Светлячок

Я слышала, конечно, что у отцов и сыновей вкус может совпадать, и говорю я сейчас о вкусе в женщинах. Но я знать не знала, что это будет мой случай. Так сказать, не было печали — черти накачали. Пусть печалью это событие назвать затруднительно, я как обычно преувеличиваю. Просто мой обладатель неопознанного, но характерно лохматого и лающего питомца, приблудившегося к нам по одному только велению судьбы прямо ко дню рождения, внезапно влюбился. Самой симпатичной девочкой нашего городка, по скромному мнению Северуса, являлась Лили Эванс, с которой он сблизился отчасти с моей подачи: я часто брала его с собой, когда шла к Эвансам в гости. Зеленоглазая красопета с медно-рыжими волосами — мелкая копия Меган Браун захватила мысли моего сына. Я не думала, что детская дружба так быстро перерастёт в детское «давай ты будешь моей женой», но малышня, тем не менее, радостно заключила «брак». Они даже поцеловались в щечку, став красными от смущения аки спелые томаты. Точнее, раскраснелся Северус, а малышка Лили только невинно улыбнулась и потупила глазки. Лисица. С Эвансами, даже если бы я не хотела того, дела иметь приходилось бы: Джон, как и обещал, подготовил мне все необходимые заявления в различные инстанции, собрал справки, чем немало облегчил процесс получения документов гражданки Великобритании. Эвелин Снейп, в девичестве Принц, такая-то дата рождения, пол — женский, место рождения — Караганда. Шутка, в месте рождения стоял деликатный прочерк, пока Тобиас, помогавший мне заполнять всю кипу добытых заявлений, не вписал туда Лохарн, Южный Уэльс. Вот уж кто тут лохарн, так это я, с этим не поспоришь… Но мой работодатель и я выдохнули спокойно: я больше не нелегалка, ура! Я чувствовала себя как минимум признательной, как максимум — обязанной Эвансам, поэтому закрывала глаза на присущую Розали сладкую манеру общения и регулярно наносила дружеские визиты: на барбекю, на ужин, на чай. Женщину радовало то, как поладили наши дети: её дочки, сначала невзлюбившие Северуса, теперь охотно играли с ним вместе. А я старалась захватить — с позволения хозяйки дома — свои блюда, которые у моих домашних шли на отлично. Даже рискнула предложить Эвансам вареники и не прогадала: украинская кухня пришлась по вкусу всем без исключения, даже самым избирательным в еде. А то! Гоголевский Пацюк знал, что надо наворачивать со сметанкой, только и разевая рот. Дом у этой семьи был не менее замечательным, чем они сами: теплый и очень уютный, благодаря украшениям, сделанным золотыми ручками Розали и её старшей дочки Петуньи. Девочка пошла в мать не только внешностью: обе были светловолосыми обладательницами теплых карамельных глаз и чуть жестковатых черт лица, напоминая разновозрастные копии друг друга — но и талантами. Туни отлично рисовала, особенно для своих шести лет, так что стены комнат радовали глаз красивыми натюрмортами и пейзажами. Лили же больше походила на отца: такая же деятельная и яркая, подрастающая артистка. Как старательно она играла свою «роль», рассказывая выученный недавно стишок или отрывок из книги! Думаю, её ждет великое будущее на экранах или на сцене, от такой яркой лисички с ума будут сходить больше, чем от Мэрилин Монро в её годы. Даже Тоби, который детей не так чтобы жаловал, попал под чары этих обаятельных сестричек. С ним, кстати, произошла другая история. Мой будущий бывший муж, который окончательно и — я смею на это надеяться — бесповоротно бросил пить, недолго радовал меня этим. Беда подкралась с тыла: коллеги по цеху на нашем ткацком заводе, с которыми Тобиас раньше культурно обогащался спиртосодержанием в организме, теперь принимали его фразу «я не пью» за личное оскорбление. Неизвестно кто кому врезал первым — я так вообще без понятия, меня там не было — но зато небольшие ссадинки дома обрабатывала именно я. Не хватало еще заражения крови, загноения, гангрены, ампутации головы. Тьфу-тьфу-тьфу… Как маленький, ей богу. Северус, наглядевшись на