***
Пригов осторожно высвободил руку и сел на кровати. Рита спала. Пола халата сбилась, открыв её ноги до самых трусиков. Пригов поправил халат, потом бережно отвёл с Ритиной щеки всё ещё влажную прядку волос, заправил за ухо. Ничего, кроме какой-то грустной, щемящей нежности, он не испытывал. Встал, укрыл Риту пледом и пошёл на кухню. Заварил себе крепкий чай, достал из пачки бумаги на подоконнике несколько листов и начал записывать всё, что предстояло проанализировать. Белов сегодня днём спросил, есть ли у Пригова соображения, кому именно Марина передавала информацию. Соображения были... Но Пригов понимал, что нужно проверять, поэтому на вопрос генерал-лейтенанта ответил отрицательно. Он попросил Марину записать всё о человеке, выходившем с ней на связь, просто потому, что привык отрабатывать каждую возможность. Понимал, что ни особых примет, ни чего-то ещё запоминающегося там не будет. Да и в любом случае это обычный связной, а не тот человек, которого нужно найти во что бы то ни стало... Пригов смотрел на свои записи, соединённые стрелками, из которых пока ничего не выводилось. Но интуиция уже настойчиво подсказывала ответ.***
Своей интуиции Пригов доверял. Она не раз выручала в тех случаях, когда логика заходила в тупик. Как-то, заглянув вечером к Иванычу, Пригов разговорился с ним о том, что же это такое. Тогда «Смерчи» взяли утром террориста, за которым давно гонялись спецслужбы. Ребята дежурили на автовокзале, а Бизон сидел в помещении охраны и следил за мониторами. Народу было много — участников международной научной конференции должны были везти в Гатчину. Большинство мужчин — в костюмах, с кейсами и портфелями, почти все — средних лет... Бизон смотрел в мониторы и вдруг скомандовал Физику: — Возле третьего автобуса человек в тёмно-сером костюме, с коричневой кожаной папкой. Это он! Пригов потом спросил Бизона, как он понял. Борис пожал плечами: чуйка сработала... — Вот скажи мне, Витя, как врач: это вообще что? Иваныч, как и Бизон, пожал плечами: — Да кто ж знает... Я думаю, опыт. Понимаешь, Володя, когда этого самого опыта копится много, в какой-то момент мозг перестаёт объяснять тебе: это так, потому что то-то и то-то... Он просто посылает сигнал: это так. У нас в Военно-медицинской академии был профессор, старенький уже, всю войну прошёл хирургом. И он рассказывал, что иногда стоял у операционного стола и не знал, какое принять решение. А руки знали. Понимаешь? Объяснить не мог, а делал то, что нужно. Но если опыта нет или его мало — эта добавочка не работает. Так что интуиция, или, как Бизон твой говорит, чуйка — это подарок за то, что ты пахал как проклятый, зарабатывая опыт — в том числе ошибаясь, набивая шишки. И цена этих ошибок иногда такая, что простить себя не можешь. — Мудрый ты человек, Витя, — вздохнул Пригов. — Только иногда бывает так, что и за правильное решение простить себя не можешь.***
Пригов собрал свои записи, порвал и выбросил в мусорку. Ответ он уже знал. И этот ответ его не то чтобы пугал — скорее, настораживал, злил... Ну, и пугал, да, неохотно признался себе Пригов. Он взял с подоконника большой блокнот для эскизов и карандаш. Нашёл чистую страницу и начал набрасывать Ритин портрет. Спящая Рита — со сбившейся полой халата, с прядкой на щеке — получалась трогательная и слабая. Не та, что уверенно координировала действия группы во время боевых операций. И уж тем более не та, вчерашняя, грубая, от которой его, откровенно говоря, покоробило... «Когда же она настоящая?» — грустно подумал Пригов. И понял, что даже про себя не знает, когда он-то сам настоящий. Закрыл блокнот, допил остывший чай и начал собираться на работу. Риту решил не будить — пусть выспится. Потом неизвестно когда придётся. Конечно, в информцентре дежурили по сменам, но когда «Смерчи» были на задании, Рита ждала их, даже если её смена закончилась. И они с Батей по возможности ждали, даже глубокой ночью. А сейчас, похоже, придётся всем поработать без отдыха... Пригов приготовил Рите завтрак, оставил на тумбочке в коридоре записку и запасные ключи и уехал.