий. В языке саксов нет слов «совесть», «грех» и «прощение» - они духовные младенцы, коих нужно питать молоком, а не твердой пищей. Они не смогут вместить. - Сами не смогут, так их же собственные вожди помогут. Эделинги (24) устали от войны, они готовы на все, лишь бы я перестал опустошать их земли. - Подумай о Хильдегарде. Сделай это хотя бы ради ее памяти. - Алкуин, это нечестно! - Твоя королева была необыкновенной женщиной, ее доброта была даром Святого Духа. Вспомни, как она умоляла тебя помиловать сакских заложников. - Ни жены, ни советники не будут вить из меня веревки, - резко бросил Карл. – Я помню письмо, которое ты тогда прислал мне из Ахена. Что ни слово – камень из пращи!.. Я добрее, чем отец - он за такую дерзость укоротил бы тебя на голову. - Ты принц, первенец короля, помазанный на царство ребенком, в отличие от твоего отца, который должен был внушать страх, чтобы никто не посмел назвать его узурпатором. - Думай обо мне что хочешь, но я не раскаиваюсь в том, что сделал. Я просто сожалею о том, что был вынужден так поступить. ‒ Проповедь христианства языком оружия равносильна посеву на бесплодных камнях (25) ! – в голосе монаха, по-прежнему негромком, отчетливо звякнул металл. - Саксония – бездонная бочка! – гаркнул в ответ король. – Если бы я вложил столько сил в Испанский поход, потратил там столько времени, потерял столько верных людей – вся Испания была бы очищена от мавров!.. Разве плохо быть частью великого целого, Алкуин? Частью могучей христианской империи, наследницы великого Рима? Все эти дороги, школы, библиотеки, равенство всех свободных людей перед законом – это плохо? Когда они перестанут восставать?! - Когда вырастут дети, воспитанные в христианской вере. Когда они прольют кровь в твоих войнах, под твоими знаменами. Люди ценят и защищают то, что создано при их участии, в чем есть частица их самих... Карл, тобой недовольна франкская знать, твои природные подданные, потому что они не могут понять твоих замыслов и думают, что это не они глупцы, а ты сумасшедший. Они были готовы повиноваться в силу традиции и служить, как служили твоему отцу Пипину, а ты возложил на них бремя, которое эти люди не смогли понести. Твоя идея translatio imperii (26) чрезмерна для их простых умов. Что же говорить о саксах, для которых ты – страшный чужак, пришедший разрушить все, на чем зиждется их жизнь? - Ты меня просто вдохновляешь, Алкуин. Отлично. Превосходно. И как быть с этим? - Строить школы, в которых дети саксов будут учить латынь. Основывать монастыри со скрипториями, где будут обучаться священники из народа саксов, сведущие в латыни, хорошо знающие Писание и литургику, и переписываться книги. Строить церкви, где саксы будут подходить к Чаше. Королевство – единый организм, когда подданные – братья и сестры во Христе, члены единого Тела Христова, причащающиеся из одной Чаши. Карл взял с конторки и бегло перелистал манускрипт, из которого Алкуин делал выписки, - это была книга пророка Иеремии. Взгляд короля упал на строки: «...ты слышишь, душа моя, звук трубы, тревогу брани. Беда за бедою: вся земля опустошается, внезапно разорены шатры мои, мгновенно – палатки мои. Долго ли мне видеть знамя, слышать звук трубы? Это оттого, что народ Мой глуп, не знает Меня: неразумные они дети, и нет у них смысла; они умны на зло, но добра делать не умеют» (27). «Надо же, будто про саксов сказано. А это вот про меня: ‟...слышен храп коней его, от громкого ржания жеребцов его дрожит вся земля; и придут и истребят землю и все, что на ней, город и живущих в нем” ...» (28). - Мой дед, чье имя я ношу, был защитником христианского мира. Он разбил мавров. Мой отец дал клятву от своего лица и лица своих потомков - защищать Папу Римского. Я верен клятве. Этого мало? - Ты в ответе за спасение души твоих подданных, за их участь в вечности, а не только за их земную жизнь. И даже за побежденных врагов. Ты, вассал Господа, властелин града земного, должен будешь дать отчет властелину Града Небесного! Настоящая победа – не когда враг уступил силе, но затаил злобу, а когда он понял твою правоту. - Алкуин, что бы я ни сделал, ты всегда говоришь – «Хорошо, но недостаточно! А теперь постарайся как следует, сделай больше, лучше, не забудь вот это