Светлячок

Я, как последняя дура, поперлась в ближайший лес ловить сову. Серьезно, я не предполагала даже, что до такого дойдёт, но жизнь — штука интересная и вредная. Как говорят, на Бога надейся, а сам не плошай. На Бога надеяться я отныне не могла — слишком это большая роскошь при открывающихся обстоятельствах. Батя-зэк, который со дня на день выходит на свободу, пугал и интриговал, побуждая выйти на связь с наверняка прошаренным другом Эмэром. Я хочу быть уверена, что этот политический преступник не придёт ко мне на порог, чтобы угрожать и требовать денег. По-родственному, так сказать. Самой капуста нужна. Кто ж его знает, такого криминального папаню… В омут с головой бросаться не стала: сначала пощупала водичку. То есть пролистала все телефонные справочники и записные книжки, пытаясь найти упоминания о зельеварах и людях с инициалами М и Р, но ни того, ни другого не встретила. Тишь да гладь. Зато обнаружила ещё больше рецептов за авторством бабки ёжки. Средство для сведения бородавок, разглаживания морщин, осветления веснушек, растворения трупов… Стандартный набор среднестатистической британской матери из зачуханного городка. Пфи. Но на этом можно продвинуться, уж больно широкие горизонты открывает средство против признаков старения и иже с ним. Ладно уж, Баба Яга, так Баба Яга… Русский оптимизм так просто не вытравить. Не черт хвостатый, и на том спасибо. Нужно было съезжать из дома: Тобиас выставил объявление о продаже сразу как рассчитался со мной (ну и обговорил условия продажи дома тоже, я дала согласие), а в последние дни месяца домик в Паучьем тупике займут уже новые жильцы. Нам с сыном и собакой больше там делать нечего. Я могла, конечно, сохранить свою долю от дома и жить в половинке или выкупить его целиком, но сам Коукворт мне порядком надоел. Грязный и маленький городишко, из достопримечательностей — вредная фабрика и речка-вонючка. И именно из-за загрязненности атмосферы, которая отравляет моего ребёнка и меня (с остальными недостатками можно смириться) я решилась на переезд в более благоприятный климат: поближе к свежести моря и чистому воздуху. — Раз уж я Баба Яга, — я непроизвольно сморщила нос: все равно мне по нраву сравнение с такой ведьмой, прославившейся своей отрицательной ролью в наших сказках. Я детей не ем и не собираюсь, отравы варить всякие тоже, талант этот ещё отыскать в себе надо, — то с природой отношения у меня должны быть хорошие. И с животными. Лесная колдунья, как-никак. Ближайший лес был в четверти часа езды по направлению к общинному центру, поэтому я, пообщавшись со знакомыми, вычислила собирающихся туда поехать и присоседилась к ним. Ловить попутки я боялась, мало ли какие водители попадутся: завезут в промзону, не выберусь. Северус, недолго думая, решил поехать со мной, чтобы посмотреть на настоящий весенний лес, против чего я возражать не стала, а Снупи был оставлен дома за главного. Если говорить по чесноку, это несчастье называть настоящим Лесом стыдно. Так, культурный парк, полулесок. Но, в любом случае, природа — это хорошо, красиво и полезно. Ощущение кругом и сладковатые ароматы перепревших листьев пробуждали мягкое умиротворение в душе, как давно, когда я была в несколько раз меньше. Тогда это чувство дарили мне родители и сёстры, сейчас — воспоминания и мой воробушек. Под ногами похрустывали ветки и мелькали первоцветы, нежные и маленькие вестники приближающегося тепла. Северус выдумал себе новую игру: он сегодня ловкий охотник, скачущий на коне за оленем, чтобы нагнать царя леса и, закономерно, пристрелить. Оленя, пусть и воображаемого, было заранее очень жалко: уж куда ему убежать от моего быстрого охотника, но о первобытных инстинктах мы с Северусом ещё поболтаем. Не хочу, чтобы жесткость и склонность к криминалу передалась ему от деда (да, я его совсем не знаю, но это не мешает мне опасаться местного отца). Я верю в силу воспитания больше, чем в дурную наследственность. Мой сын не будет преступником, никогда. — Северус, не скачи как горный козлик, — прикрикнула я, глянув на стремительно удаляющуюся чёрную макушку. Снова стянул шапку, хитрец: не нравится ему, видите ли. Носится вприпрыжку, не