Sun Sarkya Anna Ma En

**** Сбрасываю тапки, в которых все равно продолжают мерзнуть босые ноги, и тяну со спинки дивана большой серый плед. За окном ворчит, грозится кому-то, вспыхивает и тут же гаснет, всхлипывает, завывает непогода. С самого утра в доме, жизни, небе и мыслях бардак. Я перевязываю растрепавшиеся волосы резинкой и тянусь за пультом от допотопного видеомагнитофона, на котором я еще в детстве смотрела Дисней. Так уж сложилось, что перемены скорее скрывались от меня по кустам, таились по болотам и дрыхли за огромными валунами, нежели водили хороводы вокруг цепляющегося за постоянство бытия. Нет, консерватором я не была никогда, просто как-то так получалось, что очередная смена событий чаще всего сопровождалась разочарованием и чем-то слезливым и любимым по телевизору. Сегодня с самого рассвета я бегала по студиям, уворачивалась от микрофонов и злобных взглядов Томи, пытавшегося вразумить и вернуть на место мой сбежавший рационализм, а после меня все-таки поймали, завели в студию и заставили петь часовой концерт. Знаю, всё прекрасно знаю сама: если я сейчас разобижусь и заартачусь, то альбома мне не видать как своих ушей. Не больно-то и хотелось….. Вновь в памяти звучит музыка и горло сжимает боль. Я помню эту песню и помню, как всегда старалась не заплакать….. Так уж устроены артисты – наши страдания для кого-то лишь дань искусству. Sweet darling I would like to [1] Take you into my arms again And blow away the evil So that everything could be well again Sweet darling if you had just waited You would have seen how light overcomes The darkness in the end Томи привычно трогает меня за плечо, взглядом спрашивая все ли нормально? А что я могу ему ответить? У меня всё давно уже не нормально, и я сама, впрочем, тоже. Я уже не знаю, на что или на кого злюсь, запуталась в вечных «почему?» и «куда бежать?». Главное – подальше бы из студии. Мелодия нарастает, отвлекаясь от темы и воспоминаний, я продолжаю петь. За просто звуками всегда скрывается «непросто». И на последнем куплете меня вдруг прошибает холодный пот: песня, посвященная Тойво, обретает сейчас совсем другого адресата. You covered skillfully The tracks of tears And because I didn’t look beneath the surface I never saw them Истина, стукнув мне по носу, раздраженно удалилась, сетуя на то, что я так ничего и не поняла. А что прикажете делать? Не бежать же в Китее с извинениями! Обидно…. Обидно, что все мы одинаковы и дуемся одинаково долго. Дождь стучал по крыше, с прогнившего подоконника в жестяной тазик мерно капала вода. Я схожу с ума, не зря же в Средние века казнь такая была…. И дом этот пора продавать, и уезжать отсюда давно пора, и встать, наконец, в хоровод к переменам, и сотня «и», к которым я пока морально не готова. Еще и телефон в лужу уронила! Одни нервы и убытки! Я сердито натянула одеяло до самого подбородка и не знаю, в какой уже раз, включила «Куда приводят мечты». На полу остывала литровая чашка с кофе, мне упорно хотелось спать. Мерзко барабанящие о тазик капли на удивление еще и убаюкивающим воздействием обладали. **** Я нарезал круги по пустому и холодному дому, на кухне остывал чайник, в кружке дымился чай. Зеленый. Успокаивающий, так твердят с экранов всех телевизоров, зря, наверное, я свой выкинул. В кресле лежала неразобранная сумка, я бежал от родителей дальше, чем видел. От маминой заботы порой хотелось повеситься на кривой сосне, росшей прямо перед домом. Я критически оглядел бедное столетнее дерево, покидал майки по пакетам и смылся, пока они меня не залюбили до смерти. И не заморализировали: «мы ж добра тебе хотим». А я хочу? Телефон в шестидесятый раз за час сообщил мне: «Абонент отключен или временно недоступен», можно подумать это не одно и то же? Следуя логике операторов еще и не такое узнаешь. Куда ж ты запропастилась, а? Прогноз погоды был неутешителен: на нас надвигался очередной холодный циклон. Вдали погромыхивало, улицы развезло, мои кроссовки обсыхали под батареей, ехать куда-то в такую «прелесть» было неприятно. Трястись в автобусе не хотелось, брать машину я бы не рискнул. Телефонный робот-оператор настаивал: «Попробуйте позвонить позже», можно подумать я без тебя не знаю? Споткнувшись о блокнот, опрометчиво брошенный на пол у дивана, я присел и раскрыл его на странице с загнутым по диагонали листом. Навязчивая идея давно уже не давала мне покоя, может, настало время ее реализовать? Мы не могли, не умели, не хотели, не пытались (нужное подчеркнуть) нормально поговорить с Йоханной. По-человечески, по душам по вечерам у камина, сумерничая и делясь сокровенным. Сокровенного было столько, что его бы даже мой запланированный в будущем дом на два этажа в себя бы не вместил. А так хотелось….. как в детстве. Когда не ищешь объяснений из социального кодекса, а просто поступаешь по сердцу и совести. Когда разбитый нос – это боевое ранение, которое с гордостью