Измененная реальность

...героиня форсирует разнообразные преграды, лечится, извиняется, дерется, мирится, ссорится и снова мирится – и все время поминает чулки

Я поднялась с колен. Плакать было неконструктивно. Поэтому я решительно задвинула зеркальную дверцу в пазы и шагнула в темный, освещенный одними редкими масляными светильниками коридор. Уже понятно было, что ни канделябры, ни прочая романтическая чепуха мне не светят… Только крысы по углам. Как хорошо, что на мне домашние туфли! Не придется шагать по этому в одних чулках. Господи, о чем я думаю? А вдруг он сделал самое страшное? Нет, господи, нет! Черт, Эрик, не натвори глупостей, пожалуйста, ты не один, пожалуйста… Я почти бежала, краем глаза подмечая подробности. Ага, вороной конь, не забыть бы вернуть его в конюшню. Жалко. Путь уходил все дальше под землю, здесь так душно и сыро, я почти мгновенно вспотела, как в бане. Затормозила у самой кромки воды. А лодки-то нет. Хрен с ней, с лодкой, и так дойдем, подумаешь! Я – девушка простая, а потому мигом скинула пеньюар и туфли, дабы не замочить в местных водоемах. Чулки, пожалуй, оставлю – так больше шансов, что к ногам не прицепятся всяческие пиявки. Подол своего одеяния я подвернула и обвязала вокруг талии. Вода с непривычки обжигает, несмотря на то, что это Париж, а не Мурманск какой-нибудь, и она такая мутная, неприятная… Но надо идти. Решительно подняла над головой сверток с туфлями - и вперед, по мрачному тоннелю! Иду и иду, от бедер во все стороны разбегаются бурунчики, кругом что-то постоянно капает и льется. Жуткое местечко, если честно. Вот и знакомые атланты, и гигантская голова. Решетка поднята, как будто… как будто ее забыли закрыть. Меня бросает в дрожь, я затыкаю голос благоразумия… или это Кристина? Затыкаю и ее тоже. Сегодня в подземелье буду только я, я одна. Фигура Призрака – первое, что бросилось мне в глаза. Он сидел на корточках посреди ужасного бедлама, в который превратилось его стараниями таинственное жилище под Оперой. Парик на месте, а маска… Маска оказалась первым, что бросилось мне под ноги: мокрая, жалкая, потемневшая и набухшая от влаги, она валялась на пристани подле лодки, словно ее отшвырнули, как бесполезный отныне предмет. Я подняла ее и осторожно лизнула. Соленая. Сколько же слез впитал в себя этот маленький кусочек кожи? Аккуратно сложив узелок с вещами на ближайший камень и отвязав подол, я пошла навстречу своей судьбе. - Ангел! Фигура дрогнула, точно собираясь рассыпаться. - Призрак! Он привстал с корточек и слепо зашарил вокруг руками. - Я пришла, как и обещала, - я встала у него за спиной, вплотную к нему, и протянула через плечо маску, - прости меня, Ангел… Он вздрогнул от прикосновения моей руки к своей груди – я не видела, куда именно протягиваю маску, но быстро справился с собой, приложил маску к лицу и повернулся, одновременно поднимаясь. Наконец-то мы встретились. Призрак что-то кричал, говорил какие-то жестокие, горькие и холодные слова, а я смотрела на него и видела только покрасневшие от слез глаза, слипшиеся стрелочками ресницы, отекшее левое веко и мокрую, как от дождя, щеку. Наконец он умолк и выжидательно на меня уставился. А что я могла сказать? - Прости меня, мой Ангел, но я очень устала и промокла. И мне холодно, - я слабо улыбнулась, почти не рассчитывая на ответ. Тут только Призрак обратил внимание на то, в каком виде я к нему явилась. - Немедленно в постель! Простудишься босиком на полу, потеряешь голос! – он бесцеремонно ухватил меня за руку и