Неожиданное утешение

Следующие две недели прошли без происшествий, Эмма занималась своими обязанностями в качестве помощника шерифа (и временно исполняла его обязанности, пока не назначат другого), а все остальные в городе занимались своими обычными делами. Единственное, что было не так, это то, что Генри за это время так ни разу и не навестил Эмму, чтобы прощебетать ей на ухо какую-нибудь очередную теорию насчет операции «Кобра». Эмма была уверена, что он придет к ней после смерти Грэма и придумает какую-нибудь дикую теорию, имеющую отношение к сказкам, чтобы объяснить смерть Грэма. Очевидно, это был бы не самый здоровый способ для ребенка, чтобы справиться со смертью знакомого ему человека, и она не должна была надеяться, что он придет к ней, говоря это, но все же она ждала этого. Она действительно надеялась, что он придет поговорить с ней о чем-нибудь, о чем угодно. Ведь за это время она довольно сильно привязалась к ребенку. Хотя она и не верила всему тому, что он говорил про операцию «Кобра», но все же делала вид, что верит. Это никому не мешало, так что она не видела причин, по которым не могла бы ему подыграть. Это заставляло ее чувствовать себя особенной, потому что она была единственной, ну, кроме Арчи, во всяком случае, с кем он мог поделиться своими теориями. Это словно создавало между ними особую связь. Она действительно начинала скучать по нему. Как раз когда она собиралась пойти в его замок на пляже, чтобы посмотреть, не там ли он, так как это был не школьный день, дежурный телефон зазвонил. — Помощник шерифа Свон слушает вас, — ответила она. — Мисс Свон, это мистер Голд. Не найдется ли у вас свободная минутка, я буду вам очень признателен, если вы зайдете в мой магазин. Мне нужно обсудить с вами кое-какие дела. Я бы и сам зашел к вам, чтобы поговорить об этом, но я очень занят сегодня и… — Да, конечно. Я зайду позже, — коротко ответила она. Она действительно не хотела видеть его, но в тоже время ее чутье подсказывало ей, что он не успокоится, пока она не сделает того, что ему нужно, поэтому она решила, что легче просто согласиться с ним. Эмма избегала его с похорон Грэма, потому что ей не нравилось то, что она начинала чувствовать, когда думала о нем. Вероятно, какими бы ни были эти чувства, она боялась, что они станут еще сильнее, если она действительно будет рядом с ним. Поработав еще пару часов с бумагами, Эмма поняла, что дальше откладывать ее поход к Голду она не может, поэтому, закрыв участок, отправилась неторопливым шагом в сторону ломбарда, решив немного прогуляться и проветрить голову перед предстоящей встречей. Спустя десять минут Эмма стояла перед магазином Голда, примерно с минуту она смотрела на дверь, прежде чем наконец решилась и, сделав глубокий вдох, вошла в ломбард. Звякнул колокольчик, возвещая владельца о ее приходе, но Голда нигде не было видно. — Голд? Сидящий в задней комнате ростовщик, услышав, как Эмма позвала его, слегка улыбнулся. — Ты здесь? — снова позвала она его. — Ну естественно, это же мой магазин, — пробормотал Голд себе под нос, продолжая работать за своим письменным столом. Он даже не потрудился окликнуть ее; она была умной женщиной, которая, он уверен, в конце концов догадается войти сюда. И действительно, не прошло и минуты, как Эмма отодвинула занавеску, войдя в его заднюю мастерскую. Она даже не взглянула на него, когда вошла, блуждая глазами по немногочисленным полкам вдоль стен у двери. Повернувшись, чтобы подойти к его столу, она остановилась на полпути. — Что это за гадость? — поморщившись, сказала Эмма и прикрыла нос рукой. Голд, забавляясь, посмотрел на нее; ужасный запах, казалось, совсем не беспокоил его. — О, это ланолин. Используется для гидроизоляции, — небрежно ответил он. — Здесь пахнет домашним скотом, — заметила Эмма. — Ну, это причина, по которой овечья шерсть отталкивает воду, — объяснил он. — Все равно ужасно воняет, — сказала она, ее лицо исказилось от отвращения, и, уперев руки в бока, она продолжила: — Ну, кажется, вы хотели поговорить, поэтому предлагаю выйти, потому что… — снова слегка поморщив нос, сказала она и указала большим пальцем на переднюю комнату, отчаянно желая уйти от этого ужасного запаха. — Конечно, — сказал Голд, вставая и направляясь к ней. — Я просто хотел бы выразить свои соболезнования, так как на кладбище нам не удалось поговорить. А с тех пор я больше не видел тебя… — замолчал он. Это была не единственная причина, по которой он позвал ее сюда, но он действительно хотел выразить ей соболезнование. — Шериф действительно был хорошим человеком, — добавил он. Эмма удивленно подняла брови, заметив искренность в его глазах. Что-то в его взгляде глубоко ранило ее. И она поймала себя на том, что хочет узнать этого человека