Между нами

Глава, в которой Ева, кажется, начинает верить в бога.

Я смотрела на парня перед собой и просто поверить не могла, что это Натан. Тот самый Натан. Натан, который лучший друг моего брата, который всю жизнь был для меня абсолютом идеального человека. Натан, который катал меня на шее в детстве. Натан, который помогал мне делать математику, когда приходил к Коле. Натан, который всегда приносил мне шоколадки. Натан, который укачивал меня на руках после Марка. Натан, который дал мне силы жить. Натан… Натан… Натан!.. Натан, который отверг четырнадцатилетнюю меня, когда я призналась ему. Помню, я даже целое письмо написала. Состарила бумагу, так что она пахла его любимым кофе, нашла красную ручку и красивым, идеальным каллиграфическим почерком написала любовное признание. О том, какой он чудесный и замечательный, какой милый и красивый. О том, как я люблю его улыбку и милые кудряшки. О том, что он свет в моем окне после Марка. Мне было пятнадцать, и я год укачивала в себе эти чувства. Очень много провела сеансов саморефлексии, на которых четко поняла, что это не привязанность после Марка и его психоза. Это именно любовь любовная. Такая, какой она должна была. И обожествляла доброго и милого Натана, которому было семнадцать. К его чести, когда я протянула ему письмо, он воспринял мои чувства на полном серьезе. Он не стал смеяться, не стал высмеивать меня и мою «детскую любовь». Он прочитал мое письмо прямо передо мной, поэтому я видела, как Натаниэль удивленно поднимал брови на некоторых моментах, и как сосредоточенно их сдвигал. И я ждала его ответа. Ждала и надеялась на то, что меня сейчас обнимут, возможно, даже поцелуют. Мне было пятнадцать и мне хотелось верить в какое-то чудо. Особенно после Марка. Но чудо, увы, это не про меня. Натан вернул мне мое письмо, и хрипловато сказал: «Ты слишком маленькая для меня.». Я была в такой агонии, что, думала, меня разорвет прямо на месте. Потому что я ради него в спорт вернулась. Я ради него снова начала заниматься тем, что меня чуть не убило. По его просьбе снова начала общаться с родителями. Из-за него вернулась в школу — чтобы видеть его там! И на эмоционально-нестабильном пике своих комплексов по поводу роста я слышу «Ты слишком маленькая для меня.». В общем, да, меня разорвало. Я просто молча кинула ему под ноги это треклятое письмо и ушла, проклиная все живое, неживое и провидение. Сидела потом месяцами в комнате и думала: за что мне это? Ну вот просто за что? В прошлой жизни я точно собственноручно вырезала пару деревень, если сейчас со мной происходит подобное. А Натан просто пропал. Он перестал приходить к нам, да и в школе мы не пересекались, потому что я больше не искала встречи с ним. Лишь однажды Коля обмолвился, что Натан поступил туда, куда мечтал, и все. Натаниэль Коэн исчез из моей жизни. Чтобы сейчас, спустя почти три года, найтись в моем собственном доме. — Мне не нужна твоя забота, Нат. — Бросаю пренебрежительно, чтобы он не понял, насколько я на самом деле взволнована. — Ива, не глупи, — он присаживается рядом, все еще держа проклятый стакан в руке, — если понадобится, я напою тебя из своих рук. Я лишь фыркаю и отворачиваюсь, потому что не хочу, чтобы он видел, как краснеют мои щеки от этого такого старого, но не менее волнующего моего сердце «Ива». Он никогда не называл меня Евой. Всегда извращал мое имя на свой еврейский манер. И среди этого приевшегося Ева, Ива была глотком свежего воздуха. Которым я и подавилась. — Натан, это ты не глупи. В свое время ты уже сказал все, что обо мне думаешь. На этом, увы, все. — Я выдыхаю, потому что эта холодная отстраненность давалась мне с адским трудом, Все-таки