How do you sleep when you lie to me?

«Дорогая Анджела! Помнишь, ты сказала, что переедешь меня, если обижу твоего брата? Можешь назвать мне место и время, и я приду даже на железнодорожные пути, которые ты мне укажешь. Будь уверена, я это заслужила. Я не буду просить прощения, потому что это легко. Труднее взять ответственность за то, что ты совершил. И я это сделала, только это не принесло мне никакого облегчения. Мы все нуждаемся в том, чтобы нас подобрали, починили, привели в порядок и простили. Надеюсь, я когда-нибудь узнаю, каково это. Мне не нужно вдаваться в подробности, что я сделала, просто знай — я бы себя не простила. Но ты знаешь, мне часто снится сон, в котором Джейк меня прощает, и всё у нас хорошо. Пока человек любит, он простит. А мне страшно попытаться узнать: правда это или нет? Проще предать человека забвению, нежели простить всё, что он совершил. Пусть лучше он забудет меня. Я никогда не забуду, а он… пусть попытается. Но в тоже время я думаю, а что, если мы — родственные души? Мы соприкоснулись и ощутили, какой может быть любовь, а теперь нам пришлось разбежаться из-за моих страхов. Я думаю, а вдруг мы больше не увидимся? Эти мысли меня обжигают, как соляная кислота. Мне больно. Но жить надо. Без него. Я всё ещё не привыкла без него. Так трудно удержаться от звонка, когда увидела смешную рекламу, или же когда тебе в кофейне сделали отвратительный латте. Я мысленно всегда с Джейком, а он всегда в моей голове. И когда трудно, тяжело, тоскливо и невыносимо, я мысленно возвращаюсь к нему. Теперь только в мыслях моё спасение. А мои воспоминания — это место наших несостоявшихся встреч. Там нет стен, что очерчивают пространства, нет прощальных фраз и прошлого. И не важно, что он не со мной. Мне кажется, что своими неверными поступками я предала всё, что было и могло быть у нас. Наверное, ты немного не понимаешь, почему я тебе пишу все эти строки? Я и сама плохо понимаю. В момент написания этого письма, мне казалось это логичным. Я так хотела бы увидеть тебя, поговорить, расспросить о твоих успехах и показать ещё столько всего, чего тебя лишили. Знаешь, а я ведь люблю твоего брата самой нежной и безгранично трепетной любовью. Люблю так, что невыносимо дышать, когда думаю о нём. Мне кажется, я была создана ради того, чтобы любить его. Боже, как бы я хотела, чтобы он знал. Но ты сохрани мой секрет ради него, прошу. Даже если злишься, сохрани. Твоя К.» Анджела сминала письмо руками, снова и снова пробегаясь по строкам голубыми глазами. Она была зла и расстроена. Ей хотелось плакать и кричать. Та, что пообещала никогда не причинять боль её родному брату, оставила его, бросила. Как ненужную сломанную вещь. Подросток была в ярости и не понимала, что должно было такого случиться, раз любящий человек отказался от другого. Хоть она и была юна, но понимала, что в этой жизни дерьмо случается — как любят говорить американцы — но не понимала, почему очередной ушат вылился на её брата. Письмо было доставлено ещё пару дней назад, но миссис Браун всегда запаздывала с сортировкой почты. Женщина сильно удивилась, увидев имя получателя. Не менее была удивлена и сама Анджела. На её имя никогда не приходило писем. Мама отдала письмо только утром воскресения, когда случайно вспомнила, что пора бы оплатить счета. Под оплатой счетов она понимала отдать квитанции своему сыну. Мать заглянула в комнату девочки, что всё ещё держала письмо. Заметив в своей комнате гостью, Анджела встрепенулась и спрятала конверт вместе с письмом за спину между ней и инвалидным креслом. — Родная, Джейк пришёл, — ласковый голос матери приятно ласкал слух. — Спасибо, — натянутая улыбка коснулась губ подростка. Как обычно, в воскресенье мать проводила весь день в церкви, и ничто не смогло бы нарушить этот распорядок. Ни катаклизм, ни Армагеддон, ни война. Возможно, только божья воля. Женщина скрылась в коридоре, оставив дочку одну. Анджела слышала, как её мама давала наставления своему старшему сыну, а тот лишь сухо отвечал, что и сам всё прекрасно знает. На самом деле он знал куда лучше матери, что и когда ему нужно делать, чтобы сестра чувствовала себя хорошо. Анджела подкатилась в своём кресле к двери и прислушалась к разговору своих родных. — Наша церковь собирает пожертвования для жертв урагана Катрина. Этот тон матери дети знали и ненавидели, потому что дальше следовали душещипательные возгласы о том, что нужно помогать ближним и что Бог хотел бы этого. И Анджела и Джейк знали, что после всхлипываний, волнительных придыханий и прикладываний ладоней к груди последует признание матери — она желает отдать часть накопленных сбережений. — Нет, — Джейк решил не тратить время зря и перешёл к самому концу их разговора, когда они ссорятся и расходятся по разным углам. Его всегда раздражало в матери её пренебрежение благом их семьи во имя Бога. И не понимал, почему нужно жертвовать хорошими отношениями с сыном и здоровьем дочери, чтобы угодить нечто, что даже не доказано наукой. Но в открытую Джейк не был готов высказать это матери, боясь, что её розовый мыльный пузырь лопнет, и женщина задохнётся в этом суровом пропитанном жестокостью и несправедливостью мире, как рыбка, выброшенная на сушу. — Что нет? — Мать закрыла сумочку, которую планировала с собой взять, и посмотрела на сына. — Ты просишь денег. Я ответил нет, — Джейк достал из холодильника молоко и яйца, чтобы приготовить завтрак — это традиция воскресенья. — Почему ты так жесток, Джейк? — Даже скорбное лицо матери не смогло разжалобить Брауна. Он достал глубокую миску и принялся замешивать тесто для вафель. — Эти люди пострадали, остались без крыши над головой! — Твоя дочь тоже останется без крыши над головой, если мы не оплатим счета, — а потом, немного погодя, добавил. — Если я не оплачу счета. На кухне повисла тишина, нарушаемая лишь стуком венчика о края миски. Всё это время Браун даже не поднял глаза на мать, продолжая заниматься приготовлением завтрака. Женщина пыталась понять, когда же её сын стал так равнодушен к чужому горю. Он ведь был таким отзывчивым мальчиком, который всегда приходил на помощь без колебаний. А Джейк, добавляя сахар в тесто, думал, когда же мама уйдёт. В последнее время мужчине было некомфортно находиться в её окружении. Они никогда не были близки, а теперь особенно. Напрямую брюнет бы не признался, что ему хотелось получить от матери чуточку больше внимания и заботы, чем имеет он сейчас. А сейчас уровень заботы со стороны родительницы равен нулю. — Ты уже опаздываешь, — бросил коротко спасатель и вышел с кухни, направляясь в комнату к сестре. Самое тяжёлое в совместных воскресениях — пережить присутствие матери. Порой Джейк думал, что не будь её рядом, было бы проще. Он представлял, как Анджела спокойно отправляется в школу. Слава государственному муниципалитету, что сейчас везде обустроены пандусы, что здорово облегчает жизнь инвалидам. Спасатель представлял, как у сестры была бы почти полноценная жизнь, друзья, хорошее образование, а не постоянные молитвы матери и жизнь в четырех стенах с посредственным домашним обучением. Брюнет думал, как было бы хорошо жить вдвоём и заботиться друг о друге, а не ещё об одном ребёнке в