Восстать из мертвых

Манор Найтон, день св. Маргариты, 16 ноября

— C’est magnifique. Общий смысл этой фразы ей понятен, но Гай все же решает перевести: — Это просто великолепно. Они наконец добрались до заново отстроенного Найтон-холла. Мэриан признает сама, что ее новый дом выглядит вполне прилично. Честно говоря, он даже лучше старого. — Он наполовину твой. –Отвечает она, протягивая ему руку, чтобы он помог ей спрыгнуть с лошади. При этом она улыбается, но говорит вполне серьезно. Гай слегка посмеивается, но не торопится спешиться вслед за ней. — Конечно же нет. Даже если он формально и прав, ей все равно немного грустно это слышать. — Так ты слезаешь? — Поторапливает она. — Или ты собираешься верхом въехать в дом? Он явно находится в замешательстве, что начинает ее раздражать. — Мне, наверное, лучше отправиться дальше в Ноттингем. Разве что вы собираетесь снова куда-то поехать… Если он пытается так шутить, желая выпутаться из неловкого положения, то это ему не удается. — Будет лучше, если ты сию минуту слезешь с коня и дашь мне перевязать твою рану. Он недовольно хмурится, но делает, как ему велят. Мэриан отмечает, что движется он при этом несколько скованно. — Совершенно излишне, эта царапина меня совсем не беспокоит. Спрыгнув, он сразу распрямляется, подчеркивая всей своей осанкой отличное самочувствие, — но тут же выдает себя, морщась от боли. — Ты и вправду решил истечь кровью? — Она даже не пытается скрыть свое отчаяние. Он пожимает плечами: — Возможно, я это заслужил. О Господи, опять он за старое! — Мне все равно, что ты там заслужил или нет. Одно я знаю точно: я не стану тебя снова выхаживать, чтобы потом смотреть, как ты пытаешься лишить себя жизни. Без дальнейших церемоний она кладет ладонь ему на предплечье и тянет за собой в дом: — Ты идешь за мной и больше никаких возражений! — Мэриан уже догадалась, что спорить с ним невозможно, но она также с интересом отметила: когда она просто приказывает ему, он слушается. Стараясь не утратить инициативу, она ведет его наверх. В доме есть особая комната для гостей, но она пока стоит совершенно пустая и, честно говоря, Мэриан сейчас это очень устраивает. Она открывает дверь в свою собственную спальню и жестом показывает гостю, чтобы он шел туда. Осознав, куда они направляются, Гай широко раскрывает глаза от изумления, но все же воздерживается от замечаний. — Садись, пожалуйста, пока ты в обморок не упал. — Бормочет она, изо всех сил стараясь не обращать внимание на то, как он в ответ картинно возводит очи к потолку. Он оглядывается, не видя подходящего стула, — его закрывает фигура Мэриан. Взгляд Гая задерживается на волчьей шкуре, лежащей на полу перед камином. Мэриан разжигает огонь, подбрасывая туда несколько поленьев, а потом подталкивает Гая к своей постели, что сразу вызывает у него новый приступ нерешительности. Он смеется, и смех его звучит немного нервно. — Я могу просто сесть… — Начинает он фразу, указывая на стул, который она только что передвинула поближе к кровати. — Нет, здесь сяду я. — Самым строгим тоном отвечает она, хотя на самом деле ей все труднее подавить смех. Когда он наконец усаживается на постель, Мэриан решает, что может наконец ненадолго оставить Гая одного и сходить за всем необходимым для обработки раны. Но прежде она делает ему еще одно небольшое внушение: — Пообещай, что с места не сдвинешься, а иначе я просто привяжу тебя к столбикам кровати! Он хохочет, и на этот раз его смех звучит вполне искренне: — Да почему все кругом так упорно хотят меня привязать к чему-нибудь — к деревьям, к кроватям, ну и так далее? В ответ у нее брови лезут на лоб сами собой. Как это понимать? — Все кругом — это я и кто-то еще? — Намеренно спрашивает она, но Гай не спешит удовлетворить ее любопытство, так что видимо ей придется подождать. — Ладно, я сейчас вернусь. Она быстро достает из кладовки две чистые тряпки, бутылку оставшейся после праздника крепкой настойки, иголку с ниткой, потом забегает на кухню, чтобы набрать в миску воды, и наконец возвращается наверх. Гай по-прежнему сидит на ее кровати с таким видом, как будто попал в терновый куст. Сложив свою поклажу на сундук у изголовья, она кидает на постель несколько подушек и принимает самый суровый вид: — Снимай рубаху и ложись! — Это необходимо? — Жалобно тянет Гай. Робин тоже частенько умолял ее подобным тоном. Разница лишь в том, что он бы, напротив, упрашивал