глядя под ноги, так и споткнется об корни, неугомонный. — Я не козлик, — донёсся мне в ответ возмущённо-обиженный возглас, — я охотник! — Сбавь скорость, охотник, всех зверей уже обогнал, — темп он, конечно же, не сбавил, но покорно крикнул звонкое «ага, мам». Северус — маленький человечек с большим шилом в одном месте, которое я по неосторожности вывела из спящего режима, и теперь оно всем не даёт покоя. Но не мне говорить что-то про шило, когда мое собственное привело меня на охоту за совами, наплевав на доводы разума. Я предпочитаю называть эту сумасшедшинку изюминкой (в каждом человеке должна быть изюминка!) и не поддаваться ей. Дожила… В моей жизни такая пьянка пошла, что идиотизм можно принять за нормальное стечение обстоятельств, ужас. Живности в этом английском лесу либо не водилось (что наиболее вероятно, ибо лес маленький и находится в черте города), либо Северус топотом распугал всех имеющихся представителей фауны. А я-то рассчитывала прийти — и чтоб как в магазине, ровными рядами сидят совы, только и ждут, когда же я предложу им оттаранить записку по неизвестному адресу. В светлое-то время суток. Ночных хищников. Благоразумие позорно сбежало после серьезного ранения встречей с котлом и антидотом к приворотному зелью, что я считаю форменным предательством. — Цып-цып-цып… Совушка? Лети сюда, а? — я тщетно прождала прибытия совы с минуту и фыркнула, злая на саму себя. Не умею я быть лесной ведьмой, горбатой Ягой и всякими такими. Я, слава богу, атеистка, так что мои религиозные чувства не оскорблены, но все равно не по себе. Сектанты чертовы. — Гули-гули… Нет, совсем не то. Крыша едет, дом стоит. А как по-нормальному приманивают сов? Никак. Это же не курица, не голубь, а что-то посерьёзнее. «Попытка не пытка» — решила я и ещё языком пощелкала, вспомнив, что когда-то выучилась копировать стрекот сорок. Издалека воинственным кличем ответил сын. Получилось больше похоже на цокот лошадиных копыт, надо Северуса научить, ему понравится. — Уху, — перебили меня на середине мысли, а язык так и остался приклеенным к небу, когда я медленно обернулась через плечо к источнику звука. Ушастый филин. Сидит на тоненькой веточке, которая под его весом аж прогнулась, и лупает на меня своими глазюками. — Ты это мне сейчас? — Ууху, — это, видимо, филин согласился. Шевельнул ушами, потоптался на месте, чем вновь подверг веточку риску надлома, и принялся расправлять крылья. Улетит же сейчас, родненький! — Стой, ты единственный тут на сову похож. Цып-цып-цып, — птица действительно замерла, как я и просила, но смерила меня таким взглядом, что слова были излишни. «Ну и дура» — читался нелестный отзыв обо мне в осознанных янтарных глазах. — Только клеваться не вздумай. Ты ж умный? Он кивнул, что я, отговорив намеревавшийся дернуться глаз от таких импульсивных действий, пережила. Настолько умный что ли? Или я свихнулась? Если происходит нечто странное, то к этому приложило лапу общество зельеваров-отравителей, среди которых состояла Эйлин, поэтому меня не тронут. Я ж своя среди них. Ты травница, Эвелин, повар альтернативного, специфического профиля. А это просто дрессированный филин, ничего более. Ушастый Эйнштейн, крылатый гений. Каждый день таких встречали, нас таким не удивить. Верно? А то! — Мне бы письмо оправить, — я тесного знакомства с птицами не имела, самое близкое — «птичье» имя и девичья фамилия Грачевская. Даже близко не орнитолог, короче, хотя в профессии конкретно данной особи я не сомневалась. Почтальон он, это видно по ремешку на лапе, но вдруг он ещё и обидчивый. Или вспыльчивый. Я протяну руки, чтобы письмо прицепить, а он решит, что я покушаюсь на его невинность и клюнет меня от всей птичьей души? Такой радости мне не надобно. — Можно лапку что ли вперёд выставить? Не буду же я тебя лапать. Записку я мяла в руках, не зная, как подступиться к филину, а конверт уже запрятала в карман пальто. Он тут не пригодится, свернутую бумажку к ремешку цеплять удобнее. Я по жизни частенько говорила в пустоту, не ожидая ответа. Сама с собой, пока занималась уборкой или напряженными размышлениями. С окружающими меня вещами тоже, например, в пекарне я спрашивала у