«Путеводная Звезда»

Вернулись егеря. Они выследили достойного зверя. Охотники спешно седлали коней. В воцарившейся суматохе Адрий позволил себе забыть о сыне. Лишь на миг вспомнил о нем, а после... предвкушение погони взяло свое. Да, Адрий не питал симпатий к охоте: к походной жизни, к недостатку удобств, к кровопролитию из веселья, однако нечто древнее, почти первобытное брало в нем верх каждый раз, когда доходило до дела. «Что станется с Киром? Он играет с императорскими детьми. Слуги повелителя присмотрят за ним! Да и не оберегать же мне его до скончания века? Дорос прав, мальчику, чтобы стать мужчиной, нужна свобода, - Адрий судорожно облизнул губы, сжал поводья. - Да и к тому же, чего мы с Доросом в те же годы не вытворяли! И ничего, живы...» Чуя нервозность седока, конь Гетания всхрапнул, тряхнул гривой. Копытом взрыл землю. Адрий одернул зверя и выпрямился. Взгляд его упал на Дороса. Тот тоже изнывал от нетерпения, разве что силился скрыть это за степенным спокойствием. Взгляд выдавал Дороса: горящий, хищный. Такой присущ не человеку, уж скорее льву или мантикоре! Адрий усмехнулся. Кивнул Доросу. - Скоро, глядишь, двинем к месту! - легкая хрипотца заставила Гетания откашляться. Волнение нарастало, азарт жег. Охотники неторопливо стекались к опушке. Надменные лица, благородные кони... и над всем этим возвышался не императорский стяг, а сам император. Между ним и Адрием не было и сотни шагов, однако, как казалось самому Гетанию, где бы он сам ни находился, везде бы узрел гордый силуэт повелителя. И дело было не в высоком росте самого императора и не в почтении, с которым толпа расходилась, завидев его... нет, отнюдь! Великий зверь (ни один скакун не сравнился бы с ним!) нес владыку Тимана. Только зверь ли? Вазилес походил на оленя – того самого коронованного оленя, что плясал на императорском знамени. И все же он был чем-то большим, чем просто зверь – безмолвное и бездумное создание. Адрий чувствовал сверхъестественную мощь, исходящую от Вазилеса. Видел, как искрит его шкура, как сияют глаза... Помнил прикосновение этого существа: он удостоился его однажды. Вазилес не был теплым, как живое. Не был холодным, как мертвое. Не ощущался материальным и в то же время не казался дымкой – причудливым наваждением. Он был силой. Просто силой: чистой, переполняющей, побуждающей. И этот голос! Он мигом заполнил разум, прошелестел внутри, горделиво и властно. «Служи мне преданно, Адрий из рода Гетаниев, и я тебя не оставлю!» - сказал он тогда. В тот день Адрий понял, что такое Вазилес. У всего есть душа: не только у людей, но и у мечей, у кораблей, у озер и рек, у лесов, у империй. Иногда такие души обретают воплощение. Особое. Зримое. Будто слыша его мысли, Вазилес вскинул рогатую голову. Взгляд сияющих глаз остановился на Адрии. Оленьи уши дернулись и замерли. Душа Империи ждала. Адрий улыбнулся, затем склонился, означая поклон. Почти коснулся лошадиной шеи, а когда разогнул спину, увидел, как салютует ему император – рослый, широкоплечий мужчина с черным кудрями. В юности его звали Гелос. Теперь же повелитель носил имя Тита XII и обращаться к нему следовало не иначе, как Ваше Величество. Адрий вновь улыбнулся. На этот раз скорее печально, чем радостно. Вновь поклонился. Дорос тоже склонился, а потом украдкой сказал: - Иногда мне кажется, что он устраивает это лишь из скуки по былым временам, - голос архонта звучал тихо и доверительно, однако Адрий все равно оглянулся по сторонам: не услышал ли кто? Не счел ли оскорблением императорского имени? - Когда мы... - невозмутимо продолжал свою мысль Дорос, однако его прервали. Со стороны