Неуклюжая Принцесса и Неумелый Рыцарь.

Кажется, я разучилась верить. Всём. Во всё. Я знаю, люди зависимы от веры, им необходимо во что-то верить. В Бога, в физику, в любовь, в любую глупость. Просто так легче воспринимать окружающее тебя дерьмо, через призму своей веры, тщетно надеясь, что это спасёт тебя. Кто-то понимает, что верить во что-либо - бессмысленно, а кто-то до конца жизни бережно хранит свою хрустальную веру. Я знаю многих, чья хрупкая вера ломалась и разбивалась о бетонные стены реальности, знала и тех, кто просто стоял у этой стены, не пытаясь её перелезть, бережно храня свою веру у самого сердца, закрыв глаза и уши. Возможно, они даже были счастливы. Но вот только человек без веры не похож на человека. Скорее жалкая пародия с пустыми глазами и давно потухшим сердцем. В них нет страсти, их ничего подгоняет, ими ничего не движет. Они просто стоят в стороне, наблюдая, как о бетонные стены разбивается чья-то вера. Люди обречены. На жизнь в этом чертовом мире, как крысы в клетке. Мы просто неудачный эксперимент. Мы живём в этом огромном мире, состоящем из сотни маленьких. Клетка с огромным количеством дверей, за каждой из них своя история. Красивая и загадочная. Обычная и примитивная. Омерзительная и ужасная. У каждого своя дверь, свой маленький мир, своя маленькая клетка. В ней мы рождаемся, в ней и умираем. И никакая вера от этого не убережет. Я видела маленькую девочку с розовым кроликом, прижатым к груди. Она стояла напротив меня. Маленькая миленькая девочка с золотыми волосами, подвязанными шелковой лентой. Такую я носила все четырнадцать лет своей никчёмной жизни. Девочка вопросительно смотрела на меня огромными уродливыми глазами, переполненными надеждой и страхом, она что-то тревожно шептала, она тянула ко мне руку, но я стояла на месте, лишь наблюдая за ней. Я не пыталась ей помочь. Никто не пытался. И, кружась в вальсе, мимо неё проносились люди, знакомые и незнакомые мне. Тут была и Лили в странном костюме богини, и Гуми в костюме кролика, и Неру в обличии ведьмы. Каждый, кто проходил мимо, ставил кружку около девочки. Красивую и с трещинами. Большую и маленькую. С рисунком и без. Они делали это так непринуждённо, с таким едким безразличием. А она лишь тянула руки не то ко мне, не то ко всем ним. Но кружек становилось больше и больше. Их было уже некуда ставить, но это продолжалось и продолжалось. Так её и замуровали. Известные и неизвестные мне люди. Замуровали в своих же интересах и представлениях о мире. И никто ей не помог. Маленькая девочка, запертая в мире иллюзий. Красивых таких. Но ложных. Никто не показал ей, как нужно делать правильно. Никто не научил её. Никто не остановил её. А ведь она была самым обычным ребёнком, которому нужно было чуточку внимания, пару ласковых слов и всего один вкусный завтрак. Этого было бы достаточно, чтобы она не чувствовала себя брошенной и никому не нужной. - Люди забирают твои тепло и нежность, но никто не хочет забрать пустоту. Шептала маленькая девочка, прижимая к груди розового кролика, а люди только и ставили кружки друг на дружку. Мои щеки были мокрыми, когда я проснулась, подушка - тоже. И я слишком хорошо понимала этот бредовый сон, мольбу ребёнка и её последние слова. Так, словно эти слова были результатом моих умозаключений. Впрочем, так оно и есть. Это ведь мой сон. Но мне не жаль девочку. Нет, ни капли. Кем бы она была сейчас, если бы к ней все относились, как к обычным детям? Вот только надеюсь, он не видел, как я плачу во сне. А впрочем, действительно, зачем мне делиться с кем-то своим миром? Зачем мне впускать кого-то в мою клетку? Зачем пытаться во что-то верить, зачем делать всё это, к чему это приведёт? Разбитое сердце, дрожащие руки и выстиранные слезами глаза. Что хорошего в любви и дружбе? В чем вся прелесть? Почему я её не вижу? Почему все кроме меня о ней знают? Или они просто притворяются? Когда я проснулась - ничего кроме негреющего одеяла в моей кровати не было. Оно и неудивительно. Нет, я вовсе не рассчитывала на что-то большее. Я никогда не просила то, чего не была достойна. Я его не достойна. И эти два дня для меня и так стали самыми лучшими. О большем я и думать не могла. Этим утром этот дом странно