2061. Мы живые.

                    27 июня 2061 года       Время московское13:24       Россия, Полуостров Крым       Моё имя Лис Манфред                     Маркус развернулся и одним прыжком заскочил в салон самолёта вслед за пилотом с говорящей фамилией Гамаюн.       Пилот, острыми чертами лица, действительно напоминал какую-то птицу, может быть ту самую, мифическую, которая вечно летает, не касаясь земли? Хотя у птицы гамаюн, кажется, было женское лицо, но это не точно…, да и какая разница? Фамилия пилоту шла, как хорошо подобранный пиджак.       Подать мне руку или хотя бы просто обернуться, чтобы убедиться, что я следую за ним, Маркусу в голову не пришло – он уверен, что следую. Может быть обидеться? Или сказать ему уже, что мне иногда нужно внимание?       Неуютный, по-военному строго функциональный салон был тускло освещён парой дежурных ламп, и я не сразу разглядела Маркуса. Он сидел на прикреплённом к боковой переборке сидении, низко опустив голову и закрыв лицо руками. Кольцо у меня на пальце едва мигало жёлтым, а значит Маркус изо-всех сил старается справиться со стрессом. Только отчего вдруг он в таком состоянии? Только что было всё нормально. Он даже шутил и, кажется, был счастлив, встретившись со старым другом. На Алтай вон собирался….       — Ты чего…? — спросила я, погладив Маркуса по напряжённой сгорбленной спине. Он вскинул на меня тяжёлый взгляд, но тут же, словно опомнившись, прикрыл глаза и, согнав с лица тревожное выражение, глянул на меня искоса, со своей обычной усмешкой.       — Всё нормально…, пришло сообщение от Коннора, — сказал он беззаботно. — Нас будет встречать твой друг Павел. Его к нам направили, видимо, как главного специалиста по андроидам.       — Это всё? — спросила я подозрительно. Показная беззаботность Маркуса испугала меня больше, чем предшествующий ей мрачный вид. — Ты что-то недоговариваешь….       — Я устал, — тихо произнёс Маркус, помолчав несколько секунд. В его голосе мне послышался вызов. Он выглядел раненым зверем, загнанным в угол и готовым защищаться до последнего. Вот только на него никто не нападал, тем более я.       Я присела на корточки перед ним, пытаясь заглянуть ему в лицо. Ласково взяла ладонями его руки, устанавливая связь. И… ничего не произошло. Он был полностью закрыт. Я не почувствовала даже отголосков его сознания – я будто врезалась с разбегу в бетонную стену. Что происходит? От неожиданности я отдёрнула руки и резко вскочила на ноги.       — Вы готовы? — из кабины высунулась голова в шлеме с опущенным забралом. — Так, и чего мы ждём? Мы летим или где? А ну быстро в кресла! Вон, впереди, командирские. Давай, давай… Маркус, ну в чём дело?       Маркус, резко поднялся, как будто очнулся.       — Сейчас…, — он подтолкнул меня вперёд и почти силой усадил в кресло, быстрыми движениями застёгивая ремни у меня на груди. Я не сопротивлялась, чувствуя себя безвольным предметом.       Пристегнув меня, Маркус сел в кресло рядом.       — Разгонимся, можно будет отстегнуться, если захотите, я скажу, — отрывисто проговорил пилот и скрылся в кабине.       "Лис, извини, — услышала я голос Маркуса по внутренней связи. — Всё хорошо, я… случайно закрылся, сам не заметил. Понял, только когда ты руки отдёрнула".       — Почему мне кажется, что ты врёшь? — ответила я вслух.       — Я не вру…, — Маркус дотянулся до моей руки и так широко открыл мне объятия своего сознания, что я буквально обрушилась в него, как будто ввалившись в жарко натопленную комнату с трескучего мороза. Ощущение было острым и очень приятным. Я прикрыла глаза, растворяясь, но где-то на грани восприятия реальности блестела, не желая таять, льдинка сомнения. Он мне врёт, этот ловкий манипулятор. Но сил на то, чтобы отказаться от тепла у меня не оказалось, и от льдинки за несколько секунд осталась только талая лужица смутного беспокойства.       Я очнулась от того, что Маркус, отпустив мою руку, встал и начал деловито отстёгивать меня от кресла.       — Мы будем в полёте минут сорок. Нет смысла сидеть, как пришпиленные к доске мухи. Маркус деловито расправился с карабинами и ремнями, освободив меня.       — Что ты имел в виду, когда говорил, что устал? Ты выглядел скорее расстроенным, чем уставшим, — проговорила я, стараясь подбирать слова — ещё раз налететь на стену отчуждения мне не хотелось.       — Да тут всё вместе, Лис, ты права, всё и сразу…, — Маркус болезненно поморщился. — Слушай…, будет большой наглостью, если я… ну, как на крыше, помнишь? Если ты….       — Ты просишься на ручки? — усмехнулась я, поняв чего он хочет. Вот чудак, то ломится к цели, не видя преград, как бульдозер, а то вдруг стесняется озвучить свои желания и мнётся, как школьница на первом свидании.       — Хм…, — Маркус ухмыльнулся, поджав губы и несколько раз коротко кивнул, — можно сказать и так. На ручки…, — протянул он, продолжая улыбаться. — Смешно…, но довольно точно.       — Тут не слишком удобно – железный пол этого летающего корыта явно проигрывает крыше сарая во всём – там тёплое дерево досок и звёзды, и ветерок, и звуки и запахи…, — сказала я, опускаясь на пол. — Но если хочешь, устраивайся, времени у нас не много.       — Я бы попросил…! По поводу корыта – полегче…, — неожиданно прозвучал насмешливый голос откуда-то из-под потолка.       — Подслушивать неприлично, — громко сказал Маркус, опускаясь рядом со мной и устраивая голову у меня на коленях. — Надеюсь, камер у тебя тут нет?       — Ееееесть! — ехидно ответил динамик.       — Тогда завидуй молча! — бросил Маркус, прикрывая глаза.       Я вновь, как на ранчо, погладила его по голове, и он со стоном выдохнул, словно долгая мучительная боль наконец прошла. На этот раз я не испугалась, продолжая баюкать своего сурового младенца, давая ему то, чего он был лишен – ощущение заботы, защиты и материнской любви. Ненадолго, на оставшиеся нам пятнадцать минут полёта, пусть будет ему спокойно и хорошо.       — Эх…, — мечтательно выдохнул динамик под потолком минут через десять, — я тоже так хочу…! Давайте-ка в кресла, снижаемся. Закончим тут дела и на Алтай. Слышишь, Маркус, я вам там тааакие места покажу – закачаешься! Что там твоя Америка – рядом не стояла! Валяйтесь там, на звезды смотрите сколько душе угодно. Пожалуй, и я с вами, по-стариковски, где нибудь в сторонке….       Динамик ещё раз протяжно вздохнул. Маркус рывком поднялся на ноги и даже не подумал протянуть мне руку, чтобы помочь встать. Я с лёгкой грустью вспомнила внимательного и галантного Карла, но тут же мысленно одёрнула себя – за двумя зайцами погонишься и лопнешь пополам….       Я немного повозилась с незнакомой конструкцией карабинов, но Маркус, бросая на меня насмешливые взгляды, на этот раз дал мне справиться самой. Наконец, я покорила непослушные ремни и откинулась в кресле. Самолёт ощутимо накренился и ухнул вниз. Когда я была человеком, такой манёвр – бросающий желудок к горлу, вывернул бы меня на изнанку гарантированно. А теперь ничего – желудка то нет, и тириум, заменяющий нам кровь, более густой и вязкий, просто конструктивно не может «ударить в голову» и вызвать нарушение зрения и другие проблемы, связанные с перегрузками у людей. Я чувствовала себя превосходно в быстро несущемся к земле военном самолёте и, кажется, впервые по-настоящему радовалась, что я не человек.              — Ты… совсем такая же…, — выдавил Павел, глядя на меня расширенными глазами.       Пока Маркус прощался с пилотом, я направилась к машине, возле которой ждал нас бравый капитан Дмитриев с растерянным и почти испуганным выражением на лице.       — Привет, я тоже рада тебя видеть, — усмехнулась я. — Ты чего ожидал увидеть то? Квадратную голову с антеннами и фасеточными оранжевыми глазами и тело с клешнями вместо рук и колёсиками вместо ног? Или как? Тут не зомби-апокалипсис, не смотри на меня с таким ужасом. Это я, я ощущаю себя собой, если тебе интересно. И выгляжу так, как выглядела.       — Прости…, — Павел потупил глаза. — Почему-то я не ожидал, что ты будешь настолько похожа на себя….       — Ты сам-то понял, что сказал? — спросила я, почувствовав раздражение. — Было бы странно, если бы я была похожа на тебя. А на себя — это нормально, разве нет? "Сейчас вот дезактивирую кожу, узнаешь, на кого я похожа", — мстительно подумала я, но делать этого, конечно не стала. Нам сейчас точно не до шуточек и милого дружеского троллинга. На кону такое количество человеческих жизней, что впору разучиться улыбаться.              — Привет, капитан, поехали, — отрывисто сказал Маркус, стремительно подошедший к нам. Он протянул руку и обменялся с Павлом рукопожатием. Похоже, по отношению к Маркусу, Павел никакого дискомфорта не испытывал.       Капитан почему-то прилетел не на служебной, а на своей личной машине – тёмного грязно-серого цвета старенькой тойоте. Купил или одолжил у кого-то, — подумала я, но спрашивать не стала. Вдруг обидится ещё? Мужчины такие ранимые, а когда речь заходит об автомобилях, некоторые ведут себя точно, как «яжемашинымать»… ну, или отец, если быть точной — попробуй, скажи что-то обидное про его ласточку.       