лагеря раздался гневный крик: - Проклятье! Где конь?! Где мой Бахтар?! Ах ты ж недоумок! Сучья кровь, шакалье семя! Куда коня дел, пьянь?! Адрий и Дорос переглянулись. Губы последнего растянулись в ухмылке. Кажется, господин архонт узнал кричавшего, а может просто счел ситуацию забавной. В одно мгновение Адрию стало не до того: светлая тень промчалась у кромки леса. Он заметил ее краем глаза. Встревоженно заржали кони. С возбужденным лаем взвились псы. Даже некоторые охотники поднялись на стременах. Вглядывались. Указывали на тень, на странную светлую тень, почти призрака! Сердце Адрия недобро ухнуло, сжалось, когда он различил фигуру мальчика верхом на этой «тени». - Кир!.. - растерянно выдохнул Адрий. - Что?! - голос Дороса прозвучал удивленно, почти ошарашенно. Кровь забила в висках. Закололо сердце. Кир верхом на чужом скакуне нырнул в лес, скрылся за пышной листвой и широкими стволами. Тогда же Адрий прикрикнул на своего коня, дал ему шпор. Скакун, повинуясь приказу, коротко заржал и напряг ноги. Миг, и он прыгнул вперед, помчался к лесу галопом. Стук копыт за спиной говорил о том, что Дорос скачет следом. Вопросов он не задавал, не окликнул, не попытался догнать и вырвать поводья – Сестий все понял. Стиснув зубы, Адрий лег на шею своего скакуна. Мимо пролетел (нет, проплыл!) искрящийся силуэт Вазилеса. Вместе со своим седоком он первым ворвался в тенистую прохладу леса и скользнул в сторону, уступая дорогу. Адрий не щадил коня. Он снова дал ему шпор. Скакун всхрапнул, будто оскорбившись, но ходу прибавил. Совсем немного, ибо большего дать не мог. Гетаний старший почти слышал, как трещат мышцы и связки несчастного зверя. Однако, при всей своей любви к лошадям, при светлой памяти о Тахреше – друге юных лет – не смел проявить милосердия. В этот бесконечно долгий и тревожный момент существовало лишь одно: Кир. - Давай! Быстрее! Быстрее же! - сквозь стиснутые зубы прорычал Гетаний. Впереди замаячил круп чужого коня. Поводья болтались под мордой. Хлопья пены летели с шеи и губ животного. Кир не кричал, не звал на помощь, не плакал. Не сидел он в седле и даже не лежал, скорее висел безвольной куклой, чудом держась на обезумевшем жеребце. Тот выдыхался: ноги слабели, бег замедлялся, из пасти вместе с дыханием рвался тяжкий хрип. Это хорошо. Но конь под Адрием тоже дал слабину. - Проклятье! - взорвался мужчина, когда бег его собственного скакуна замедлился. Адрий осыпал конские бока яростными ударами, да что толку?! Скакун откликнулся лишь жалостливым ржанием, почти стоном. Нечего взять, и так все соки выжал! В приступе отчаяния Адрий закричал. Простое бессмысленное «А-а-а-а!» сорвалось с губ и оцарапало горло. Не оставалось ничего - только мчаться дальше без надежды догнать, и молиться, чтобы конь под Киром пал раньше, чем его – Адрия. - Гетаний, берегись! Овраг! - прозвучало неподалеку. Не Дорос. Нет, совсем не Дорос! Скорее Гелос... Его Величество император Тит! Голос его звучал странно. Если бы не отчаяние, овладевшее им, Адрий бы это заметил. Заметил, что через императора с ним говорил Вазилес. Искрящийся олений силуэт промелькнул сбоку. Он остановился. Больше не бежал, не плыл и не летел. В оцепеневший разум Адрия проник образ: чужеродный, эфемерный и все же ужасный. Густые заросли впереди, а там за ними обрыв и глубокий овраг, устланный камнями. «Я спасу сына!» - вскричал рассудок, отгоняя видения. «Спаси себя!» - вдруг повелело иное, неподвластное ему. И тело поддалось. Адрий разжал пальцы, бросил поводья. Выпустил ноги из стремян. Столкновение с землей сорвало дыхание, оглушило болью и треском сломанных костей.

