Лишь тебя увижу, — уж я не в силах вымолвить слово. Но немеет тотчас язык, под кожей быстро легкий жар пробегает, смотрят, ничего не видя, глаза, в ушах же — звон непрерывный. Потом жарким я обливаюсь, дрожью члены все охвачены, зеленее становлюсь травы, и вот-вот как будто с жизнью прощусь я. Сафо
Ресницы бережно чертят тени на щеках девушки, на лице которой уже не первый час цветёт улыбка. Она нервно закладывает выбившиеся пряди из косы за уши, замечая, как постепенно теряет всякое терпение. Вскакивает с кровати и зажигает свечу, проверяя, спит ли её подруга Диана, и глубоко выдыхает. Стол, ручка и кусок пергамента так и зовут её, моля о компании, а Энн не может отказать. Её не первый раз посещает бессонница, и не первый раз девушка просиживает за столом всю ночь, в поиске нужных слов для письма. Каждая попытка написать хотя бы первое предложение оказывается не удачной, ведь изложить все мысли в письме для Гилберта Блайта, пускай даже в том, где надо рассказать о произошедших с ней за неделю событиях, не из лёгких. Энн такая есть: глубокая чувствительная натура, желавшая смысла и толка от всех вещей в природе. И порой одного слова ей достаточно для выражения Прекрасного в её душе, а порой и всех слов на земле не хватает. Эта ночь чем-то вдохновляла Энн, судя по её тихому смешку и томном выдохе при мысли о Зелёных Крышах. Аккуратно сев за столом, Энн первым делом посмотрела в окно, с интересом наблюдая за переливами Луны. Ручка в её ладони дрожала, и Энн понимала, что никак не может подобрать правильное начало. Каждодневное «Дорогой Гилберт» для неё осточертело, а ничего другого в голову не лезло. Энн закусила губу и взглянула из-за плеча на Диану, которая мирно сопела в кровати, ни о чём не подозревая. В мыслях Энн начала проворачивать идеи для начала, а ещё думала о том, что снится её душевной подруге. Её настолько быстро затащили в плен её же мысли, что Энн и сообразить не успела, как начала засыпать при зажжённой свечи. «Ох, как хорошо бы было сейчас оказаться в Зелёных Крышах… В моей славной комнате, вдыхая этот непередаваемый аромат вишни. Пожелать «спокойной ночи» моей Снежной королеве, и провалиться в глубокий сон, мечтая о том, что никогда не станет явью.» Мысль тянула её за собой всё дальше и дальше, пройдясь по всевозможным глубинам сознания девушки, и резко отпустила, от чего Энн проснулась. Свеча всё также была зажжена, но на пергаменте теперь красовалась огромная клякса. Энн ведь забыла, что в руке всё так же держала ручку, ту самую, которую одолжила Гилберту перед экзаменами в Квинс. «О, Гилберт! Письмо!» Энн тут же спохватилась, начала дуть на листок от безвыходности и в нервах кинула его на пол, хорошенько пройдясь по нему ногами. Злость охватила её с пят до головы, но ничего хорошего от этого не было. Лишь скомканный некрасивый листок бумаги и спутавшиеся волосы на голове девушки. Второго листка у неё, как назло, не было, а она так и не сказала Гилберту всего того, чего так сильно хотела. Можно было, как детстве, представить, что она всё это уже написала, и Гилберт получил письмо и приехал навестить её в Квинс и они вдвоём поехали в Эйвонли и… До бесконечности. Но реальность жестоко ткнула её об факты, и Энн еле-еле сдерживала себя, чтобы не заплакать. «Диана спит, но ведь… Она не будет против мне помочь, верно? Да, я ужасная подруга», — подумала Энн и аккуратно потрясла Диану за плечо. Отреагировала девушка только на пятый раз, сонно потирая глаза и удивлённо вскидывая брови. — Что? Бумага? Я не… — бормотала Диана. — Да, да… Мне очень нужно написать Гилберту письмо, — восторженно сказала Энн, улыбнувшись во все тридцать два. — О Боже, Энн… Уже? Энн не ответила, лишь пожала плечами, надеясь на понимание подруги. Но несмотря на то, какой прекрасный сон снился Диане, она без расспросов достала листок бумаги и кинула его на стол, ведь понимала порыв Энн. В ту же секунду опустилась обратно в постель, продолжая что-то бормотать под нос. Энн не стала медлить: взяла ручку, чернила и уже была готова написать обо всём на свете своему Гилберту, но мысли сразу же смешались, как только ручка дотронулась листа. Хотелось написать о пылком чувстве в сердце, о погоде в Шарлоттауне, о тёте Джо и новых книгах, которые побудили Энн всё больше и больше верить в свои мечты. Пытаясь расставить всё по полочкам и собрать все чувства воедино, Энн шмыгнула носом. Уверенно посмотрела на себя в зеркале, надеясь найти ответы на все мучавшие её вопросы. Вспомнив раздражающую (но до боли любимую) ухмылку Гилберта, Энн закатила глаза от своего упрямства. Она может написать простыми предложениями о жизни, но всё равно ведь с твёрдой позицией ждёт, пока мысли придут в порядок.Сопротивляться устала.