Маркус, не спрашивая, уселся впереди, рядом с Павлом и мне ничего не осталось, как забраться на заднее сидение. Никаких новомодных кресел, принимающих форму тела и меняющих положение, приноравливаясь к малейшим желаниям пассажира, в этой старой тачке, конечно же, не было. Сидение было мягким, но чуть-чуть более мягким, чем хотелось бы. Я долго крутилась и ёрзала, устраиваясь и думая о том, что к хорошему привыкаешь пугающе быстро.       Машина вздрогнула и сорвалась с места. Неожиданно резво для такого древнего аппарата, тойота круто пошла вверх. Хотя машина была гражданская, Павел не задумываясь бросил её сразу на четвёртый полицейский уровень и, только набрав высоту, отдал управление автомату.       — Ограничители у неё отключены, — зачем-то пояснил Павел, откидываясь в кресле.       — Мы заметили, — усмехнулся в ответ Маркус. — Давай, капитан…, твоя машина с отключёнными ограничителями оставляет нам совсем мало времени. Нужно, чтобы ты дал нам информацию. У нас на счету каждая минута и мы собираемся действовать сразу, как прибудем на место. Можешь ты нам сказать что-то, что нам нужно знать? Лишние подробности опускай – только факты.       Павел посмотрел на Маркуса, но ничего не сказал. Он сосредоточенно сопел, словно пропуская через какой-то фильтр те новости, которые должен был сообщить.       — Мы точно знаем, где расположен пульт, с которого идёт сигнал, — начал он и снова вопросительно посмотрел на Маркуса. Маркус, в ответ на его взгляд, коротко кивнул.       "Он даёт Павлу разрешение говорить"? — удивлённо подумала я.       — С каких пор ты спрашиваешь у Маркуса разрешения? — выпалила я, озвучивая свои мысли.       Павел обернулся и искоса посмотрел на меня, и они снова многозначительно переглянулись с Маркусом. Да что за чертовщина творится?       — Возможно, с тех пор, как ты сама попросила доверять ему, — задумчиво протянул Павел, помолчав несколько секунд. — А может с тех пор, как ты доверила ему свою жизнь…, — добавил он, вновь коротко на меня посмотрев с очень странным выражением на лице.       — Капитан… говори! Лис нужно это знать, — мрачно сказал Маркус и моё сознание вдруг сжалось, как запуганный щенок, которого сейчас будут снова бить.       — Пульт располагается в научной библиотеке Университета и директор библиотеки находится, по нашей информации внутри, — подчёркнуто бесстрастным механическим голосом проговорил Павел.       — В своём кабинете? — спросила я и сама удивилась, как безразлично это прозвучало.       Маркус обернулся и внимательно на меня посмотрел, и вдруг, длинным текучим движением, таким плавным, что несущийся в воздухе автомобиль даже не качнулся, он перебрался с переднего сидения ко мне.       — Спокойно, мы во всём разберёмся, обещаю, — вкрадчиво произнёс он, заглядывая мне в лицо. — Павел, у тебя же есть собственное мнение? Как считаешь, госпожа Морозова жива? Она заложник? Нам нужна не официальная версия, а твоё мнение.       — Мнение есть…, — неуверенно сказал Павел и вновь переглянулся с Маркусом.       — Говори… это важно! — Маркус нахмурился. — У нас тут не семейные неурядицы – у нас вопрос жизни и смерти для сотен людей. Так что давай….       — Моё мнение… — Павел опять замолчал. — Моё мнение, — решился он, наконец, — госпожа Морозова жива. Но она не заложник – она террорист…, — закончил он, глядя на меня широко раскрытыми глазами.       — Нет…, — сказала я в отчаянной попытке поспорить с самой собой. Мне хотелось кричать «нет, нет, нет…», но я уже понимала, что это вполне может быть правдой. Моя эксцентричная мать запросто могла попасть под чьё-то влияние, перенять ложные идеи и начать воевать за них, не считаясь со средствами. Это вполне в её стиле….       — Мы разберёмся, — упрямо повторил Маркус. — Но ты точно в этом не участвуешь. Слышишь, Лис? Даже не думай….       — То есть как это, не участвую? — встрепенулась я, очнувшись от своих мыслей. — Да ты что, Маркус? Да я, может, единственная, кто может тут что-то сделать! Это же моя мать! Мать, понимаешь? Хотя, куда тебе понять….       — Куда уж мне понять, — мрачно отозвался Маркус, — у меня не было матери….       — Извини! — я схватила его за руку. — Да я совсем не это…. Чёрт…, не об этом я говорю! У тебя не было матери, но у тебя есть Карл. Он тебе и мать, и отец, и друг, и брат, я же знаю. Ты не поэтому не можешь меня понять…. Ну не хмурься ты так, пожалуйста! Услышь меня! Только я знаю её, знаю какая она, знаю, что ей сказать. Маркус! Я должна, понимаешь? Я уверена, что она заблуждается. Мне нужно просто с ней поговорить! И это никто не сможет, кроме меня! Слышишь? Никто!       Я почти кричала, сама не замечая, что схватив Маркуса за руку, установила связь и сейчас нещадно вываливаю на него тонны отрицательных эмоций. Кольцо на его пальце сияло алым. Я делала ему больно. Я не хотела этого, но я буквально избивала его, потеряв над собой контроль.       