***

Нежные лепестки ласкали пальцы, будто пытаясь утешить. Адрий сжал губы, проглотил горький комок. Лихорадило. Может, от боли, может, от жары, а может, и от всего сразу. Непозволительно погожий день! Возмутительно солнечный! Гетанию казалось, что такие события непременно должны сопровождаться дождем и скудной серостью неба – трауром не только людей, но и всего, что их окружает. «Это я недосмотрел», - пульсировало в голове. Вместе с болью. Такой мерзкой болью! Благо она притупилась и дала в полной мере ощутить вину. Адрий почти упивался последней. Чувствовал, что заслужил ее. Ее и то, что шло следом. Душевные муки всяко превосходили телесные! Те он, конечно, тоже заслужил, но сломанной руки и плеча было недостаточно. За смерть сына, за его преждевременно оборвавшуюся жизнь Адрию следовало заплатить куда большим! Ноги держали с трудом, однако Гетаний старший (и последний!) считал своим долгом отстоять всю церемонию до конца. Несмотря на слабость. Несмотря на боль и проклятущее солнце! Здоровой рукой он сжимал веточку мирта, усыпанную крупными белыми цветами – последний подарок Киру. Жрец в траурно-черном одеянии продолжал речь. О Спасителе – о великом боге, о светлых чертогах, ждущих в конце пути, и о юной душе, что встала на этот путь так рано... Адрий не смел поднять глаз. Ему – господину от рождения – хотелось согнуть спину, опустить голову и плечи, точно слуге. Провинившемуся слуге. Снова в горле возник тугой горький комок. Накатывали слезы. «Не справился!» - полоснуло бичом. Сдерживая рыдания, Адрий зажмурился. Зря. Перед глазами сразу возникла та сцена в лесу: бледный ошарашенный Дорос и изломанное тельце на его руках. Дорос… Это он достал Кира из оврага, пока отупевший от боли Адрий корчился на земле. «Он… умер быстро», - кажется, это тогда сказал Дорос, но Адрий... Ему было не до сына. Совсем не до сына! Он думал лишь о себе, страдал за себя и за свои увечья, а когда опомнился... Кира Адрий увидел только за пару часов до похорон. Тот будто спал. Ни спекшейся крови на золотых кудрях, ни страха на покрытом белилами лице, разве что шея изогнута так странно, так неестественно и ненормально! Жрец запел. Адрию пришлось поднять взгляд. Молчаливые слуги взялись за носилки, на которых покоилось тело его сына. Понесли к сложенному погребальному костру. Вазилес плыл рядом. Провожал Кира в последний путь. И больше не сиял. Почти не сиял – легкий колдовской шлейф все же вился за ним. Когда Кира возложили на костер, Вазилес остановился. Первым с дарами подошел... нет, не император Тит XII, а Гелос, просто Гелос. Свою корону, подражавшую рогам Вазилеса, он оставил. И совсем не притворялся, не скрывался за маской милостивого властелина. Стал человеком - искренним и опечаленным. Когда Гелос, хмурясь, отступил от будущего костра, вперед двинулся Адрий. Настала его очередь. Едва передвигая ноги, мужчина вышел из толпы. Краем глаза зацепил скорбную физиономию Дороса, скупую слезу, пущенную им украдкой. Заметил свою сестру Талию, укутанную в черные одежды. Талия... О, милая Талия! Она утешала Ианту. Обнимала ее за плечи. «Я должен быть на ее месте... должен сам утешать жену», - мрачно подумал Адрий. Совесть ужалила его в грудь. Одарила порцией жгучего яда. Остановившись подле костра, Адрий вложил в руку сына веточку мирта. Погладил ладонь. Холодную бледную щеку. Чудом подавил рвущийся наружу всхлип. Сдержаться помог строгий, но ободряющий взгляд Вазилеса. О да, душа Империи сочувствовала ему! И вместе с тем велела быть сильным. Жрец все пел, а Адрий медлил, не желая покидать сына. Не мог распрощаться, отпустить... Попятиться его заставили приблизившиеся жена и сестра. Ианта... Ее лицо! Адрий едва не отшатнулся, едва не кинулся прочь в бездумном желании не пересекаться с ней взглядом. Столько боли! Столько отчаяния! Обиды... «Я больше никогда не подойду к ней, - вдруг понял Адрий, - никогда не посмею».