румяных булочек в печи, готовы ли они, а дома журила пыль, которая, зловредная, возвращалась на прежнее место с удивительной скоростью. Только протерла, а моргнула — и она снова тут как тут. Так что, ладно, я поговорю ещё с какой-то птицей, мне не привыкать. Птица же — в ответ на мой невинный вопрос, полагаю — недовольно нахохлилась, топорща графитовые перья во все стороны. Ишь какой гордец! — Мистер птиц, лапу не протянете, сэр? Я ни на что не рассчитывала, как и в случае с уборкой и пекарней. Если бы булочки ответили мне вдруг «Да, капитан Эвелин» или «Нет, мэм», я бы первая потеряла сознание от страха. Но филин с индифферентным выражением морды протянул свою пернатую лапу вперёд, оказывая милость смертной и ничтожной мне. Я прибалдела, но, с деланным спокойствием пожав плечами, быстро сделала своё грязное дело. Королевич нашёлся… Ещё и топот приближающийся послышался, значит мой охотник на подходе, на подступах, так сказать. Он далеко не ускакал, все мелькал за стволами неподалёку, но мне спокойнее, когда Северус находится ближе (в идеале, в радиусе пяти шагов от меня). — Мама, видишь, сколько дичи я наловил, — хвастался добытчик невидимыми достижениями, пока парковал своего «коня» у дерева. То есть, он просто прислонил найденную палку к стволу, приказав ей не убегать и ждать его возвращения смирно. Фантазии Северусу, как и любому нормальному мальчугану, не занимать, поэтому палка с ролью коня справлялась на «отлично». Представить сына и филина друг другу я не успела, меня опередил Северус, с удивительным спокойствием уточнивший: — Глаф велнулся? И ткнул пальчиком в филина, чтобы у меня не осталась сомнений в личности Графа. Последний царственно кивнул и, снисходительно глянув на уже признанную ничтожной меня, поочередно мигнул глазами. Типа намекнул, что этот мелкий птенец умнее великовозрастной тети Эвелин. Ну на вид мне больше тридцати не дашь, я хорошо сохранилась, почти выпускница. А он! Граф! А чего не принц сразу? Были бы тезками… — А почему Граф уходил, милый? И когда? — Давно, — Северус моментально помрачнел и прижался к моему боку, утыкаясь лбом и легонько бодая, как делал, когда не хотел говорить о чем-то. Прошлое было одной из таких запретных тем, во всяком случае, темные его страницы. Я провела ладошкой по его голове, взлохмачивая подстриженные волосы сына, и легонько погладила по спине, подбадривая. Вон уже, вырос какой парниша, скоро выше меня будет. Он, не поднимая головы, пробубнил: — До того, как ты стала такой. — Так это мамина птичка? — Ну Эйлин даёт. Я-то ещё нормальная, собаку завела, а она пошла сразу по экзотике — филина. Заменять мысленное «Эйлин», как я обобщенно называла не только прошлую хозяйку этой жизни, но и всю её жизнь, на «мама» выходило запросто. Дело привычки. Для Северуса-то нет двух разных женщин, есть одна, пускай изменившаяся, мама, и за право зваться так можно горы свернуть, на самом-то деле. И если для безопасности моего воробушка необходимо выйти на связь со странными друзьями, даже таким чудаковатым способом, я сделаю это. — Это письмо для моего давнего друга. Он подписался М.Р. Надеюсь, филин все понял и найдёт адресата по моей небогатой наводке. Непростой ведь почтальон, был ваш Граф — стал наш. Такую умницу грех упускать, но в дом не пущу. Ещё чего, грязь разводить… А уже ответ на мое небольшое послание должен прийти более цивильным образом, в конце письма я указала адрес почтового отделения одного из городов Гламорганской долины, которые все связаны железнодорожной линией. Я рассчитывала поселиться именно там, в Пенарте, он был не так далеко от более крупного Кардиффа, где точно можно найти какую-никакую работу, но при этом цены в нем должны быть скромнее. То, что надо. — Ну, лети, дорогой… И он полетел. А мы с Северусом, опьяненные свежестью леса и большими надеждами, побрели домой. Дом, милый дом. Ты служил мне верой и правдой, стал стартовой площадкой, которую я, однако, рада покинуть. Я собрала все скромные пожитки, к удивлению уместив их в глубокий чемодан и компактную, но увесистую коробку — её заняли книги: полюбившиеся Северусу сказки и заинтересовавшая меня классика, тетради Эйлин тоже нашли