***
Мэри Маргарет стояла рядом с Дэвидом и обеспокоенно кусала губу, смотря, как Голубая фея, которой она позвонила по пути домой, колдует над Реджиной. С тех пор, как они убрались с завода, та больше не приходила в сознание. Но не только это ее тревожило. После того, как они услышали, как где-то в глубине заброшенных цехов раздался выстрел, ее сердце не отпускали тиски тревоги за дочь. Ни от Эммы, ни от Голда, который, едва услышав звук, стремительно исчез, так до сих пор и не было вестей. Нил хотел было последовать за отцом, но Грег, когда убегал, довольно сильно ударил Дэвида, и тот повредил плечо, из-за чего не смог бы нести бессознательную Реджину, поэтому Бей скрепя сердце остался и помог донести ведьму сначала до машины, а потом и до квартиры Прекрасных, где после того, как уложил Реджину на кровать, подошел к лестнице, ведущей на чердак, сел, да так и застыл, находясь все еще в шоке от того, что женщина, на которой он едва не женился, лишь использовала его, чтобы попасть в Сторибрук. — Все, — выдохнула мать-настоятельница, опуская руку, в которой была палочка, нарушив повисшую в квартире тишину и повернувшись к Мэри Маргарет, добавила: — Теперь, когда манжета, которая, судя по всему, и блокировала ее магию, снята, она будет в порядке… Пусть она отдохнет, и со временем ее магия вернется. Тут входная дверь открылась, и все, кроме Нила, который все еще пребывал в неком трансе, повернулись. Медленно в квартиру вошли Эмма и Румпельштильцхен. Они оба были растрепанные и бледные, особенно Эмма, которая изо всех сил вцепилась в рукав Темного. — Эмма! — тихо ахнула Мэри Маргарет и быстрым шагом подошла к дочери, которая, с неохотой отпустив Голда, упала в объятия матери. Голубая фея при виде колдуна прищурилась и засобиралась. Попрощавшись, она уже в дверях одарила Тёмного особенно холодным взглядом. Голд не остался в долгу и посмотрел на нее в ответ с величайшим презрением. Та гордо вздернула подбородок и вышла за дверь. «Терпеть не могу этих чертовых фей-монахинь!» — с ненавистью подумал Голд, проводив взглядом эту высокомерную выскочку, после чего посмотрел на Эмму, которую все еще сжимала в своих объятиях Белоснежка. Она ласково гладила дочь по волосам и что-то шептала той на ухо. Он слегка улыбнулся при виде этого проявления материнской любви и перевел взгляд на своего собственного отпрыска, который сидел, сжавшись в комочек на лестнице, вперив свой взгляд в колени, и, кажется, даже не заметил их с Эммой прихода. У Румпельштильцхена от этого зрелища сжалось сердце. Бей выглядел таким несчастным и потерянным… В этот момент он как никогда напоминал того маленького мальчика, который жался к его боку в поисках защиты во время прихода войск в их деревню. Он тихо подошел к сыну и, прислонив к перилам трость, присел рядом с ним на ступеньку, игнорируя острую боль в колене. Он нерешительно обхватил Бея за затылок, прижал к себе и, уткнувшись ему носом в макушку, молился, чтобы сын его не оттолкнул. Тот не оттолкнул. На пару мгновения Нил напрягся, ощутив чужое прикосновение, но поняв, что это его отец, он неожиданно даже для самого себя прижался, несмотря на прошедшие годы, к родному плечу и, закрыв лицо руками, тихо заплакал. С тех пор, как он упал в тот портал, Нил запрещал себе плакать, не желая больше быть слабым, но сейчас, после всех этих лет, плотину прорвало, и он был просто не способен остановиться. Он оплакивал того мальчика, каким он был когда-то, он плакал, чувствуя острое сожаление и утрату из-за того, что у него могло быть с Эммой и что он безвозвратно упустил, доверившись глупой марионетке. Он оплакивал те первые шаги, первые слова, первые ссадины, все то, что упустил в жизни своего сына, он даже лил слезы по своему отцу, наконец, поняв после встречи с Генри, что тот должно быть чувствовал все эти годы, столетия, и впервые ощутив, что он может простить своего отца за то, что произошло. Удивительно, но он совсем не желал рыдать из-за того, как с ним поступила Тамара. Единственное, что он сейчас чувствовал по отношению к этой женщине — горечь и странное разочарование