странно снова видеть перед собой человека, которого любила когда-то давно. И который отверг тебя. — Ты все такая же злая, Ива. — И все такая же «маленькая», — злобно хмыкаю я и поднимаюсь на ноги. — Я бросила школу, сожгла тетрадки и портфели, закурила сигарету, залила ее портвейном. Пьяная, полечу через забор, теперь достаточно крутая, чтобы быть с тобой? — Пропела, делая акцент на последней строчке, стараясь не смотреть на него и собралась уходить, потому что ситуация такая… ебаная. — Ты очень красивая, Евангелина. И ты очень повзрослела. Ты знала? Я стараюсь не останавливаться. Вообще не реагировать, но… — Да блядь! — Тихо шепчу под нос и ухожу к старшим в гостиную. Судя по тому, как дернулись мои родственнички, когда я вошла в гостиную, Алина уже успела все рассказать в ярчайших красках, и мне уже не было нужды что-то говорить. Я лишь дошла до самого центра комнаты и упала на мягкий ковер, надеясь, что сейчас он оживет и всосет меня в свои великолепные объятья. Но чуда, увы, не произошло. — Что? — Я не смотрела на них, меня больше интересовал красивый матовый потолок, но этот настойчивый взгляд обоих чувствовала буквально кожей. — И… — неуверенно начал средненький. Уверена, вся эта история для него словно кость в горле, ведь Соболев, вроде как, его преемник, тот кому он передал свое детище в виде команды, а значит, доверял максимально. А по другую сторону мы — его родные и, наверное, даже где-то глубоко в душе любимые сестры. Я бы не хотела стоять перед подобным выбором. — Что будешь делать? — Ну, а что я могу сделать? — Вышло чуть более обреченно, чем я ожидала. — Ебало ему разбить? Что это даст? Ничего. А к остальному я, увы, бессильна. — Поговорить с ним? — А что мне ему сказать? Мы друг другу ничего не обещали, чтобы я сейчас могла ему что-то сказать. Не договаривались, ничего. Просто он поступил, как гондон. Но я тут, увы, бессильна. Человек уж он такой. Дерьмовый… — Помолчала немного, а потом позволила удивительную даже для себя самой откровенность. — Я, если честно, даже Аню, брелочек этот стриженный не осуждаю. Я очень много думала об этом по дороге домой. О нем, о себе, о Злате, об Ане этой, чтоб у нее там пересохло все… Его поступков нам не понять никогда, а вот Златка правильно сказала: «Я его люблю, что ты от меня хочешь?». Поэтому даже Аню я осуждать не могу. Потому что она тоже наверняка его любит. И даже если она знала и о Злате, и обо мне, обо всех нас… Ну, вероятно, она как любая другая девушка надеялась на счастливый исход. Как и я. Уверена, она каждый божий день засыпает и просыпается с мыслью, что вот сегодня ей точно повезет. Что вот сегодня ну точно выберут ее. Что именно сегодня она наконец-то, как ебанный Тор, окажется достойной. Правда, Натан? Родственнички вздрогнули — они не видели стоящего у самого входа в комнату парня. А я видела. Я всегда первым делом смотрела именно на него. — Ты его оправдать, что ли, пытаешься? — Алина приходит в себя первой и как всегда сначала бьет в лоб, а потом уже думает. Ну, это семейное. Что в очередной раз доказывает, что я-таки приемная. — Я никого не пытаюсь оправдывать, Алин, — тяжело вздыхаю и поднимаюсь на ноги. — Просто говорю, что понимаю каждого из этой истории: и Аню, которая дает за идею; и Злату, которая не хочет покидать этот корабль с горящей мачтой и пробоиной в дне; даже его я где-то понимаю: он молод и прекрасен, так почему нет? Единственная, кого я во всей этой истории не понимаю, так это я сама. И я ухожу к себе, по пути задевая плечом Натана, и он резко дергается в мою сторону. И я никому и никогда не признаюсь, что сделала это специально. — Ты ведешь себя, как маленькая. Я усмехаюсь, давая