своё место там. Неприкаянными остались колдовские штучки и наливки, которые я тоже захотела взять с собой, и среди них меня в особенности напрягал котёл. — Газелька была бы совсем не лишней, — я окинула тоскливым взглядом каморку, прикидывая хотя бы в теории, как буду это все умещать и тащить на поезд. Получалось откровенно фигово, — а лучше ещё персонального грузчика в помощь. С тяготами переезда столкнулась не только я, но и Эвансы, которым предстояло переселение в крупный центр, Херефорд. Джон, при помощи своей харизмы и грамотно составленной предвыборной программы от моего бывшего мужа, занял пост депутата графства Херефордшир. В честь этого Розали закатила семейный ужин, на который странным образом были приглашены и новоиспеченная чета Снейпов, и мы с Северусом, и несколько других знакомых мне семей. Старшие Эвансы были счастливы безмерно, Петунья сидела за столом приосанившись и горделиво подняв подбородок, а вот Лили и мой сынуля едва не плакали. Им предстояло расставание на долгие-долгие годы, что никак не сходилось с планами юных Ромео и Джульетты о сказочном «долго и счастливо». — А вы пишите друг другу письма, — шепотом подсказала я Северусу, растягивая губы в грустной полуулыбке. Расставание с друзьями и, страшно сказать, возлюбленной не может быть легким и радостным, и мне жаль, что ребятам приходится сталкиваться с этим. Но лучше столкнуться с горечью в юном возрасте, чем в более сознательном: тогда и привязанности крепче, и больнее менять что-либо, — предложи ей. Лили должно понравиться, это как в сказках о любви. Рыженькой лисичке и впрямь понравилось, она, все ещё печальная, задумчиво потёрла кулачком носик, а потом взяла (полагаю, на то, чтобы взять себя в руки маленькой артистке понадобилось время) и несмело улыбнулась. Милая, наверное, вырастет такой же умницей и красавицей, как Меган. А крупный город подарит ей все возможности для этого, заслуженное внимание к талантам и безграничные перспективы, и так будет лучше всем. — Тобиас, — я попросила его на минутку, когда мы уже расставались с гостеприимными хозяевами. Надеюсь, что между нами сохранились достаточно доброжелательные и дружеские отношения для такой скромной просьбы. — Ты нужен мне как мужчина, — он удивленно расширил глаза (право слово, в том смысле он мне не интересен, а тогда, давно, я проявила минутную слабость), — ничего такого, Снейп, не думай. Поможешь доставить вещи до вокзала, а лучше до поезда? Я, сам понимаешь… — Не продолжай, — Тобиас понимающе кивнул, мельком, но очень тепло, глянул на Мэгги, которую я подозревала в беременности. Уж очень опекал её Снейп, да и она сама светилась счастьем изнутри, не иначе, ожидание ребёнка сделало её такой, — куда тебя тяжести носить? Маленьким женщинам это не положено. — Спасибо, у нас на двадцать восьмое марта билет, — я искренне улыбнулась, мысленно уже упаковывая оставшиеся вещи, и неловко замялась, не уверенная в необходимости продолжения. — Как обживемся, пришлём весточку. Спасибо, Тоби, от всего сердца. Я снова повторила эти слова уже на платформе, прощаясь с бывшим мужем и давая Северусу возможность тоже проститься с отцом, с единственным городком, который он когда-либо видел. Спасибо, Тобиас, за моего воробушка, за уютные вечера, которым ты позволил случиться, за стимул к действию, который не дал мне провалиться в пучину апатии и самоедства. За умные разговоры, со мной и с сыном, за любовь в твоих глазах, когда ты смотришь на Меган, за то, что снова стал человеком. И я расплакалась, как трогательная девчонка-подросток, ей богу. Не умею прощаться спокойно, вот обязательно надо мне расчувствоваться. Мелькнула в окне платформа, кустарнички вдоль железной дороги слились в единую полоску. Спал в ногах Бим, похрюкивая и периодически дрыгая лапами, как будто пёс гнался за кем-то. Ещё один охотник. Лениво было заставлять зрение выделять среди однообразного пейзажа отдельные веточки и деревца, я отбросила это бессмысленное занятие, погрузившись в детальное планирование ближайшего будущего. Пронеслась мимо река, и Северусу особенно понравились секунды поездки по мосту над ней, он так и прилип к стеклу, чтобы разглядеть