***

Вино горчило во рту. Казалось почти ядом. От того-то, наверное, Адрий и пил его, не разбавляя. Кувшин за кувшином... Слуги уже выказывали беспокойство. Только видом. Не словом. Для слов им не хватало дерзости. Единственным, кто попытался противостоять пьянству Адрия, был Дорос. Он явился в поместье Гетаниев два дня назад (и спустя почти пять с похорон Кира). Бледный, разбитый, осунувшийся... Пытался образумить Адрия, но Адрий прогнал друга. «Не нужен он мне! Не нужна мне его забота!» - рычал в голове зверь, порожденный вином. Адрий охотно согласился с ним: Дорос не нужен, Ианта не нужна. Никто не нужен. Только Кир – живой и невредимый. Или вино. Еще! Еще горче! «Как же ты жалок!» - иной голос зазвучал в уме. Чистый, ясный. Он чем-то напоминал Дороса и все же принадлежал Адрию – ему и только ему. «Как те портовые пьянчуги, которых так презирал!» - новый болезненный укол. Вино встало в горле и тут же пошло обратно. Выронив из дрожащих пальцев чашу, Адрий согнулся пополам. Он едва не свалился с кресла. Яркое розовое пятно расцвело на сиршейском ковре - светлом, почти белом, теперь же попросту испорченном. Адрий скривился и вытер губы, затем внезапная ярость принудила его вскочить. «Трус!» - точно когтем поддело изнутри. Взревев, Адрий махнул здоровой рукой, снес со столика кувшин. Тот в отличие от чаши рухнул не на мягкий ковер, а на паркет. Осколки вперемешку с остатками вина разлетелись в стороны. Дернуло плечо. Заныла сломанная рука. Адрий тяжко рухнул обратно, закрыл ладонью лицо. Очередной приступ рыданий сдавил грудь. «Выпивка ничего не исправит... никого не вернет! - мрачно заметил внутренний голос. - И убивает она непозволительно медленно». Рыдания отступили столь же скоро, как и нахлынули. Адрий выпрямился в кресле. В раздумьях прикусил губу. По первой он пил лишь для того, чтобы забыться и заглушить боль в сломанных костях. Потом... Потом пришло желание, навязчивая идея, мысль о единственно верном лекарстве. И вино – не оно. Поиграв желваками, Адрий снова встал. Перешагнул через разбитый кувшин, миновал розовое пятно на ковре. Для того, кто пил весь день, Гетаний двигался твердо. Уверенно даже. В пару мгновений он добрался до письменного стола. Извлек перо, кусочек пергамента, повозился с чернильницей, силясь откупорить ее одной рукой, а справившись, повел неровную дрожащую строку: «Я – Адрий Криспос Гетаний, доверенный советник Его Величества императора Тита XII, прошу не винить никого в моей смерти. Это есть мой умысел и решение. Сие послание же и прощание, и завещание. Ианта, дорогая супруга, прости меня, если твое доброе сердце сможет простить. Я не исполнил обещаний, данных тебе в день нашей свадьбы. Видит Спаситель, я пытался, но оказался недостаточно хорош! Знай, я любил (и люблю) тебя всем сердцем, всей душой. То, что было моим – теперь твое. Земли, корабли, поместье – они твои целиком и полностью. Дорос, верный друг мой, я горд тем, что разделил столько горестей и радостей с тобой. Боюсь, мы расстались не на лучшей ноте, а потому, молю, прости мою резкость! Присмотри за Иантой и за Талией. Талия… Она не примет моего решения, обвинит в богохульстве и будет права. Своим поступком я и впрямь иду против Спасителя, отвергаю его святейший дар – жизнь. И пренебрегаю службой своему повелителю. Дорос... О, Дорос, я понимаю, сколь многого прошу у тебя сейчас, но передай от моего имени Его Величеству, что своей смертью я не жажду уклониться от службы, я лишь не нахожу в себе сил продолжать – груз вины слишком тяжел! Сожгите мое тело, как завещал Спаситель, но не хороните прах в крипте. Развейте его по ветру над Кировым мостом, прошу. На этом все. Я покидаю вас.

