Дыхание Хаоса

Пустота слышит вопросы — и отзывается тихой вибрацией, недоступной для смертных. Шевелится, сгущаясь темнотой в тенях, насыщая их бархатным мраком, тёплым, как остывающие в ночи камни, что весь день грелись под лучами вешнего светила. В утлой часовеньке на окраине Сиродила закончилась вечерняя служба Аркею. В углах склепов собираются узоры паутины, могильный смрад едва просачивается сквозь каменные домовины, добавляя затхлому воздуху сладкую гнилостность. Смерть — это воплощение Ситиса. Разложение, увядание, уход из бытия в безвременье. Безлунная ночь на самом севере Скайрима, морозная, жгучая, ясная. Стоит лишь остановиться, присесть на поваленный непогодой ствол дерева, привалиться к мягкому сугробу — и холод просочится сквозь броню и одежду, сквозь кожу и плоть, поселится в костях, скуёт их нездешней смертельной мощью, усыпит сознание, подарит смерть во сне. Холод — это воплощение Ситиса. Безжалостный, мягкий убийца. Трогательно-ласковый, как прикосновение матери к своему спящему чаду, которая ещё не может осознать то, что её возлюбленное чадо мертво. Брызги раскалённого металла, расплавленного камня — в самом сердце Морровинда. Чад, гарь, горький пепел, застывающий чёрной коркой на обветренных губах. Каменная плита проседает под очередным шагом, погружается в кипящее, ревущее чрево горы, которое алым жидким огнём втягивает в себя живую плоть, испепеляя её, растворяя в себе, продлевая агонию умирающего страданиями и болью, которую нет возможности прервать ни одним заклинанием, ни одним зельем. Пламя — это воплощение Ситиса. Смерть быстрая, мучительная, яркая — вспышкой на полуночном небосклоне, резко прервавшимся криком. Песчаная буря на границе Эльсвейра и Валенвуда. Она начинается внезапно, без намёков и предупреждений, вламывается в города и поселения, обдирает караваны до костей миллиардами раскалённых, острых песчинок. Снимает заживо плоть с костей, набивается хрустящей на зубах тяжестью в рот, глотку, проникает внутрь с каждым судорожным вдохом, и нет от неё ни защиты, ни спасения. Неотвратимость — это воплощение Ситиса. Неизбежность, предопределённость, предначертанность гибели всего сущего, возвращения в Пустоту изначальную, из которой всё однажды вышло. Даэдра и аэдра, дети Его детей, так любят выбирать себе костюмы, образы, обличья — и их собственные последователи путаются в них, спорят, развязывают войны, ненужные и бесполезные. Но Он выше этого — к чему ему пытаться вместить своё необъятное Я в какие-то оковы? Нет такого сосуда, кроме бесконечности, что мог бы заключить в себе хоть крупицу Его сути. Его воплощения повсюду, повсеместно — всегда. Когда солнце скрывается за горизонтом, уступая место Массеру и Секунде — это Ситис. Когда сердце в последний раз трепещет, ударяясь о клетку рёбер, а дыхание замирает навсегда — это Ситис. Когда тень за спиной становится длиннее и темнее — это Ситис. Когда с клинка капля за каплей стекает чья-то кровь — это Ситис. Угасание и возрождение. Смех и рыдания. Обожание и отвращение. Победа и поражение. Это всё грани одного, это Его воплощения — ибо всё, что есть в созданном Его детьми мире, однажды вернётся во Мрак, из которого этот мир и явился. Всё сущее есть Ситис — и всё сгинувшее. И то, что будет рождено — и то, чему не суждено родиться. И всё это принадлежит Ему по праву, находится в Его бесконечной власти. Вот только Ему, непостижимому и всесильному, нет в этом никакого интереса.