героически раскрашенного папу — все дело было в численном перевесе сил противника и только в нем — подрался на следующий день с мальчишкой в садике. За любовь и внимание Лили, которой посчастливилось быть соседкой паренька. А вот самому пареньку повезло мало: мой сынуля расстарался и от всей души расквасил ему нос. Мама соперника, к моему превеликому счастью, попалась спокойная и, кажется, привыкшая к такого рода неприятностям, поэтому проблем с высшими инстанциями не возникло. Северус был отправлен на профилактическую беседу к папе — я подумала, мужчина лучше объяснит другому подрастающему мужчине, что делать надо, а что нет. Но после мужского разговора выражение глубочайшего раскаяния в своих деяниях, совершенных к этому моменту и только грядущих, замечено не было. Наоборот, мордашка у сына была дюже довольной и хитрой. Поэтому следом, в качестве добивающего элемента, выдвинулась птичка-мозгоклюйка со стажем. То есть я. Конечно, я похвалила его за то, что честь и достоинство, а также претензии на свою «женушку» отстоял, но большей частью я стыдила Северуса за побои — ладно, преувеливаю, но драка же имела место быть — невинного в общем-то парня. Наказала в следующий раз держать кулаки при себе, а проблему решать словами, как и подобает воспитанным людям. Так-то. Короче, Тобиас дорос до таких глобальных изменений мышления, что я осталась единственным работающим членом семейки. За сим в целях экономии Северус был временно изъят из садика и оставлен дома в компании книг, альбомов и карандашей, чего было более чем достаточно для его творческого потенциала, а главной задачей Тоби было присматривать за ребенком. Северус достаточно дисциплинирован, чтобы я не боялась, что он сбежит из дома или разложит костер прямо в гостиной. Но он остается маленьким мальчуганом, который живо интересуется всем подряд: начиная книгами о приключениях Тома Сойера и заканчивая реакцией горения, которую мы наблюдали на примере спички. Лучше пусть со мной развлечется, чем сам полезет в коробок за недетской игрушкой. Пока-что-муж вспомнил о своем высшем образовании политолога и заложенном доме родителей — тот удачно располагался в муниципальном центре, а не в нашем несчастном фабричном городе-спутнике — что сподвигло его на увольнение с завода и поиск новой работы, соответствующей статусу мистера Снейпа. Фамильная гордость, видите ли, взыграла. Со своей корочкой он мог устроиться организатором предвыборного штаба какого-нибудь муниципалитета — то есть, по-местному, общины — заниматься консультацией депутатов по политическим вопросам или устраивать общественные мероприятия. В мое время политологи табунами ходили на телевидение, заполоненное программами, конечно же, о политике, где, перекрикивая друг друга, совсем не интеллигентно спорили по теме и без неё. Сейчас такие шоу ещё не в почете, а потому предложения не посыпались дождем на голову Тоби, и наступило затишье, когда выживали на мою скромную зарплату. Иногда мне кажется, что семью Эвансов нам послала сама Судьба — нет, скорее Фортуна — потому что в самый нужный момент руку помощи вновь протянул Джон. Потом уже я стала сомневаться, точно ли он помогает нашей семье, а не наоборот. Пожалуй, стоит прояснить, что не все просто в английском королевстве. Наш Коукворт состоял в объединении таких же мелких сошек под главенством чуть более крупной, а та в свою очередь подчинялась центру графства — Херефорду. Там собиралось заседание избранных партийных депутатов и их советников на местах, последние, что примечательно, работали на чистой силе инициативы. Денег не получали, скорее были официально оформленными пользователями программы «Активный гражданин», но деятельность их контролировалась, чем занимался председатель. Графским депутатом наш Джон Эванс не был, довольствуясь должностью городского председателя над нашей общиной, но карьеристом друг семьи был еще каким. И теперь Тобиас сотрудничал с ним, став… пиар-менеджером что ли, работая за