Не в деньгах счастье

Ему здесь больше не были рады. Ежи чувствовал это, но все равно находил в себе силы каждый день улыбаться сталкерам и разговаривать с ними. Один только Шустрый остался на его стороне и сам охотно шел на контакт. — Поговаривают, что ты с Сидором сдружился. Аккуратнее будь. Хотя он не так уж и плох, как наговаривают, — усмехнулся торговец, как-то заглянув в комнату поляка. Тот еще дремал, развалившись на матрасе, а, увидев старого товарища, неловко сел, отряхнувшись. Добрая часть мелированной челки так и осталась на подушке. — Что за?.. «Где?..» — Обрезали, — заключил Шустрый растерянно. — С… плохие, блин, люди, — ощупав пальцами огрызки, едва достигавшие середины лба, Ежи поднялся на ноги, собрав остатки патл с постели. — Подскажи-ка, у кого здесь ножницы водятся? — Не знаю. Я за всеми не слежу. С тобой потреплюсь да на боковую. Больше у меня здесь друзей-товарищей не водится. Кроме Волка разве что. — С чего бы? Ты здесь сколько уже живешь? — Недолго, братец. Я на Кордоне не жил никогда. Только вот… Как Чистое небо изничтожили, пришлось сюда прийти. — А что это за Чистое небо? — поляк смял обрезки в комочек и сунул в карман, пригладив остатки своих волос. Да уж, старался «мастер», почти половину оттяпал. То ли как предупреждение, то ли как прямую угрозу. — Группировка? — Ага. Бывшие ученые. — Так ты из умников, оказывается?.. — Нет. Я хороший… разведчик. Добываю информацию как никто. И проводник отменный. Но держали меня там не за этим, конечно. Им нужен был свой человек в Зоне. А я им и стал. — Так ты ж на Кордоне не был. Откуда ты ее знал? Зону? — Я со Свободой гулял. Ты еще успеешь с ними познакомиться. Опять же, не за убеждения с ними был. А за деньги да крышу над головой, — Шустрый улыбнулся, жестом показав над собой треугольник. — Я вообще сам по себе, знаешь ли. — Вот и я… вот и я, — кивнул Ежи. — Пошли на воздух? Мне как раз к Сидору. — Ну давай. Пройдемся. Выбравшись на улицу, поляк потянулся, разминая затекшие за время сна мышцы, и набросил капюшон на куцую шевелюру. «Если найду того, кто это сделал… Прибью. Сам подстрижется. Под ноль. В аномалии. В карусели. Мои, блин, волосы. Мои». Они прогулялись до бункера Сидоровича, рассуждая о Зоне и том, что погода как-то сильно испортилась за последние несколько дней. И правда, небо совсем потемнело. Шустрый даже шепотом сообщил, что близится Выброс. — Что такое Выброс? — выгнул бровь Ежи. — Радиоактивные частицы летят тебе в лицо и сжигают его вместе с костями. Если повезло — ты умер. А если нет… то нет. Станешь каким-нибудь уродом, — торговец усмехнулся, но неожиданно отвел взгляд назад, на ворота. Худощавая, высокая девушка и крепко сложенный мужчина о чем-то разговаривали с давно сменившимся часовым. У сталкерши были светлые волосы, издали похожие на лучик света в кромешной тьме. И кого-то всем своим силуэтом она Ежи напомнила. «Да это же Агата! Докторша с Болот!» — Это еще кто… Прости, товарищ, отлучиться надо. Понаблюдать, — Шустрый тут же выдвинулся обратно, позволив поляку спокойно спуститься в бункер, скрипнув дверью. Навстречу ему выскочил Тимур и тут же умотал прочь. — Заходи, пообщаемся… Знаю, заказ выполнил! Чего раньше не пришел? — спросил Сидорович, развалившийся на своем стуле, запрокинув голову. За его спиной что-то тихо вещал радиоприемник. Кажется, про недавно замеченных на Кордоне наемников. — На меня думают. Что я убил. — Так это ж правда! — И