Небортовой журнал

      Мишка чувствовал, что толку от него сегодня не будет. Они договорились с Пашкой провести диагностику систем корабля, но мысли его витали где-то в другом месте. Потому что утром, когда он зашел в рубку, в его кресле сидела Катька. Она дремала после ночной вахты, положив руки под щеку. Мишка хотел немедленно разбудить её, отчитав за небрежность — неизвестно, сколько она проспала — но рука его остановилась в воздухе. Катя тихонько сопела, рядом на полу валялись обертки от конфет. Он замер, вглядываясь в лицо Панфёровой и не понимая, почему не может разбудить её как обычно. Но было уже поздно — Катька сама проснулась, потянулась в его кресле и улыбнулась ему спросонья.        — И давно ты храпишь на дежурстве? — недовольный и брюзгливый тон вырвался как-то сам собой. Панфёрова помрачнела. — И сколько раз я тебе говорил не садиться на моё место. Потом кругом обертки от конфет.       Катька насупилась и вскочила с кресла.       — Ах фантики тебе мешают, педант недоделанный! — громко прошептала она. Ещё было слишком рано, и Панфёрова не хотела, чтобы на их скандал сбежался весь экипаж. Мишка тут же пожалел, что вообще что-то сказал. Он не хотел обижать Катьку, но когда они оставались наедине, между ними обычно сквозила такая неловкость, что ему по привычке было легче ругаться с ней. — Не волнуйся, больше ты меня в этом кресле не увидишь!       Она быстро собрала все бумажки, фыркнула, обиженно глядя исподлобья, и пулей вылетела из рубки.       Мишка с силой ударил кулаком по спинке кресла. Уселся и застонал. Его место всё ещё хранило тепло Катькиного тела, что всегда выбивало его из колеи. После того, как они отправились в обратный путь, между ним с Панфёровой что-то неуловимо поменялось. Будто легкое, тянущееся ещё со школы, противостояние превратилось в полномасштабную войну. Он зачем-то вечно цеплялся к ней, а она игнорировала его. И иногда смотрела на него так, будто ждала чего-то. Просто он не мог понять, чего же. И от этого их ссоры повторялись вновь и вновь. Все остальные реагировали на это по-разному. Витька с Пашкой недоуменно косились на Копаныгина, а остальные девчонки осуждающе качали головой. Особенно Юлька. Лобанов же так хитро улыбался, что Мишке в очередной раз хотелось пересчитать ему все зубы.       Всё утро Панфёрова дулась на него, не разговаривала и даже не смотрела в его сторону. Мишка не мог понять, почему это его расстраивало. Наверное, потому что он привык к утреннему щебетанию Катьки, к её улыбке, от которой Мишке хотелось работать в два раза плодотворнее. Сегодня же этого ему было точно не видать. Катька быстро позавтракала и направилась в свою физическую лабораторию, которую после погрузки образцов грунта и скальных пород с Варианны ей расконсервировал сам Мишка. После этого Панфёрова явно воспряла духом, занимаясь любимым делом. «Я точно найду здесь что-нибудь полезное для нас!» — воодушевлённо говорила она, перед тем как пропасть в лаборатории на целый день. Сегодняшний явно не должен был стать исключением.       Проверив ещё раз первый отсек, Мишка захлопнул люк. Мысли периодически возвращались к утренней ссоре. И он твердо решил, что извинится перед Катей, когда они увидятся за ужином. Ну, по крайней мере, он попытается не сделать ещё хуже.        — Ну как дела? — в двери показалась голова Витьки.        — Да вроде порядок, — ответил ему Козелков. — Ещё кое-что проверим и хватит.       Мишка посмотрел на часы. Было девять часов вечера по бортовому времени. За работой он всегда забывал про время, так что об ужине в присутствии Панфёровой теперь можно было забыть.        — Миш, можно тебя? — Витька поманил Копаныгина рукой. А когда они вышли в коридор, сказал:        — Мне Юлька запретила тебе говорить, но я подумал, что это будет нечестно, — он помедлил, собираясь с силами. — В физической лаборатории случился пожар.       Мишка онемел. По позвоночнику цепкими лапами взбирался морозный холодок. Физическая?.. Это же там, где Катька!        — Ты только не переживай, — быстро продолжил Середа. — С Панфёровой почти всё в порядке, пожар быстро потушили, Юлька сказала — незначительные травмы.        — Она в медотсеке? — холодно спросил Копаныгин.        — Нет, уже в каюте, Сорокина её отпустила. Не волн…       Дальше Мишка не слушал. Он, спотыкаясь, бежал по коридору. Каюты девчонок находились на другом конце корабля, но Копаныгину казалось, что на другом конце галактики. Витька сказал, что Катя у себя в каюте, значит, судя по всему, травма и впрямь несерьёзная. Просто он должен был убедиться. После пятого падения, он с удивлением осознал, что у него бешено стучит сердце и подкашиваются ноги. В голове вертелось лишь одно: «Всё в порядке, с ней должно быть всё в порядке…»       Без стука он нажал на кнопку, и ввалился в ещё не до конца раскрывшуюся дверь. На постели сидела Панфёрова и с испугом смотрела на него. Левая рука была подвязана косынкой, а правая с расчёской застыла на волосах.        — Миша? — от неожиданности Катя потеряла дар речи. Только глядела на пытающегося отдышаться Копаныгина. Он никогда не позволял себе заходить в личные комнаты без спроса, да и не рвался особенно. Это было дико и удивительно.       — Что с рукой? — гаркнул на неё Мишка, внимательно рассматривая Панфёрову на предмет более тяжелых увечий. И не обнаружив, глубоко выдохнул.       Катя посмотрела на свою руку, будто вспомнив, и с улыбкой объяснила:        — Представляешь, два минерала, ну из образцов, что дали инопланетяне, при низком давлении дали такой выброс энергии, что…        — Ты с ума сошла? — Мишка был вне себя от ярости. — А если бы взрыв? Я говорил тебе, не экспериментировать с давлением и температурой, это опасно. Когда Витька сказал о пожаре… Чёрт, Катя, ты вообще думаешь, что творишь?        — А чего это ты раскричался? Я проводила исследования, понял? Это моя специализация! — Панфёрова слегка обиделась. Вечно бы ему спорить да указывать, что ей делать. Она фыркнула и отвернулась к зеркалу, с силой сжав гребень в здоровой руке.       В зеркале отражался бледный и взъерошенный Мишка, столбом стоящий возле входа и в упор глядящий на неё. В его глазах плескалось облегчение и… страх? Сердце Кати встрепенулось, и она мигом забыла все обиды. То есть он бежал к ней через весь корабль от инженерного крыла, потому что переживал! Панфёрова покраснела и улыбнулась отражению Копаныгина.        — А ты что, волновался? — с улыбкой спросила она, всё ещё глядя на Мишку через зеркало. Тот моментально уставился в пол и, как всегда, промолчал. — Боялся за меня, да?       Она медленно обернулась. Ожог на предплечье всё ещё болел, хоть Юля и дала ей обезболивающего. Поэтому то, что она сказала, было даже правдой.        — Миша, — вкрадчиво позвала Катя. — У меня рука болит, когда ею двигаешь, а одной неудобно, не мог бы ты мне помочь? И с этими словами она протянула ему гребень. Панфёрова знала Копаныгина слишком давно — в прямых просьбах о помощи он никогда не откажет, хоть и станет ворчать.       Мишка послушно сделал пару шагов и сел на кровать рядом. Взял гребень и недоуменно повертел в руках.        — Я пыталась одной рукой, –Панфёрова повернулась к нему спиной, и длинные волосы рассыпались мягким водопадом по её спине. — Но они слишком длинные, я не достаю.       