доброе слово. Как это было мне объяснено: на взаимовыгодных условиях, где один получает программу к ближайшим выборам, а другой бесценный опыт работы. И вознаграждение в случае успеха. Ну не брехня ли это? Давалось Тобиасу это тяжело, но он обложился книгами, оставшимися со времен университетского обучения, и с головой погрузился в непривычную ему мозговую деятельность. Коли будет результат — будут и деньги, и дом выкупит, и свадьбу закатит. И я не буду зудеть над ухом, напоминая о своих требованиях. Думаю, последний пункт был решающим. — Развод и девичья фамилия — вот чего я хочу, Тоби, — подталкивала я мужчину к примирению с бывшей невестой. Я надеялась, что в скором времени Мэгги станет будущей женой, хотя бы нынешней девушкой. Но Тобиас уперся, как осел, и отказался идти на мировую к Мэг таким. То есть без нормальной работы, денег и состояния. Так и сказал, что стыдно ему. А меня эксплуатировать как лошадку тягловую ему не стыдно? Я, конечно, понимаю, что мужик, который самоутверждается не количеством вбуханного в себя алкоголя, а своим умом и способностями — это нормальный мужик. Но пусть он утверждается быстрее, я совершенно не хотела ждать обещанного три года. Мне хотелось действовать, развиваться, покорять новые горизонты самой и открывать их для сына. Обременительное замужество в мои планы не входило. Дождалась. Точнее, накаркала. Вот вроде тысячу лет назад носила фамилию Грачевская, а каркаю до сих пор. Мэгги не только радостно помирилась с перспективным политологом, она еще познакомилась с Северусом и завоевала все его симпатии. Четвероногий друг, который изрядно меня достал — ну хоть кол ему на голове теши, а он все равно лает на редкие машины и прохожих, воет ночью, полы за собой не моет — был забыт. Похожий на персонажа комикса Пинатс по имени Снупи пес так и был назван довольным Северусом, но я упорно звала псинку Бимом. А чего? Он белый, ухо — черное, все как по писанному. Угадайте, на какую кличку отзывалась животинка? Подсказка: не на Снупи. Так эта несносная собака еще блох где-то надыбала, а еще другом называется. Но нам с Бимом в равной степени не нравилось то, как ворковала с нашим мальчиком Мэг. Идешь себе домой со смены, с ужасом думая, сколько домашних дел нужно успеть переделать, но одна мысль о том, что сынуля прибежит встречать тебя в дверях, открывала второе дыхание. Я обожала эти моменты дня, за них я готова была простить усталость, свою вынужденную сверхурочную занятость, ведь мой воробушек как обычно счастливо рассмеется, когда я чмокну его в макушку и ласково пощекочу. А он, влетая в прихожую, разочарованно протянет: «А где Мэгги? Я думал Мэгги пришла…». Мэгги, Мэгги, Мэгги… С ней он не капризничал: съедал все, даже нелюбимую морковку, спать ложился без выкрутасов и ультиматумов. И охотно обнимался-целовался, не дрался шуточно, не пихался и не кусался. Обязательно оставлял кусочек какой-нибудь вкуснятины для нее: например, специально не съедал свой обожаемый творожный кекс, чтобы отдать его Мэгги. Ужинать без женщины Тобиаса он тоже порой отказывался, ожидая её прихода. А я тихо закипала, покорно откладывая сыну свой кусок кекса, с милой улыбкой отвечая, что «Мэгги скоро придет, дорогой». Это играла во мне глупая материнская ревность, я понимала это, но не могла ничего с ней поделать. Мое милое солнышко, ради которого я все это затеваю, готовая пойти на многое, если только потребуется. И он выбирал красотку Мэг. Лишенный внимания любимого хозяина Бим на время становился моим товарищем, собратом по несчастью и идеальным собеседником: я устало выговаривалась внимательному псу, почесывая того за ухом или поглаживая ему брюхо, а Бим поскуливал или согласно гавкал в нужные моменты. Умный Бимка. — Ты меня больше не любишь, да? Ты любишь Мэгги, — я в полголоса озвучивала свои невеселые думы, укачивая Северуса, которому не спалось. Он весь вечер прождал Мэгги, а она сегодня работала допоздна и не смогла прийти: в контору поступил