теле взрослой женщины. Но совесть всегда брала своё, и мужчина, возвращаясь к реальности из мира грёз, всегда мысленно просил у матери прощения за такие мысли. — Привет, — зайдя в комнату к сестре, спасатель улыбнулся своей самой доброй и ласковой улыбкой, которую посвящал только двум людям в своей жизни. Правда, одна из них его оставила. В этой комнате все проблемы всегда оказывались за стенами. — Я жду тебя на вафли. Оба они выдохнули, когда услышали звук закрывающейся входной двери. Джейк вернулся на кухню, явно довольный, что мать наконец-то ушла в церковь. Теперь он сможет насладиться обществом сестры и вафлями вдоволь. Мужчина нашёл пульт от телевизора и включил первый попавшийся канал. Мать слушала либо новостной канал, либо канал, где крутят документалки на тему, когда и где мы все умрем, если не будем слушать Господа бога нашего. Джейку повезло, ведь он уже успел испачкаться в тесте, потому что на экране всплыли новости мировой экономики. Анджела, благодаря лекарствам, стала чувствовать себя намного лучше. Её анализы стали приходить в норму, и врач даже пообещал, что в скором времени назначит физиотерапию. Этот факт радовал Джейка, как если бы он увидел снежного человека верхом на единороге. Он старался не вспоминать, как достались эти таблетки, замещая неприятные воспоминания радостью от улыбки Анджелы. Мать же не забыла поблагодарить Бога, а не своего сына, который, пусть и не заработал конкретно на эти таблетки, что передала Ким, но всё же содержал их семью. Девушка приехала на кухню, настроившись спросить у брата про Ким. В последние недели она заметила изменения в брате, но ссылалась на проблемы на очередной работе, а он и не говорил, что что-то произошло в его личной жизни. Надо сказать, они никогда таким и не делились. Спасатель не тот человек, который любил рассказывать о своих переживаниях — старался всё держать в себе. А Анджела никогда не спрашивала, ведь всегда думала, что это неуместно — задавать своему брату такие личные вопросы. В последние недели Браун был агрессивный. И, если до расставания с Ким его агрессия списывалась на усталость, то сейчас он был зол на весь мир. Ему недостаточно было злиться на девушку, он злился на мир, в котором есть Моро. В мире, где Моро больше не с ним. Спасатель взял очередную подработку, лишь бы постоянно быть занятым и не думать о девушке, и не приходить домой, где все напоминало о ней. Брюнет даже не мог находиться в своём кабинете, не вспоминая о Ким. Это ещё одна причина злиться на весь белый свет, ведь куда бы он не пошел, куда бы не посмотрел — везде воспоминания об агенте. На кухне Анджелу уже дожидалась её порция пышных вафлей, щедро политая шоколадным сиропом. Джейк сварил себе кофе и, взглянув в чашку с ароматным крепким напитком, невесело усмехнулся. Опершись на дверной проём плечом и скрестив руки на груди, спасатель наблюдал, как Ким в одном нижнем белье готовила завтрак. Аромат кофе, который она покупала каждый раз, возвращаясь с пробежки, в круглосуточной кофейне возле дома Брауна, витал в воздухе, смешанный с запахом жареного бекона. Девушка уже нажарила добрую порцию мясных полосок и приступила к яичнице. Она проверяла готовность яиц лопаткой, пока сама жевала бекон и допивала кофе. Удивительно, как она ещё не заработала язву желудка, завтракая так почти каждый день. Хотя и Джейк был не лучше. Порой за весь день он пил лишь пару чашек кофе. Усмехнувшись, Браун тихо сел за стол и, откинувшись на спинку стула, наблюдал за своей Кимберли. Как только она разложила всё по тарелкам: для себя и для Джейка — развернулась и вздрогнула, не ожидая увидеть спасателя. — Ты напугал меня! — Неестественно высокий голос агента нарушил тишину утра. Брюнет рассмеялся, но ничего не ответил. Моро поставила тарелки на стол и хотела сесть рядом с мужчиной, но он за руку притянул девушку к себе и усадил на колени, по-хозяйски положив руку на её бедро, а второй поглаживал колено. — Не думал, что есть люди, которые встают раньше меня. — Не спалось, — агент пожала плечами и прижалась к своему спасателю. Она так любила их совместные пробуждения. Особенно она обожала готовить Брауну. Бабушка с самого детства твердила, что любимому мужчине готовить только в удовольствие. Теперь Ким поняла, почему бабуля вставала посреди ночи и разогревала приготовленный ей ранее ужин для дедушки, что задержался после рабочего дня. Это было начало её задания, и девушка только-только стала сближаться с Акулами, но уже тогда понимала о неизбежности надвигающейся катастрофы. Однако, это агент никогда не обсуждала с Джейком, боясь привнести в его жизнь ещё больше проблем. — У тебя всё в порядке? — Наблюдая, как девушка постепенно проваливается в собственный омут мыслей, теряя связь с реальностью, спасатель понимал, что на этот вопрос не может быть положительного ответа. У человека, с которым всё в порядке, не тускнеет взгляд, когда он слышит этот вопрос. — Конечно, родной, — соврала Кимберли. Её «родной» звучало так сладко и так нежно. У этого слова был свой вкус, цвет и звук. Оно было похоже по вкусу на шоколадное суфле, с карамельным оттенком, а по своему звучанию напоминало мягкий шелест деревьев от лёгкого ветерка у озера за городом. Джейк любил это слово, срывавшееся с её губ, когда Ким была счастлива или расстроена, когда просит согреть ночью или поцеловать. В любом контексте. В любой момент. За короткое время они действительно стали родными людьми и понимали друг друга без слов. Кимберли уже выучила Джейка, как и спасатель её. Агент знала, что, когда он злится, лучше не трогать мужчину, но обязательно нужно быть рядом и просто молчать. И когда спасатель уставший, брюнетка притягивала к себе и позволяла лицом спрятаться в ложбинке на её груди. Браун уже успел понять, что когда Моро говорит, что ей хочется чего-то вкусненького — это означает принести ей кусок пиццы, а когда она грустит, то добавить к этому куску ещё один. — Я купила тебе кофе, кстати, — брюнетка, оставив быстрый поцелуй на кончике носа Брауна, упорхнула с его колен, чтобы вручить большой бумажный стакан с логотипом кофейни и надписью, сделанной баристой маркером: «Джейк». Джейк всё-таки надеется, что когда-нибудь он сможет принять этот мир, зная, что брюнетка бродит где-то по улицам и, возможно, не вспоминает о спасателе. — Ты меня слышишь вообще? — Сестра, что уже была за столом и даже не притронулась к завтраку, щёлкая пальцами, привлекала к себе внимание. — Слышу, — Браун сбросил пелену воспоминаний и сел напротив подростка. — Не похоже, — буркнула недовольно сестра. — Вот скажи, что я спрашивала. «Сегодня утром была задержана группа лиц, подозреваемых в торговле наркотиков…» — Дже-е-е-йк, — протянула Анджела, но брат её уже не слышал и смотрел сквозь неё, полностью отдавая своё внимание телевизору и новостям. Спасатель дотянулся до пульта, который он до этого положил на середину обеденного стола, и добавил громкости, когда на экране, как ему показалось, мелькнуло знакомое лицо Кайлы. Сестра снова попыталась привлечь внимание брата, но тот лишь шикнул на неё, хотя раньше никогда так не позволял себе делать. Анджела проследила за взглядом брюнета, тоже уставившись в экран