поволок в сторону спальни – единственной не подвергшейся разрушениям комнате – где стояла кровать в виде лебедя. Мой энергичный Ангел швырнул меня на алое покрывало и куда-то исчез. Я забралась на постель с ногами и принялась стягивать мокрые грязные чулки, подрастерявшие в воде всю белизну. Несколько минут спустя он вновь появился – на этот раз с чашкой чего-то приятно пахнущего, похожего на глинтвейн. - Подогретое вино со специями, - пояснил Призрак, как будто я и сама бы не догадалась. Он поставил чашку на прикроватную тумбочку и явно собирался удалиться. - Стой, - я ухватила его за рукав, - нам нужно поговорить. Я вынудила его сесть возле меня и сама выпрямилась рядом. Чтобы чем-то занять руки, взяла чашку и уставилась в бордовую дымящуюся глубину напитка. Я не знала, что сказать, как извиниться за эту нелепую жестокость, с которой моя альтер-эго отвергла своего учителя, променяв встречу с ним на ужин в дорогом ресторане с «другом детства». Конечно, цветы, шампанское, симпатичный дворянин, все смотрят на тебя – кто с завистью, кто с любопытством… Ох..ть как романтично. Я не знала, чем загладить ее вину за эту чудовищную боль, которая рвалась из него наружу, но ее источник не иссякал. Потому что источником была я. И я тоже была виновата во всем. - Прости меня, прости. Я не дождалась… - моя голова опустилась еще ниже. Нет, я не стану плакать, потому что так нечестно, - я не думала, что ужин затянется. Виконт ведь покровитель Оперы, его благосклонность мне на руку, если я и дальше хочу быть примой… Это было грубо, но в этом заключалась правда. - Ты с ним целовалась, - бесцветно ответил Призрак. - А что такого? – вскинулась я, - я девушка свободная, с кем хочу – с тем и целуюсь… - …А нравы оперных актрис известны всем, - горько закончил он. Я залпом осушила чашку и грохнула ее о тумбочку. Тонкий фарфор не выдержал и медленно, как в рапиде, развалился на две половинки. - Да как ты смеешь! Кто ты такой, чтобы читать мне мораль?! – я закусила удила. Меня трясло мелкой дрожью. Обиды обидами, но такое я даже от Призрака не стерплю. - Последняя, - криво усмехнулся тот и пояснил, встретив мой недоумевающий взгляд, - последняя чашка оставалась от сервиза на 12 персон. А я – твой Ангел Музыки, но об этом ты и сама догадалась. Ложись спать, а завтра я отведу тебя обратно. С этими словами он начал подниматься. Но не тут-то было. Душа моя горела жаждой мщения. Нащупав рядом жесткий валик декоративной подушки, я ухватила ее покрепче и со всей силы жахнула Призрака по спине. От неожиданности он потерял равновесие и полетел на пол. Но это меня не успокоило. Мораль о том, что лежачих не бьют – точно не про меня писана: добью, отпинаю и еще плюну на остывающий труп. Как только он начал подниматься, я припечатала его подушкой сверху. - Вот тебе, вот! – орала я, размазывая рукавом по лицу слезы и сопли, - чтобы больше не возводил напраслину на честных девушек! Я к нему, как дура, поперлась по подвалам, по холодной воде, с пиявками! А он! Он! Он… Ты где? Тихо. Я осторожно осмотрелась. Вокруг кровати было пусто. Тогда я, продолжая сжимать свой верный снаряд, осторожно легла на живот и свесила голову вниз. Под кроватью тоже никого. И тут меня крепко ухватили за лодыжки и дернули на себя. От неожиданности я закричала, забилась, и, кажется, лягнула Призрака куда не следует. Во всяком случае, он издал пронзительный вопль, выпустил мои ноги и, скорчившись, упал на пол. Мда. Как-то я себе иначе эту сцену представляла. Музыка ночи, ничего не