поближе. Но в тоже время какая-то часть ее продолжала твердить ей, чтобы она держалась подальше, что ничего хорошего из общения с мистером Голдом не выйдет. — Ты все еще носишь значок помощника шерифа, — заметил он, отрывая ее от своих мыслей и глядя вниз, туда, где значок был пристегнут к ее бедру, и с намеком добавил: — Прошло уже две недели, а нового шерифа все еще нет, но я уверен, что этот пост останется за вами. — Еще ничего не решено, — пробормотала Эмма и, прочистив горло, сменила тему. — Итак… Голд слегка улыбнулся, заметив эту резкую перемену. Очевидно, она не собиралась говорить ему, что еще не готова стать шерифом, и теперь ей нужно было снова отгородиться стеной от большого, плохого ростовщика. Да, было бы нелегко узнать больше об этой женщине. Он знал, что его будущие планы, скорее всего, сделают это невозможным, но то, что он планировал, должно было быть сделано. Так или иначе. Голд прошел мимо нее и отодвинул занавеску. Порыв свежего воздуха был для Эммы как глоток воды в пустыне. Вернувшись в переднюю часть магазина, она увидела, как Голд извлек из-под прилавка картонную коробку, наполненную какими-то вещами. Увидев, как она смотрит на коробку, он сказал: — Это вещи покойного шерифа Грэма. Он снимал у меня квартиру. Я подумал, что, возможно, ты захочешь взять что-нибудь… на память. Но Эмма отказалась. Она решительно возводила свои стены как можно выше, не позволяя своему лицу передать какие-либо эмоции, которые она, возможно, испытывала в этот момент. — Как вам будет угодно, — не стал настаивать ростовщик. Первоначально он пригласил ее в свой магазин только для того, чтобы предложить ей вещи Грэма, но после этого разговора в задней комнате у него внезапно появился скрытый мотив, чтобы попытаться оценить, была ли она все еще эмоционально привязана к Грэму. Он не мог объяснить этого, но при виде Эммы после того, как она явно избегала его в последние пару недель, он почему-то почувствовал себя как-то легче. Он невольно улыбнулся при одном звуке своего имени на ее губах. В конце концов, она была чудесной женщиной, и его тянуло к ней не только физически. Он знал, что не должен был спать с ней той ночью, но он действительно был бы дураком, если бы не сделал этого. Будь она проклята! Поначалу он думал, что это нормально, и даже шутил об их ночи страсти и украл ее трусики, чтобы просто разозлить ее. Но сейчас, к его ужасу, он начал понимать, что, возможно, начинает испытывать к ней какие-то чувства. Может быть, это все потому, что она была единственной в городе, кто не боялся его и осмеливался открыто бросить ему вызов? Возможно. Тут его рука прикоснулась к одной из раций, лежащих в коробке, вырывая его из размышлений. В следующую секунду Голд уже протягивал их ей. — Пожалуйста. По крайней мере, возьми это… для Генри. Эмма нерешительно взяла рации в руки. Во всяком случае, Генри мог бы использовать их для операции «Кобра». Она задумчиво посмотрела на Голда и заметила, что его обычно темно-карие глаза стали печальными и немного отстраненными. — Каждый момент времени с твоим мальчиком очень дорог. Дети — они так быстро растут. Прежде чем ты поймешь это… ты потеряешь их, — торжественно сказал он ей. «Что ты делаешь? — ругал он себя. — Она же уже взяла рации. Тебе не нужно было больше ничего говорить». Но он ничего не мог с собой поделать. Что-то в присутствии Эммы заставляло его собственные стены рушиться. Он не мог не открыться ей. Он видел, как сильно она заботится о Генри, и хотел помочь ей сблизиться с мальчиком. Голд грустно улыбнулся Эмме. Это выглядело почти как маска для нее, как будто он пытался скрыть боль и слезы за этой улыбкой. — У тебя есть дети? — сказала Эмма и увидела, что его глаза стали почти черными, пальцы вцепились в край стойки, а тело застыло, как у статуи. Казалось, что он даже не дышит. Наконец Голд медленно склонил голову, словно невидимый вес лег ему на плечи. — Да, сын, — едва слышно сказал он. Сердце Эммы сжалось, и она почувствовала, как ее стены снова задрожали при виде его боли, но усилием воли она взяла себя в руки. — Что с ним случилось? Голд долго молчал, она уже думала, что он не ответит, и хотела было оставить его и уйти, но тут он подал голос: — Я потерял его. Молчание, повисшее между ними, было невыносимым, и ни один из них не осмеливался взглянуть на другого. Эмма уже вообще пожалела, что открыла рот и не ушла, как намеревалась. — Мне жаль, — тихо сказала она, прижимая к себе рации. — Мне тоже, — все еще не глядя на нее, сказал Голд. — Я… я думаю, мне пора, до свидания, — все так же тихо сказала Эмма, не дожидаясь, пока он скажет что-нибудь еще, резко развернулась и пошла к выходу из ломбарда. Голд молча проводил ее взглядом и, едва дверь захлопнулась, скрылся за занавеской.