и это тоже!» – полушутя, полусердито сказал король. - Ты пробовал доскакать до горизонта? - Хорошая шутка. Он отодвигается. Лет шести от роду я был очень обескуражен. - Так происходит развитие, Карл. Так достигается совершенство. Только так оно и возможно. - А Видукинд? – внезапно спросил король. – Не совершаю ли я ошибки? Может, мой сын прав, и мы с тобой затеяли большую глупость, расхлебывать которую придется мне одному?.. С тебя-то какой спрос – ты монах, это твоя обязанность – призывать к милосердию и все такое. …Королевская скарра ждала сигнала к атаке. Рыцари застегивали ремни шлемов, проверяли напоследок подпруги, кто-то читал краткую молитву, кто-то затягивал зубами узел на запястье, привязывая меч, чтобы отдача не вышибла из руки. Опытные строевые кони стояли как вкопанные, молодые жеребчики горячились, как и молодые воины. К Карлу, стоявшему под огненно-золотой орифламмой (29), подъехал граф Герольд. Тонкими чертами лица он напоминал Хильдегарду, только сестра была блондинкой, а брат – русоволосым с легкой рыжиной. - Мой король, позволь, я поведу скарру. - Займи свое место в строю, шурин, - почти ласково почти попросил Карл. - Я неплохой командир конницы. - А я лучший. - Карл, ты не вправе погибнуть в сече, как простой воин. Карл смотрел с холма вниз, туда, где два крыла франкского войска, сомкнувшись, как железные челюсти, перемалывали мятежников. Он вытащил меч и положил его поперек конской холки. - Герольд, где твоя вера? Я не умру, пока нужен Господу. И да будет благословенно имя Его, когда Он сочтет, что моя служба окончена. К небу взлетел протяжный и чистый звук рога, бросая вызов врагу и предупреждая своих: дорогу королевской скарре, никто не станет щадить подвернувшихся под копыта ротозеев. Выученные сильные кони разом тронулись неспешной рысью и, одолев спуск, взяли в галоп. Земля загудела, комья дерна полетели из-под копыт, туча пыли наполовину скрыла всадников - только блестели обнаженные мечи, да красно-золотой стяг, как крыло феникса, яростно бился на ветру. - За мной, братья! – крикнул король, пришпоривая своего громадного жеребца. – Пощады – никому! …Герольд почти свалился с заморенного коня, сорвал шлем вместе с подшлемником и навзничь рухнул в траву. Немного отдышавшись, он сел, расстегнул ремни и попытался выползти из кольчуги, но застрял в ней. - Ох, что-то сил нет… - Подними руки, - Карл стянул с него просеченную кольчугу. – Ты цел? - Весь в синяках… Чистая победа, мой король. Зюнтель (30) отомщен. - Как бы не так, - угрюмо покачал головой Карл. – Видукинда снова нет ни среди убитых, ни среди пленных. - А если бы был? Что бы ты с ним сделал?- с любопытством спросил Герольд, расстегивая кожаную броню. - В бою – убил бы, конечно. А после боя… не знаю, - к изумлению друга, ответил король. – Ведь этот сакский Верцингеторикс не дает мне повода презирать его. Он не отрекался ни от христианской веры, ни от присяги, потому что не крестился и не присягал. Вот как ты думаешь, Герольд, почему его соплеменники так легко нарушают клятвы? - Не знаю… Наверное, они не понимают – как понимаем это мы, - что слово нельзя нарушать: его слышит Бог, оно остается в вечности. - Ты прав. Однако у вестфальского оборотня есть какое-то понятие о чести. Примитивное, но у других и такого нет. И, я уверен, он думает обо мне без ненависти. - Почему? – голубые, как у Хильдегарды, глаза Герольда недоуменно округлились. - Ненависть заставляет преследовать и искать встречи, а он бежит от меня. Бежит как трус, не будучи, однако, трусом. Так бегут от тех, кого боятся полюбить. *** - Видукинд - человек незаурядный, - задумчиво ответил Алкуин. – В сущности, этот вестфальский эделинг – лучшее, что есть у народа саксов. Возможно, он-то как раз способен тебя понять. Будь терпеливым с теми, кому это не дано. - А я что, не был?! – Карл непроизвольно оскалил зубы и сделался страшен. – Я убеждал, я заключал договоры, я дал им законы, я верил клятвам, когда, разбитые наголову, они молили о пощаде. Всему есть границы, Алкуин. Никто не будет безнаказанно сжигать церкви, пока я ношу меч! – и Карл резко поднял на уровень лица вдетый в ножны меч – форменную оглоблю, яблоко на рукояти человеку нормального роста достало бы до подбородка. - Иногда