Искра

      — Это катастрофа!       Среди выбеленных стен, наспех подновленных по случаю большого события, собственный голос разлетается вполне привычно (что-что, а командовать за столько лет она научилась), но как-то уж чересчур надрывно, как у бездарной актрисы в дешевой пьесе.       Она сама усмехается сравнению, но слишком поздно: слова хлещут, как прорвавшийся кран, стремительно и неостановимо, теснятся, спотыкаются, наталкиваются друг на друга.       — Понять не могу, что у этой девчонки в голове! Сперва она хочет большую пышную свадьбу, кричит, что этот мальчишка Скай, у которого на уме одни компьютерные игры и дайвинг, любовь всей ее жизни и она хочет жить с ним в шалаше и родить ему дюжину детишек… А теперь — пожалуйста! Сбегает из-под венца! Что за легкомыслие! И главное, откуда… откуда в ней это все…       — Действительно, откуда?       Бархатный голос звучит насмешливо — и щеки вспыхивают сами собой, совсем как в юности.       Боже, ну что за дура!       — А ты как здесь очутился, Сэм?       — Дверь была открыта.       Вот так взяла бы и залепила со всего размаху по этой наглой, лоснящейся, самодовольной физиономии!       Как был петух, так и остался!       Боже, о чем…       — Если хочешь знать мое мнение, Донна…       — Вообще-то не хочу!       Смех бархатный. Совсем как в юности.       — Так вот, мое мнение: Софи вся в тебя.       — Ну конечно…       — Тебя тоже всегда отличала склонность к взбалмошным поступкам.       До нее доходит не сразу.       А когда доходит — щеки вспыхивают еще горячей.       — Что?! Да как тебе наглости хватает?! Позволь тебе напомнить, что это не я, а ты крутил роман, будучи помолвленным! Вешал мне лапшу на уши, а потом спокойненько слинял в Нью-Йорк к невесте!       — Я вернулся.       Ох, так бы и залепила! И не по щеке даже, а прямо в зубы. Интересно, свои или вставные…       — Через двадцать лет? Вот спасибо!       — Вообще-то я ездил в Нью-Йорк, чтобы объяснить Лорейн, что не могу на ней жениться. Потом я примчался назад, искал тебя по всей Греции, как дурак. А мне сказали, ты укатила на остров с другим парнем.       — Что? Я не… я…       В глазах у него не насмешка уже, другое что-то. Кажется только, или она знает этот взгляд?       Она встряхивает головой, не желая думать дальше.       — Это все уже совершенно неважно!       — Ты права. Мы оба были молодые и глупые.       — А, то есть ты признаешь, что жениться на другой было глупо?       — Из этого все равно ничего не вышло.       — Двое сыновей — это, по-твоему, «ничего не вышло»?!       Он вдруг шагает ближе, так, что она чувствует себя почти в ловушке и теряется — нелепо и совсем по-детски.       — Донна, я уже много лет в разводе. И я думал о тебе. Но ты исчезла. Никаких следов… Откуда мне было знать, что все эти годы ты так и жила на крошечном островке в Греции!       — Действительно, откуда! Каждый раз гадаю: вы, мужики, и впрямь такие тупые или прикидываетесь!       — Донна…       Ее осеняет.       — Погоди. Раз ты не знал, где я, как ты вообще сюда попал?       — Я? Случайно…       И взгляд невинной овечки. Ну конечно! Может, двадцать лет назад это на нее бы и подействовало. Но, черт дери, она взрослая женщина! Она самостоятельная, сильная, в одиночку вырастила дочь, подняла гостиницу, она…       — Хватит мне врать, Сэм Кармайкл! Я твоей лжи вдоволь наслушалась, больше не хочу!       — Ты права. Я… получил приглашение на свадьбу. Только это…       — Софи!       Голос снова взлетает так, что она сама пугается.       — Вот маленькая негодница! Ну, я ей надеру зад!       — Донна, Донна… Постой. Она хотела как лучше.       — Да неужели?!       — Она просила тебе не говорить. Это был сюрприз. Она думала, мы твои старые друзья и ты будешь рада нас увидеть на свадьбе. Она ведь не знала, что…       Слух уцепляется за неожиданное слово.       — Мы?!       — Ну…       — Ты хочешь сказать, Билл и Гарри тоже сюда заявились, потому что эта девчонка их позвала?       — Она просто…       — Вот черт!       — Донна…       — Как она вообще смогла вас найти?!       — Ну, ты знаешь, современные технологии, всемирная паутина…       — И как…       Ответ приходит сам собой — она замолкает. Закусывает губу больно, до крови.       Дура!       Боже, ну какая дура!       Описывать в дневнике свои похождения еще полбеды. Но хранить его двадцать лет на чердаке…       — Донна, послушай. Я очень перед тобой виноват. Я не оправдываюсь и не отрицаю. Но позволь мне загладить вину. Ведь еще не поздно!       — Ты это о чем?       — Помнишь, когда-то мы с тобой мечтали поселиться на маленьком острове и держать гостинцу?       Она хмыкает — скорее горько, чем насмешливо. Обводит взглядом плохо побеленные стены, ветхую мебель, висящие на соплях ставни.       — Мечта сбылась.       — Донна. Я хочу тебе помочь. Хочу остаться здесь и…       — В смысле?       — Выходи за меня замуж, Донна.       Боже!       Нашел время.       — Мне не до шуток, Сэм.       — А я не шучу. Я свободен, у меня взрослые дети. А работа в Нью-Йорке… да черт с ней, с работой! Я горбатился в этой строительной фирме почти двадцать лет, могу наконец пожить для себя. И Софи…       Имя возвращает к реальности, словно ушат холодной воды. Она вскидывается настороженным зверьком, вглядывается в лицо.       — А что Софи?       — Неужели ты хочешь, чтобы она всю жизнь провела на этом острове?       — Ну, знаешь ли!       — Она умная, талантливая… Ты видела, как она рисует? Она может стать кем захочет.       Вдох вырывается сам собой, нежданно. Вот ведь…       — Думаешь, я ей этого не говорила? Но ей же как об стенку горох! Заладила свое: «Мы со Скаем поженимся и будем помогать тебе в гостинице».       — По-моему, она просто хочет быть уверена, что ты не останешься тут одна.       Вот нахал!       — Вообще-то я себя отлично чувствую в одиночестве! И прекрасно со всем справляюсь без всяких там…       — Ты ее мама. Это ведь нормально, что она за тебя волнуется.       Нет, точно хочется залепить!       Да покрепче.       Заодно и проверим, вставные зубы или нет…       Ох, Господи!       — И давно ты стал психологом, Сэм?       Он улыбается. От уха до уха. Беспечно, задорно — как в юности.       — Скажи, что я ошибаюсь, и я тут же заткнусь.       — Да уж, заткнешь тебя!       Сама не понимая как, она отвечает на улыбку — почти против воли. И самовлюбленный петух, конечно, тут же этим пользуется.       — Так ты согласна?       У нее даже дух перехватывает. И откуда столько наглости в одном человеке!       — Я…       — Вот и отлично!       — Я… вообще-то…       — Но мы должны сказать Софи.       — Что сказать?       — Самое главное! Что я — ее отец.       Да твою ж!       — Сэм… э… видишь ли… * * *       Наконец можно дышать.       И выбеленные стены, ярко-синие ставни, простенькая мебель, цветастое покрывало на кровати — такие родные, знакомые, теплые. Здесь можно спрятаться. Здесь можно не думать ни о чем. Не бояться. Не вспоминать.       Она хмыкает.       Если бы все было так просто!       Если бы эти мысли, воспоминания, страхи, догадки можно было запереть в старый сундук на чердаке вместе с маминым дневником!       И не открывать больше никогда.       И зачем… Что ее дернуло вообще его читать! * * *       — Вообще-то чужие дневники читать нехорошо!       — Да брось, Лиза!       Под пристальными взглядами двух подружек она вдруг теряется. Стискивает старенькую тетрадку крепко, чуть не до треска, и, кажется, краснеет.       — Ну… да… конечно, но…       — Не слушай ее, она зануда!       — А любопытной Варваре на базаре нос оторвали!       — Тебе не интересно — можешь уши заткнуть!       — Девчонки, девчонки!       Она переводит дух, забирается с ногами на пестрое покрывало и по-прежнему прижимает к себе тетрадку.       — Я ведь не нарочно. Я его не искала. Он просто попался мне под руку — и я… ну да, я подумала, что могу оттуда узнать об отце. Мама ведь мне ничего не рассказывает! Знаете, как я ее упрашивала! Сколько себя помню. А вытянуть смогла только одно: у них был летний роман, и отец уехал задолго до того, как мама поняла, что ждет меня.       Теперь две пары глаз — светло-голубые и малахитово-зеленые — глядят сочувственно. Привычно.       Девочка с солнечного острова, черт знает каким ветром занесенная в закрытую школу на другом конце света — не гречанка, но со странным произношением, не чужая, но и не совсем своя.       Она встряхивает головой, стараясь не думать.       Тетрадка хрустит в пальцах.       — В общем, тут она…       — Только не надо читать!       — Лиза…       — Она пишет, что влюбилась в парня, его звали Сэм. Но оказалось, что у него есть невеста, — и он вернулся к ней в Нью-Йорк.       — Ой, ну надо же!       — Бедная Донна!       — Погоди-погоди! Так значит… этот Сэм из Нью-Йорка — и есть твой отец?!       — Не совсем.       — Как это?       — Ну… он уехал и… мама была очень расстроена… Тут появился Билл…       — Билл?       — Билл Андерсон. Он из Швеции.       — Погоди… — Светло-голубые глаза — плошки. — Писатель Билл Андерсон?!       — Вроде бы…       — А я только того Андерсена, который сказки писал, знаю.       — Ай, Лиза, что ты за темнота необразованная!       Худенькое личико вспыхивает румянцем — так ярко, что даже веснушки на щеках пропадают.       — Ну конечно, где уж мне до тебя, мисс Всезнайка!       — Между прочим, я поступила в колледж на историю литературы и буду…       — Девчонки, девчонки!       Али морщит свой красивый нос, будто лимон надкусила. Но светло-голубые глаза искрятся смешинками.       — Да ну вас. Билл Андерсон, он ездит по всему миру и пишет про всякие крутые приключения. У него своя яхта!       — Ничего себе…       — И ты его дочка?! Вот класс!       — Ну…       — Да чего ну-то?! Софи, это же с ума сойти! Ты должна с ним познакомиться!       — Вообще-то я…       Светло-голубые глаза горят пожаром.       — И пусть покатает тебя на яхте! И нас заодно.       — Али!       — Чего?! А, ну, ладно, Лизу можно не брать, она все равно зануда.       — Я?!       — Его наверняка можно пробить в интернете! Здорово будет съездить в Стокгольм…       — Али!       — Не хочешь, не надо! А я бы…       — Девчонки! Это не все.       — М?       — Как не все?       Тетрадка хрустит в пальцах.       — Мама пишет, что Билл… ну, это было мимолетное увлечение. Никаких обязательств. Они провели вместе пару дней — и он уехал куда-то в Непал или в Ботсвану…       — Вот козел!       — По его книжкам заметно.       — Но он же не знал. И потом… мама… ну, она как раз встретила своего приятеля Гарри, с которым познакомилась раньше в Париже…       Две пары глаз так и впились.       — Обалдеть!       — А я-то всегда думала, у наших предков жизнь была скучная!       — Али…       — Чего? Это же настоящий роман!       — Да брось.       — Точно говорю! Такое написать — будет бестселлер!       — Ой, началось…       — И от первого лица чтобы!       — Ох…       — Как «Дневник Бриджет Джонс», только круче!       — Не слушай ее, Софи.       — Хиппи, свободная любовь, секс на пляже…       — О Господи!       — И в конце драма с отцовством… Ой!       Две пары глаз — прямо в лицо.       — Софи… так… кто из них твой отец?       Она переводит дух. Хрустит тетрадкой, улыбается растерянно, почти виновато.       — Я не знаю. Но я пойму это сразу, как только его увижу. И он поведет меня к алтарю!       — К алтарю? В смысле — завтра?..       — Я пригласила их на свадьбу! И они приедут, все трое.       — Обалдеть!