скажешь. Отшвырнув подушку в сторону, я осторожно соскользнула с кровати и подползла поближе к Призраку. Отбросив страх, коснулась согнутой спины, помедлила – и обняла его одной рукой, прижавшись щекой к его плечу. - Больно, да? Ну извини, не рассчитала, - смущенно забормотала я, - ты меня напугал, я с детства не люблю, когда меня за ноги хватают. Убить готова. Вместо ответа Призрак вздохнул и прислонился ко мне, чуть наваливаясь. Это было так странно… Но, видимо, последние события настолько выбили его из колеи, что обычному стеснению просто не нашлось места. Я обняла его второй рукой, легонько подула в шею и быстро-быстро зашептала: - У волка боли, у медведя боли, у Ангела заживи… Я опять пропустила движение, когда он выскользнул из моих объятий и уселся по-турецки напротив. Парик растрепался, костюм весь в пыли, воске и каменной крошке, один глаз завешен волосами, зато другой смотрит с веселым недоумением. - Что ты сейчас сказала? Повтори! - У волка боли, у медведя боли, у Ангела заживи… - послушно повторила я и добавила, - мне мама в детстве так говорила, когда я ушибалась. - Мама… - взгляд Призрака мечтательно затуманился, - значит, так это бывает… Ты очень добрая, Кристина. - Почему это? – опешила я от такого неожиданного вывода. Вроде бы, ни одно из моих предыдущих телодвижений доброты не выдавало. Может, он от горя крышей поплыл? - Никто никогда… - у Призрака перехватило горло. Он прокашлялся, - ты первая посчитала меня человеком. Там, на колосниках, и сейчас, со своим… - Наговором, - подсказала я. Он вновь взглянул на меня и слабо улыбнулся. Я сочла это добрым знаком. - Мир? – я протянула вперед кулак с отставленным и согнутым крючком мизинцем. Призрак, похоже, был не в курсе этой детской мирилки. Или в 19 веке так еще не делают? Во всяком случае, он уставился на кулак с некоторым… недоумением. - Зачем это? Я глубоко вздохнула и принялась объяснять: - Ты должен вытянуть так же свою руку, мы сцепимся мизинцами и торжественно ими потрясем, как будто пожимая руки. При этом полагается говорить: «Мирись, мирись, и больше не дерись». Глаза Призрака, кажется, по размеру сравнялись с моими. - Ты уверена, что так надо? Я поспешила его успокоить: - Надо-надо. И мы, как два идиота, сидя на полу посреди раздраконенной спальни, сцепили мизинцы, потрясли ими и проговорили все положенные слова. - Послушай, Ангел, эээ… Призрак… не знаю, как тебе удобнее… - Эрик. Зови меня Эрик, - он помог мне подняться с колен. Вместе мы оглядели поле боя: покрывало на кровати смялось, часть подушек на полу, половинки чашки сиротливо валяются на тумбочке, под ними натекла небольшая липкая лужица, мои чулки почему-то свисают с игрушечной обезьянки. Последний факт меня настолько развеселил, что я расхохоталась, согнувшись пополам и подвывая. - Что с тобой? – обеспокоенно спросил Эрик. Да уж, пришел его черед опасаться за мое душевное здоровье. Несколько секунд я не могла вымолвить ни слова. Наконец, мне удалось доползти до кровати. Я повалилась на нее и замахала руками. - Да ты – только – посмотри - на это! Сразу и не поймешь, что мы тут делали!.. – я осеклась и густо покраснела от хода собственных мыслей. Левую половину лица моего Призрака тоже залил румянец. - По-твоему, над этим стоит смеяться? Я взглянула в его глаза и увидела там жгучую обиду. Ну кто меня за язык тянул! Ясно же, что эта тема для него болезненна. Неужели придется начинать заново? Ну уж хрен вам! Я села. - Эрик, послушай меня. Я не имела в виду, что мы никогда…, то