заказ на срочный перевод текста. Привычно отогнать тленный настрой не удалось. Кажется, я перегорела. Совсем нестерпимо стало, до того тоскливо, что почти физической болью отозвалось тело: глаза на мокром месте, дрожащий голос и ком в горле — не здорово, что все вы здесь сегодня собрались. Закутала сына в одеяло на манер гусеницы и отвернулась на другой бок, спиной к нему, чтобы он не заметил, насколько я расквасилась. Острее чем обычно ощущалось мое полное одиночество тут. У меня всегда была моя большая семья: мои сестрички, дорогие родители, тети и дяди, бабушки и дедушки… Мой любимый муж. Родня, для которой я навсегда застыла беззаботной солнечной девочкой во взрослом теле. «Улыбайся, любимая, я так люблю твою светлую улыбку, — говорил мне мой Игорь. — Ты мой родной светлячок». А он был моей опорой, моей каменной стеной, за которой мир не кажется таким враждебным, с которым вся планета разом улыбается мне в ответ. А как здорово мы с родителями ходили за грибами в ближний лесок, а потом, уставшие, сидели на кухне допоздна и гоняли чаи. Со смертью мужа я стала чаще навещать родителей, сестер, только бы не оставаться одной в пустой квартире, только бы не потерять и их тоже. Рассказывала услышанные новости: кто замуж вышел, кто разбогател и уехал из нашего городка, а кто обанкротился и теперь сводит концы с концами. Через салон красоты протекала речка сплетен и слухов, которые я, как сорока, передавала слушающим ушам. Здесь у меня есть только Северус. Родная кровиночка, самый близкий человечек. Ни друзей настоящих, ни любимой работы, ни крепкого мужского плеча, на которое можно опереться, а уж о родителях Эйлин я знать не знаю: где они, кто они. И ведь стараюсь быть по-настоящему хорошей: и успеть везде, и ко всякому человеку с добром относиться… А в итоге остаешься ты, никому не нужная старушка, у разбитого корыта. Ну такая я, дура, наверное, раз не могу плохо думать ни о Мэг — она ведь правда замечательная, начитанная, красивая — ни о Тобиасе, который всего-то хочет быть счастливым, как и я, как весь человеческий род. О маньяках могу дурно думать, а о тех, кого лично знаю — нет, потому что голову сломаю, а найду им тысячу оправданий. Добрая? Нет, я ужасно глупая, а не добрая. Я же научилась зажигаться счастьем от счастья других людей, так почему сейчас не могу? Северус счастлив с Мэгги и отцом, так почему я не могу оставить его в нормальной семье, где его полюбят? Эгоисткой заделалась… А если я сыну тоже стала ненужной? — Мамочка, — я почувствовала шебуршание за спиной и прижавшееся к спине маленькое тельце. Северус, вывернувшийся из кокона одеяла, обнял меня, уткнувшись личиком куда-то пониже плеча, где я, костлявая, как старая кляча, помягче буду, и тихо заплакал. У меня сердце защемило, когда мой воробушек неразборчиво пробормотал, всхлипывая: — Я люблю тебя, мамочка. Плости. Ты не оставишь меня снова? Я очень-очень люблю тебя Как же стыдом обожгло лицо. Стыдно стало за свои мысли, неправильные и недопустимые, за то, что развела тут влажность. И без сопливых скользко, а я… Ребенка еще до слез довела, квашня. Прости, Северус, прости, родной. Я совсем не хотела, надумала ерунды всякой, размякла. Как же я смогу оставить тебя по собственной воле? Проще руку на съедение тигру отдать, чем тебя бросить. Зазвенели стекла, задрожала кровать, пошла ходуном мебель и закачалась люстра. Шкаф, скрипнув отчаянно, распахнул дверцы, собираясь, кажется, вовсе развалиться. Похоже, что вся земля трясется. Последней каплей стал завалившийся набок, как беспомощный жучок, стул. В Англии не должно быть землетрясений, сдвигов земной коры и всякой активности. Не должно же? Батюшки, как я перепугалась. — Господь с тобой, Северус. Конечно, нет, милый мой. Никогда не оставлю, иди ко мне, успокойся, родной, — я подхватила сына на руки, вскакивая с постели и высовываясь в коридор. Вниз-вниз-вниз. Я технику безопасности не помню, но интуиция подсказывает, что на земле безопаснее. Однако… За