Маркус терпел. Он смотрел на меня, напряжённо сощурив глаза, но не отнимал рук, пропуская через себя мою боль, принимая её, растворяя в своём сознании, отдавая мне свою силу.       Только когда волна стресса разбилась и вернулась ко мне, окутав сознание спокойствием и уверенностью, я пришла в себя и поняла, что происходит. Я вздрогнула, попытавшись отнять руки, но Маркус не отпустил, отрицательно покачав головой, и уже через несколько секунд я совершенно успокоилась, обретая способность мыслить.       Взгляд Маркуса потеплел, и он чуть заметно улыбнулся, ничего не говоря.       — Ребята… э-э-э…, простите, что вмешиваюсь, но мы подлетаем, — сказал Павел нерешительно, искоса на нас поглядывая. — А можно спросить…? Нет… я понимаю, не хотите – не отвечайте…. Но, что это было? Вот, когда руки у вас светились? — выдохнул он, не справившись любопытством.       — Это был контакт, обмен информацией, — равнодушно и холодно ответил Маркус.       — Понятно…, — протянул разочарованно Павел, но тон Маркуса не позволял дальнейших расспросов.       — Лис, там есть одна проблема, — Маркус отпустил мою руку, но продолжал сидеть, повернувшись ко мне лицом. — Поэтому я думаю, что переговорщиком должен идти я. Стоп-стоп, не начинай снова! — воскликнул он, видя, что я выпрямила спину и вскинула подбородок, готовясь возражать. — Лис, спокойно, нам нельзя сейчас так терять над собой контроль, это только мешает. Там, возле пульта, рядом с человеком, предположительно…, я подчёркиваю, предположительно, твоей матерью, есть ещё Мирмидонец. Я могу взять его под контроль за секунду, дистанционно. Но мне нужен для этого визуальный контакт. Поэтому я рассчитывал, что пойду в качестве переговорщика, сразу завладею сознанием бойца, и при его помощи нейтрализую террориста. Да не вздрагивай ты так, Лис! Или ты по-прежнему считаешь меня убийцей по вызову?       — Нет… не считаю…, — выдавила я, с трудом преодолевая страх. А ведь я его боюсь…, иногда, — неожиданно осознала я то, в чём не хотела себе признаться. — Я не считаю тебя убийцей, — повторила я, больше для себя, чем для него, — но я считаю, что у меня больше шансов на успешные переговоры….       Переход на деловой тон дался мне с трудом, но я должна была совладать с эмоциями, если хотела, чтобы Маркус воспринимал меня всерьёз, как взрослого человека…, чёрт, андрода…. Одним словом, мне нужно было показать, что я способна здраво мыслить и хладнокровно действовать, что я андроид RK, мать вашу, супер-альфа, а не истеричная девица-подросток.       Машина вздрогнула — это Павел отключил автомат и взял управление на себя. Он начал круто снижаться, лихо проскакивая оживлённые нижние уровни и, в конце концов, аккуратно посадил автомобиль почти прямо перед входом на территорию Университета на площади Сахарова, аккурат в том месте, где я впервые встретила их обоих – его в роли предводителя гопников и Маркуса в роли беспечного иностранного туриста. "Господи", — подумала я, — "это же было почти вчера, а по ощущениям прошла вечность, настолько всё изменилось".       Шлагбаум открылся и машина въехала на территорию. Нас тут явно ждали и ждали с нетерпением. Павел затормозил на парковке возле кафедры генетики. Тут стояло полтора десятка машин, но все они были без опознавательных знаков. Можно было подумать, что намечается вечеринка и на неё съехались частные лица, если бы эти лица не были такими суровыми, а взгляды не походили на острый скальпель, которым тебя за секунду не только раздели, но и препарировали, накрыли предметным стеклом и уложили под микроскоп.       Штаб был организован в лаборантской на первом этаже кафедры. Длинный стол посередине комнаты, на котором обычно готовили питательные среды для экспериментов, был очищен от реторт, пробирок и прочей посуды. Над столом висел подробный голографический план главного корпуса. В дальнем конце стола, возле полураскрытого окна, выходящего в заросший неухоженный угол ботанического сада, сидел неприметный человек с бесцветной незапоминающейся внешностью, не поддающейся описанию, и цепким взглядом из-под полуприкрытых век.       За окном жарко светило солнце, но старые деревья пропускали только скудные лучи, раскрасившие не слишком чистое оконное стекло яркими жёлтыми пятнами.       — Присаживайтесь, — сказал невзрачный человек, жестом остановив Павла. — Я знаю, кто вы, не будем тратить время. Меня зовут Пётр Петрович. Кто из вас, господа андроиды, будет вести переговоры? И уверены ли вы, что это хорошая идея? Может быть, всё же отправить нашего психолога, специалиста по взаимодействию с преступниками? Слушаю вас, — Пётр Петрович кивнул Маркусу.       — Секунду…, — Маркус отодвинул металлический стул и сел на него. На человека у окна он не смотрел, а, казалось, внимательно разглядывал древний лабораторный шкаф и стоящие в нём реактивы. — Извините, — произнёс он через несколько секунд, — я вызвал сюда секретаря из нашего представительства. Это андроид. Она прибудет через несколько минут. Дайте распоряжение оцеплению, чтобы её пропустили. Она прибудет на нашем служебном автомобиле. Его номер….       — Мы знаем номер вашего автомобиля, — прервал Маркуса Пётр Петрович. — Но вы сказали «оцепление». Откуда вам известно, что оно есть? Это секретная информация, — сказал он, бросив красноречивый взгляд на Павла.       — Нет-нет, что вы, ваш сотрудник тут совершенно ни при чём. Ваше секретное скрытое оцепление я увидел. Но вам не стоит волноваться – андроидов-разведчиков моего уровня на планете больше нет – я уникальный, — без тени улыбки заявил Маркус, подаваясь вперёд и кладя руки на стол перед собой.       — Что же…, протянул Пётр Петрович, придвигаясь от окна ближе к столу, — я о ваших возможностях наслышан от… э… коллег. Хотелось бы с вами пообщаться лично, когда всё закончится. Это возможно? — спросил он, внимательно разглядывая Маркуса.       — Почту за честь, — Маркус коротко с достоинством кивнул, и его собеседник удивлённо хмыкнул.       На широченном низком подоконнике внезапно отвратительно зазвенел какой-то аппарат, в котором я не без труда узнала древний, как мамонт, проводной телефон. Пётр Петрович откинулся назад и не глядя взял трубку.       — Да, я в курсе, пропустите и проводите в штаб. Да, андроид, что вас смущает? Привыкайте, — отрезал он и добавил, бросая трубку на рычаг, — идиоты…. Простите, господа, нервы…. Однако, мы отвлеклись. Вернёмся к делу. Так кто пойдет переговорщиком?       — Переговоры будет вести госпожа Лис Манфред, — безапелляционно заявил Маркус. — Предполагаемый преступник, как вам, должно быть, известно – её биологическая мать, и у неё больше шансов найти с ней общий язык. — Пётр Петрович кивнул, подтверждая, что информация для него не является тайной. — Но есть одна сложность, — продолжил Маркус. — Вот для устранения этой сложности я и вызвал секретаря.       Дверь отворилась и в проёме застыл навытяжку молодой офицер, старательно изображавший гражданского. Получалось у него плохо – выправка, уставная причёска и пожирающий начальство взгляд выдавали его с головой.       — Прибыл…, то есть, прибыла, к-хм… андроид, — отрапортовал он, запинаясь.       — Я же отдал команду проводить её сюда. Проси…, — с раздражением устало выговорил Пётр Петрович. — Идиоты, — проворчал он, когда офицер скрылся за дверью.       — Тори! — я вскочила и обняла её так, как очень хотела обнять, когда она, спокойная и внимательная окружила меня, отвратительный даже самой себе живой труп, такой заботой, что практически вернула меня к жизни, вместе с не отходившим от меня ни на шаг Карлом, конечно же.       — О, Лис…, отлично выглядишь, — своим, специально разработанным для приятного общения, мелодичным голосом, искренне ответила Тори. — Господин Манфред, прибыла по вашему вызову, — почти по-военному отчеканила она, повернувшись к Маркусу.       — Привет, Тори, проходи…, — не поднимаясь с места, ответил Маркус.       — Прошу прощения, господин андроид, но как ваш секретарь поможет нам в переговорах? — спросил Пётр Петрович, придирчиво разглядывая Тори, красивую, стройную, одетую в строгий, но очень модный деловой костюм.       — Сейчас объясню, — Маркус встал и подошел ко мне. — Лис, встань, пожалуйста. Сейчас тебе придётся научиться брать под контроль андроида. Прости, Тори, тебе нужно потерпеть, — произнёс он очень мягко, обернувшись к своему секретарю.       — Хорошо, я готова, господин Манфред, — тихо проговорила Тори, вставая передо мной.       — Лис…, это неприятно, предупреждаю, — сказал Маркус с сожалением в голосе. — Я начал тебя учить на киберах и рассчитывал, что всё будет постепенно. Но мы не успели. Там…, — он кивнул в сторону, где находился главный корпус, а значит и библиотека, — Мирмидонец. Управлять им ты не сможешь, я сразу хочу тебя предостеречь – даже не пробуй, не справишься. Твоя задача, взяв его под контроль, дать ему просто приказ не шевелиться.       — Почему неприятно то? — спросила я. — Управлять кибером было легко, и лошадью и собакой….       — Потому, что андроид не собака, — многозначительно понизив голос, проговорил Маркус. — Ты поймёшь…. И обычные андроиды, и такие альфы, как Мирмидонцы, эффективнее всего действуют не по принуждению, а как не парадоксально это звучит, из любви. Они так устроены, и люди, которые это поняли, научились с ними идеально взаимодействовать. Андроид лучше и точнее выполняет просьбы, а не команды. Я это понял ещё тогда, двадцать три года назад. Все андроиды, которые шли за мной в бой, делали это за идею, которую я дал им. Они шли спасать свой народ и жертвовали собой не раздумывая, во имя любви. Да, Коннор, который сам тогда был ещё, практически, младенцем, привёл армию андроидов, которых жёстко контролировал – тысячи машин под одним управлением. Но это была вынужденная мера. Мы почти сразу от подобного способа управления отказались. Но сейчас у нас нет выбора и тебе придётся…. Поэтому сейчас посмотри на Тори и прикажи ей не двигаться и не говорить. Давай…. Подержи её пару минут и отпусти. Она скажет нам, насколько надёжный был контроль.       Я посмотрела на Тори и постаралась сосредоточится и приказать ей не двигаться. Внезапно у меня появилось ощущение, что я держу её двумя руками, как куклу и при этом мне больно и хочется разжать руки, отпустить, отдёрнуть, как от раскалённой сковородки. Я приказала себе терпеть, понимая, что эти ощущения ни что иное, как интерпретация сознания, иллюзия. Но если бы Маркус меня не предупредил, я бы точно не смогла отделить эту иллюзию от реальности. Я крепче сжала свои виртуальные руки, приказывая кукле не шевелиться, и она подчинилась, замерев. Внешним зрением я видела Тори, которая вытянулась в струнку, не моргая и не дыша – по моему приказу отключились все функции имитации человечности, хорошо хоть кожа не дезактивировалась – это было бы слишком.       — Как ты себя чувствуешь? — спросил Маркус, очень внимательно за мной наблюдавший. — Ты должна, продолжая удерживать Тори, иметь возможность говорить и двигаться. В этом главная сложность – тебе нужно контролировать оба процесса. Попробуй….       — Нормально…, — помолчав пару секунд сказала я, обводя присутствующих взглядом. Тори по-прежнему не шевелилась, Маркус удовлетворённо кивнул, а Павел Петрович даже привстал и подался вперёд, с нескрываемым интересом наблюдая за происходящим.       — Достаточно, отпускай её, — сказал Маркус, обнимая Тори за плечи. Я с облегчением прекратила удерживать сознанием виртуальную куклу и тут же поняла, зачем Маркус обнял Тори – освобождённая, она пошатнулась, и он ласково её поддержал.       

***

             Мы с Маркусом шли по коридору главного корпуса. Высокие венецианские окна давали очень много света. Солнечные лучи слепили, отражаясь в стёклах старинных книжных шкафов, занимавших все свободные проёмы стен. Бесконечные скульптуры, бюсты и портреты учёных внимательно смотрели на нас. Я так любила этот коридор, когда училась в Университете. Но сейчас он был пугающе пустым – таким он, наверное, бывал только по ночам. Сотрудники Петра Петровича потрудились на славу и очистили здание и от студентов, и от преподавателей, и от научных сотрудников. Никого – тишина, пустота и наши гулкие шаги, разносящиеся неожиданным эхом. И неожиданно скрипучий паркет. В вечном гуле оживлённого коридора я никогда не замечала, что паркет под ногами издаёт такие отвратительные звуки.       — Заходим, двигаемся тихо, скрытно, но очень быстро, — говорил Маркус по внутренней связи. — Доходим до места. Я остаюсь в укрытии – на схеме там достаточно массивные книжные шкафы. Ты выходишь, и тут тебе нужно делать всё одновременно – начинать говорить с матерью – тут я тебе не советчик, тебе видней, что ей надо сказать, и обездвижить Мирмидонца. Я буду в метре от тебя. Если будет возможность, я контроль над Мирмидонцем перехвачу. Если нет – держи его сама.       — Маркус, ты повторяешь это уже третий раз. Я запомнила….       Мы вошли в библиотеку, миновали пустынный читальный зал и зашли в книгохранилище. Ряды застеклённых деревянных шкафов, которые только внешне были древними, а внутри уже давно представляли собой современные аппараты для хранения бумажных носителей, поддерживающие циркуляцию обеззараженного воздуха, температуру и влажность. Миллионы томов, хранившиеся здесь, уже давно были оцифрованы, и выдавались на руки только в специальных помещениях внутри самой библиотеки и только в научных целях, с соблюдением всех возможных предосторожностей. Этой коллекции книг не было цены.       