телевизора. — Это Кайла? — Девочка вопросительно вскинула бровь. Репортёр с экрана вещала о штурме склада в промзоне, где две группировки, по предположению, обсуждали очередные поставки наркотиков в Майами-бич. Так же было предположение, что Алек Хардисон — главный подозреваемый, которому уже предъявили обвинения по ряду статей. В этот момент показали сёрфингиста в окровавленной одежде, которого под руки вывели из здания склада и посадили в машину. «Из достоверных источников известно, что работавший под прикрытием специальный агент сейчас находится в тяжёлом состоянии в одном из госпиталей Майами. Нам удалось узнать, что при перестрелке пострадал ещё один специальный агент, что также находится в критическом состоянии. За их жизни борются врачи». Джейк ещё на фразе «специальный агент под прикрытием» подскочил со стула и подошёл ближе к экрану. Сомнений не было, о ком велась речь в данном репортаже. — Джейк, ты чего? — Сестра, прищурившись, наблюдала за братом. А он сейчас проклинал каждую неприятную мысль, которую позволил себе допустить в адрес Кимберли. Его Кимберли. Он понял, что будет ненавидеть этот мир ещё сильнее, если в нём не будет Моро. Сердце сжалось до размеров сердца канарейки. Мужчина, услышав эти страшные новости, осознал, что, когда человек говорит о том, что боится даже представить, то он на самом деле представляет и от этого боится. Вот и Джейк сейчас всё представил: как цветы продолжат распускать свои бутоны; как Луна будет каждую ночь возвышаться в небе, вглядываясь в лица не спящих людей; как Солнце не перестанет греть. И всё это в мире, где не стало любимой женщины. Мир не замрёт, не даст пережить боль утраты. Джейк не погрузится в анабиоз, чтобы не чувствовать. Браун испугался равнодушия, которое встретит в мире, в котором не стало одной единственной. Мужчина бросился к домашнему телефону и набрал номер соседки напротив — милой миссис Мендес. Пожилая леди, которой было шестьдесят три года, любила чувствовать себя важной частью местного сообщества и обожала, когда соседи обращаются к ней с просьбами. Эдакая бабушка для всех и каждого, родные внуки которой совсем позабыли об очаровательной, но в тоже время немного эксцентричной бывшей работнице цирка, что решила на старости лет осесть с мужем в пригороде Майами. — Камилла, здравствуйте! Это Джейк, — быстро произнес Браун, пытаясь сразу перейти к сути своей просьбы, но у него не получилось. — Джейк, да что случилось-то? — Анджела подкатилась в кресле к брату, переводя взгляд с него на экран, где ещё крутили репортаж о поиске преступников, и обратно. — Здравствуй, сладкий пирожочек! Как ты? Как Анджела? Ваша мамашка ещё не совсем тронулась умом? Её чувству такта можно было обзавидоваться. Женщина недолюбливала миссис Браун, и всегда в открытую ей высказывала о своей точке зрения на её одержимость религией, когда все силы нужно бросать на помощь родной дочке. В отличии от соседей, что в открытую стелились и понимающе кивали, когда мать Анджелы в очередной раз рассказывала про божью волю, миссис Мендес говорила всё в лоб без стеснения. Один раз пожилая леди сказала: «От собачьего дерьма на моем газоне будет толку больше, чем от твоих молитв». После этого женщины не разговаривали месяц. Камилле нравился Джейк хотя бы потому, что напоминал её первую любовь, о чём она не раз говорила спасателю, но только не в присутствии мистера Мендеса. А ещё она болела за него всей душой, зная, как несладко ему приходится с такой матерью. С Анджелой женщина не часто общалась из-за запрета её матери, но всегда с большим удовольствием. — Я могу Вас попросить присмотреть за Анджелой? Я бы не просил, но это действительно важно, — Браун облокотился вытянутой рукой, сжатой в кулак, на стену рядом с телефоном. — Конечно, тыковка! Пока мистер Мендес пропадает с самого утра у Чарльза, мы посекретничаем. — Я Ваш должник, — на выдохе произнес брюнет и повесил трубку. … Несясь по улицам, Браун сжимал до белых костяшек руль, а в голове перемешались крики Анджелы в желании поехать с ним и слова репортёрши о тяжёлом состоянии агента ФБР. Нет, в таком состоянии спасатель точно не взял бы с собой сестру, да и нечего ей лишний раз делать в больнице. И уж тем более не следует ей видеть брата таким. А какой он был, собственно, в этот момент? Липкие черные щупальца пробирались по телу мужчины, поглощая все его чувства и голос разума, заполняя только одной единственной эмоцией — страхом. И сейчас Браун боялся потерять контроль над своим страхом и выпустить эту всепоглощающую темноту в свой мир и позволить взять над собой верх, иначе страх обожжёт и убьёт. В этом городе было две клиники, куда принято доставлять всех пострадавших и раненых копов, спасателей, пожарных и агентов. Обе клиники не первый год боролись друг с другом за лучшее место в рейтинге среди больниц, поэтому только там людям, которые пострадали на службе, могли обеспечить лучшую, качественную и быструю помощь. Обычные гражданские об этом не задумываются, а студенту-медику, хоть и бывшему, эти факты были хорошо известны. В одной из этих клиник он был назначен на стажировку, но так и не начал её. Направляясь в первую клинику, что была ближе, Джейк молился, чтобы Ким доставили туда, потому что вторая находилась на другом конце города. Браун допустил мысль, что он может не успеть в таком случае, но быстро отогнал тёмные мысли. Мужчина плохо понимал, зачем он едет к женщине, которая ушла, но всё его нутро кричало о необходимости попасть к ней и оказаться рядом. Браун не отдавал себе отчёта, что его и близко не подпустят к палате, а уж тем более в реанимацию. Ему даже не дадут никаких сведений о пациенте, которому он не приходится близким родственником или доверенным лицом. Пульсирующий страх, засевший в голове, не давал мыслить ясно — он бессилен в этой ситуации. К удивлению мужчины откуда-то из глубин подсознания возникла фраза, давно сказанная Алеком, во времена, когда Джейк был в Акулах. «Не заикайся о проблеме, если не знаешь ее решения.» Это было сказано Кайле, когда та собиралась на очередную доставку, а Браун случайно услышал, но не придал этому особого значения. А сейчас голос Алека в голове повторял эту фразу вновь и вновь. Спасатель подумает о решении проблемы уже на месте, когда перед ним будет вся картина происходящего. Наверное, Джейку только это и было нужно, чтобы страх сменился злостью. Теперь он мог придавить все неприятные чувства прессом из злости. Ведь это Хардисон виноват. Наверняка он. Больше некому. Из-за него теперь врачи в операционной спасают её жизнь. Если бы не он. Если бы. Это он. Всё он. Мысли брюнета были сбивчивыми и растрёпанными, как лоскуты старой разорванной простыни. Спасателю тяжело давался здравый ход мыслей. Злость застилала глаза, окончательно сжигая страх. Злость — это хорошо. Думал Джейк, когда на смену злости приходили мысли о страшной мести. На красивом лице спасателя отпечаталась каждая злая мысль, что вращалась в его голове, врезаясь в мягкую ткань кожи и очерчивая свой ядовитый незамысловатый рисунок. Гнев может исказить даже самое прекрасное и нежное лицо, стоит только позволить ему это сделать. Браун припарковал свой автомобиль, наплевав на правила