другую, незнакомую ему речку, а за ней лесок — негустое сборище темных стволов, окутанное салатовой дымкой завязывающихся листиков. Заставила поволноваться быстрая пересадка в Кардиффе (город встречал гостей своим солоноватым, влажным воздухом), на которой я выискала джентльмена в работнике вокзала и переквалифицировала того в грузчика. — Таким женщинам, мэм, не положено носить тяжести, — прогудел себе в усы крепко сложенный мужчина в форме и задорно подмигнул мне, по-доброму потрепав Северуса по плечу. Бим звонко гавкнул, а сын, не обрадованный таким проявлением душевного расположения, шмыгнул мне за спину. Сердито бурча что-то себе под нос, он шёл как можно дальше от помогающего нам мистера, осуждающе сверкая темными глазами, но за руку меня держал. Хоть что-то железобетонно вбила ему в голову: свои недовольства высказывать деликатно и тихо, не устраивая сцен цирка на выезде при людях, а в общественных местах держаться матери. За руку — значит, за руку. Неудовлетворенность компаньоном с вокзала была в полной мере выплеснута в беседе тет-а-тет, за выдержку могу только похвалить. Это ж сколько Северус терпел, чтобы возмутиться. — Так было надо, — пояснила я и обняла сопротивлявшегося мальчугана, приземляя подбородок на его макушку. Обиделся, какой упёртый воробушек, поглядите-ка на него. — Любезный джентльмен помог нам справиться с тяжелыми вещами, разве не хорошо? Одной мне было бы сложно: и за вами со Снупи следить, и столько коробок нести. — Но он не папа, — запротестовал сын, запрокидывая голову и требовательно вглядываясь в мое лицо в поисках, как минимум, раскаяния. Ведь это не папа, так дело нейдет! Маленький ещё, не понимает, что произошло с его родителями. И как прикажете ему объяснить наше с Тобиасом положение? Не говорю уж о том, что у Северуса скоро может появиться сводный братик или сестренка. — Он просто благовоспитанный мужчина, мой дорогой… А папа… — я замолкла, подбирая слова, взбодрила пятерней причёску, что, впрочем, мало помогло в мыслительной деятельности, — папа остался там, в прошлом городе. Он все ещё твой отец, но теперь не будет жить с нами, и помогать мне все время не сможет. Понимаешь? — Вообще не будет с нами? Никогда? — Мы будем видеться, он обязательно приедет к нам в гости, — убедительно соврала я, отметив дрогнувший голос Северуса, и поцеловала в сморщившийся лоб. А может и не соврала, кто ж судьбу запутанную знает? Родной мой человечек, я понимаю, тебе сейчас тяжело видеть, как стремительно меняется твоя жизнь. И даже больно смотреть, как что-то в ней рушится. Однажды, ты простишь мне это, привыкнешь к новому месту и людям. — А сейчас я буду за него, — лицо сына приобрело серьезное и даже суровое выражение, будто он прямо сейчас готов сразиться с армией неприятелей и хулиганов ради меня. Но, спустя миг, маска решимости слетела, и Северус молча устроился удобнее в моих объятиях, пряча мокрые глаза на плече. — Ты молодец, маленький, все образуется, милый… Люди в моей жизни были чем-то столь же непостоянным, мелькающим перед взором времени, как заоконный мир. Мимолетные знакомства с клиентами, которые зачастую ни они, ни я не запоминали надолго, ни к чему не обязывающие разговоры с мамочками городка, пока мы ожидаем наших детей у ворот садика. И никаких завязывающихся привязанностей в этой жизни, а в той — одни грубо обрубленные концы. Я всегда была чем-то похожа на Северуса, когда тот с восторгом смотрит в окно на пробегающие мимо дома и мосты, на секундные явления спешащих горожан, — столь же восторженно я любила жизнь. Она была временами недружелюбна ко мне, но она же подарила мне самых дорогих людей, и — боже — моя семья, Игорь, как же я по вам скучаю. — Станция Пенарт. Я готова встретиться с новой страницей жизни, вдохнуть морской воздух и крепко постараться пережить свою тоску по близким. Ради Северуса. Мы уехали, Коукворт, и обещаем не возвращаться.

Вот и сегодня Ёжик сказал Медвежонку: — Как всё-таки хорошо, что мы друг у друга есть! Медвежонок кивнул. — Ты только представь себе: меня нет, ты сидишь один и поговорить не с кем… — Что ты ко мне пристал? — рассердился Медвежонок. — Если тебя нет, то и меня нет. Понял?