я думаю, что неправильно понял Божью волю, - сказал он после паузы. – Возможно, этот народ проклят, и Бог желает, чтобы он был стерт с лица земли. Но я не Иисус Навин, мое сердце от этого содрогается. Я не смогу. - Божья воля после прихода Спасителя не требует таких жертв, - покачал головой Алкуин. Он спрашивал себя, как часто Карл нуждался в участии, а возможно, и утешении, хоть и не производил впечатления человека, которому что-то нужно от других. За время знакомства Алкуин ни разу не видел короля слабым: видел усталым, злым, обескураженным, но слабым – никогда. А между тем совсем недавно Карл в один год лишился жены, новорожденной дочери и матери, любимой со всей ее бестактностью и амбициями. Ближайший друг и сподвижник – граф Герольд из Винцгау, брат покойной королевы - несколько отдалился от него, огорченный, что король, не выносивший мужского одиночества, поспешил жениться вновь. И в Бретани вспыхнул мятеж, пришлось Карлу скакать туда, бросив Саксонию. И не было больше маркграфа Роланда, умевшего поладить с диковатыми, суеверными бретонцами, - пал в Ронсевальском ущелье. Карл так и не оправился от этих потерь, он прикипает к людям душой, ему больно их терять. Но такова его участь – терять самых любимых, самых преданных, испытанных многотрудными подвигами: люди короля умирают, чтобы король жил и исполнял свое предназначение. – Мой король, за свою долгую жизнь я совершил два открытия: каждый человек несчастнее, чем кажется, и все самые лучшие вещи в жизни даются нам через боль. Помни, никто, возложивший руку на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия. *** …Карл, в кольчуге, звеня шпорами, большими шагами расхаживал перед группой коленопреклоненных сакских старейшин. Поляну перед королевской палаткой, на которой происходило покаяние, стеной окружали конные и пешие франкские воины – сверкающие начищенными кольчугами, они казались отлитыми из железа. - А вот и вы, лживые сыновья шлюх, рожденные на мусорной куче, - ласково обратился к сакским вождям король, и по железным рядам франков прокатился одобрительный гул. - А вот и вы, мои агнцы, приготовленные на заклание!.. В глаза смотреть! – Карл подцепил шпорой подбородок ближайшего к нему осанистого эделинга и запрокинул ему голову. Колесико шпоры оцарапало горло, на блестящую позолоченную гривну потекла кровь. - Что скажете, мои лэйды (31) ? Должен ли я верить этому показному смирению? Какова цена жалобному визгу попавшего в ловчую яму волка? - Смеееерть!!! – разом взревела тысяча луженых глоток, привыкших перекрывать шум боя. Железная стена качнулась – воины ждали знака, чтобы изрубить саксов на куски. Карл вскинул руку, удерживая своих людей от расправы. - Вы слышали, - холодно обратился он к вождям. – На что вы рассчитывали, истребляя при Зюнтеле цвет моей конницы? Что я не приду? Что прощу вам вырезанных франкских переселенцев, сожженные церкви, смерть коннетабля Гейлона, с которым мы росли вместе?.. Плохая новость для вас, свиньи: я здесь! Вторая плохая новость: я не прощу. Я ведь не Господь Иисус Христос, я лишь Его меч. «Я простру на тебя руку Мою и погублю тебя: Я устал миловать» (32) . Вы исчерпали мое милосердие, скоты, и вас ждет скотобойня. Саксы склонили головы еще ниже. Они понимали, что вряд ли уйдут отсюда живыми. - Я позвал вас, чтобы объявить свою волю, - заговорил король, отчеканивая каждое слово. – Я пройду с войском до Эльбы и предам огню и мечу каждую крепость и каждую деревню, встреченную на пути. Каждый мужчина старше двенадцати лет будет убит, каждая женщина и каждый ребенок – вывезены во внутренние области Франкского королевства, и мне плевать, не умрут ли они по дороге. Все имущество саксов объявляется собственностью франкской короны. Я подожгу с четырех сторон Тевтобургский лес, как сжег ваше капище, и сотру с лица земли вашу проклятую Богом страну человекоядцев, лжецов и клятвопреступников. «Не пощажу и не помилую, и не пожалею истребить их» (33) . Я сказал. Один из старейшин украдкой поднял взгляд – и ужаснулся, встретившись с черными – сплошной зрачок – глазами Карла. «Они же у него серые», - мелькнула дурацкая мысль. Следующая была еще более дикой: «Вотан!.. Дожертвоприносились, дурачьё, дождались! Вотан вселился в