парковки. Кажется, он даже заблокировал чужую машину. Уже на ходу он поставил авто на сигнализацию, направляясь к главному входу «Джексон Мемориал». Здесь всегда было движение, за что он и выбрал эту клинику для стажировки. Пройдя в отделение травмы, Браун понял, что попал туда, куда надо. На койках, огражденных друг от друга ширмами, находились агенты — их выдавала форма. Как правило, если ранения лёгкой степени тяжести, то их обрабатывают прямо здесь, и оставляют человека под присмотром на пару часов, пока будут готовы анализы, что взяли при поступлении. На секунду Джейк замер, чтобы посмотреть, какую жизнь он потерял. Где-то сбоку копошились интерны и не могли правильно взять кровь у бедолаги, который уже был готов сам перегрызть себе вены и отдать всё, что есть в его организме. Через кушетку от них ординатор проверял реакции тела у пострадавшего агента, а он в свою очередь пытался донести, что это всего лишь царапина и хотел знать, что с агентом Форбс. — С дороги! — Сзади раздался женский голос, и Джейк инстинктивно подался в сторону, уступая место. Как в замедленной съёмке мимо мужчины двое спасателей провезли каталку с раненым в перестрелке мужчиной — по кожаным штанам и татуировкам на руках явно не агентом ФБР. Сверху на мужчине сидела женщина в форме медицинского работника и делала непрямой массаж сердца. Сразу было видно, что это её стихия — помогать людям. Вздох восхищения к её работе сорвался с губ Джейка. «Круто», — пронеслось в голове мужчины с нотками грусти и сожаления. Пройдя к стойке, где копошилась медсестра, судорожно пытаясь одновременно и отвечать на звонки, поступавшие в отделение, и рассортировывать результаты анализов, пока всё это не превратилось в большую бумажную свалку. — Нет, у нас нет места! Везите в его Мерси! — Звонок поступил со скорой, которая предупредила о своём приезде с пациентом — гражданским, который неудачно смазал свою бензопилу. — Чёрт, — на том конце провода были убедительные доводы по всей видимости, раз старшая медсестра сдалась. — Везите этого недотепу, я предупрежу хирургов, и они закажут операционную. Бросив трубку так, что она едва не разломала стол пополам, женщина посмотрела на обеспокоенного Брауна. — Сэр, если Вы не агент ФБР или у Вас не топор в голове, то пройдите в приёмный покой в западной части больницы. Собрав все папки, медсестра вышла из-за стойки и поспешила куда-то уйти. Она уже давно работала на этом посту и знала, как нужно себя вести с людьми, приходившими в её отделение. Знала, но никогда так не делала. Каждая минута её любезности могла стоить кому-нибудь жизни. Медсёстры тоже несут ответственность за жизни пациентов. Вовремя не переданные результаты анализов могли привести к летальной ошибке. А если бы не медсёстры, что присматривали за интернами, то у них каждый день кто-нибудь умирал бы в приёмном отделении просто потому, что кто-то из этих недодокторов неправильно поставил плевральную трубку. — Прошу, помогите, — Джейк преградил дорогу медсестре. — Агент Кимберли Моро… Не дав договорить, женщина перебила спасателя. — Вы родственник? — Нет. — Ничем не могу помочь. Мягко отодвинув рукой Брауна, женщина поспешила продолжить свой путь, но Джейк не отступал. Он прекрасно знал все правила о неразглашении информации, но так же знал, что он любой ценой узнает, что с Ким. — Да просто выслушайте меня! — Брюнет наивно решил, что эту женщину может разжалобить его трогательная история и красивые голубые глазки. — Милый, — но это прозвучало с неприкрытым раздражением. — Если ты не муж, не брат, не дядя и даже не внучатый племянник, я ничем не могу помочь. Оставив спасателя стоять посреди холла, медсестра всё-таки ушла, скрывшись за дверьми лифта. Мужчина обернулся и глазами пытался выискать хоть кого-то, кто мог бы ему помочь. Он спросил у агентов, что были на койках и ждали, когда их отпустят врачи, не знают ли они, что с Моро, но те лишь пожимали плечами — они не знали, кто такая Моро. И неудивительно, она ведь даже не с их отделения. — Браун! Джейк обернулся, услышав свою фамилию и едва знакомый голос, который уже затерялся где-то в руинах его памяти. Высокий блондин с самодовольной ухмылкой что-то важно подписал и отдал бумаги молоденькой медсестре, сально ей подмигнул, от чего та поплыла, как пломбир на солнце. Это был его одногруппник, который всегда на фоне Джейка был на уровень ниже по своим знаниям, что всегда его коробило. Со слов своих сокурсников, Крис был нереально счастлив, когда Браун отказался от стажировки в этой больнице, а потом и вовсе чуть не сделал сальто, когда Джейк ушёл с медицинского. — Какими судьбами? — Расправив плечи, блондин хотел казаться больше, но даже это ему не помогло. По сравнению с Джейком он был не больше, чем пятно на трусах дешёвой шлюхи. Такой же мерзкий. Оглядевшись по сторонам, Браун взял за грудки своего бывшего одногруппника и с силой затолкал его за угол, пока их никто не видел. Мужчина уже попробовал по-хорошему узнать, что с девушкой, но это не увенчалось успехом. Теперь пора узнать по-плохому. — Кимберли Моро. Мне нужна её карта и быстро, — пронизывающий тон брюнета заставил узел страха завязаться в животе и застыть, держать всё тело в напряжении. Крис вцепился в запястья Брауна и попытался откинуть их от себя, озираясь по сторонам в поисках помощи. Спасатель стукнул блондина спиной о стену и прорычал: — Даже не вздумай орать. — Это против правил, Браун. Меня могут наказать за такое, отстранить, — Крис попытался донести до бывшего одногруппника разумные вещи, не понимая, что разум сейчас уступил место делам сердечным. — Тебе стоит боятся того, что могу сделать я, если не сделаешь то, что говорю. Безоговорочный тяжёлый взгляд Брауна физически оказывал давление на более слабый ум Криса, и он, стыдливо отведя глаза из-за своего поражения в очередной раз, кивнул в знак согласия. Джейк отпустил блондина. — Быстро, — спасатель кивнул в сторону стойки регистрации. Не поднимая глаз, Крис зашёл за стойку, взял один из планшетов и сразу вернулся к своему шантажисту. Их уже давно перевели с бумажных карт на планшеты с общей базой, в которую своевременно вносили все данные по всем пациентам. Зайдя под своим паролем, мужчина спросил: — Назови ещё раз имя. Проигнорировав просьбу, мужчина забрал планшет из рук Криса и сам вбил все данные, что запрашивала программа. Пока система загружалась, брюнет сел на свободную кушетку, продолжая вглядываться в строку загрузки и сжимая планшет. — Ну же, — шептал Браун, будто это помогло бы ему ускорить процесс. — Почему так долго? — Видимо, обновляют карту с другого профиля, — Крис заглянул через плечо Брауна и пальцем смахнул всплывшее окно загрузки. — Что это значит? — Она была в первой операционной, и теперь вносят изменения в карту. Нужно подождать, пока закончат. Когда ты ничего не можешь сделать и при этом ждёшь — это самое худшее. От своего бессилия, облачённого в минуты ожидания можно сойти с ума. Джейк снова стал бояться: до этого он переживал время без Ким, а сейчас может случиться пережить свою жизнь без неё. Ждать и надеяться — вторая совокупность действий, из-за которых Браун готов был свихнуться. Мужчина только сейчас понял, насколько