еще один круг на своем огромном крутящемся стуле, и резко останавливаюсь напротив парня, направляя на него прямой взгляд. Даже не моргаю. — А тебя что, кинули ко мне, как того, кого совсем не жалко? С расчетом на то, что не сожру тебя заживо? Зря. Сожру и не подавлюсь. — Оскал этот раз выходит каким-то особенно жестоким. Даже меня удивляет этот мой жест. А Натан ничего, даже не реагирует. Впрочем, он давно привык к моим закидонам и мертвому чувству достоинства. — С годами ты становишься вся ядовитее, ты знала? — Он складывает руки на груди, все еще не решаясь войти в мою комнату, но смотрит так осуждающе, будто я действительно виновата в том, что такая грубая и злая. Меня воспитали волки, и винить в этом меня же кажется мне совсем уж нечестным. — Конечно знала, — Продолжаю кривить губы в презрительной улыбке. Кто бы знал, каким трудом мне это дается. — Каждое божье утро встаю, смотрю в зеркало и тренирую унижающие честь и достоинство окружающих речи. Извините. — Знаешь, милая, — на миг улыбка милого Натана становится какой-то жестокой. На секунду он вдруг стал мной, — я думал, ты выше этого. Меня передернуло. Эта мышечно-нервная проблема осталась еще с момента, когда я была овощем, но проявлялась только когда было совсем плохо. Передернуло еще раз. И хотя я и пыталась это контролировать, но со спазмами мышц даже если и захочешь, особо ничего не сможешь сделать. — Неожиданно. — Передернуло и в третий раз. Ну потому что удар был ну в самое сердце. Натан задел самую больную мозоль. Да что уж там, он кинул меня за землю и с удовольствием потоптался по мне. По моему чувству гордости. За руку со всеми моими комплексами поздоровался. Добил во мне все святое, как говорится. — Теперь ты понимаешь, что чувствуют окружающие тебя люди, когда ты строишь из себя стерву? — Его голос снова мягкий и добрый, как будто мне снова четырнадцать, и я сделала очередную глупость, а он очень мягко песочит меня за это. — Им обидно, неприятно и больно. Так может ты будешь думать головой, прежде, чем сказать очередную гадость? — Руки Натана мягко берут мои ладони, а сам он садится передо мной на корточки, чтобы визуально казаться меньше и не представлять угрозы. Ага, дорогой, я тоже читала ту книжку по психологии. — Натан, — я говорю тихо, банально боясь сорваться в очередную истерику по поводу роста. Он знал, на что надавить больнее всего. — Милый Натан, — я не хочу на него смотреть. — Я бы не советовала тебе переходить мне дорогу. Иначе фотки твоего члена будут висеть по всему твоему студенческому городку. Мне даже будет не лень сгонять в другой город до твоей бывшей ради этих фоток. — Я поднимаю голову и ловлю его максимально удивленный и какой-то даже обиженный взгляд. Зеленые глаза смотрят на меня и наконец-то видят не малолетнюю сестру лучшего друга, а девушку. Такую вот настоящую девушку. Которую даже трахнуть можно. Наконец-то! — Милая Ива, — он тоже улыбается мне. Только в его улыбке — ни капли злобы. Наоборот, она полна теплоты и добра. И тем неожиданнее становится то, что милый Натан бросается вперед, словно змея, и его большая, но от того не менее нежная рука сжимает мою шею. Но больно мне не было. Абсолютно. Мне было… возбуждающе. Я даже поплотнее сдвинула ноги, потому низ живота приятно затянуло. Хотелось выгнуться и простонать что-нибудь отвратительно пошлое. — Я не хочу тебя расстраивать, но у тебя совсем ничего не получится. Его лицо приблизилось ко мне, и я уж наивно подумала, что вот сейчас-то и получу свой долгожданный поцелуй, но нет, Натаниэль наклонился к моей шее, обжигая ее своим дыханием. Меня будто током ударило, и шею я вытянула, подставляясь ему, неосознанно. — Неправильная