пределами комнаты все было спокойно, даже ваза осталась стоять на шатком столике, хотя только что трясло не по-детски. Баллов на семь по какой-то там шкале. — Ма-аамочка, — сын продолжал хныкать, повиснув на моей шее, и меня вновь накрыла волна сожаления за собственное поведение. Что ж я за мать такая? Совестно, Эвелин, совестно. — Ты не селдишься? — Воробушек мой, не сержусь. Я так сильно люблю тебя, сыночек, больше всего на свете, — я вытирала слезы с родного личика, целовала его в лоб, в нос, в щеки, мазнула губами по макушке, прижимая Северуса ближе к себе и покачивая на руках, как совсем маленького. Я не укачивала его младенцем, так сложно поверить в то, что я ему не совсем родная, что даже и пытаться не хочется. Мой, мой чудо-ребенок. И точка. Всю ночь я провела без сна, наблюдая за спокойно спящим сыном и поглаживая его по головке, как будто это может оградить его от любого кошмара, даже самого страшного. Но мысли мои то и дело разбредались, заглядывая в потаенные уголки памяти и вынюхивая каждый угол дома. Они искали что-то необычное, странное, сверхъестественное, магическое — что-то, способное объяснить происходящее со мной и моим ребенком. Боже, у меня не было никаких галлюцинаций: стул так и валялся на полу, когда я вернулась в спальню, а шкаф выплюнул несколько кофт, которые я точно-точно убирала на место. Я не могла сойти с ума, я реальна, разумна. Настоящая, из плоти и крови, из своих убеждений и стремлений, из ощущения себя и всего вокруг, даже больных щипков, оставляющих красные следы за собой. Раз за разом я возвращалась в каморку под лестницей, куда не находила повода заглянуть с того самого дня, когда я обнаружила травнический дневник Эйлин и чудотворные настойки. Откладывать больше нельзя — я закопаюсь в пыли, скопившейся в нежилой комнате, вычищу там все, но осмотрю кабинет предыдущей жительницы этого места. Я, конечно, не Шерлок Холмс, даже на Ватсона не похожа, но если Эйлин и оставила что-то после себя, кроме бутылочек с лекарствами, то я найду это в каморке. Личный дневник, тетрадку, школьный аттестат, блокнот с заметками или хотя бы записки. Мне подойдет все. Пора разобраться с прошлым, которое, не желая раствориться в небытие, стучится в мое настоящее. Ты готова, Эвелин? Нет, капитан. Но я должна быть готова. В подлестничном мирке было почти чисто — это было удивлением под номером один, которое не замедлило потянуть за собой иные поводы поразиться. Там комок пыли да здесь паутинка, натянутая трудолюбивым паучком в углу под низким потолком. При моем росте — в самый раз. А вот подоспел культурный шок, сменив собой приятное впечатление. На непримечательном столе, в непримечательном углу под сенью паутины, тоже мало приметной, ждал меня самый настоящий котелок. Котел Бабы Яги, большой и пузатый, на маленьких ножках-крючочках, с безвольно висящей сбоку тонкой ручкой. Хорошо, что ножки не куриные, не звериные и не живые. Посудина на лапках — это еще ничего, но если она побежит, то плакала по мне палата с мягкими стенами. Такого дизайнерского хода моя психика точно не оценила бы. Ладно, обойдусь без живой, говорящей утвари, я же не героиня сказки об одной красавице и заколдованном принце-чудовище. Если думать рационально, Эйлин могла, помимо прочих своих хобби, увлекаться любительским туризмом. Что туристу надо? Палатка, тёплый спальник и спички, а лучше зажигалка, чтобы разжечь костер, смесь горючая в качестве посильной помощи в этом деле. Спрей от надоедливых комаров, банки тушенки и сгущёнки и, конечно же, котёл, в котором и воды можно накипятить, чтобы заварить чаёк в жестяной кружке, и супчик сварганить. Но кроме котла экипировки найдено не было, даже намёка на тент нет. Зато рядышком на столе возлегали всяческие мешалки и поварешки, ступка с пестиком. На приставленной консоли и над ней разместились весы — не электронные, а самые обычные, с двумя чашами и набором гирек — горелка, кажется, газовая и подставки разной высоты. Под