Энн со вздохом прикрыла глаза и сдалась. По крайней мере, Блайт поймёт её в любом случае, будут то простые предложения или сложные. И остановившись на том, что и в простых словах можно выразить чувство Прекрасного, Энн тихо рассмеялась. С любовью вырисовывая имя дорогого ей человека, она закусила губу, чтобы не закричать тотчас же, как сильно девушка тоскует. Мой любимый Гилберт, Я каждый день перечитываю твои письма, и с нетерпением жду новых. Но, почему-то, ты совсем не пишешь мне, и я понимаю, что учёба засосала тебя в бездну, но не забывай, что здесь, в Шарлоттауне, я нуждаюсь в твоей любви и ласке. Зима наступила так неожиданно. Совсем скоро я смогу увидеться с тобой, ведь каникулы не за горами. И Рождество, наше первое Рождество вдвоём… Не передать словами, как я жду нашей встречи! Энн улыбнулась шире. Да, это так просто и не витиевато написано, но она чувствовала в этих словах невероятное проявление любви и счастья. В Квинс всё по-прежнему. Мне, как и в Эйвонли, несказанно везёт в учёбе, я всё ещё «номер один». Хотя соревноваться тут не так интересно, как с тобой, но всё равно приятно. Кстати, я вижусь с Коулом почти каждый день. Представляешь, он нашёл друга! Пока он меня с ним не познакомил, но уверяет, что тот жутко похож на меня. Даже не знаю, так ли это, но тем не менее. В это трудно поверить, но Коул по-настоящему счастлив, отчего рада я сама. Вспомнив о своём любимом друге Коуле, девушка невольно засмеялась. Ей бы хотелось писать о чём-то Великом, но мысли были совсем не те. Да и к тому же, разобраться потом в этой «величавой писанине» самой трудно. Энн глубоко вздохнула. С девочками гуляем каждый вечер и каждая из них не сдерживает себя в порыве рассказать о кавалерах. По правде, мне трудно поведать им, как сильно я тебя люблю, но они и так знают это (Диана им призналась, представляешь?). Но для тебя мне это сделать не сложно! Действительно, так не сложно? Сердце полыхало от радости и печали одновременно, но Энн точно знала, что именно чувствует по отношению к Гилберту Блайту. Всегда чувствовала, но всегда отрицала. «Пустая трата времени — водиться с мальчишками!» Так ли это теперь? Нет. Энн знает наверняка, что её Гил не сравним ни с одним из миллиона других мальчишек. Поэтому не сомневалась, что обязана выложить всё в письме так, как есть на самом деле. То, что она тщательно старалась скрыть и забыть, но никак не получалось. Я люблю тебя сильнее, чем ветры любят фьорды. Так сильно, что сердце выпрыгивает из груди тотчас же, когда ты рядом. А когда ты меня целуешь, я чувствую, что в ту же секунду превращаюсь в слащавую лужицу. Помни об этом, пожалуйста. Она улыбнулась. Так отрадно стало на душе, что девушка не побоялась этого «чувства». Хотя нет, она всё ещё переживала, что это сон и Гилберт Блайт не может любить такую, как Энн Ширли-Катберт. «Это просто смешно». Правда, я и представить себе не могла, что могу кого-то так любить… И не верила до последнего, что кто-то может полюбить меня! А когда узнала, что это ты, так совсем дар речи потеряла. До сих пор корю себя, что тогда, в ночь после экзаменов, не призналась тебе во всём. Ты понимаешь, о чём я. Всему виной вы, мистер Блайт! Улыбка стала ещё ярче. Теперь она надеялась, что Гил не испугается при прочтении и не отвергнет её за столь откровенные слова. Мы сдали последние экзамены ещё вчера, но у меня до сих пор какой-то странный мандраж. Я не знаю, от чего это, может пустая тревога… Но хочу поскорее развеять сомнения, увидев твою улыбку. Ты не писал мне так долго, что кажется, будто забыл обо мне вовсе… Надеюсь, это не так. Скучаю безмерно, Твоя Энн. С этими словами она откинулась на спинку стула и прикрыла глаза в блаженстве. Свет от свечи её успокаивал, и Энн понимала, что всё больше хочет спать. Сопротивляться не стала, и погрузилась в приятный сон, такой же сладостный и желанный, как поцелуй Гилберта Блайта.***