сильно любил брюнетку, только это чувство он держал глубоко-глубоко, чтобы никогда не давать ему вырваться на волю. И ему недостаточно будет, если Моро будет находиться рядом, в паре метрах от спасателя. Ему даже будет недостаточно, если девушка окажется с ним однажды в соседнем кресле. Он хотел её в свою жизнь на постоянной основе. Только в этом случае Джейк готов смириться, если она выживет. «Когда она выживет», — поправил себя мысленно брюнет. Он продолжал ждать смены статуса операции и боялся, что стало нечего ждать. И некого. … В каждой штаб-квартире ФБР есть доска с фотографиями агентов, что погибли, неся службу. Иногда количество фоторамок ужасало, но в то же время ощущалось необъятное чувство гордости за людей, которые самоотверженно отдали свою жизнь на благо страны и спокойного сна простых гражданских. Но готова поспорить, не каждая из семей погибших агентов, разделяет эти чувства. Стоя перед стеной с фотографиями, Джейк сосчитал их — ровно пятьдесят, как звёзд на флаге США. Мужчины и женщины всех возрастов. Наверняка у них остались дети, братья, сёстры, мужья и жёны. Браун думал, когда они начали забывать их лица? И забывают ли вообще? Бывает такое: как бы ты сильно не любил, лицо, которое не видишь день от дня, забывается. И остаётся только шариться по закоулкам памяти, выискивая хоть одно единственное воспоминание. Не важно, что это будет: смех, слёзы, улыбка, злость — хоть какую эмоцию, что может выдать человеческая мимика. Просто что-то, что смогло бы на секунду вернуть уверенность — они никогда не забудут, даже если мир прекратит существовать. Если смотреть на фотографию дорогого умершего человека, то его образ со временем становится каким-то незнакомым, далёким. Все потому, что не видишь живых эмоций. Если подумать, то забавно выходит, как мы запоминаем события нашей жизни. Человек не помнит, как он родился и совсем не помнит, что случилось на его первый день рождения. Мы можем не запомнить наш первый снег и мелодию первого дождя, что тарабанил свою мелодию по карнизу. Да что уж там, мы можем не помнить, отключили ли мы утюг, выходя из дома. Но память разрешает оставить день, когда мать услышала плач своего новорожденного малыша — самый прекрасный голос на свете. Может быть Вселенная таким образом нам хочет что-то сказать, дать подсказку? Память может согреть человека изнутри, но так же она рвёт душу на мелкие кусочки, бросает в камин, чтобы остался только пепел. Один русский писатель говорил, что есть память сердца — самая мучительная. Вы можете не помнить, что человек сделал или что сказал, но можете помнить, какие чувства он заставил вас испытать. — Мистер Браун, Вас скоро пригласят, — голос секретаря вывел спасателя из размышлений. Он ничего не ответил, а лишь молча кивнул и продолжил буравить взглядом стену с посчитанными им фото агентов. Его пригласили пару дней назад как свидетеля по делу об Акулах. Мужчина объяснил, что ничего толком не знает, но его заверили, что это лишь формальность и много времени не займет. С тяжёлым сердцем брюнет согласился помочь следствию. Дело о наркотиках в Майами произвело большой резонанс, и у Джейка сработал человеческий фактор — любопытство, как оно на самом деле было. Ему нужны были ответы, а получить он мог их, только придя в бюро. Большой холл в миг наполнился женским криком, переходящим в плач. Из-за акустики спасатель, да и все, ожидающие встречи, могли услышать, но ничего не смогли разобрать. Голос был где-то вдалеке, но постепенно начал приближаться, нарушаемый стуком каблуков. Шаги были не синхронны, поэтому Джейк предположил, что идут сразу несколько человек. Звуки плача становились всё ближе, но Браун не смог посмотреть в сторону, откуда они доносились — слишком нетактично. Мужчина лишь боковым зрением заметил три фигуры — мужчина, придерживающий хрупкую женщину, и вслед за ними, перебирая стройными ногами, всхлипывая, шла девушка с копной кучерявых волос. Спасатель чуть повернул голову, когда ему показалось, что увидел знакомую, но секретарь не позволила этого сделать. — Мистер Браун, пройдёмте, — миловидная блондинка протянула пропуск для посетителя и увлекла за собой в сторону лифтов. — Пятый этаж, агент Берри Вас уже ожидает, — дежурная улыбка коснулась губ сотрудника бюро. Поднявшись на пятый этаж, Джейк вышел в холл и огляделся. На этаже никого не оказалось, и мужчина прошёлся в поисках того самого агента, что почти приказал ему прийти в бюро. Спасатель заметил приоткрытую дверь, протянул руку, чтобы толкнуть её, он увидел Алека, сидящего за столом и прикованного наручниками. Наплевав, что Брауну нельзя здесь находиться, он вошёл в тёмную комнату и понял, что попал по ту сторону допросной. До этого момента Джейк мог видеть подобные комнаты только в кино, когда агенты или копы наблюдают за преступниками через стекло, скрытые от глаз по ту сторону. В комнате с Алеком никого не было. Мужчина был измучен, что выдавали его мешки под глазами. На нём была оранжевая форма заключённого, что свидетельствовало о том, что его всё ещё держат в изоляторе. Сёрфингист смотрел перед собой немигающим бесцветным взглядом. Его допрашивали всю ночь, не дав время для сна, пока агенты пару раз между тем сменились, и каждый считал своим долгом сначала поиграть в хорошего агента и принести отвратительный кофе из автомата. Так что к десяти утра Хардисона знатно тошнило только от одной мысли о кофе. Мужчина повёл плечами и размял шею. Отсутствие активности за последние сутки дало о себе знать. Он почувствовал себя на месте циркового зверя, которого посадили в неподходящую по размерам клетку и оставили так на сутки без возможности двигаться. Расправив плечи, Алек слегка сморщится от колющей боли в области бицепса с внутренней стороны. — Какой необычный выбор для тебя, — миниатюрная красавица, склонившись над вытянутой рукой сёрфингиста, наносила машинкой краску по эскизу на коже Алека. Хардисон усмехнулся и прикрыл глаза. Боль от нанесения тату была даже приятной. Организм ко всему со временем привыкает. А ведь действительно, выбор был очень странный, и мастер удивилась, зная Алека не первый год, когда он попросил сделать эскиз. — Ты похож сейчас на тех бедолаг, что бьют портреты своих подружек. Они обычно приходят ко мне через пару месяцев и просят «убрать эту суку, чтобы глаза её не видели», — мастер протёрла руку Алека, убирая смесь краски и крови с повреждённой кожи. — Я и есть тот бедолага, — Хардисон повернул голову, смотря на татуировку. — Ещё долго? Девушка, украшенная татуировками и пирсингом в носу, с выбритыми висками смотрелась эффектно и даже опасно, напоминая Алеку девушку из романов Стига Ларссона. Винифред, что любила каждые два месяца выкрашивать волосы в яркие цвета, и представлялась всегда как Фред, потому что ненавидела своё полное имя, сдула прядь гранатового цвета, спавшую на лицо. — А что, торопишься к своей пышечке, чтобы нырнуть и побарахтаться в её трусиках? — Фред расхохоталась, откидываясь назад на спинку её невысокого стульчика, поднимая лицо к потолку. Алек расхохотался с девушкой, но не над её шуткой, а из-за заразительно хохота и осознания, какой же он тюфяк на самом деле и как смешно выглядит