котёл, я так полагаю. При ближайшем рассмотрении тот оказался внушительно-большим, котёлище выглядел так, точно ждал меня давным-давно и вот-вот подмигнет мне, предвкушая встречу. Разнообразные метелочки из трав нашли себе место на свободной стене, откуда активно ароматизировали пространство. — Очуметь… — я прикрыла рот ладошкой, чтобы не сказать что-то покрепче. Потом случайно заметила длинноносую маску чумного доктора, небрежно прицепленную к невысокому узкому шкафу. Очумевать тут же расхотелось. Чёрный мор был в Англии достаточно давно, но я-то уже выяснила, что с судьбой шутки плохи. Даже если и не шутишь вовсе, а просто живешь себе. Пытаешься счастливо, но уж как получается, так получается. — Чудесато, но не уровня Страны Чудес. Я чувствовала себя как в музее, где все экспонаты можно не только разглядывать, но и ощупывать, поэтому, не стесняясь, повертела в руках поварёшки, нюхнула какой-то из веников, звонко чихнув. Кажется, на этот желтенький цветочек у меня аллергия. Обидно. Потянула вездесущие щупальца к узкому шкафчику, боязливо отодвигая докторскую маску одним пальцем — жутковатая же штука — и выдвигая шуфлядки одну за другой. Я все ещё хотела найти что-то полезное, что поможет мне узнать если не о жизни Эйлин, то хотя бы о причинах её раннего ухода из мира живых. Конечно, папа может, папа может все, что угодно… но от его пощечины умереть может только мама? Плохая переделка песенки получилась… Некоторые тумбочки были заполнены бережно сложёнными конвертами, вскрытыми и девственно целыми. Среди них торчали сложенные в несколько раз листочки бумаги, внося свою долю хаоса в порядок картотеки. По какому признаку шла сортировка — и была ли она вообще — судить не берусь: может, по дате, может по отправителю, а может по теме содержимого. Но одно знаю точно — материала для интереснейшего чтива тут столько, что окосеть можно. Непросто, непросто… — Просто так даже прыщ не вскочит, а ты надеялась, что будет легко? — я взбодрилась и наудачу вытянула листик, брошенный сверху, решив начать именно с него. Авось, именно в нем будет чистосердечная исповедь Эйлин, прочтя которую я все пойму. — Антидот к приворотному зелью… Стоп, брейк. Потёрла глаза, мало ли буквы поменяются местами, образуя нечто менее странное. Понимаю, травница, аптекарь на пол ставки и турист в одном флаконе — это круто, интересно. Но приворотное зелье? Серьезно? — А чего не яд сразу? — фыркнула я, убедившись, что мне это чудо не привиделось. Вот он, антидот, натурально, собственной персоной. Четыре веточки рябины — что есть пять унций, как отмечено для тормозов вроде меня, — нужно перетереть, добавить в нечто под названием «Основа для зелий воздействия» и помешивать по часовой стрелке, пока жижа не позеленеет. И дальше нужно совершить ещё несколько манипуляций с участием экстракта лирного корня и касторового масла, не забыв помолиться богам скандинавского пантеона. Последнее в инструкции прописано не было, но, думаю, какой-нибудь богине любви вознести мольбы будет не лишним. Мол, этот красавец мне больше не нужен, сделай что-нибудь. Цвет варева, тем временем, должен был меняться в стиле радуги: от зеленого до фиолетового, от фиолетового до оранжевого. Это что же за химические реакции вызывало сочетании рябины с касторкой и каким-то корнем? Мечта юного химика. — Па-ба-ба-бам? — я нервно хихикнула, без сожаления откладывая милый рецепт в сторону. — Хотя чего я ждала после котелка? Руководства по приготовлению яблочного компотика? На сегодня хватит с меня альтернативной кулинарии, а то и правда до яда дойду. Что тогда делать стану? Травиться с горя? Щаз… Следующим взяла уже открытый до меня конверт и поразилась его первозданной чистоте: ни тебе марок, ни имён отправителя и получателя, ни даже адреса. Пустой лист снаружи, но хотя бы внутри был текст. Я уж думала идти за огоньком, чтобы, как книги Ленина, написанные «невидимыми» молочными чернилами, волшебным образом проявлять. Не как Бабуся Ягуся, но как Эвелин — теперь уже официально — Принц, получившая вожделенный развод. — Эйлин, — обращались ко мне точёные буквы письма, — есть новости о твоих родителях. В «Пророке» напечатали, что твоя мать скончалась в Азкабане, я переслал выпуск с совой. Тем не менее, ты должна знать, что скоро твой отец будет освобождён, спустя двадцать лет. Все политические преступники получают амнистию, вы можете официально вернуться. Мне нужны будут консультации двух лучших зельеваров Британии. Что скажешь? Жду сову с положительным ответом. Твой давний друг, М.