А. К. Гетаний.»

Поставив точку, Адрий повел пергаментом над свечой, подсушил чернила, затем сложил лист и, щедро капнув воска, скрепил его личной печатью. Свои покои мужчина покинул в тот же час.

***

Рассветный холм. Адрий шагал по дороге, разрезавшей пополам скопления домов и домишек. Поутру светло-розовые, сейчас они казались холодно-голубыми, почти лунными. Маяк далеко впереди тоже будто выточен из лунного камня. Киров мост недалеко. С волнительным трепетом, почти предвкушением, Адрий ждал, когда тот вынырнет из-за темной завесы садов. «Вот и все. Где начался мой род, там же и закончится», - мрачно думал мужчина. Впервые после смерти сына Адрий так глубоко и ясно ощутил свою исключительность. И одиночество. Он – последний Гетаний. Единственный на всем свете! Осознание этого давило на плечи не меньше, чем вина за то, что все сложилось именно так. Ветер стал сильнее, прохладнее. Он заиграл в складках плаща, обнажая перевязь со сломанной рукой. Зашевелил тяжелые темные кудри. Вытеснил благоухания ночных цветов, подменив их влажной солоноватостью моря. Киров мост показал бок. Он будто светился изнутри. Ровное белое сияние исходило от его каменных «костей», опор и башен. Адрий остановился на площадке неподалеку. Взойти на сам мост он не посмел. Холодное липкое чувство схватило его за брюхо и удержало на месте. «Не сейчас», - понял Гетаний. Несмотря на яростное сопротивление ветра, поправил плащ, скрыл за ним богатые одежды и раненую руку. Шагнул к витиеватой ограде у края площадки – совсем такой же, как и на противоположном холме – том самом, с которого Адрий впервые показал сыну порт. Страх сковывал, но Адрий... Адрий не мог признаться себе. Его разум просил об отсрочке, говорил, что нужно пройтись – попрощаться и с этим городом, и с этой жизнью. Облокотившись здоровой рукой об ограду, Адрий замер. Взгляд остановился на набережной внизу. Завтра поутру там найдут его тело. Остывшее и, возможно, уже расклеванное чайками – эти пернатые твари своего не упустят! Адрий мрачно хмыкнул, прищурился. На миг он ощутил в себе горячий прилив решимости, почти посмотрел на мост, но... Перед мысленным взором встал ошеломленный образ Дороса. Старый друг... Он будет первым, кто узнает о смерти Адрия Криспоса Гетания. Вероятно, он же и расскажет о случившемся Талии с Иантой. Проклятье! Дерьмовая же выйдет благодарность за годы преданной дружбы! Адрий понурил голову. Стыд. Стыд прихватил его за горло. Почти вцепился клыками. «Не думай!» - приказал себе мужчина и спешно зашагал прочь – к спуску в порт. Осталась последняя прогулка.