показываешь более трусливым друзьям и прячешься от мамы, гоняющейся за тобой по всему двору с зеленкой. Когда сломанный пистолет – это уже почти конец света, когда веришь в чудеса и видишь сказки в причудливом созвездии тающих снежинок, когда все как в первый раз, когда еще живешь, а не всего лишь выживаешь. Я грыз карандаш, поздно спохватившись, что уже весь рот себе обрисовал графитным стержнем, и всё думал. Давненько я ничего не писал. Так, какие-то наброски, конечно, имелись, но ни на что стоящее они претендовать не могли. Когда-то мной двигал океан боли, в котором я тонул, поднимался на поверхность, хватал ртом воздух, ядом обжигающий легкие, и вновь опускался на дно, чтобы скоро подняться и отравлять себе жизнь и дальше. Меня это не устраивало, но перемены я, как мог, отодвигал. Не люблю я, когда желание избавиться от боли приносит в итоге еще большую боль. Но сложилось, так как должно было, и поздно уже сетовать, рвать на себе волосы и думать: «А что было бы, если». Было бы «если» - не было бы Йо. Прости, Ханни. Очередной разрыв недолговечных отношений принес новую волну депрессии, а с ней – еще парочку песен, вошедших в синглы и разбредшихся по чужим альбомам теперь уже чужих для меня людей. А потом наступила пустота и страшное откровение: а умею ли я писать, не черпая вдохновение из кошмарного настроения и не втискивая бедную музу в кандалы? Не знаю….. Сгущаются сумерки. Черные крылья мрака простираются над землей, смоляными каплями падают на ярко рыжие осенние листья, слезами спадают на промерзлую землю. Клочья тумана хлопьями слетают вниз, смешиваются с мраком, исчезают в нарождающейся ночи, надвигающемся кошмаре. Мажорный аккорд обрывается, звенит отголоском птичьего крика, отзвуком из детства, похожего на сон - единственного времени, когда счастье еще было возможным. Касаюсь лбом холодного стекла, которое отказывается запотевать. В доме слишком сыро, в жизни слишком холодно. А темнота все наступает. Вновь тучи обложили небо, рогатый месяц любопытно взглянул на разбросанные в тумане листья и малодушно скрылся за дырявую тучу – побоялся догонять справедливый, но хрупкий октябрь. Ночь рассмеялась каркающим вороньим смехом, расшвыривая ветки, когда-то белые нежные перья и тающий туман. Фонарь натужно всхлипывает на ветру, проржавевшие крепления едва выдерживают очередной резкий порыв, но столб продолжает стоять. И свет – гореть. Он всегда горит, светлячком врываясь в кромешную тьму кухни и существования. Я наблюдаю за сумасшествие погоды, открытая форточка со стоном отлетает к стене, стекло жалобно звенит, но выдерживает. Сизый дым, сединой оседающий на осенних листьях, улетает ввысь, чтобы слиться с туманом и отправиться на продолжение октябрьского шабаша. Всё странно и страшно, и серо, и не с нами. С нами…. Со мной. Ветер по-хозяйски гуляет по комнатам, заглядывает во все щели, распахивает шкаф, расшвыривает фотографии. На пол падает позабытый светильник, сжигая мое не слишком радостное прошлое. Я флегматично наблюдаю, как в огне тают слезы и так и не появившиеся улыбки. А вслед за ветром в дом залетают листья. Холодные, мокрые и одинокие. Их дерево предало их, а новый мир так и не смог принять. Пианино застонало, приглашая прикоснуться, призывно отозвалось на зов дождя, вступившего в свои властные права. Пианино было таким же черным, как мой внутренний мир сейчас, таким же неопределенно молчаливым, как жизнь, и таким же бездомным. Дом был, ощущения не было. Пора искать новые небеса для опустевшей земли, пора срывать черную вуаль с отчаявшейся вдовы, пора отвечать за свои поступки, пора учиться говорить. У каждого моря есть свой берег и есть маяк, указывающий путь во тьме, так что мешает помочь ему отыскать утерянный свет? Моя печаль укажет нам путь и растворится затем где-нибудь в глубинах океана. «Абонент временно недоступен». Да что ж такое, а? Ладно, пойдем другим путем, более нам доступным. Дорогой, никогда не отказывающейся стать моей попутчицей. Я выщелкнул окурок в открытую форточку и отложил карандаш в сторону. Буквы цеплялись друг за друга, слова маленькими ручейками вливались в канву стихотворения, образующую картину ожившей жизни. А музыка у меня давно уже была готова. A newborn muse [2] on the imaginary ship on the waves the netherworld What is this silence that disappears to blue Peace of the homeless only for the moment of a shooting star beautiful, tranquil Ветер, махнув хвостом, исчезает в резко захлопнувшейся двери. Я щелкаю щеколдой, выпуская в окно уходящую ночь, и выдыхаю облачко пара на стекло, глупо, но повинуясь минутному порыву, вывожу: “Kaipaan sinua…”[3] , и к моей ладони слетает рыжий осенний лист. ------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------ [3] - Скучаю по тебе. *фин. [1] - Kulta Pieni - английский перевод песни Йоханны [2] - Satojen merien näkijä - английский перевод песни Туомаса для Йоханны