со стороны, набивая тату косатки, держащей в окровавленной пасти вырванное сердце акулы. Протирая тату и проверяя свою работу, всё ещё хихикая, девушка проводила финальные штрихи — доработка, обработка, наложение плёнки для защиты её работы. — Я рада, что у тебя появилась своя пышечка, — подмигнула ярковолосая девушка и сняла чёрные стерильные перчатки, отправляя их ловким броском в урну. Она всех девушек называла пышечками, не зависимо от из комплекции. Просто потому, что в её понимании они все были такими сладкими, и от каждой хотелось ухватить кусочек. — Спасибо, Фредди, — Хардисон поднялся с кушетки и осмотрел работу под специальной плёнкой. Своё фиаско он хотел запечатлеть именно так: его Афалина оказалась вовсе не афалиной, а самой настоящей косаткой, что убила наповал, вырвав сердце главного из Акул и забрав себе. Именно так он понимал любовь. Мастер махнула рукой. — Не за что, — она ослепительно улыбнулась. — Передавай Кайле привет и скажи, что я её жду. Алек закатил глаза и улыбнулся. Фредди могла с лёгкостью посоревноваться за звание главного кобеля Майами, пусть у неё и буфера. Распрощавшись со старой подругой, Алек вышел из её тату-салона и картина, что он увидел, не только потрясла его, но и знатно озадачила. — Привет, — Ким, облокотившись на пикап, заметила движение и подняла взгляд серых глаз на Алека, одарив его улыбкой. — Кто проболтался? — Подойдя, Хардисон не дал ответить, обхватил одной рукой плечи брюнетки и второй рукой сжал бедро, притягивая к себе, впиваясь в алые губы и замирая в поцелуе, словно хотел распробовать девушку. У неё был вкус ежевики — ароматизатор её увлажняющей бесцветной помады. — Кайла, — оторвавшись от губ Алека, ответила девушка, положив руки на его лопатки. — Новая тату? Покажешь? — Позже, — улыбнулся уголками губ сёрфингист, разглядывая красивое лицо Ким, будто за день, что они не виделись, что-то могло измениться. — Ты знаешь, а ведь у нас даже свидания не было. — Есть предложения? — Девушка прищурилась, закусывая нижнюю губу, от чего у Алека всегда сносило крышу. Сейчас Хардисон вспоминал тот день, когда они провели его как обычная пара. Они сходили в кинотеатр и совсем не смотрели фильм, увлекшись поцелуями на задних рядах. В тот день Моро затащила его на выставку современного искусства, где сёрфингист искренне не понимал, почему камень посреди выставочного зала считался произведением искусства, и чем он отличается от тех булыжников, которые он мог притащить с дикого пляжа. Позже брюнетка призналась, что привела мужчину сюда только для того, чтобы узнать, насколько сильна его выдержка. Закат они встретили за городом. Сидя в открытом багажнике пикапа Алека, в объятиях друг друга. Заключённый невесело усмехнулся, возвращаясь в реальность — это была её работа. — Что Вы здесь делаете? — Майкл грубо дёрнул Брауна за плечо, разворачивая к себе. — Что с ним будет? — Проигнорировав вопрос, Браун кивнул в сторону Алека. — Мне бы хотелось для него пожизненное, но у этого Дьявола хороший адвокат. Агент Майкл Берри ещё не до конца осознавал, что Хардисон не такой человек, каким его считали в бюро. В представлении агента Алек был не более, чем преступник, который хочет сейчас уйти от наказания, совсем не замечая факты, что в открытую лежат под носом. Слепая одержимость Хардисоном доходила до крайности, когда даже коллеги по бюро твердили о его непричастности к наркотикам, но Майкл отказывался их слушать. Прежде, чем покинуть эту комнату, Браун посмотрел через стекло на Алека и встретился с ним взглядом. Сёрфингист смотрел прямо на него, хотя это невозможно. По крайней мере, так казалось Джейку в тот момент. Хардисон слегка склонил голову в бок, не отрывая глаз от стекла, за которым, он знал, кто-то есть. В кабинете у Берри Джейк провел не больше получаса, рассказывая детально всё, что происходило с того момента, как Ким призналась ему о работе под прикрытием. Майкл предупредил, что скорее всего со спасателем будут связываться, но до суда дело не дойдет. Брюнет безэмоционально отвечал на все вопросы, желая поскорее покинуть стены бюро — здесь было неуютно, особенно зная, что в соседней комнате сидит Хардисон и до него нельзя добраться. Специальный агент ничего внятного не ответил на вопросы Брауна о том, что было на самом деле на том складе, ссылаясь на тайну расследования. — Это всё? — Сухо спросил брюнет, поднимаясь с кресла. Майкл кивнул и хотел пожать руку, как это принято среди воспитанных людей, но спасатель нарочно проигнорировал порыв агента, вышел из кабинета. Спустившись в холл, мужчина вернул бейдж посетителя на ресепшн и ещё раз обвёл фотографии погибших агентов, зацепившись за самую последнюю — пятидесятую. Надпись на табличке гласила: «Специальный агент Кимберли Джоан Моро. 22.02.1993 — 03.08.2019». Каждая буква, выгравированная на этой табличке, отпечаталась в подкорке, на рёбрах, на каждой молекуле и в каждом атоме спасателя. Каждое слово впиталось в кожу, занося заразу под названием «горечь утраты», поражая мозг, сердце и душу. Эта болезнь поражала весь организм, но не убивала так, как рак или СПИД. Она словно поддерживала в тебе жизнь за счёт боли и отчаяния, чтобы ты каждый день просыпался и жил с этим горьким чувством пустоты. Пуля не задела жизненно важных органов, но здоровое сердце не выдержало операции — такое бывает. Джейк узнал об этом, когда электронная карта была обновлена. Он снова и снова вчитывался в цифры, что означали время смерти. Его так и не пустили к ней, не дали последний раз взглянуть. Моро умерла в окружении чужих людей в холодной операционной, с раскрытой грудной клеткой. Хоть Браун и учился на хирурга, и его не пугала такая смерть, но он представил, как Моро выпотрошили, как зверя: скальпелем разрезали кожу, раскрыли грудную клетку, запустили в неё руки, а теперь какой-нибудь студент будет зашивать её бездыханное тело. В тот момент Джейк ослеп, оглох, онемел и хотел раствориться, чтобы только не быть во Вселенной, где только что умерла любимая женщина. Непостижимо, как в этом городе… Нет, в этом мире стало пусто, когда сердце Ким остановилось в 11:36 утра. Если бы у Джейка сейчас спросили, где болит, то он ответил бы, что внутри — там, где никто не видит. Если бы он знал в тот день, что видит её в последний раз, то постарался бы запомнить до мельчайших частичек её красивое лицо, постарался запомнить мягкость её тёмных локонов и вкус любимых губ. Он бы постарался запомнить всё, что с ней связано. Почему нельзя перестать любить человека, если он умер? Спасателю ещё долго предстоит вести эту борьбу за принятие того факта, что Моро не стало. Вместе с ней не стало всего того, о чём они мечтали. Джейк знал, что никогда теперь не заведёт собаку породы лабрадора, потому что Ким хотела этого. Браун никогда не заведёт хоть какое-нибудь растение в доме, потому что Ким этого хотела. Джейк не прочтёт ни одной любой книги Ким, не послушает любимые альбомы и не посмотрит никогда ее любимый фильм, и не выпьет кофе из кофейни возле его дома, потому что всё это лишь тревожит рану размером с гранд каньон. Спасатель просто не сможет сделать всё это, зная, что она не оценит, а без Моро все эти мелочи Джейку не