***
— Ваданохара… как ты это сделала? — Самекичи присел на песок, переводя дыхание. — Я даже ничего понять не успел… — Ну, если это место основано на памяти… даже если им и управляет кто-то один, память же всё равно есть и у нас, — ответ Ваданохары прозвучал сперва немного неуверенно, но, увидев, что никаких возражений не предвидится, она позволила голосу окрепнуть: — Я попыталась… вспомнить, как он уходил от угрозы… как он был «на высоте», во всех смыслах. И, как видишь… — Именно так и оказалось, — Самекичи задумчиво подпёр ладонью голову. — Меня ещё удивляет, что он сам не попытался уйти от этого удара. Сама видела, как он от меня драпал, а тут… Ваданохара ненадолго прикрыла глаза, вновь прислушиваясь к ощущениям где-то внутри себя. Может быть — в сердце, которое всё ещё билось неровно от остатков страха и от только что рождённого волнения. Может быть — в подсознании, которое в эти минуты раздиралось противоречиями между далёким прошлым, недавним прошлым и настоящим. Может быть — в сознании, которое уже успело настроиться на Море Памяти и на мысли его невольного пленника. — Он не хотел уходить, — тихо сказала она. — Он хотел умереть. — Что?.. Кажется, Самекичи был не просто удивлён — потрясён таким ответом. — Ты же сам говорил, что он был совсем потерян. Мне кажется, твоя… «вдохновенная речь»… для него прозвучала как насмешка. Как будто ты пришёл не помочь брату, а порадоваться его ране. — Я хоть раз был таким насмешником, Ваданохара? — Нет, — ведьма легко коснулась его руки. — Мы это знаем, Самекичи. Мы, но не он — он сейчас, быть может, не знает вообще ничего, кроме того, что он сейчас слаб и ничтожен… даже если это и не так. Представь, что он бы лишился ног, а ты пришёл сказать ему — «я верю, что ты сможешь бегать снова, поверь и ты!» — и ждал, что он встанет и пойдёт за тобой. Самекичи на секунду задумался — и вдруг вздрогнул, как от удара. — Представил, — глухо произнёс он. — И, кажется, понял, почему ты сейчас так говоришь. Его тело, может, и цело, но сознание, душа, дух — именно что калеки… — Разница лишь в том, — Ваданохара ободряюще улыбнулась, — что отрастить оторванную ногу нам не под силу, мы же всё-таки не медузы. А вот дать лекарство искалеченной душе… — За тем мы, собственно, и пришли, — кивнул Самекичи, на вид уже вновь спокойный и сосредоточенный. Буря от осознания кипела только внутри.***
«Не хотят, чтобы я умирал… Кто? Зачем им это?» Я лежал под самой поверхностью, высунув голову из воды, пристально глядя куда-то вдаль — в пустоту, словно бы закрыв глаза. «Мучители… я уже догадываюсь, что будет дальше. Не догадываюсь… знаю. Меня не хотят убить… меня хотят убивать». Кто-то придёт, небрежно смахнув моё сердце с постамента, разбив его о твёрдое основание Моря… как смахивал я — разбивая всё на пути к цели. «Всё будет, как тогда. Только теперь вся боль будет моей». — Ты ошибаешься. Голос — далёкий, почти неразборчивый, ближе к шёпоту, чем к настоящей речи. Незнакомый — или слишком изменённый, вновь переизлучённый тьмой. «Ложь». Я успел подумать это — прежде чем новые слова выбили из моей головы разом все мысли. Даже не сами слова — а то, что я увидел в них, не оборачиваясь, лишь чуть насторожив уши. — Так было раньше, да… но иногда жизнь должна меняться, верно? «…Ваданохара?!» Это была она. Ведьма из Синего Моря. Моё сумасшествие, моя жажда, мои солнце и дождь… она была всем этим — когда-то, раньше, в той жизни, которую я оставил за бортом, или, вернее, напротив — из которой сбросили за борт меня. В той жизни, которая… …которая сменилась мраком Моря Памяти. Я успел перехватить пронзившую мой разум молнию, сжать её в кулаке сплетённых нейронов, подтянуть к себе только что услышанные слова… И медленно обернуться, всё ещё не до конца уверенный, увидят ли мои глаза то, о чём их попытался предупредить слух.***
