Измененная реальность

...героиня гуляет сама по себе, ест пирожные и заводит себе Призрака

      Так кстати нарисовавшийся выходной неумолимо подходил к концу. Ввалившись в Оперу с черного хода, мы с Мэг стадом обезумевших антилоп прогалопировали до спальни, где, свалив пакеты на ее кровать, сами плюхнулись на мою. Мы счастливо смеялись, нам было весело просто от теплого дня и похода по магазинам и оттого, что мы молоды и красивы. Мэг с моей помощью разобрала часть покупок и успела покрасоваться в них перед зеркалом, но демонстрацию пришлось прервать — нас позвали на ужин.       — Потрясающий отрез, правда? — Мэг торопливо срезала мясо с цыплячьей ножки. — И цвет — совсем как небо. Мне должно пойти, надо только отнести его мадам Веллинье и выбрать фасон для платья. Пойдешь со мной?       Я помотала головой:       — Извини Мэг. Я должна еще отдать пирожные, помнишь?       — Ах, да, та старушка. Что ж, не страшно, но обещай, что сходишь со мной на последнюю примерку.       — Конечно.       Я огромным глотком осилила половину чашки и заторопилась на выход. Нужно было забрать кулек с пирожными, а еще заскочить в костюмерную и разжиться какими-нибудь штанами и рубашкой. Наученная горьким опытом вчерашней вылазки, я больше не собиралась скакать по колосникам в платье.       Необходимо отметить, что в этом храме искусства я еще ни разу не видела, чтобы охраняли реквизит. Создавалось впечатление, что при желании можно вынести всю Оперу, а директор пошевелится, только когда увидит под потолком какого-нибудь предприимчивого малого, срезающего хрусталь с люстры. Короче говоря, я уже не удивлялась, как Призраку удалось выкрасть огромную кровать. Полагаю, что гигантский слон не пополнил его коллекцию исключительно ввиду своей бесполезности. Так что костюмерная запиралась на хлипкий крючок, который никак не мог меня остановить. В пыльной и забитой вещами комнатке мне несказанно повезло — попались целых десять пар штанов моего размера и роста, а рубашки я даже не считала. Выбрав из них наиболее поношенные и немаркие, я тихой сапой переоделась, оставила платье в углу, закопав его под грудой чепцов, и, прихватив плотную короткую курточку, явила себя миру.       Мир был необычайно пуст и безлюден: большая часть рабочих и актеров прожигала свободный день в кабаках и борделях, а оставшиеся были не в том состоянии, чтобы прогуливаться по театру.       Я направилась прямиком на то место, где видела Призрака. Там его, естественно, не оказалось, но я не унывала. В конце концов, не может же такая деятельная натура чинно просидеть в подвале целых два дня? Я засунула кулек поглубже за пазуху, подавив пошлые мысли о том, с каким чувством мой Ангел будет поглощать пирожные, перескочила на соседнюю галерею и, поймав канат, вскарабкалась на колосники. Прислушалась. Тишина. Буке после вчерашнего сильно хромал и травил байку об упавшем на ногу грузе, поэтому вряд ли мог здесь появиться. Усевшись на доски и свесив ноги вниз, я принялась разглядывать висящие задники и блоки, на которых крепилось все это эфемерное великолепие, периодически прислушиваясь, не зашуршит ли позади бархатная тяжесть плаща.       И все равно пропустила момент, когда справа возникла внушительная фигура в черном.       — Что вы опять тут делаете? — холодно спросил Призрак. — Хотите свернуть шею?       — А я вам миндальных пирожных принесла, — невпопад выпалила я заранее приготовленную фразу, — вот, свежие… — и, вытянув из-за пазухи многострадальный кулек, положила его от себя на расстоянии вытянутой руки. — Угощайтесь, пожалуйста.       — Не следует юным девицам хо… — блюститель моей нравственности осекся, — что? Э-это мне?       Он уставился на кулек таким взглядом, что я испугалась, как бы тот не бросился бежать.       — Вам, — я улыбнулась и подтолкнула фунтик еще ближе к Призраку.       — Но за что?       — Просто так. Вам что, подарков не делали? — продолжала я давить ему на личные кнопки. — Вы сядьте, попробуйте, они совсем свежие.       Кажется, Призрак превратился в соляной столп. Ан нет, отмер. Я подобралась в ожидании — что он предпримет? Он помедлил… и опустился поодаль, точно так же свесив ноги. Плащ скатом разлегся на досках.       — Берите-берите.       Чтобы подать пример, я потянулась раскрыть пакет. Призрак издал неопределенный горловой звук.       — Что? — испугалась я.       — Что на вас надето? — прошипел он в ответ.       Я потупилась… и обнаружила весьма нескромное декольте. Ну да, рубаха оказалась чуть великовата, все равно никто не видит… кроме Призрака. Интересно, он меня убьет или его раньше удар хватит?       — Это брючный костюм. Что именно вас в нем не устраивает? — сразу бросилась в наступление я. — В юбке было бы крайне неудобно лазить по веревкам. Берите пирожное, не стесняйтесь. — Я запахнула рубашку поплотнее, запустила руку в кулек, выудила одно и сунула в рот. — Умм, божественно. Берите смелее, а то ничего не останется.       Призрак насупился, помолчал — и вдруг пересел поближе ко мне и взял пирожное. Ура! Наша взяла!       Я медленно выдохнула: все-таки было страшно — за него и за себя. За нас.       — Такие пирожные продаются исключительно у маэстро Дюрана, — я стремилась заполнить молчание, возникшее из-за злосчастного декольте, — у него прелестное маленькое кафе на площади Мадлен. Удивительно, что кафе недорогое, учитывая расположение, — вы ведь знаете, что там самые дорогие рестораны и магазины? — Я повернулась к Призраку, надеясь на ответную реплику.       Но он лишь промычал нечто невнятное и цапнул следующее лакомство. Похоже, бедняга был просто в шоке и не в состоянии поверить в происходящее. Что ж, я тоже не совсем уверена в реальности того, что мы с ним запросто сидим на решетке колосника, болтаем ногами, балуемся вкусностями и треплемся о пустяках. Вернее, это я треплюсь, а он молчит, что твой бука.       — Знаете, там такое солнце ласковое, и синее небо… И листва еще зеленая, но вечером тянет холодком. А совсем скоро листья пожелтеют, и придет осень, и начнут продавать жареные каштаны… Я вам обязательно принесу.       — С… спасибо, но не нужно, — с трудом выговорил Призрак. — Объясните, почему вы это делаете?       — Это? — я наивно захлопала глазами, — а, вы имеете в виду подарок? Разве у доброго отношения должна быть причина?       — Доброе отношение! — он вскочил на ноги — перетек одним мощным движением. — Похоже, вы забыли, с кем имеете дело?!       — И с кем же? — насмешливо спросила я. — То, что вы не привидение, я сообразила уже давно. И то, что вы сидите тут, как филин в дупле, — ваше право, конечно, но зачем так орать?       — Ты меня совсем не боишься, — полуутвердительно произнес Призрак.       Я помотала головой.       — Ни на йоту. Если бы вы хотели причинить мне вред, вы бы давно это сделали, а меж тем вы сидите… сидели тут и ели пирожные как ни в чем не бывало. Человек, который с удовольствием ест сладкое, не может быть плохим, — сделала я несколько неожиданный вывод.       Впрочем, когда это у Кристины Даае логика была сильной стороной?       Я воздела себя на ноги, подняла кулек и протянула Призраку. Он мельком глянул в мои глаза — ах, какая пронзительная нежность, — но тут же опустил взгляд на пакет. Медленно, словно бы нехотя, протянул руку, затянутую в черную перчатку, и взял его, при этом словно бы случайно коснувшись моей кисти большим пальцем. Я сделала вид, что ничего не заметила, несмотря на то, что сердце заныло от сострадания к этому большому и сильному человеку, которому так мало было дано в жизни, что он стесняется самых естественных стремлений человека — касаться себе подобных: ради доверия и ласки, ради чувства сопричастности и подтверждения того, что мы — одна стая.       — Я приду завтра и принесу еще, — твердо пообещала я, — в то же время, здесь. Вы будете?       — О, буду, — Призрак улыбнулся. — Мне ведь не удастся вас… переубедить?       — Нет, конечно.       Я подошла к краю колосника и потянулась было к веревке.       — Стойте! — властно окликнул Призрак. — Спускайтесь обычным путем. Я провожу вас.       И я послушно потопала в сторону лестницы.       В костюмерную, само собой, мой Ангел не поперся, поэтому у меня образовалось время, чтобы проанализировать свое поведение. На мой взгляд, кроме злосчастной рубашки, все остальное прошло безупречно. Призрак начал потихоньку оттаивать, и, возможно, в этот раз удастся переломить судьбу.       — Двадцать баллов Гриффиндору, — хмыкнула я, развешивая шмотки по вешалкам.       На границе с жилой зоной Призрак отстал. Я вышла в ярко освещенный коридор, а он остался в густой тени рабочей галереи.       — Кристина.       — Да? — отозвалась я.       — Не ходите больше в костюмерную. Если вам так уж нравится карабкаться по веревкам, — ага, он меня видел! — я дам вам приличный брючный костюм.       — Буду ждать с нетерпением. — Я прошла до середины коридора, но, повинуясь внезапному импульсу, обернулась.       Призрака почти не было видно в проеме, только белая маска словно бы висела в воздухе. И от нее веяло таким одиночеством, что я вернулась обратно и громко зашептала:       — Если хотите, я буду каждый день приходить. Только… ничего, если я буду с пустыми руками? У меня не так много денег…       На проступившем из тьмы лице мелькнула тень улыбки.       — Приходи…те, Кристина. Не каждый день, но когда захотите.       — На колосниках?       — На колосниках.       Снова дойдя до середины коридора, я обернулась и помахала тени. В ответ поднялась рука в черной перчатке. *~*~*~*~*       Шум ветра и шелест высокой травы. Цокот копыт. Где-то вдалеке лениво гавкает пастушья собака.       — Кто ты?       — Я не знаю.       — Ты сказала, что нужно бояться людей. Но Призрак — человек. И ты его не боишься. Где правда?       — Правда в том, что это — твой Ангел Музыки.       — Нет! Это ложь! Ты обманываешь меня, демон! Отпусти меня!       — Я не демон, и я не знаю, как тебя отпустить. Меня зовут... пусть будет Белл.       — Belle. Красавица.       — Скорее, «побег». Поверь мне. Ты увидишь.       — Когда?       — Скоро, Кристина. Через две недели.       — Что я увижу?       — Своего Ангела… Призрака. Обещаю…       Ветер, лай, тянет вереском и сухой пылью с дороги. *~*~*~*~*       Дни, оставшиеся до премьеры «Ганнибала», постепенно набирали скорость, и обстановка в Опере все более напоминала психбольницу в руках пациентов. Мастера реквизита нервно хихикали при виде очередного изменения в эскизе, которое пришло в голову нашему неугомонному «художнику-постановщику», костюмеров легко можно было узнать по воспаленным глазам и исколотым в спешке пальцам, у балерин сводило судорогой ноги, музыканты то и дело задерживались допоздна, понукаемые мэтром Рейе, а Карлотта закатывала по два крупных скандала в день — перед репетицией и после нее, — не считая десятка мелких. Директор пробирался в свой кабинет партизанскими перебежками, стараясь не попасться ей на глаза, и я уверилась, что Призрак уж точно в его увольнении не виноват. Думаю, если бы Призрак поставил перед Лефевром условие: он гарантированно убирает приму из театра, а за это ему платят 40 000 франков, директор согласился бы не раздумывая.       За эти две недели я научилась различать своих соседок внешне и по именам, ориентироваться в здании, причем даже в той его части, которую не очень-то знают старожилы, спокойно отрабатывать упражнения в танцклассе и не теряться на репетициях. Конечно, пришлось долго выяснять, с кем из оперного народа я дружу, а кого стоит опасаться, но в итоге все устаканилось. Буке теперь обходил меня стороной, и на его счет я слегка расслабилась.       Но, самое главное, мой вокал становился все безупречней. Не знаю почему, но я это чувствовала в себе.       Ангела я по-прежнему слегка третировала обычными женскими уловками вроде наивных вопросов и — изредка — слез, а Призрака постепенно приручала к себе.       Наутро после памятного угощения пирожными я нашла под подушкой сверток с добротным брючным костюмом. Призрак свое слово держал. А я и на второй день принесла пирожные, правда, другие, и положила их поближе к себе, и ему пришлось сесть чуть ближе, чтобы дотянуться до пакета, а потом еще ближе, и к концу недели мы сидели почти рядом, так что я могла разглядеть естественный узор на белой коже его маски. Еще я рассказывала о том, что видела снаружи, о том, как хороша нынче осень в Париже… Я видела, что ему одновременно и приятны, и неприятны мои истории. Неприятны — потому что показывали ему, чего он лишен. А приятны… потому что давали возможность увидеть этот мир, пускай и чужими глазами. И потому что их рассказывала я. Я рассказывала и смотрела на него, смотрела без страха и отвращения, и изредка, когда я приносила какую-нибудь вкусность, наши руки соприкасались, сталкиваясь в бумажном пакете, и от этого всего Призрак терял голову и краснел под моим взглядом, а я думала про себя, что тот, кого я приручаю, гораздо опаснее старого Лиса, но это неважно, и сдался мне этот Лис, в конце-то концов...       Еще я затеяла забавную игру. Я рассказывала одну и ту же историю из жизни нашего дурдома сначала Призраку, а затем Ангелу, но делала это в разном ключе, разными словами и с разными подробностями — Призраку с юмором, Ангелу — с наивной детской серьезностью. Полагаю, что доставила ему немало приятных минут. Во всяком случае, у Ангела после моих рассказов так теплел голос, что у меня ком застревал в горле.       А по ночам приходила Кристина. Она долго не верила, что Призрак и Ангел — одно. Пока я не спросила ее, неужели она не в состоянии сравнить их голоса. И она замолчала. Поверила. Приняла. И… не испугалась. Я честно отвечала на все ее вопросы. И молчала лишь о двух вещах.       О виконте де Шаньи.       И о том, что у Призрака под маской.