за то, что она позволила ему думать, что он может обрести вторую половину. «Дурак! У тебя уже был шанс, но ты его из-за своей трусости растратил, причинив боль дорогой тебе женщине и предав ее самым отвратительным образом. Лучше радуйся, что она подарила тебе сына, с которым у тебя еще есть время хоть что-то наверстать…» — ехидничал его внутренний голос, с которым Нил был полностью согласен. Он знал, что Эмму ему уже не вернуть, она никогда не бросит его отца. К тому же она ведь была права, откуда ей было знать, что Румпельштильцхен — это его отец? Так что, некого ему было винить, кроме себя, и пора это признать. Теперь нужно было собрать те руины, которые остались от его жизни, и попытаться, хотя бы наладить дружеские отношения с матерью своего сына и… будущей матерью его сестры, как бы ни было это странно, да и с отцом пришло время, наконец, помириться… Тем временем его папа совсем как в детстве гладил его по макушке и тихо шептал: — Не плачь, мой хороший… Тшшш… — Я-я… — убрав руки от лица и вытирая с щек слезы, еле слышно заикаясь пролепетал Нил. — Я… п-прощаю тебя. Ладонь, глядящая его по голове, на мгновение замерла. Нил слегка отодвинулся и посмотрел в широко распахнутые, такие же, как и у него, карие глаза. Он сглотнул от тех эмоций, что сейчас бушевали в них. Особенно сильно среди этих чувств преобладало неверие напополам с робкой надеждой. — Бей… — пораженно выдохнул Румпельштильцхен, но их с сыном момент долгожданного перемирия был прерван болезненным стоном очнувшейся Злой Королевы.***
Пару минут Эмма просто наслаждалась после все того, что она сегодня пережила, безопасными и теплыми материнскими объятиями. — Ты в порядке, милая? — обеспокоенно спросила Мэри Маргарет, немного отодвинувшись, чтобы посмотреть в лицо дочери. — Я так за тебя испугалась. Расскажешь, что там произошло? Эмма слегка поморщилась, но все же вкратце рассказала матери, что произошло. Когда она дошла до момента с порталом, Мэри Маргарет тихо ахнула и рефлекторно сжала руки покрепче вокруг дочери. — Ненавижу порталы, — устало закончила свой отчет Эмма, покачав головой. — И Крюка тоже. Чтоб он провалился… Мэри Маргарет понимающе посмотрела на нее и утешительно потерла плечи Эммы. — Милая, а ты сама-то как, не сильно ушиблась? Ты сказала, что упала… — Нет, нет, все в порядке, — сказала Эмма. — Бедро только невыносимо ноет, да ребра похоже без синяков не остались, а так все нормально, — и, усмехнувшись, выразительно потерла живот, после чего добавила: — Бодрящие пинки в район пупка дают понять, что моя «соседка» тоже. Мэри Маргарет с облегчением улыбнулась и еще раз на мгновение обняла дочь, словно пытаясь удостовериться, что она здесь. Эмма ей не препятствовала, прекрасно видя по глазам матери, как та напереживалась. Тут краем глаза она заметила Нила, который, сжавшись в комок, сидел на лестнице и, прижимаясь к отцу, беззвучно плакал, закрыв лицо руками. У нее внутри все аж свело от жалости и печали. Эмма никогда не видела Нила в таком состоянии. Ведь, несмотря на их прошлое, он все еще оставался отцом ее сына, да и вообще не чужим в конце концов человеком, и от вида его в столь разбитом состоянии, ей отчаянно захотелось оторвать голову Тамаре, правду о которой тот явно узнал. Ну что за стерва! Не зря она мне сразу не понравилась… Лицо Румпельштильцхена тоже было печально. Он ласково гладил сына по голове и что-то шептал тому на ухо. Эмма в очередной раз поразилась, как другие люди могли считать Голда бессердечным чудовищем. Нет, он конечно не подарок, но разве бесчувственный человек будет с такой любовью и преданностью смотреть на своего сына? Или изо всех сил, терпя боль, держать ее, не давая упасть в портал? Нет, не стал бы. И от осознания того, что этот мужчина позволил увидеть ей эту его сторону, любящую и нежную по отношению к ней, Нилу, и даже Генри, наполняло ее сердце любовью и теплом, которое согревало ее от макушки до пят, и вызывало острое желание обнять его и поцеловать. Она уже было хотела сделать шаг в сторону мужчин, но тут ее остановил стон, донесшийся с кровати. Реджина очнулась.