есть, что мы с тобой…, то есть, что ты… - я стушевалась, глядя, как алый цвет живенько сползает с лица Эрика на шею, - тьфу ты, черт, Эрик! От моего окрика он вздрогнул, посмотрел на мои ноги – и вдруг без предупреждения очутился совсем рядом с кроватью. - Ну-ка живо забирайся на кровать! Простудишься, потеряешь голос, и всю жизнь будешь тянуть носки в кордебалете, - Эрик поднял с пола сползшее покрывало и укутал меня, тщательно подоткнув со всех сторон. Я снова поймала его за рукав и усадила возле себя, испытывая странное чувство дежа вю. - Я не досказала, Эрик. Я всего-то и имела в виду, что любой, кто глянул бы на состояние, в котором очутилась спальня, решил бы, что тут предавались…ммм… утехам. А между тем, мы всего лишь устроили бой на подушках. Это смешно, честно. В этом не было ничего обидного для тебя. Я никогда не обижу тебя намеренно, поверь. Он очень серьезно посмотрел на меня – и внезапно поймал мою руку и поднес к губам. Я так опешила от этого нежного жеста, что заткнулась напрочь. - Спасибо тебе, Кристина. За то, что ты такая… Знал бы ты, какая она, твоя Кристина. Ведь это я, я, я не даю твоему сердцу разбиться, это я собираю по кускам твою искалеченную душу и осторожно несу ее на вытянутых ладонях к небу… Должно быть, Эрик что-то такое уловил в моем взгляде, потому что обеспокоенно поинтересовался, не болит ли что-нибудь у меня. - Нет, но… - я мучительно подыскивала предлог своему подпортившемуся настроению. Наконец, мой взор упал на злополучные чулки, - вот, - я указала на них, - они такие… как я в них обратно пойду? Эрик мягко рассмеялся. - Не волнуйся об этом, я позабочусь, чтобы они к завтрашнему утру стали сухими и чистыми. Я прифигела, честно говоря. - Ты собираешься их стирать? - Да. А что тут такого? – удивился Эрик. - Обычно мужчины не стирают женские тряпки, да и вообще стирают редко, вот я и удивилась. - Глупая, - Эрик погладил меня по голове, - да я умываться готов водой, которая после стирки останется, только потому, что ты в этих чулках ходила. В горле образовался комок размером с мяч для боулинга. - Т-ты с ума сошел? Эрик, разве так можно? - Можно. Нужно, Кристина. Только так и нужно. Комок оброс иглами и превратился в ежа. С этим надо было что-то делать – я не помнила, чтобы в фильме у Призрака была такая жертвенность. Или это я не с той стороны экрана смотрела? Что, если я ошибалась в нем? Что если все в нем ошибались? За все это время Эрик ни разу не упомянул о своей музыке – зато очень трогательно заботился о моем здоровье. Где правда? Где грань между тем, что я знаю, и тем, что есть на самом деле? Быстро – чтобы Эрик не успел уклониться, я приподнялась на кровати, опершись на одну руку, прикоснулась кончиками пальцев другой руки к его маске и легонько поцеловала в щеку. На большее я не осмелилась, памятуя о почти патологической его застенчивости. Но и этого оказалось довольно – Эрик словно засветился изнутри; в глазах его, которые с поразительной легкостью выдавали любые изменения в душе хозяина, не привыкшего скрывать эмоции, в этих глазах мелькнуло выражение такого счастья, что я даже испугалась. Но его голос был по-прежнему строг. - Ложись спать, Кристина. Я опустилась на подушки и прикрыла глаза. Захватив чулки, Эрик направился к выходу. Тут я вспомнила о свертке. - Эрик! - Что? - Там, на пристани, я оставила туфли и пеньюар. - Я принесу. Спокойной ночи. - Спокойной ночи. Меня сморило почти сразу, но, засыпая, я еще успела увидеть, как опускается черная полупрозрачная занавесь.