Жена двух мужей

      Оставшись, наконец, в полном одиночестве, графиня вздохнула полной грудью. Супруг куда-то ушёл по делам, прислугу она выставила и теперь смотрела на расстилающийся за окном парк. Листва деревьев и кустов уже была наполовину в золоте. Парк манил прогуляться, под порывами осеннего ветра листья трепетали и издали походили на жидкое золото. А под окном располагалась большая клумба, по краям обсаженная настурцией. Её цветочки, ярко-красные и оранжевые, то тут, то там выглядывающие из-под круглых листиков, казались настоящими угольками. Как будто, если дотронешься, об них можно обжечься.       Солнце ещё светило, но день клонился к вечеру, и воздух, и так не слишком тёплый, быстро остывал. В окно повеяло предвечерней свежестью. На подоконник со стороны улицы сел воробей — маленькая юркая птичка. Кэтрин любила воробьёв и, вопреки расхожему мнению, вовсе не считала их наглыми и бессовестными бездельниками. Воробьишка скакал взад и вперёд, поглядывая на молодую женщину рыжим глазком, и она сразу ощутила укол совести — ну нет у неё хлебных крошек, нечего предложить гостю.       Ах, Изабель, Изабель… Если бы знать, какой ты была! Что любила, а что нет? О чём думала, что говорила? К кому была расположена, а кого считала врагом? С кем любила проводить время, а кого избегала? Очень трудно быть тобой, не представляя себе всего этого. Кэтрин пришло в голову, что графиня могла вести дневник. Но где найти его в этом огромном доме? О том, где лежит эта вещица, которая сейчас была нужнее и дороже тысячи библиотек, знала только её хозяйка.       Интересно, есть ли в этой комнате какие-нибудь тайники, в которых можно спрятать небольшую книжку? Наверное, да. Кэтрин с трудом встала на ноги — сразу заломило бедро, навалилась ужасная тяжесть, а перед глазами поплыли сквозь посеревший мир зелёные круги. Резко затошнило. Но она сдержалась и, осторожно переставляя ноги, двинулась по комнате.       Это может быть что угодно — сейф в стене, снимающаяся паркетная плитка, двойное дно шкафа, пространство под матрасом или местечко внизу, под кроватью.       Убранство спальни графини было богатым. Большая дверь чёрного дерева, широкая мягчайшая кровать под балдахином из тёмно-красного бархата, расшитого серебряными нитями. Кресла с причудливо изогнутыми ножками, инкрустированный золотом, перламутром и золотистой соломкой чайный столик, туалетный столик с зеркалом в широкой, тончайшей работы кованой раме. Ковры, множество разбросанных по комнате пуфов и подушек, восхитительные фарфоровые вазы.       Пошатываясь и поминутно прислушиваясь, не идёт ли кто, Кэтрин обыскивала комнату: заглянула за оконные портьеры, простучала пол и стены, заглянула под кровать и кресла, ощупала стенки шкафа (ого, какой шкаф — целая комната. Одна средняя полка — на ней в этом пространстве может на настоящей постели с удобством переночевать взрослый мужчина!), осмотрела даже цветочные горшки — не спрятано ли там чего. Нашла ключ от шкатулки, открыла им тяжёлый, бесценной выделки ларец — полюбовалась переливающимися разноцветьем огней драгоценностями. Отчаявшись, присела на постель под балдахином.       Отдыхая, она оперлась спиной о резное изголовье, в нижней части снабжённое бархатной подушкой. И тут ей пришло в голову поискать в этом месте. Там, в стене, спрятанной тканью и изголовьем, на уровне колен, открывалась секретная выдвижная панель. Запустив руку за открывшуюся плитку, Кэтрин выудила всё, что было спрятано в спасительной темноте: книгу в кожаном переплёте, коробочку, оклеенную синим бархатом, и несколько связок писем. Хитро придумано.       Она чуть не издала радостный возглас, но опомнилась, услышав за дверью спальни негромкие женские голоса. Быстро сунув драгоценное имущество под одеяло, она подкралась к двери в (свой, как она надеялась) будуар. Створка приоткрылась бесшумно, и этого оказалось достаточно, чтобы увидеть, что у гостиной делают уборку те самые горничные.       — Жалко мадам, — вздыхала молодая. — Всё как неприкаянная. Говорят же, от своих отстать — к чужим не пристать. По-нашему говорить так и не научилась — слова еле произносит!       — Что верно, то верно, — согласилась старшая. — Уехала маленькая французская девочка, а вернулась взрослая англичанка. Тяжко ей заново ко всему французскому привыкается.       — Уж восемь лет прошло, как мадам вернулась из Англии. Пора бы… Ведь отечество-то её всё же здесь. И компаньонка эта, мадам Вильсон, — мне казалось, он должна была помочь госпоже снова принять домашние обычаи. А мадам только ещё хуже всего родного чурается.       — Видно, сердцем она по-прежнему в Лондоне. И чем проклятый город околдовал графиню!       Кэтрин отошла от двери. Хм, это существенно облегчает положение вещей. Прятаться она не собиралась, зато можно продолжить разыгрывать из себя английскую леди, это проще, чем пытаться быть француженкой, когда на самом деле ею не являешься.       — Поди спроси мадам, будет ли она сегодня пить пятичасовой чай с мадам Вильсон, — распорядилась старшая горничная.       Кэтрин схватила свои сокровища и, чуть не теряя сознание от головокружения, запрыгнула на кушетку. Она едва успела укрываться одеялом, как на пороге возникла девушка в переднике.       — Мадам будет пить чай в пять часов?       — Миссис Уилсон уже вернулась из церкви? — гораздо более уверенным тоном поинтересовалась графиня. — Если он готова присоединиться ко мне за чаем, то мы будем пить чай. Узнай, не составит ли мой муж нам компанию.       — Господин граф уехал, — девушка присела в поклоне.       — Уехал?       — Прибыл человек из Лувра, и месье граф уехал верхом вместе с ним.       Уехал… Верхом. Значит, дело срочное. Как бы узнать, какую должность он занимает в королевском дворце? Наверное, для этого достаточно внимательно прислушиваться к разговорам вокруг и задавать осторожные вопросы.       — Напомни, как тебя зовут?       — Жюли, мадам, — девушка снова присела. На сей раз, кажется, от страха присела ниже прежнего.       — А ту, другую?       — Аньез, мадам, — снова нервный реверанс.       — Хорошо, можешь идти.       Оставшись одна, Кэтрин добралась до туалетного столика, осмотрела себя в зеркале и постаралась из своих растрёпанных волос соорудить самостоятельно какую-нибудь более или менее приличную причёску. Увы, парикмахерским искусством она не владела и потому, в конце концов, просто-напросто собрала волосы в узел на затылке, надеясь, что этого никто не заметит. Потом медленно пересекла комнату и снова улеглась на диванчик.       За коном сгущались сумерки, ветер трепал кроны деревьев, и, кажется, собиралась гроза. Кэтрин, не умевшая орудовать огнивом, кое-как зажгла свечу, от неё другую, третью и ещё несколько, и благодаря этому комната осветилась приемлемо для чтения.       Вначале она взялась за письма. В одной связке оказались перевязанные широкой алой атласной лентой послания, подписанные неким лордом Генри Уиллингейлом. Письма были старые, восьми-девятилетней давности — тогда Изабель ещё не была замужем за графом Ливаро. Они дышали нежностью и почтением. Потрёпанные края свидетельствовали о том, что их перечитывали куда чаще прочих. Кэтрин без зазрения совести прочла все и вздохнула: ей-то таких слов, ясное дело, никогда не писали и не говорили. Откуда! В XXI веке у людей скорее вырывается самая грубая брань, нежели комплименты.       За дверями послышались шаги, и она поспешно сунула имущество графини подальше под кровать. Надо будет потом придумать какой-нибудь тайничок поближе — неудобно каждый раз лазать за изголовье. Вошёл лакей и громко и торжественно объявил, что пришла мадам Вильсон. Разумеется, Кэтрин её приняла, хоть опять же и не без опаски.       Дама оказалась женщиной слегка за сорок, полная и очень приятная. С первых её слов Кэтрин сделала вывод, что у этой леди голова на плечах. «Понятно, почему Изабель не захотела с ней расставаться, — она не мать, но подруга и наставница».       — Милая Изабель, вы уверены, что хорошо себя чувствуете?       — Вполне сносно, благодарю вас. Граф устроил меня как нельзя лучше.       — Да, он заботится о вас, как и подобает супругу. Жаль, что меня не было с вами, когда это случилось. Но вы ведь знаете, что я не люблю ни участвовать, ни присутствовать на охоте.       — Да. Надо признаться, что и меня нисколько не радует убийство невинного существа.       — В самом деле? А я всегда считала, что вы увлечены этим занятием и потому так охотно присоединяетесь к графу.       Ой! Кажется, ляпнула лишнего. Может, Изабель и в самом деле без ума от подобных мероприятий. Кэтрин поспешила исправить промах.       — Отнюдь. Я езжу с ним, только чтобы не сердить его. Нам ни к чему лишний повод для ссор.       Вошли Аньез и Жюли с подносами. Одна несла заварочный чайник и чашки, другая — сладкие пирожки, печенье и варенье. Кэтрин подслушала их разговор после того как отпустила младшую горничную:       — Ты спросила?..       — Да, мадам будет… А ещё она спросила, как меня зовут. И вас тоже… — Жюли и так шептала, но даже шёпот её то и дело прерывался от непонятного смятения.       Аньез на минутку оторвалась от смахивания пыли:       — Вот как? Странно. Прежде ей было всё равно, существуем ли мы…       Миссис Уилсон (в том, что она миссис, Кэтрин не сомневалась — даже, скорее всего, вдова. Впрочем, это выяснится позднее) разлила чай в чашки. Однако приступить к чаепитию они не успели — объявили прибытие виконтессы де Кавелье и графини де Локонте. Не дом, а проходной двор, с досадой подумала Кэтрин. И поболеть-то не дадут!       Гостьи оказались сёстрами Изабель. Сводными, разумеется. Ортанс де Леконте и Жизель де Кавелье были очень похожи внешне и притом совершенно разные по характеру. Миловидные блондинки с фарфоровой кожей и небесной синевы глазами. Они приехали, едва узнав о случившемся, хотя кто им сообщил, Кэтрин не стала спрашивать. Неважно. Главное, у неё есть сёстры, да ещё такие жизнерадостные и дружелюбные.       — Изабель, не вздумай даже использовать свою болезнь, чтобы не приехать на мою свадьбу. Я рассержусь! — заявила младшая. Младшей, как знала Кэтрин, была Жизель — её пра-пра-пра-пра-прабабка. «Привет, бабуль!». Впрочем, сейчас называть бабулей двадцатипятилетнюю женщину было бы более чем трудно. — Жак вряд ли поедет с тобой — его может вызвать король. А то и личная неприязнь кое к кому из моих гостей помешает ему присутствовать на церемонии венчания. Если он не поедет, возьми с собой Ноэля — он такой милый, остальные мои гостьи будут рады встрече с ним.       — Да, — заметила, поджав губы, Ортанс, — братья очень разные.        «Господи, есть ещё и Ноэль!» — мысленно всплеснула руками Кэтрин.       — Хорошо, если Ноэль захочет меня сопроводить, мы приедем вместе.       — Захочет-захочет, — засмеялась Жизель.       — А кто из твоих гостей неприятен моему мужу настолько, что он может отказаться поехать со мной?       — Ну… — задумалась Жизель, — это может быть барон Мармонтель — старый задира. А его жена редкая сплетница. Господин де Ревиаль — вечно хвастает любовными победами пятидесятилетней давности. Не пригласить их я не могу — это наши ближайшие соседи и друзья. А кроме того, я буду иметь честь принять маркиза де Сен-Мар…       Кэтрин напрягла память. Согласно французской истории, маркиз де Сен-Мар был казнён более тридцати лет назад королём Людовиком III по навету кардинала Ришелье, а его владения и состояние отошли в королевскую казну. Неужели у Сен-Мара остались наследники?       — Что же маркиз де Сен-Мар?       — Дорогая сестра, поверить не могу, что ты о нём не слышала! — удивилась Ортанс.       — Не припоминаю.       — О, он человек очень замечательный. Во-первых, это одна из лучших шпаг Франции — говорят, он учился у Диего де Тремона, одного из самых искусных маэстрос дестрезы испанского двора. Во-вторых, он любимец и доверенное лицо короля. Все считали его простолюдином, а он оказался представителем знатной, хоть и опальной, семьи. Но внук маршала Франции не может быть кем попало, не так ли? Говорят, он с детских лет воевал во Фландрии и Голландии. Уж не знаю, за какие заслуги Его Величество возвратил ему титул, положение в обществе, родовые земли и состояние, но теперь неуважение к нему дорого обходится.       — За что же Жак его ненавидит?       — Сен-Мар остёр на язык, бывает просто дерзок. Но умные люди, — эти слова Ортанс особо подчеркнула, — не обижаются на него, а принимают его слова к размышлению. Прости меня, но твой муж к числу этих людей не относится.       — Ты меня заинтриговала, — усмехнулась Кэтрин.