короля!» - Франки! Уничтожим раз и навсегда сакскую чуму? - Аой! Аой! Аой! – загремело со всех сторон, и мечи, вылетев из ножен, ударили в щиты. Карл поднял руку, крики и грохот стихли. Он бросил взгляд на старейшин – многие из них уже не стояли на коленях, а лежали ниц, распластавшись в пыли. Король брезгливо подобрал тяжелый малиновый плащ, как если бы саксы были грязью, и спросил: - Вам что, вырвали языки? Раньше вы отлично умели говорить и лгать! - Государь, - тотчас подал голос один из эделингов, - я сам едва спасся от головорезов Видукинда, который убивает саксов, искренне обратившихся в христианскую веру. Я ничего не смог – даже удержать от восстания своих людей. Этот оборотень словно околдовал их. Прости, государь. - Говори, Альберих, - кивнул король. – Тебя я по крайней мере выслушаю. - Мой король, преступления саксов велики, и мы так часто молили тебя о милосердии, что больше не имеем на это права. Есть ли что-то, что насытит твой праведный гнев и отвратит его от тех, кто не причинил тебе и Святой Церкви никакого зла? Король запрокинул голову и захохотал. Этот дикий смех привел эделингов в еще больший ужас, чем обещание сжечь Тевтобургский лес. - Ты что, старый… пень, предлагаешь мне виру? Я презираю ваши поганые обычаи, а своих подданных не храню в сундуках. Цена крови – кровь, а не золото! Отвечайте, ублюдки: готовы ли вы заплатить мне цену крови, чтобы умерли только предатели? Иначе умрут все. - Готовы, государь! - Готовы, мой король! - Готовы!.. - Так слушайте же: повелеваю в трехдневный срок выдать мне всех зачинщиков и участников мятежа! Они умрут, а невиновные будут жить. Если здесь, у своих ног, я не увижу связанными всех, кто предал свою клятву, - через три дня я выступаю в поход, и уж тогда не стану отделять овец от козлищ! На следующий день в лагерь потянулись сакские воины – каждый вел заводного коня, на котором поперек седла, кверху задом, лежал связанный человек. Сбрасывая груз на поляне возле королевской палатки, они называли имя своего эделинга и имя мятежника, изменившего франкской присяге: - Мой господин Альберих, верный государю королю, выдает изменников… - Мой господин Седрик смиренно умоляет государя короля покарать только виновных… - Мой господин Хенгист, верный клятве, хотел предать мечу недостойных членов своего рода, но это королевское право… Король расхаживал между стоящими на коленях связанными саксами, время от времени поднимал за волосы чью-то голову и с отвращением бросал: «Знакомые рожи…». - Да простит вас Бог, потому что я не прощу. Убить их всех, - приказал король, когда выданных мятежников набралось больше четырех тысяч. – Трупы сбросить в Аллер, на корм рыбам. Здешние реки потекут кровью, или я не Арнульфинг (34). Смертельный ужас – вот единственный довод, который понимают эти скоты. …Видукинда не было среди обреченных на казнь. Лояльные королю старейшины буквально рыдали и землю ели (а двое взглянули Карлу в глаза и грохнулись в непритворный обморок, одного насилу отлили водой, второй так и помер), клянясь, что предводитель мятежников неуловим, что он появляется и исчезает, проходя сквозь стены, и вообще оборотень. - Вервольф!.. – страдальчески повторял король, мотая спутанной гривой, как замученный слепнями конь. – Поистине, этот народ невежда в законе, проклят он! - Мой король, один из п-пленников оказался дальним родственником Видукинда, - слегка заикаясь, доложил высокий светловолосый воин, судя по выговору – бургундец. – Он к-клянется принести вам его голову. - Зарезать эту свинью, - с гримасой отвращения ответил Карл. - Мой король, но если он вправду избавит нас от этой к-кары Божьей… - Ты дурак, ничего не понимаешь! – оборвал его Карл. – Мне не нужна его голова - это было бы поражение, а не победа! Мне нужно, чтобы он положил свой меч к моим ногам и служил мне!.. - Мой король, к вашей м-милости королева Хильдегарда, - растерянно доложил все тот же заика-бургундец. - Что?.. – Отправляясь в карательный поход на саксов, Карл впервые за много лет оставил жену в одном из своих пфальцев – и был совсем не рад встрече. …Хильдегарда ворвалась в палатку - и не смогла скрыть шока, увидев любимого мужа. Карл, три недели не выходивший из боев, был страшен: глаза запали, лицевые кости