нужны. Оказывается, он настолько сильно любит все её мечты, желания и чувства, что девушка унесла с собой в могилу, что даже представить не мог, как они могут существовать отдельно от неё — в его памяти. В следующее воскресенье Анджела отдаст ему письмо со словами, что, скорее всего, оно должно быть адресовано ему. Только сестра заметила резкие изменения в поведении Джейка, а мать, как обычно, слишком была занята горем других людей. Браун прочёл письмо уже вечером, когда смог позволить себе остаться наедине со своими мыслями. Летняя вечерняя прохлада приятно перебирала пряди тёмных волос спасателя и заигрывала с уголками разлинованной бумаги, на которой красивым почерком были выведены слова, которые Браун мог только мечтать услышать в живую от Моро. Хоть письмо было написано ещё при жизни агента, мужчину не покидала мысль, что это записка с того света. Кимберли любила Джейка, призналась, а он не успел сказать. И не это ли самая большая мука для любящего сердца — не успеть признаться? Запомните: никогда, слышите, никогда не откладывайте признание в любви, потому что однажды, пока вы тянете время, может случиться так, что это станет невозможным. Браун вчитывался в строки и понимал, что никто его так сильно не любил, как Ким, и уж тем более никто так не признавался в этом, как это сделала девушка. Он на протяжении нескольких месяцев каждый день, дежуря на вышке, ровно в одиннадцать часов будет покидать свой пост, прося кого-нибудь заменить его или оставляя нового стажёра одного, ссылаясь на необходимость патрулировать пляжи после громкого скандала с наркотиками. Браун будет не спеша идти по горячему песку, загребая ступнями песок, и смотреть пустым и невидящим взглядом вдаль, пока примерно через полчаса не дойдёт до каменного ущелья, скрывающего усыпанный валунами пляж. Он снова и снова будет пытаться унять шторм в своей душе, разбивая кулаки о камни. Чтобы не чувствовать ничего, чтобы забыть о ней. О её глазах, её признании, её любви, её существовании. Но каждый раз, ровно 11:36 в его груди, словно волна цунами, будет растекаться боль, распирающая рёбра и выбивающая воздух из лёгких. Позже Браун вспомнит о медицинском термине «синдром разбитого сердца», доказанном с тысяча девятьсот девяностого года, и найдёт объяснение всему, что с ним происходит. Этот синдром появляется тогда, когда в жизни человека случается сильное потрясение, что несёт за собой эмоциональный всплеск. Чаще всего развивается такой недуг на фоне резко негативных событий — смерть близкого человека или расставание. Как студент медицинского, пусть и без диплома, но Браун отлично знал симптомы этого диагноза — они схожи с «обычным» инфарктом, но так же знал, что это явление может быть временным, то есть через пару дней сердце восстановится, а бывали случаи, когда исход такого «фальшивого» инфаркта был летальный. Был случай, когда каждый год, после смерти своего мужа, женщина в день годовщины смерти своего любимого, попадала в больницу с предварительным диагнозом — инфаркт, но через два дня её выписывали, потому что все показатели в норме. Жизнь Джейка разделилась на два этапа: до 11:36 и после. Каждый день, на протяжении долгого времени, его мозг будет посылать организму все импульсы — эмоциональные и физические, что он испытал в тот момент, когда в графе «время смерти» появилась злосчастная запись. И каждый раз, ровно в 11:36, спасатель будет вновь задыхаться, хвататься за грудь из-за затруднённого тяжёлого дыхания и боли, которая неожиданно пронзала каждый раз, даже если Браун и не смотрел на часы. Это уже происходило на подсознательном уровне. Бывший студент медик каждый раз напоминал себе, что это всё игры разума, потому что эмоции зарождаются в мозгу и посылают сигнал организму, но это мало его утешало. Он снова и снова в 11:36 будет умирать, думая о его Кимберли. И ещё долго будет злиться и психовать, срываться на посторонних и ни в чём не повинных людях, пока боль не стихнет. Мужчины живут тем, о чём не могут забыть. И это не давало брюнету хоть на минуту перестать злиться. Он будет кричать на подчинённых, огрызаться на мать и орать на отдыхающих на пляже, что не соблюдают правила безопасности. Браун будет каждый день мысленно повторять, представляя лицо Хардисона, что на её месте должен был быть он. И с удовольствием будет представлять, как его тело поедают опарыши, когда оно начнёт разлагаться. Браун узнал, что женщина — это боль: от несбывшихся желаний до времени её смерти, 11:36. … Уже как месяц Алек отбывал свой срок в полгода в тюрьме общего режима. Мужчина заключил сделку, и теперь его команда не под следствием, а Хардисон полностью взял вину на себя. Благодаря информации с компьютера Хардисона, бюро смогло предъявить обвинения всем из группировки Каракатиц, кто принимал участие в поставке наркотиков. Однако, ещё долго будут продолжаться попытки выведать у Бури информацию о картеле. Сёрфингиста обвинили только в нелегальной перевозке товаров, но, благодаря агенту Моро, слитой информации было недостаточно, чтобы выбить у судьи больший срок, нежели полгода. Майкл тогда очень злился, не в силах принять своё поражение. Алек запретил приходить к нему на посещение, хотя Кайла, когда они созванивались, умоляла о встрече. Закрывшись от всего мира не только за стенами тюрьмы, но и в своей скорлупе, Хардисон большую часть времени, что им отводилась вне тюремной работы, проводил за чтением книг. Он был сторонним наблюдателем. Сёрфингист отлично знал, что к мексиканцам нужно обращаться, если нужны наркотики. Латиносы могут пронести в здание тюрьмы любую контрабанду. Чёрные всегда ошиваются на прогулке около штанг и всегда гнобят одиночек, которые ещё не успели вступить в группировку или вовсе не нашли своё место в этой иерархии. Один из афроамериканцев попытался показать Алеку, где его место, но в итоге у бедолаги были сломаны три пальца и нос. И Алек отлично понял, когда кубинцы затевают потасовку с латиносами. В такие моменты мужчина молча уходил в свою камеру, ложился на свою кровать, открывал книжку и ждал, когда всё закончится. Он пассивен и холоден, как бог, но в тоже время в его душе горело адово пламя. Только однажды мужчина вмешался в естественный ход событий для этих мест. Во дворе, где обычно прогуливались заключённые в часы, специально отведенные для этого, народ собрался у сетчатого ограждения, рассматривая новеньких заключённых. Свежее мясо, как говорится. Мельком взглянув на прибывших, мужчина продолжил подтягиваться на турнике, чтобы не потерять форму, да и это его хоть немного отвлекало. Позже за обедом он заметил, как один из местных решительно настроился сделать одного из новеньких своим фаворитом. Сальный тучный мужик, а по-другому его никак не назвать, подсел рядом с юным парнишкой и беззастенчиво коснулся его руки, от чего юнец замер, после того как поперхнулся тюремной баландой. Хардисон не слышал, что ему говорил Тедди — так звали толстяка, но прекрасно понимал, что, ведь парнишка позеленел и сжал губы, видимо сдерживая рвотную массу, подкатившую к горлу. Сёрфингист тогда отвернулся, потому что его это не касается. Он хотел так думать, пока не услышал, как Тедди высказывается о парне. И не