По информации, которую нам дали, пульт управления, с которого идёт сигнал, находился в глубине книгохранилища. Я, похоже, знала, что это за место и это было очень странно – мать всегда терпеть не могла этот, стоящий между стеллажами, старинный стол. Она называла его «чудовище» и никогда не могла понять, что меня в нём так привлекает. Меня же к «чудовищу» тянуло как магнитом с самого первого посещения библиотеки, чуть ли не в младенческом возрасте. Огромный, тёмного дерева, покрытый классическим зелёным сукном, безумно приятным на ощупь, он был сильным и величественным. Его массивные резные ноги – ножками их назвать язык не повернётся, его тяжёлые выдвижные ящики с секретными дверцами и маленькими ящичками внутри, и моя тайная любовь – письменный прибор девятнадцатого века – тяжёлые бронзовые предметы на зелёных с прожилками каменных малахитовых подставках – чернильница, подсвечники, какие-то баночки и шкатулки, пресс-папье и лампа под круглым зелёным абажуром. Каждый предмет обладал для меня магией, неся на себе энергетику времени и тепло прикосновения сотен рук самых разных людей.       Мать с огромным удовольствием убрала бы этот стол, если бы он не был частью исторического интерьера. И вот сейчас она, похоже, находилась как раз возле него, а не в своём любимом кабинете, небольшом, но обставленном и оборудованном всем самым современным – и мебелью из стекла, пластика и металла и всевозможными цифровыми приборами — от «умной» кофеварки, до виртуального экрана, дававшего изображение в трёх измерениях.       "Стоп, мы на месте", — сказала я беззвучно, жестом останавливая Маркуса.       "Начинаешь говорить и сразу берёшь под контроль…", — начал Маркус в четвёртый раз, проверяя застёжки бронежилета, который на меня надели по настоянию Петра Петровича.       "Хватит, не повторяй, я помню", — с лёгким раздражением сказала я.       "Спокойнее…, — ровным голосом ответил Маркус, придерживая меня за предплечье. — Готова? Пошла…".       Я сделала шаг и тут же поняла почему мать выбрала это место – стол со всех сторон плотно окружён толстенными книжными шкафами, которые и из гранатомёта не сразу прошибёшь, подойти к нему можно только с одной стороны и самое главное отличие от кабинета — нет никаких окон. Стол по кличке «чудовище» и его окружение представляли собой надёжный бункер, каждая стена которого не имела цены.       — Здравствуй, мама, — выдала я заготовленную фразу, сама при этом сосредоточившись на андроиде.       Мирмидонец в чёрном обмундировании почти сливался с тёмным деревом книжного шкафа, возле которого стоял. И он был не безвольной куклой, как Тори, которая сдалась без всякого сопротивления. Мне пришлось сосредоточиться на нём, чтобы приказать ему не шевелиться. Это заставило меня на несколько секунд замолчать.       "Говори, чёрт бы тебя побрал", — неожиданно резко выпалил Маркус по внутренней связи.       — Василиса? Постой-постой…, — Эльвира Павловна привстала. Причудливый чёрно-красный узор на её лишённом волос черепе и такая же по цвету чёрно-красная струящаяся туника производили сильное впечатление. Мне на секунду показалось, что она вся покрыта свежей, ещё тёплой кровью — кровью тех детей, которых застрелили Мирмидонцы в Крыму.       — Мама, я очень хотела увидеть тебя. Мне вот сказали, что ты на работе, и вот я пришла, — затараторила я, справившись, наконец, с андроидом.       — Василиса, что ты несёшь? Ты соскучилась? Правда? Не смеши меня, — мать говорила своим обычным величественным тоном с ясно читающимися нотками презрения. — Ты пришла со своим папашей? Что, выперли вас ваши роботы из своего заокеанского рая?       — Нет, я пришла одна. Папа остался в Детройте…., — сказала я и осеклась, увидев, как исказилось лицо матери.       — В Детройте?! — отвратительно взвизгнула она. — Надеюсь, он там моет горшки…?       — Нет, мам, ну что ты! Господин Манфред отдал ему свою студию. Он работает, — сказала я, стараясь изо всех сил не реагировать на её тон. Впрочем, это было не сложно – мать говорила со мной свысока столько, сколько я себя помню. — А давай поедем к нему в гости. Ты увидишь, как там красиво. Думаю, скоро он выставляться начнёт. А мам?       — Манфред? — мать посмотрела на меня, недобро прищурившись.       — Ну да, Карл Манфред, художник, помнишь, вы познакомились в больнице?       — Так… а ну-ка заткнись! — неожиданно рявкнула мать, вставая из-за стола. — Ты кто? А? Что ты такое?       — Я Василиса, твоя дочь, — как можно мягче ответила я. — Посмотри на меня, ну… пожалуйста, мама….       — Моя дочь, Василиса Николаевна Морозова, была полностью парализованным инвалидом, — прошипела мать, понизив голос. — У неё не было шансов на выздоровление, никаких….       — Но шансы появились, посмотри, я здорова, у меня всё хорошо, мама, — произнесла я, теряя надежду. — Мама, пожалуйста, ты же можешь просто порадоваться за меня? Я здорова, мама! Ты же носила меня девять месяцев внутри себя, мама! Ты же….       — Я носила внутри себя, о чём сейчас чрезвычайно жалею, хоть и, как выяснилось, бездарного, но всё же человека. Человека! — выкрикнула мать.       — Мама, так я и есть человек! У меня другое тело, но в нём я, всё та же, твоя дочь! — в отчаянии закричала я в ответ.       — Нееет, нет, нет… ты не человек. Как я сразу не сообразила? — вкрадчиво пропела мать, отступая назад. — Ты машина, которая украла внешность и личность моей дочери и теперь выдаёт себя за неё. А значит, моя дочь мертва! Верно? Вы убили её, так ведь?       — Мама!       — Сдохни, богопротивная тварь!       — Назад! Лис, назад! — услышала я крик Маркуса. Он кричал вслух.       Два выстрела слились в один. Что-то очень сильно тупо ударило меня в грудь, сбивая с ног, и я успела подумать, что идея надеть бронежилет была неплохой. Боли не было, но тело почему-то перестало слушаться и последним, что я увидела, прежде чем сознание полностью угасло, была моя мама, медленно сползающая по стене с аккуратной красной дырочкой между бровей, напоминающей индуистскую точку бинди — милость богов.       Я очнулась. Кажется, прошла всего секунда. Но сознание какое-то неясное, словно во сне, и тело…, только что сильное тело, сейчас не хочет шевелиться. Я опустила взгляд и от увиденного должна была ужаснуться, но затуманенное сознание милостиво смягчило удар. Бронежилет был расстёгнут и сдвинут на одно плечо, а грудная клетка раскрыта так, что было видно ровно сокращающееся сердце. И кровь…, Господи, откуда столько крови? Я почти плаваю в тириуме, одежда, руки — всё ярко-голубого цвета. Если я потеряла столько крови не удивительно, что тело ослабло – оно пытается выжить, включив энергосберегающий режим.       Я медленным плавным движением — всё, на что я была способна, потянула за край бронежилета, возвращая его на место и прикрывая им дырку в груди. Ну вот, так лучше. Видимо именно этот проклятый жилет, приняв и задержав пулю, динамическим ударом сломал довольно мощную пластину, которая прикрывала сердце. Тиффани опять будет ругаться, — подумала, вспоминая нашего старшего техника.       Я, стараясь не делать резких движений, обвела взглядом помещение.       Мирмидонец, вытянувшись и замерев, так и стоит у стены. Не буду его пока трогать — у меня на него нет сил.       Мама сидит на полу. На лице у неё какое-то обиженное выражение. Из маленькой дырочки на лбу вдоль по переносице сползли всего пару капель крови, оставив тонкую красную дорожку. Она красивая, моя мама, в кроваво-алой тунике, мягкими складками задрапировавшей её тело.       Маркус, всего в шаге от меня, устало прислонился к массивному основанию стола по кличке «чудовище». Он мечтательно смотрит куда-то вверх. Никогда я не видела на его лице такого выражения покоя и умиротворения. На губах лёгкая улыбка, а прозрачные зелёные глаза чуть блестят, отражая свет настольной лампы.       Что-то беспокоит меня, но моё неясное сознание не даёт мне сосредоточиться на деталях. Я, неловко скользя в луже крови, придвигаюсь ближе к Маркусу. Мой взгляд останавливается. Его грудь…, – она тоже открыта, как у меня, но что….       У Маркуса в груди не было сердца, не было биения жизни — только аккуратно отсоединённые артериальные трубки, из которых понемногу продолжала вытекать кровь.       Я села рядом с ним и, обняв его за плечи, потянула. Он словно ждал этого, и не упал, а мягко опустился, удобно устраивая голову у меня на коленях, именно так, как любил.       Я погладила его по голове и лёгким движением прикоснулась к векам, закрывая глаза. Спи, мальчик, впервые в жизни ты никому ничего не должен. Ты так хотел покоя. Я буду охранять твой сон.       А потом я завыла…. Завыла, как зверь, который попал в капкан, как зверь, который знает – чтобы выжить он должен отгрызть свою лапу, оставить часть себя в железных тисках смерти и уйти, хромая и истекая кровью. Уйти, чтобы жить. Я выла, выла и выла, разрывая зубами сухожилия, кромсая ещё живую плоть и дробя свои кости. Мне никогда больше не быть целой, мне никогда не бегать – мне теперь всегда хромать. И теперь всегда будет болеть обрубок оторванной плоти – обрубок моего сознания, в котором больше не будет его. Но я обязана жить, вот так и жить с болью, которую нельзя прекратить. Он не оставил мне выбора…. Вот, чёртов робот, он опять не оставил мне выбора! Нельзя же, в конце концов, расстаться с жизнью, если кто-то взял и отдал тебе своё сердце.              Где-то за гранью моего восприятия суетились люди. Но меня это не интересовало.       — Стоять, не подходить! Не трогать! Это андроиды, ждём их представителя, — голосом капитана Дмитриева звучали отрывистые команды.       А я гладила Маркуса по голове и думала, что Тиффани точно будет ругаться – он ведь так и не записал свой backup.