Мэриан позволить ему разлечься на ее кровати в обнаженном виде. Смочив одну из принесенных тряпок в миске с водой, она замахивается ею на Гая. С демонстративным вздохом он повинуется ее приказу. Когда он сбрасывает с плеч камизу, ее взгляд привлекает что-то блестящее — как выясняется, это та самая цепочка, которую она ему подарила. В глубине души ей ужасно приятно, что он носит ее подарок, но она решает промолчать. С облегчением Мэриан понимает, что последнее ранение Гая и правда — всего лишь неглубокий порез. К счастью, он был в седле, в то время как разбойник наносил удар пешим, и потому клинок скользнул лишь немногим выше бедренной кости. Стерев тряпкой кровь, Мэриан подсушивает рану перед тем, как зашить ее. Но прежде она решает проверить, что там со старым ранением, полученным Гаем еще при осаде Ноттингема. К ее удовлетворению, эта рана давно отлично зарубцевалась. Вот только Гая почему-то пробирает дрожь, когда она слегка пробегает пальцами вдоль шрама, — разве ее прикосновение может вызвать такую сильную боль? Потом она принимается зашивать только что полученную «царапину», но ее руки сильно дрожат, она шьет медленно, стараясь не причинять Гаю ненужных страданий. Как обычно, он старательно делает вид, что ничего не чувствует: он лежит, откинувшись спиной на подушки и закрыв глаза, но лицо его при этом странно напряжено. Мэриан не помнит, чтобы он настолько плохо переносил вид крови. Нужно ли говорить о том, что Робин бы на его месте все время флиртовал бы с ней, отпуская шуточки по любому поводу? Ее бывший муж не преминул бы съязвить о ее навыках белошвейки, не упустил бы он и отметить дивный вид, открывшийся раненому, когда ее грудь склонилась над ним во время операции. Но Гай, конечно, воздерживается от подобных замечаний. Закончив, Мэриан вытаскивает свой кинжальчик-заколку, чтобы обрезать нить. Волосы тут же рассыпаются волной по плечам. — Мне придется сейчас капнуть на шов немного настойки, чтобы не началось воспаления. Придется потерпеть… Гай спокойно кивает, соглашаясь с ней, но невольно морщится, когда спирт попадает на рану. Как обычно, он не издает ни звука, но она знает, насколько сильно жжется это зелье. Чтобы немного смягчить эффект, Мэриан машинально, по привычке, слегка прижимается губами ко шву. Она всегда так делала, когда обрабатывала раны Робина, и сейчас она поступает так без всякой задней мысли, забыв на какой-то миг, что перед ней совсем другой пациент. Гай хватает ее за запястье, но тут же отпускает ее. Его пальцы дрожат так же сильно, как совсем недавно дрожали ее собственные руки. Открыв глаза, он резко садится на кровати. — Я больше не могу… — Цедит он сквозь зубы. Прежде чем она успевает спросить, что все это значит, он продолжает уже более твердым тоном. — Мне действительно пора. Спокойной ночи, моя… — Он резко обрывает фразу. Еще мгновение, и он поднимется на ноги и уйдет отсюда. — Что случилось? — Мэриан внезапно становится трудно дышать, не говоря о том, чтобы подобрать нужные слова. Не глядя на нее, он качает головой в ответ: — Вы сами дали мне понять, Мэриан, между нами все кончено, все в прошлом… Как я сказал вам тогда, я не рискну, не посмею никогда забыть об этом. Его слова совершенно сбивают ее с толку. Разве она говорила что-то подобное? И вдруг до нее доходит: этот разговор действительно состоялся в прошлом мае. И конечно же, она тогда имела в виду совсем другое… Она даже не стала особенно вслушиваться в то, что он сказал ей в ответ. Он сказал: «Я не рискую…» — и она решила: Гай просто хочет заверить ее в том, что совершенно здоров. Насколько же серьезно он отнесся к ее словам — но понял их совершенно превратно! — Да я же говорила совсем не о том! Я имела в виду то, что произошло между нами в Акре, а не все остальное! В совершенном отчаянии, она откидывается на спинку стула. Его глаза расширяются, несколько мгновений он сидит неподвижно в полном молчании, глядя строго перед собой, как будто собирается спрыгнуть с обрыва. Ей становится страшно, но в то же время ей мучительно хочется услышать, что он сейчас ответит ей. Так или иначе, они наконец объяснятся. Хочется думать, он все же не скажет, что для него все осталось в прошлом. Сердце бьется так сильно, как будто готово выскочить из груди. — Так больше не может продолжаться. Я знаю, у меня нет никаких прав на добрые чувства с вашей стороны. Но я ничего не могу с собой поделать: я жажду вашей любви. Я ни на миг не переставал вас любить. Моя жалкая душа все время мучительно стремится к вам. Я все время хочу видеть вас, слышать вас… прикасаться к вам… чувствовать ваше прикосновение… Но после того что я сделал, я никогда не смогу назвать вас своей возлюбленной, не говоря уже о том, чтобы назвать вас своей невестой… Вы сами сказали мне об этом в Акре. Вы сказали, что скорее умрете, чем будете со мной. Я повинуюсь вашей воле. У меня не осталось надежд, я никогда не посмею добиваться вас. И все же я не могу, никогда не смогу отпустить вас. Я пошел бы на все, лишь бы быть вашим покорным слугой. Но я знаю, вам это совсем не нужно. Я хотел бы умереть прямо сейчас, когда я так счастлив, а не влачить остаток жизни, теряя вас каждый день. Я не могу… притворяться… делать вид, что я просто ваш давний знакомый, стать для вас чем-то вроде старого хлама в доме, напоминанием о лучших днях… в то время как вы будете искать себе нового мужа. Отпустите меня, Мэриан. Я знаю, вы все еще любите Робина. Я знаю, год назад я потерял всякое право на вашу любовь… Да у меня никогда его и не было. Последние слова он говорит, качая головой, очень тихо, и смотрит при этом куда-то под ноги. Темные волосы почти закрывают его лицо. Может это и хорошо: он не заметит, как она облегченно переводит дух? Но если он все же заметил — что ж, пусть так и будет. Я скорее умру, чем буду с тобой, Гай Гисборн! Она действительно так сказала. Ангелы над ними сейчас, должно быть, умирают от смеха. Все это время, пока она преследовала его, давно забыв свои же опрометчивые слова, он руководствовался именно ими. Она смаргивает непрошенную слезу и оборачивается к нему: — Теперь у тебя есть такое право. И пока я жива, оно у тебя всегда будет. Он поднимает взгляд и пристально смотрит на нее — прядь волос все еще скрывает его лицо. Она берет его руку в свои ладони, чтобы он понял наконец, о чем она ему толкует: — Это правда, Гай! Я обещала, что больше не стану лгать — тебе, самой себе. Я люблю тебя. Я не могу объяснить, я просто знаю это всем своим сердцем. То, что я сказала в Акре… Это была неправда уже тогда. Я просто была страшно зла на тебя. Ты же знаешь, как это бывает. Я действительно любила Робина. Какая-то часть моей души всегда будет его любить, но я не собираюсь прожить оставшуюся жизнь, оплакивая его гибель. Он сам не стал бы так жить, и я не буду… Я стала совсем другой. Все меняется. Люди меняются. Мы оба сильно изменились за этот год… к лучшему, я надеюсь. Ты совершил… много дурного в прошлом, но даже тогда ты не сводился к этим поступкам, и тем более они не определяют тебя как личность сейчас. Я часто была к тебе несправедлива. Мы оба много раз причиняли друг другу боль. В Акре ты действительно на какой-то миг совершенно потерял рассудок. Но я считаю, мы оба сполна заплатили за наши ошибки, мы заслужили возможность попробовать начать все сначала. Я не хочу отпускать тебя, Гай. Я хочу, чтобы остался здесь, со мной, чтобы ты был в моей жизни, в моем доме… В моей постели, черт побери!.. Останься, пожалуйста! Очень прошу… Ее голос прерывается. Он смотрит на нее таким же восторженным взглядом, каким он смотрел на нее, когда впервые пришел в сознание в пасхальную субботу. Как будто перед ним явилось божественное видение. Ей кажется, как будто время остановилось. Осторожно, она отводит прядь волос, закрывающую его лицо, и он прижимается губами к ее раскрытой ладони. Наконец он готов принять ее чувства. Она склоняется к нему и целует его, стараясь не прикасаться к его ране. Он крепко обнимает ее, усаживая с собою рядом на кровать. В каком-то уголке ее сознания еще бьется мысль: нужно быть аккуратнее, не задеть шов, но в его объятиях рассудок быстро уступает место чувству. Ничего подобного за свои двадцать пять лет она еще не испытывала — ни с Робином, ни с Гаем, ни с кем. Руки переплетены, тела готовы слиться в одно, но ей все мало, она стонет от нетерпения, изо всех сил вцепляясь в его обнаженную спину, так что на коже остаются глубокие царапины. Жар его кожи плавит шелк ее платья, в крови загорается огонь, обжигающей волной прокатываясь по венам. Его ладонь лежит на ее щеке, а ее пальцы ерошат пряди его волос. Уста плотно прижаты друг к другу. Она вся дрожит, ей нечем дышать, но она умоляет, чтобы он не отпускал ее, чтобы еще и еще… Впервые за этот год она чувствует себя живой. По-настоящему живой.