«Ты сильно рискуешь сейчас, Ваданохара. Если он, увидев тебя, вспомнит не, например, про детскую дружбу, а про недавнюю страсть… всё может пойти прахом». «Я понимаю, Самекичи… я понимаю. И всё же…» «И всё же, кажется, это лучший наш шанс». Последние слова перед погружением в Море Памяти бились в голове ведьмы — фоном, предупреждением, которое не несёт смысла само по себе — а лишь корректирует иные мысли, приглушая опасные порывы, подгоняя те, которые действительно могут помочь. «Он… услышит меня. Самекичи был для него пусть и братом — но при этом соперником, а то и врагом. Я же…» Ваданохара поспешно отбросила лишнее слово. «Я… просто добрая ведьма».***
Чернота плавно сменилась серостью. Всё ещё тёмной и мрачной — но теперь это был уже не мрак бессветных глубин, а всего лишь чудовищно пасмурная ночь. Всего лишь темно — уже нет всеобъемлющего давления. И очаровательно знакомый силуэт в островерхой шляпе чётко выделяется из этой темноты. — Жизнь обязательно должна меняться, — голос звенел, словно мелодия старой окарины, обволакивая уши, вытесняя из них осевшие в глубине остатки мрака, оплетая сознание, вновь стягивая треснувшие было частицы разума. — И в любой перемене есть один, самый главный выбор… Она замолчала — словно бы ожидая ответа, ожидая, пока я смогу не только услышать — но понять её. «Выбор…» — Принять её, принять старую сторону жизни по-новому, перестроить то, что стояло на неё прежде. Или же… «Или выбросить всё к ежам морским». Она кивнула — словно бы услышав мой несказанный ответ. «Зачем ты говоришь мне всё это, Ваданохара? Разве это стоит того… разве я… я, тот, кто только что должен быть получить заслуженную смерть, — разве я стою того?» — Я пришла напомнить тебе, — и вновь я чувствую, что её слова приносят мне мгновения покоя, словно бы и не было этой прежней тяжести, паники, судорог сознания. — Напомнить об одном, Сал. Любая перемена начинается снаружи… Короткое движение её руки — и серость начинает медленно светлеть, на мгновение мне даже кажется, что я различаю в ней цвета — тёмно-красную толщу морской воды, слегка зеленоватый камень, синие одежды ведьмы, жёлтый отблеск где-то в тучах… Но… нет. Это был лишь минутный мираж. — …но только ты можешь завершить её. — Перемена уже началась, не так ли? — язык почти не шевелится, горло словно бы доверху забито галькой — но я всё равно говорю. Говорю, потому что именно сейчас я не могу не говорить — пусть и не знаю, почему. — Она началась, и я обязан выбрать — или я помогаю ей совершиться… — Или просто отстраняешь то, что стало иным, — мне кажется, или даже в этой темноте я могу разглядеть слабую ободряющую улыбку?.. — Я не приказываю тебе, Сал. Я лишь хочу сказать: если ты решишь меняться — никто не станет отнимать у тебя этот шанс. Силуэт медленно тает — и я смотрю в небо, пытаясь сложить все свои мысли в одно целое. Зачем ты приходила? Неужели тебе зачем-то нужно, чтобы я принял новую жизнь, а не отказался от неё?.. Жизнь уже сдвинулась с места… перемена уже началась. Кто-то должен был прийти добить меня… или не добить, а воспользоваться моим пленом. Должен был — но не пришёл, потому что… перемена уже началась. Я знал заранее, чем это завершится, я знал, что это будет так же больно, как было прежде. Знал — и ошибся, потому что… перемена уже началась. Когда-то… в уже совсем-совсем далёком прошлом… ты была для меня буквально всем. Основой, целью, привязанностью… манией. Лучшим, что я вообще встречал в Море. Единственным, что дало мне одно ясное направление. И сейчас… когда это направление завело меня в тупик… Ты приходишь вновь. И вновь подсказываешь мне возможный путь. Только теперь это действительно ты — а не моя безумная «любовь», отдававшая приказы, не зная реальности. — Перемена уже началась, — я поднимаюсь на ноги, глядя куда-то вдаль — вперёд и вверх, на границу между морем и небом — и чуть выше, цепляясь взглядом за любую мелкую рябь на сплошной ровной серости туч, говорю — в полную силу, продираясь через заслон, поставленный, кажется, самому себе. — Жизнь, моя жизнь, была обязана повернуться иначе — и я принимаю этот поворот. Принимаю! Крик — всё ещё чуть сдавленный, но уже рвущийся к свободе, к силе, к способности действовать, разносится над Морем. И, словно бы в ответ, тучи вздрогнули, зашевелились, — и через тонкий разрез в них вновь пробился узкий луч. Только теперь это был не угрожающий свет фонаря — а согревающий свет нашей родной жёлтой звезды.