обтянулись, как у завтрашнего покойника, отросшая грива спуталась, трехдневная щетина уже могла сойти за бороду. Впрочем, беременная королева тоже не блистала красотой, утомительное путешествие верхом не пошло ей на пользу: бледная до зелени, она буквально висела на Герольде, обхватив руками живот. - Милая, тебе здесь не место. Я велел тебе оставаться в Падерборне. Хильдегарда как не услышала. - Карл, неужели это правда? Ты действительно обрек на смерть всех этих несчастных? - Еще недавно они резали глотки франкам и были вполне счастливы. Хорошего понемножку, - сухо ответил Карл. – Присядь, дорогая. После Зюнтеля саксы убедились, что франков можно бить, и сделать их покорными может только смертельный ужас. Иначе мы лишимся всех плодов этой войны. Я сожалею о жертвах, но не отступлю из Саксонии. Здесь проходит граница христианского мира, который я поклялся защищать. Нельзя уйти с границы, потому что она пойдет за тобой. - Где твое христианское милосердие, Карл? Я не узнаю тебя! Тот человек, который когда-то покорил мое сердце, был совершенно другим! - Это естественно, дорогая. За одиннадцать лет не изменился бы только полный идиот. - Останови эту резню! Или ты лишился не только христианских добродетелей, но и простой человеческой жалости? – Хильдегарда почти кричала. - Ты не права. Как человек, я удручен, но как король – обязан взыскать с мятежников кровь моих подданных, всю, до последней капли. Герольд, уведи королеву. - Это бесчеловечно, - прошептала Хильдегарда, глядя на мужа с жалостью и ужасом. Граф почти вынес Хильдегарду на руках. Его подвижное лицо отражало сложную игру чувств: он переживал за сестру, но был на стороне короля. Если бы Карла сейчас увидел кто-то, кто совсем его не знал, - счел бы жестоким кровожадным чудовищем. Однако шурин его знал хорошо и видел: король в ужасе от собственного приказа, но не видит иного выхода. Как бы цинично это ни звучало, но перебить несколько тысяч человек – прежде всего работа. Тяжелая, грязная, длящаяся много часов подряд. Стоны, вопли, лязг железа и влажный хруст костей не смолкали дотемна, а тошнотворный сладковатый запах крови пропитал весь лагерь. От этого смрада храпели и дрожали, покрываясь пеной, ко всему привычные боевые кони и отчаянно выли собаки, взятые для охоты на разбитых мятежников, скрывшихся в лесах. Это была их первая ссора с Хильдегардой – как потом оказалось, она же и последняя. Королева, прощавшая мужу все – и походные лишения, и случайные пустые измены, – так и не простила Верденской резни. Не простила, потому что не поняла… 20 Военный вождь, фактически король, избранный племенными князьями из своей среды на время войны. 21 Железная Корона – корона завоеванного Карлом Великим Лангобардского королевства, изготовленная из золота и украшенная драгоценными камнями; ввиду чрезвычайной массивности была укреплена изнутри железным обручем, отсюда и название. 22 Рост Карла Великого – около 92 см. 23 Герцог Гунольд II Аквитанский – вассал франкской короны, поднял восстание в 769-м году, после смерти короля Пипина Короткого, отказавшись принести клятву верности его наследникам Карлу и Карломану. Молодой король Карл подавил восстание, Гунольд II бежал в сопредельную Васконию. Герцог Васконии Луп II, не желая войны с франками, выдал Гунольда Карлу и признал его своим сюзереном. 24 Эделинги – сакская знать периода разложения родоплеменного строя. 25 Подлинная фраза Алкуина, упрек, брошенный им королю. 26 translatio imperii (лат.) – излюбленная идея Карла Великого: передача (статуса и традиций) Римской империи франкскому королевству. 27 Иер. 4, 18-22. 28 Иер. 8, 16. 29 Знамя Карла Великого – цвета пламени. 30 Состоявшееся в 782-м году сражение близ горы Зюнтель, в котором восставшие саксы под командованием Видукинда наголову разбили франков. Эта битва - крупнейшее поражение войск Карла Великого за весь период его правления. 31 Франкская знать, служившая королю за поместья и связанная с ним вассальной присягой. 32 Иер. 15, 6. 33 Иер. 13, 14. 34 Основателем династии Каролингов был св. Арнульф (ок. 580 - ок. 640 гг.), влиятельный сановник при дворе меровингских королей Теодеберта II и Дагоберта I, одно время занимавший пост епископа Меца, но окончивший жизнь отшельником.