постановка вопроса, милый Натан, — я почему-то шепчу. А ему это очевидно почему-то нравится — я вижу краем глаза его довольную улыбку. Ну точно змий! — Я просто еще не пыталась. — Ого, милая Ива, — вторая его рука, та, что не держала мою шею, с подлокотника кресла переползла на мою талию, заставляя чуть выгнуться навстречу. — А ты действительно выросла! Теперь нет нужды смотреть на тебя, как на ребенка. Прекрасный цветок наконец-то распустился. — Твои еврейские афоризмы всегда поражали меня, — усмешка выходит какая-то нервная и невнятно тихая, но ее все равно проигнорировали. А Натан тем временем продолжил: — Давай сыграем в игру, милая Ива, — его рука, та, что на талии, хватает меня посильнее и запросто вытаскивает из стула. Приходится обхватывать его торс ногами, а руками хвататься за плечи. Теперь мы были одного роста, и дыхание отныне обжигало мое лицо. Есть мнение, что я сейчас красная, как чертов помидор, но кого это волнует, если даже светильник на столе старается светить не так ярко, будто сам смущен тем, что здесь происходит. А мне даже нравится то, что тут происходит. И мстительная мысль, что Натан повыше Соболя будет, заставляет меня усмехнуться ему в губы. Кажется, долгожданный поцелуй все-таки будет, поэтому я посильнее сжимаю ноги, давай непрозрачный намек. — Если у тебя получится достать фотку моего члена, то тебя ждет приятная награда. — А если нет? — Я просто не могу отвести взгляда от его зеленых глаз, словно змея перед флейтой заклинателя. Хотя кто тут еще змея! — А если нет, — его глаза странно сверкают, и он чуть сжимает руку на моем горле, наклоняясь к ушку, и максимально нежно, с любовью, я бы даже сказала, прошептал: — отшлепаю. И меня немедленно ставят на ноги и уходят, оставляя полностью ошеломленную стоять посреди комнаты. И возмущена я была не вопиющим предложением, а тем, что если не смогу достать фотку меня… не отшлепают. А я хочу. — Ебануться… — Шепчу я, слегка передергиваясь от легкого возбуждения, окончательно сгоняя его легкий шлейф с себя. Но я, если честно, была безгранично удивлена. Потому что, кажется, мне только что… моим трехлетним чувствам наконец-то… — Нет, нельзя! — прижимаю руки к горящим щекам в надежде успокоиться. — Боюсь верить, потому что сглажу! Или сама себе тут напридумываю. Вот достану фотку члена, и посмотрим, что будет. От этой мысли снова накатило легкое возбуждение. Какое же до истерии приятное чувство! Когда я вернулась в зал первым, что бросилось в глаза, был, конечно-же милый Натан, скрывающий за материнским чайным фарфором нагловатую усмешку. Игнорирую. Игнорирую! Игнорирую…. Не игнорирую, потому что щеки предательски краснеют, чему милый Натан нахально улыбается. А вторым было то, что в нашем полку прибыло. Смущенная Злата с виновато опущенными плечами, сидящая в купленном по моему вкусу кресле, меня уже не особо смущала, а вот новая ревущая деваха — очень даже. — О, Ева, ты вернулась! У тебя температура? — Алина удивленно смотрит на меня, но получив отрицательный кивок головой, радостно улыбнулась, злорадно даже как-то, потому что вся эта ситуация ее ужасно забавляла. Как любимый турецкий сериал. Кажется, там у нее сейчас застой… Так вот почему эта мегера с таким рвением взялась за эту ебаную историю. — Если ты скажешь, что и ее он поебывал на стороне — я сломаю вам всем ебальники. — Но я же беременна! — Она вскидывает перед собой руки, будто бы это могло ее хоть как-то спасти. Но голос-то сквозит фальшью насквозь — она абсолютно не боялась меня, ей, наоборот, было очень весело. Она забавлялась всем происходящим. Ну ничего-ничего, и на моей улице будет праздник. — А тебе в первую очередь за пособничество