про докторшу тоже. На меня сейчас всех повесили. Патлы мои, блин, обрезали. Скажи-ка мне, товарищ, не натравишь ли ты сам на меня Тимура, например? Или еще кого? Мне когда перо в спину ожидать? — Ежи оперся руками о стойку до хруста в пальцах и усмехнулся, показав торговцу заляпанные вытекшей из десен кровью зубы. — Я еще и облучился. Даром, что у докторши были лекарства. Там сейчас заколотили ее бывшее жилище. — Не натравлю, не боись. Я своих не обижаю. — Стекло тоже твоим был. — Э, не, товарищ, — покачал головой Сидорович. — Он на два фронта работал. Да, я ему платил за убийства. Но мои работнички на деньги часто падки. Сказали этому упырю убить Эльку-врачиху. Он ее и прирезал на пару с Щеном, который и не Щен вовсе. — И ты об этом знал? — поляк оскалился. — Я попал, а ты говоришь, что Щен… Да я ему шкуру спас! А он… Курва он. И ты тоже. За деньги продаешься и сам, и других продаешь. Какого черта раньше не сказал? Ежи прошелся взад-вперед, все больше распаляясь. И даже давно починенная нога заболела, словно в нее вонзили с десяток новых колючек. Наверху что-то взорвалось, и пол затрясся настолько сильно, что парень повалился на него от неожиданности. Только Сидорович даже бровью не двинул. Только сказал: — Я опоздал. Поздно узнал. «Герой, блин, пропитый. И как я могу ему верить? Да, его голос говорит, что он не врет. Но… Зона полна лжи. Он же спасает и свою шкуру тоже». — Будут еще задания? — Понаблюдай за новыми в деревне. Не нравятся они мне. Девка-то хорошая, мне о ней Болотный рассказал. А вот мужик подозрительный. Пошастай с ним по лесу, поболтай. Все, что сможешь передать, я оплачу. — С чего такая щедрость? — Тебе уже можно доверять, — просто ответил торговец. — И правда. Деньги только отдай. Десятку… Вру, двадцатку, — Ежи схватился за голову, чувствуя все нарастающую боль. — Торгуешься? Двенадцать дам, так уж и быть. Плюс оружие. Как-никак, ты пережил боевое крещение. Это же надо было… Колючкой ударить догадаться. Такого я еще не видел! — хохотнул Сидорович, положив на стойку обещанное добро. Поляк с трудом поднялся на ноги, повесив оружие на плечо и спрятав банкноты в рюкзак. — Договорились. Ну, я пошел… — В Выброс? Сиди уж. — Хорошо. Привалившись спиной к стене, Ежи зажмурился, массируя виски. Боль то приходила, то уходила. И отчего-то ему вспомнился дом. И собака. Пушистая-пушистая собака с белоснежной шерстью. Она была беспородной. — Шурка, блин. Что мне с тобой делать… — размышлял он, сидя на скамейке и держа животное за ошейник. Он так и ушел. Вместе со своим псом. И совершенно не знал, что теперь с ним делать. Оставить собаку на мать было верной смертью — она терпеть не могла любимца своего сына. «Можно Адри его отдать…» Эту мысль он быстро отбросил. В доме сестры не было места для зверей. Даже для брата его не было. Девушка в свои почти тридцать ютилась в однокомнатной квартирке на съеме, в ней же и принимая клиентов. Младший член семьи не дожил даже до своего совершеннолетия. Мать его не отличалась умением выбирать себе мужей. Первый спустя пару лет после рождения Адрианны отправился в тюрьму за убийство, где благополучно и умер. Второй и вовсе был наемным работником из Бурятии, вскоре уехавшим обратно, на родину. А третий под конец совместной жизни спился, напоследок сломав Ежи ребро. Теперь и сам он сбегал, словно собственный отец, оставляя в родном городе некогда любимую девушку, жестоко его предавшую. Выброс словно