С первой нотой песни птиц окно комнаты девушек распахнулось и показался Гилберт Блайт собственной персоной. Учиться он любил, но тосковать по своей любимой девушке однако устал. Первый месяц Гилберт старался писать письма как можно чаще, но позже медицина увела его с головой в работу и учёбу. Он перестал обращать внимание на реальный мир. Даже не замечал, с какой симпатией на него смотрела его однокурсница Кристина Стюарт, да и чего уж тут — он и письма Энн не замечал. И очнулся только тогда, когда с неба упала первая снежинка. Она будто так и кричала: «Всё, отбой, каникулы!» А следом за этим в ушах зазвенел громкий смех Энн. В голове стало всё по полочкам, и теперь Гилберт Блайт наконец вспомнил, что у него есть и семья, и дом, и девушка, которые ужасно соскучились по нему. Ждать субботы, чтобы навестить Энн, сил не было. Не то, чтобы он любил нарушать правила, но выбора не осталось. Увидев, как за столом со спутавшимися волосами и лёгкой ухмылкой на лице спит его дражайшая Энн, он не смог сдержать улыбки. Не выдержав долгой разлуки, он со всех ног примчался в Шарлоттаун с рассветом, только бы взглянуть на Энн и дотронуться до её огненных волос. Её милое сопение заставило сердце юноши трепетать сильнее. Гилберт медленно перевёл взгляд с девушки на листок бумаги, на котором было жирным шрифтом вырисовано его имя. Не пряча любопытства, он в ту же минуту открыл письмо, с неимоверным интересом вчитываясь в каждое слово, местами поглядывая на Энн и смеясь. Он словами выразить не мог, как сильно заставляла его эта девушка смеяться, плакать и кричать в душе одновременно. И это только сейчас, обычно всё намного хуже. «Неужели ты, великая писательница, не можешь рассказать о своей любви? Стесняешься ли ты меня?» Но вопрос тут же отпал сам собой, как только он прочитал следующие строки, отчего улыбнулся ещё шире. — Я люблю тебя ещё сильнее, Энн Ширли-Катберт. Люблю жар твоих волос, и глубину морскую твоих глаз, и яркую улыбку. Люблю… До дрожи. Энн медленно распахнула глаза, и увидев перед собой объект своих мечтаний, первым делом подумала, что это сон. Но сообразив, что это не так, накинулась на парня с объятиями, чему он был рад не меньше. Более того, он не стал томить и притянул к себе Энн с долгожданным поцелуем, в котором выразил всю свою любовь и радость встречи; девушка ответила тем же. Такое желанное слияние, вся боль разлуки лилась изнутри роем бабочек, а в глазах застыли слёзы счастья. Энн сжала плечи Гилберта с такой силой, словно твердила: «Ты мой, мой, мой… И ни чей больше». А Гилберт Блайт в ответ обнимал её за талию, обжигая дыхание об волосы девушки. — Прости, — он поцеловал её в висок, — прости меня, — в лоб, — я совсем забылся с этой учёбой, — в щёку, — но я очень скучал, поверь. Безумно… — Всё в порядке, — лишь рассмеялась Энн, опуская взгляд на пол. — Я не мог усидеть в Торонто, — резко выдал он, отстраняясь. — Я всё это время тосковал по тебе, только пытался найти отраду в медицине, но потом понял: за что бы я не взялся, везде и всегда слышу твой голос. Энн засмеялась, причёсывая одной рукой непослушные пряди. — А я не могу усидеть в Шарлоттауне. Ты ведь понимаешь, на что я намекаю? — Она ребячески усмехнулась и положила голову Гилберту на плечо. Он тихо хмыкнул.«Эйвонли зовёт своими зимними ветрами, играми у костра и запахом сливочных булочек Мариллы, верно?» — они подумали об одном и том же.