достанется. — Я присела на диван рядом с Натаном. И не потому что хотелось, а потому что единственное свободное место было только рядом с ним. Ну не на полу же мне сидеть, в самом деле! Поймала еще одну наглую усмешку Натана, будто он почитал мои мысли. Ну натуральный змей! — Ну что на этот раз? — фраза выходит как-то усталой. И я, наверное, действительно устала от этой ситуации. Эти недели игнора с его стороны, ничего не значащие диалоги и эпилогом, добившим меня, была Злата. Это все ужасно утомительно. — Это Настя… — С запинкой произносит Злата и замолкает. Надолго замолкает, будто я сама должна была до всего догадаться и сделать выводы. Я и догадалась, и выводы сделала, но хотелось бы, конечно, услышать все из первоисточника. Свободная рука Натана забирается мне под край майки, касаясь кожи, и я резко вытягиваюсь по струне и шумно втягиваю носом воздух. «Да блядь» выходит каким-то рваным и тяжелым. Но Злата принимает его на свой счет, дергается и начинает тараторить про то, что таки да, Настю он поебывал, она-то думала, что он тот самый, единственный,и она - та самая, единственная, а он!.. Я не слушала, я смотрела перед собой и сконцентрировалась на прикосновениях Натана, которые не видел никто, даже сидящий прямо перед нами Коля. И от этого было абсолютно невыносимо… приятно! Эта ситуация, этот накал, и его рука, что обнимает меня за спиной под просторным свитером и слегка касается груди. Матерь Христа господня, могло ли быть в моей жизни событие более… чувственное! И это словесное и действенное безобразие продолжилось бы, если бы не звонок в дверь, заставивший Настю замолчать, а Натан даже не вздрогнул. Он медленно, но очень верно пробирался к соску, поэтому пришлось резким движением стукнуть его по ноге, чтобы он убрал руку. Но руку Натан не убирал, он наконец-то таки добрался до заветной цели и сжал так сильно, что я почти истерически застонала. Но это, слава богу, приняли в счет рассказа девочки. В такие ситуации и начинаешь верить в бога! А Натан, наигравшись, слегка шлепнул меня по груди, убирая руку и чинно положил её на колено, будто девочка из церковного хора. Вот… Сука! Но в эти игры можно играть вдвоем, поэтому, когда в дверь зазвонили второй раз, я начала вставать и как-бы невзначай потеряла равновесие, падая на Коэна. И если одна моя рука приходится на спинку дивана, то вторую я целенаправленно кладу парню на пах, сжимая и так напряженный член. Воу, милый Натан! Воу! — Прости… — Почти шепчу ему в губы, нависая сверху, но по тону сразу понятно — мне не жаль. Абсолютно. Но милый Натан, вместо того, чтобы засмущаться, почему-то нагло-пренагло улыбается и толкается мне в руку. Вот… — Сука. — Выходит досадливо и разочарованно, и я выпрямляюсь, бросая на парня злой взгляд. — Что там у вас? — отстранённо спрашивает Коля, даже не посмотрев на нас, потому что сверлил взглядом кудрявую Настю. Ясно. — Твоя сестра до ужаса неуклюжая, ты знал? — Натан тоже даже не посмотрел на него — он в упор смотрел на меня, но никто этого, конечно же, не заметил. Ну ничего-ничего, я тоже буду вот так же усмехаться, когда буду вешать фотки твоего члена по всему твоему району. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. И я наконец-то таки иду открывать дверь, в которую продолжали так же настойчиво, но недолго-вежливо звонить. — Добрый вечер, — бархатистый голос обволакивает меня с ног до головы, — А Вишневская Алина здесь живет? Захохотала я настолько громко и зло, что в зале что-то испуганно упало. Ну что ж, пришел и на мою улицу праздник. — В такие ситуации реально начинаешь верить в бога! Бровь неожиданного, но такого приятного визитёра медленно поползла вверх.