бы вбил в голову поляка все самые ужасные воспоминания. Тихо рассмеявшись, он сжал в руке клочок срезанных волос. Шуру пришлось отвести к друзьям. Даром, что они согласились забрать собаку себе. Потрепав ее за уши на прощание, Ежи отправился в Зону. В неизвестность. Он не планировал возвращаться. — Отрубился парень… С давлением проблемы, я думаю. Кладите, — послышался тихий голос, и кто-то уложил Ежи на ящики, застеленные матрасом сверху. — Хотя не похоже… Кажется, кажется… — она стянула с его ног обувь и едва слышно проговорила: — Проросло… Подумать только. И как ты с этим ходил, друг? Его лодыжку буквально разорвало изнутри. До самого колена. И Агата сжала в ладони острый черный шип, держа его без всякой боязни. — Так лучше? — Так лучше… — протянул Ежи, все еще толком не приходя в сознание. Он просто наблюдал за тем, что творила с ним новоиспеченная докторша. «Так вот почему меня так мутило…» — Твой организм отравлен. Он может не выдержать, — заключила девушка, присев на ящик в его ногах и вколов что-то в разрезанную надвое мышцу. — Ты потерял практически все нервные окончания. От пятки до… середины голени. Оно съело тебя. — Как так?.. — Я слышала, что ты обвинен в убийстве… С обуви могли насыпаться крошки. И все. И проросло растение. Голос у Агаты был ровным и пустым. Да и говорить с ней особо не хотелось. Закрыв глаза, Ежи просто попытался заснуть, пока докторша штопала его рану. Все равно боли он не чувствовал. Ничего не чувствовал. Отравленное токсинами тело просто отказывалось воспринимать что-либо. В дреме он видел смутные образы матери и друзей. Красавицу-Майю с огненными волосами и белую собаку. А еще Элю. Странную, чужую Элю с зелеными глазами и очками, сбитыми чужими руками с ее худого лица. — Меня убили, — сказала она шепотом, капая кровью из простреленной груди на землю. — Я знаю, — ответил ей Ежи, зажмурившись. — Нет, не знаешь. Мы еще встретимся. Тебе не понравится эта встреча. Встреча. Встреча… — протянула девушка, склонившись над ним. Ее волосы коснулись его волос. — Глухарь. — Что?.. — Глухарь. Он проснулся, схватившись за собственное горло. На полу неподалеку дремала Агата, безжизненно разинув рот. Она то и дело вздрагивала, словно от электрических импульсов. И ее бледное лицо чем-то напоминало ему Элю. «Что же это за сон был?» Кое-как поднявшись на ноги, он выбрался на свежий воздух и сразу же направился к костру, подволакивая за собой еще толком не зажившую ногу. Болела она страшно. Но куда больше парня пугало то, что он не знал, что ему делать. У пламени этим вечером сидел всего один человек. Тот самый мужчина, заглянувший на огонек вместе с докторшей. — Присаживайся! — махнул он Ежи рукой, хлопнув по земле рядом с собой. — Тебя что ли вырубило? Все так испугались… — Меня, меня… — кивнул парень, закурив. В карманах нашлось еще несколько сигарет, и одну из них он протянул новому знакомому. — Давай за дружбу. — Эвона какой ты добрый! — А то. Они посидели молча, думая каждый о своем. Поляк все еще находился под впечатлением от сна и колючки, вытащенной из его тела. Но что-то не давало ему покоя. И он упорно не мог понять, что именно. Наконец, он заметил на себе взгляд сталкера и посмотрел на него сам. Глаза собеседника были абсолютно черны. И холодны настолько, что арктическая ночь в сравнении с ними была жарким тропическим курортом. — Меня кстати Глухарем звать, — наконец, улыбнулся тот. И внутри у Ежи все оборвалось.