Мишка понял, чего от него хотят, и у него моментально вспотели ладони. Он не привык показывать то, что чувствует, по привычке закрылся, но в голову неосознанно полезли мысли о том, что он пришел к Катьке в каюту и теперь они здесь одни. Зачем он это подумал?       Панфёрова обернулась через плечо и посмотрела на него. Улыбнулась легко и чуть склонила голову в ожидании.        — Не хочешь помогать раненому боевому товарищу? — никто не знал, каких усилий стоил ей этот безразличный и удивлённый тон. Сердечко прыгало в груди от волнения. — Тогда я позову кого-нибудь другого.        — Нет! — быстро ответил Мишка, прежде чем смог проконтролировать тембр голоса. — В смысле, я справлюсь.       Он, не дыша, дотронулся до золотистых прядей и, придерживая одной рукой легонько, провел гребнем по волосам. Мишка никогда не задумывался о том, какие мягкие и красивые у Катьки волосы. Просто они всегда были заплетены в косы, да и в голову это никогда не приходило. Ведь он знал Панфёрову давным-давно, и ему было в сущности все равно, как она выглядит. Потому что для Копаныгина это было неважно. Она всегда была рядом с ним, веселая, добрая и отзывчивая. Заряжающая его позитивом в трудные времена и заставляющая иногда улыбаться.       Чуть волнистые локоны блестели в искусственном свете, и Мишка невольно залюбовался. Что-то было странное в том, чем он сейчас занимался. Непонятное тепло и дрожание росло где-то внутри него, распространяясь волной по всему телу.       — Ай, больно, — вскрикнула Панфёрова, когда Копаныгин неуклюже дернул прядь. — Аккуратнее, пожалуйста.       Он пододвинулся поближе. «Для удобства» — мигом объснил его внутренний голос. Волосы рассыпáлись у него в руках, струились между пальцами. Он проводил гребнем осторожно, руки у него чуть дрожали. Он ненавидел себя за мягкотелость. Нельзя было ни за что соглашаться. Но он бы никогда не отказал Кате в помощи, так уж привык.       — Не рискуй так больше, — спокойно произнес он. — Я не могу всё время присматривать за тобой.       Панфёрова обернулась через правое плечо и обожгла его своими голубыми глазами.       — Прости, — Катя была необычайно тиха сейчас, и, кажется, боялась дышать. — Я просто думала, что тебе, — она вновь повернула голову к стене, — ну, всё равно.       — Да, я же бесчувственный, — пробормотал Мишка. Сейчас ему эти обвинения были особенно обидны. Зря он, как дурак последний, мчался к ней!       — Неправда, — сказала Катя и пересела к Копаныгину лицом. Они сидели близко друг напротив друга, соприкасаясь коленями. Панфёрова всё так же прожигала его синими алмазами глаз и улыбалась. Потом выпрямила дрожащие пальчики здоровой руки и робко потянулась ладонью к щеке Мишки. Тот замер, боялся вдохнуть или пошевелиться. Кровь шумела в ушах, казалось, он оглох к окружающим звукам. Катя коснулась его кожи, внезапно ставшей до того горячей, что можно было заподозрить лихорадку.       — Неправда, — повторила она, — я ошибалась. Ты не бесчувственный, и тебе, — она больше не улыбалась, просто внимательно смотрела на Мишку, не давая отвернуться. Щеки её алели, — не всё равно. Миша, ты мне нравишься уже давно, ты ведь знаешь?       Копаныгин выронил из руки гребень. Жар проник в каждую клеточку его тела. Распространялся от Катиной мягкой ладошки, горячим потоком затапливал сердце и сворачивался где-то в животе. С ним ещё никогда такого не было.       Панфёрова покраснела ещё больше и закусила нижнюю губу. Мишка моментально заметил и невольно опустил взгляд на Катькины губы. Ему отчаянно захотелось… Но позволит ли Катя? Может, оттолкнет или обидится?       — Я не требую ответа сейчас, — тихо прошептала она. — Просто ты не мог бы подумать над…       Договорить Катя не успела. Потому что неведомая сила толкнула к ней Мишку, и он коснулся губами её губ. Поцелуй вышел немного неловким, но определенно приятным. Ему захотелось сделать так ещё раз.       Катька ошарашено раскрыла глаза. Пальцы её неосознанно прикоснулись к губам, как бы проверяя реальность происходящего. Мишка почти уверился в том, что Панфёрова его прогонит или заплачет, и приготовился извиняться, но та молчала. Потом аккуратно накрыла дрожащей ладонью его пальцы и опустила взгляд, не в силах выдерживать их близости. Мишка, не понимая, что творит, заправил прядь волос за аккуратное Катино ушко, погладил большим пальцем щёку. И вновь поцеловал, на этот раз дольше, запоминая новые ощущения. Мягкая кожа под его ладонью пылала, Катя придвинулась ещё ближе и положила здоровую руку ему на плечо. Он чувствовал её волнение, радость, её дрожь, и ликовал. Копаныгин не был любителем показывать эмоции, но это не значило, что у него их не было. И если весь тот не поддающийся объяснению сумбур, что он испытывал, и называется словом «любовь», то, пожалуй, это было не так уж и плохо. По крайней мере, Мишке целоваться с Катькой определённо нравилось больше, чем ссориться.       Он неосознанно прижал её к себе сильнее и Катька недовольно зашипела.        — Ай, рука! — сказала она, отстраняясь.        — Сильно болит? — спросил Мишка.        — Пустяки, — улыбнувшись, она тихонько положила голову на его плечо, — просто неудобно.       Они молчали. Никогда ещё Копаныгину не было так спокойно и уютно. Рядом сидела Катя и играла с его пальцами: переплетала в замок, водила указательным по его ладони. Все заботы, которыми был наполнен сегодняшний день, отошли куда-то на второй план.        — Я рада этому пожару, — внезапно сказала Панфёрова, — так бы и не узнала, что ты на самом деле чувствуешь.        — Шутка дурацкая, — проворчал в ответ Копаныгин, — никогда не смей подвергать себя опасности, слышишь?  — А сам? Представляешь, что со мной было, когда ты выходил в космос проверять целостность обшивки? Я чуть не умерла от волнения!       Мишка довольно усмехнулся. Она тоже переживала за него!        — Не сравнивай, ты — девчонка!        — Я — космонавт! — возразила Катька, отстраняясь и поднимая гребень. — Так, ты меня отвлёк, — при этих словах в её весёлых глазах блеснул озорной огонёк. — Теперь нужно заплести.       — Чего? — не понял Мишка.        — Косу заплести. Не могу же я так спать ложиться!       Копаныгин озадаченно глянул не неё.        — Ладно, Юльку позову, — пожала плечами Катька и хитро покосилась на Мишку. Она была уверена, что Миша не захочет сейчас звать Юльку ни при каких обстоятельствах.       Копаныгин подозрительно сощурился. Потом хмыкнул и взял расчёску в руки. Ясно было, что Катька подшучивает над ним, но злиться он на неё не мог. Да не хотел.        — Значит так, — Катька устроилась спиной к Мишке. На его вкус, слишком близко для невинных парикмахерских услуг, но он не возражал. — Разделяешь волосы ровно на три части и накладываешь каждую прядь на другую строго по очереди примерно под углом сорок пять градусов.       Копаныгин несколько секунд переваривал полученную информацию. Потом обречённо вздохнул и принялся делать, как сказала Катька. Непослушные пряди всё норовили рассыпаться в руках, но теперь это уже было совсем другое ощущение. Если вначале он волновался, что нарушает личное пространство, то теперь просто прикасался к волосам своей Кати. Это не повлияло особенно положительно на его навыки, но мысли о том, что он теперь может беспрепятственно касаться её волос, когда ему только захочется, обнимать хрупкие плечи и целовать, наполняли Мишку уверенностью. Наконец, что-то отдалённо напоминающее косу было затянуто резинкой, и Катя критично осмотрела работу.        — Ужас какой! — весело прыснула она и заливисто рассмеялась. Копаныгин уже и забыл, когда она так смеялась в его присутствии. Улыбка и смех у Кати были самые лучшие, он был уверен в этом непоколебимо. — Но всё равно спасибо.       С этими словами она порывисто прильнула к его губам и быстро отвернулась. Уши и шея у неё горели от смущения. Миша сдержанно улыбнулся и обнял её сзади за плечи. Катя доверчиво прислонилась спиной к его груди. Он отчётливо слышал её скачущее мячиком сердце и прикрыл глаза, наслаждаясь этим новым для него ощущением.        — Давай дадим обещание, — сказала Катя после минутной паузы.        — М–м?        — Что не будем подвергать себя опасности без крайней нужды. Что будем осторожны всегда. Что не будем заставлять волноваться друг друга.       Мишка хмыкнул.        — По-моему, это очевидно. Ну хорошо, я обещаю. Но ты слишком безрассудна. Придется всё время держать тебя в поле зрения.       Легкой щекоткой по его груди прошёл смех Кати.        — Да уж, будь любезен! Завтра, кстати, я намерена увеличить давление на полторы атмосферы и посмотреть…        — Смешно тебе, — обиженно буркнул Мишка. Иногда его раздражало, насколько Катька несерьёзно относится к собственному здоровью.        — Нисколько, просто хочу, чтобы ты был со мной и присматривал, — она повернула голову влево и поймала взгляд Копаныгина. Ехидство в её небесных глазах перемешивалось со счастьем от того, что она запросто может теперь себе позволить издеваться над невозмутимым и холодным штурманом ЗАРИ.       От этого взгляда у Мишки замерло сердце, он захотел вновь поцеловать Панфёрову, но здраво рассудив, что нужно уходить, пока его не застукали девчонки, неторопливо встал. Было очевидно, что ему не хочется уходить, а Кате не хочется его отпускать.        — Тогда… до завтра? — неуверенно спросила она, приложив тыльную сторону ладони к щеке. Так она всегда пыталась унять смущение.       Мишка неуверенно топтался на входе:        — Угу, спокойной ночи… Катюша, — её имя теперь звучало иначе. Обычно он называл её так в перепалках, и слово это сочилось сарказмом и ощущением превосходства. Но не в эту минуту.       Панфёрова подошла и смущенно сжала его ладонь в своей.        — Спокойной… Миша…       Он ещё раз оглядел её порозовевшие щеки, горящие голубые глаза и растрёпанную косу на плече. Такой красивой она ему ещё никогда не казалась. Потом собрал волю в кулак и нажал кнопку. Дверь каюты отъехала в сторону. Он переступил порог и обернулся. Внутри комнаты Катя смотрела на него. Секунды текли, а они так и стояли, просто глядя друг на друга через порог. Наконец, Панфёрова нажала кнопку. Механизм каюты разделил их. И тут Мишка осознал, что всё это время почти не дышал. В груди подозрительно болело, было радостно и хотелось сделать какую–то глупость. «Результат гипоксии, наверное» — про себя подумал он.       По дороге в каюту его встретил Пашка.        — Ты чего такой потерянный?       Мишка отвел взгляд в сторону и прокашлялся.        — Как система вентиляции?       Пашка пожал плечами.       — Да всё нормально. После того, как ты ушел, я почти сразу закончил. Остальное завтра. Пойдёшь со мной?       — Я завтра не смогу, — быстро ответил Копаныгин. — Сам справишься?       Козелков почесал затылок. Мишка вёл себя странно и будто нервничал.       — Ну ладно. А чем занят будешь?       — Экспериментами, — уверенно сказал Копаныгин и пошел спать. Хотя был процентов на девяносто семь уверен, что уснуть ему теперь не удастся.