Р. Здравствуйте, приехали. И до свидания. Мне нужно несколько минут, чтобы осознать фундаментальные вещи, в корне меняющие вообще всю мою привычную жизнь. Эйлин, что, состояла в секте тайных зоофилов-отравителей под позывным «зельевар»? Я помню, Вселенная, что просила друзей, семью и мужа. Помню. Но еврейский любитель сов и положительных ответов Эм-точка-Эр? Он вообще не внушает положительных надежд, как и батя-зэк. Политический, но есть шансы, что не террорист и не убийца. И все-таки, что значит прислать ответ с совой? Может, мне сразу голубя почтового изловить, выдрать у случайно пробегающего по улице гуся перо и накарябать письмецо по старинке. На глиняной дощечке, клинописью, ага… Предположу, что это их локальный сленг. Для душевного равновесия. Он же не думает, что я попрусь в ближайший лес заводить знакомства с совами, правда? Маразм на взлете какой-то. Дверь тихо приоткрылась, и внутрь заглянул взъерошенный со сна Северус, вызвав на моем лице непроизвольную улыбку. Это у меня вроде инстинктивной установки: стараться не показывать страха и не паниковать при сыне — и под её действием растерянность, оставленная письмом давнего друга, растворилась. — Мам, — позвал он меня и, не сдержавшись, зевнул. Я хихикнула, но уже через секунду сама прятала лицо в ладонях, заразившись зевотой, и настала очередь Северуса смеяться. Хитрец какой, ну гляньте на это довольное личико. — А мы будем завтлакать? Мой животик хочет кушать. И Снупи тоже. Пёс, догадавшись, что речь идет о нем, протиснулся в комнатку и, согласно виляя хвостом, покружил вокруг меня, норовя обрадовать меня лапами на моих коленях. Но не делал этого, памятуя, что я запрещаю распускать лапы. И как бы они без меня жили? Особенно Снупи-Бим… — Иди на кухню, родной, сейчас мама придет и будем кашеварить, — мой хулиган с готовностью кивнул и подозрительно послушно умчался на указанный наблюдательный пост. — А ты умывался, чудо мое? Не иначе сжулил и в ванную не заглядывал даже, не думая совершить утренние омовения. У Северуса теперь образовалось воспаление хитрости. Задает мне вопросы один другого краше: зачем мыть руки, если они снова испачкаются; зачем заправлять кровать утром, если вечером снова придется её расстилать. И, конечно же, зачем чистить зубы, если после еды они загрязнятся. Да, в таком возрасте дети превращаются в почемучек, интересующихся всем, что их окружает. Мой стал маленькой зачемкой, но эту ленную заразу я одолею. И, получив деньги от задолжавшего мне Тобиаса, отправлюсь в дорогу. Бывший муж... он счастлив, наверное. Я сделала все, что было в моих силах, теперь его жизнь в его руках. И в руках Мэгги — тоже. А я уже присмотрела неплохое местечко недалеко от столицы Уэльса, Кардиффа, осталось дело за малым — добраться туда, прихватив все нужное и ненужное барахло. Перед мысленным взором отчетливо встал выбор. Друзья познаются в беде, да, давний друг? Махнув рукой, я уселась за стол, сдвинув тяжеленный котел в сторону, и выудила из тумбочки чистый лист бумаги да перьевую ручку, принимаясь сочинять ответное письмо: — Дорогой М, — я задумчиво прикусила кончик ручки, но не стала дописывать любимую букву Северуса. Рычание тигра все еще не удавалось ему, смешной. — Ты мне друг?

Есть на свете те, кто остается, и те, кто собирается в путь. И так было всегда. Каждый волен выбирать, покуда есть время, но после, сделав выбор, нельзя от него отступаться.