хотел думать об этом даже в тот момент, когда услышал, когда и как состоится эта неестественная процедура становления против воли подружкой Тедди. Внутренняя борьба с самим собой продолжалась очень долго, но мужчина сорвался с места ровно за шесть минут до начала, и успел вовремя. Двое — прихвостни извращенца — держали мальца, пока Тедди старательно пытался оголить парнишку, что вырывался и плакал так, что осип голос. — Эй, — статная большая фигура сёрфингиста показалась из-за угла. — Хотите загадку? Такая постановка вопроса не укладывалась в голове нападавших, и они переглянулись. С Алеком никто не общался, ровно как и он. Об этом мужчине было полно слухов: кто-то говорил, что он наркобарон, кто-то говорил, что маньяк, убивающий девиц забавы ради, а как-то раз был слушок, что он сатанист и приносил в жертву младенцев. В общем, с Хардисоном никто не хотел связываться, лишний раз не говорили о нём, при нём и с ним. — Чувак, иди отсюда, — один из державших парнишку рукой приподнял край майки, показывая заточку за ремнём тюремной робы. — Но я не загадал загадку, — Хардисон уверенно подходил ближе, просчитывая варианты атаки. — Кто пахнет леденцами и кричит, как девчонка? Все трое переглянулись, а парнишка замер, ожидая, что сейчас Алек прогонит троих извращенцев и сам займётся им. От страха фантазия и не такое нарисует. — Кто? — Не выдержав напряжения, нервно спросил Тедди. — Педофил, — усмехнулся Алек. Приложив Тедди головой о стену, что тот сразу потерял сознание, Хардисон выхватил из-за ремня продемонстрированную ему ранее заточку и поочередно вонзил её сначала в ногу её хозяина, а потом уже и его другу, зацепив болезненные точки над коленом. Как и в загадке Хардисона, они визжали, как девчонки. Утирая нос рукавом и завязывая штаны, парнишка вжался в стену, наблюдая за происходящим. Алек наклонился и обтёр заточку о робу Тедди, что всё ещё был без сознания, а потом тупым концом протянул парню. — Держи, сейчас буду учить тебя обороняться, — заметив замешательство на лице парня, сёрфингист насильно вложил заточку в ладонь несостоявшейся жертвы изнасилования. — Будем тренироваться вон на том, — Алек кивнул на того парня, у которого забрал заточку. — Как тебя зовут? — Бобби, — парнишка шмыгнул носом. — Значит так, Бобби… Далее последовала мощная психологическая атака со стороны Алека. Он рассказывал, куда нужно бить, чтобы человек истёк кровью быстро, а куда нужно бить, чтобы просто припугнуть. Всё это он сопровождал наглядным примером на нападавших, но не нанёс им ни одной раны, останавливаясь каждый раз в миллиметрах. Заключённые каждый раз дёргались, закрывались руками и пытались защититься, думая, что следующий удар будет настоящий. Потом эстафета перешла к Бобби, и он был отличным учеником. — Когда толстый очнётся, расскажите ему всё в красках. А теперь валите, от вас мочой уже несёт, — Хардисон несильно пнул одного по раненой ноге, от чего тот опять взвизгнул. Когда заключённые с трудом подняли своего упитанного товарища, Бобби принялся благодарить Алека и, будь у него чуть меньше ума, он бы и на шею кинулся с объятиями. — Не говори со мной, — отстранённо сказал Хардисон на весь лепет благодарностей, что получил в свой адрес, будто ничего только что не произошло. Это был первый и последний раз за весь срок, когда он вмешался. Весь оставшийся срок прошел без инцидентов, и сёрфингист вышел в назначенный день. Однако, даже тогда он запретил своим встречать его. Для него это не было праздником или чем-то подобным. Он принял своё наказание, отбыл его и готов двигаться дальше, и для начала отправился к Фредди. — С возвращением, — мастер, на этот раз с волосами цвета индиго, была как обычно улыбчива и обзавелась татуировкой на шее — панда в соцветиях хлопка. — Мне так приятно, что сразу ко мне пришел. И радостно от того, что это тело не забито портаками, — Фред надела перчатки. — Что будем делать? Откинувшись на кушетку, Алек поднял короткий рукав футболки, оголил предыдущую работу своей подруги. — Сделай под этой татуировкой дату. Три. Восемь. Девятнадцать. — И всё? — И всё, — сухо повторил уже без вопроса Хардисон. Фредди принялась подготавливать всё для сеанса, искоса поглядывая на заметно изменившегося друга. Как себя вести с теми, кто только что вышел из тюрьмы, она не знала, но было очень много вопросов: о еде, об общих душевых, досуге в тюрьме и прочем, что могло только прийти в голову. Но по виду Алек был не настроен на разговор. Задумчивый взгляд был устремлён в потолок, а на лице пустота. Его лицо не выражало никакой эмоции, будто перед девушкой сейчас белый лист, готовый, чтобы его изрисовали или исписали. — Что значит эта дата? — Фред уже занесла машинку над стерильным участком кожи под татуировкой косатки. — Дата моей смерти, — продолжая вглядываться в потолок, ответил Хардисон и прикрыл глаза, возвращаясь в тот день, когда он сделал тату, а после у них с Ким был день, посвященный только друг другу, будто они обычная пара, а не контрабандист и агент под прикрытием. И Алек не преувеличивал, потому что в тот день вместе с Ким умер и тот Хардисон, которого она сама создала, слепила под себя. Он не смирился ни с предательством Ким, ни с её смертью особенно. Он скучал, безумно скучал. Чувствовал невыносимую тягу к прошлому. В тюрьме мужчина перечитал все книги из раздела психологии — их было тринадцать, но ни одна описанная техника принятия горя ему не помогла. Он лишь надеялся, что однажды начнет тосковать всё тише и тише, чтобы в конце осталась лишь память о ней. Мужчина даже смирился с тем, что его существование не стало для Моро чем-то важным. Или стало? Почему она тогда хотела помочь? Так много вопросов, но та единственная, кто смогла бы ответить, уже ни за что не произнесёт и слова. Хардисон изначально не предполагал, что наступит тот день, когда они перестанут быть вместе, а теперь, когда это случилось, он сохранит отдельное место в своём сердце для Ким, и она останется там навеки. Его память будет праздновать её последнее прикосновение, её улыбку, хоть глаза тогда и были наполнены ужасом, ведь только это и нужно хранить в воспоминаниях. Он будет долго жить и бесконечно долго помнить в наказание за свою любовь. Была ли она маяком или штормом в его океане? Время, проведённое в тюрьме, Хардисон посвятил тому, чтобы вычеркнуть каждое воспоминание о женщине, что водила его за нос, но, как бы он не закрывал глаза за факты, он не мог закрыть глаза на чувства, которые пробуждались, стоило только сёрфингисту вспомнить вкус алых губ, или как она улыбалась, рассказывая о волне, которую удалось поймать. Алек надеялся, что боль предательства забудется, как страшный сон, после которого ты просыпаешься, тяжело дыша и обливаясь потом, а через десять минут уже и не вспомнишь, что тебе приснилось. Больше всего сёрфингист скучал по разговорам с ней. Мужчина тогда мысленно отметил, что, скорее всего, стареет. Алек наконец-то только сейчас догадывался о значении её фразы, когда Моро сказала, что навсегда хочет остаться в том красивом закате. Каждый закат будет напоминать о брюнетке. Теперь и Хардисон знает, что женщина — это боль: от татуировки на руке до даты её смерти в календаре.