пах. Он пах солнцем, уверена, будь у солнца запах он был бы именно таким. Мед и горячее кофе. - "Ты слишком мало ешь". Ни пожеланий доброго утра, ни приветствия. Лишь одинокая записка на столе, а рядом целая тарелка кружевных блинчиков, политых рыжим мёдом, словно жидким солнцем и кружка ещё не остывшего крепкого кофе, вовсе не такого, какой я люблю. Только Лен делает тот самый кофе. Немного непривычно завтракать, да и вообще есть немного непривычно. Я давно не ела домашнюю еду, в последний раз мне готовил Лен. Забавно. Они оба превосходно готовят. Расправившись с завтраком, снова хватаю рюкзак и выхожу из дома, хотя мне бы стоило прибраться и перемыть свои кружки. Я оставлю это на потом. Надеюсь, когда-нибудь моя лень усмирит свой пыл и я смогу нормально это сделать. Иду в парк, попутно закуривая эти чертовы сигареты. Мне это не нравится. Не нравится, что я стала похожей на главного героя дешевого американского фильма. Без сюжета и смысла. Я опять начинаю искать того, чего нет. Мне опять хочется увидеть чудо. Опять хочется поверит в чудо. Во взаимную любовь, например. Кажется, я слишком много хочу. Закрываю глаза, опускаюсь на скамейку, бросаю недокуренную сигарету в урну, глубоко вздыхаю. Кто-нибудь помогите мне дышать, кажется, я задыхаюсь. От духоты этого тошного города, от вони гниющих людей и плавленных пластмассовых улыбок. Ничто не сможет заглушить этот запах, ровно как и белые ленточки не смогут прикрыть уродство души. Если приглядеться, можно увидеть, как умирает этот мир, как медленно гниют безупречные улыбки и тает яркий цвет глаз, как мир тонет во лжи и лицемерии, как медленно шагает по улице старушка с косой. Было бы здорово, если бы умирали только плохие люди, но, боюсь, тогда я бы тоже умерла. Вся прелесть этого чертового мира в его несправедливости, да? Каждый день я прихожу в этот парк, и каждый раз он предстаёт предо мной в совершенно ином свете. Словно за ночь кто-то меняет его. Деревья становятся выше, цветы - пышнее, дороги - хуже, а воздух - чище. Только люди не меняются. Мне нравится этот парк и эта скамейка. Тут всё живое. Тут всё живёт. Не так, как за его пределами. Этот парк - сопротивление миру пластмассовых людей и картонных улыбок. Изо дня в день я вижу много людей. Разных и одинаковых одновременно. Многие одеты ярко, по моде, кто-то прячет лица под капюшонами серых толстовок. Все чем-то отличаются, но внутри большинства - одна пустота, о которой многие даже не подозревают. Они просто живут с огромными дырами внутри, они не пытаются их заполнить и стать лучше. Они словно зомби, кроме еды и пошлых развлечений, - им ничего не нужно. Они просто повторяют один и тот же день, выполняя одни и те же действия в разных порядках, порой совмещая их. В этом чертовом мире всё разлагается. Люди, чувства, природа, сознание. Всё. Я не хочу повторять это, не хочу быть похожей на них. Я всё ещё хочу стать чуточку лучше, как бы глупо то ни было. Только это не так уж и просто. Здорово было бы убежать. Туда, где даже жизнь меня не найдёт. Куда там смерть. Жаль, что в выдуманном мире нельзя прожить целую жизнь. Кто-нибудь обязательно порвёт в клочья твою реальность, вытащит из твоей сказки и заставит смотреть на эту прогнившую действительность. На смерть, на предательство, на ложь. Я не хочу жить здесь. В этой реальности. Она дерьмовая, да, она ужасно дерьмовая. Она из него создана и им пропитана. Нестриженый куст гортензии вежливо наклонился ко мне, точно хотел дружески похлопать по плечу и ободрить парочкой приятных слов. Природе не нужны слова, чтобы говорить. Ей не нужны глаза, чтобы смотреть. Не нужны объятья, чтобы утешать. Касаюсь кончиками острых пальцев нежно-голубых цветов. Человек бы никогда не создал что-то прекраснее этого. Возможно, именно поэтому люди разрушают природу? Они просто ей завидуют? Мы - отвратительны. Такие низкие и пошлые существа, забывшие о своём начале, живём так, словно нет у нас и конца. Неужели в людях есть хоть что-то хорошее? Не в таких, как Лен или Галако, пришедших на грязную землю с чистого неба, а, например, во мне. Я - обычный человек, слепленный из лжи и ненависти. Что во мне хорошего? Снова лезу в рюкзак за сигаретами, а руки уже подрагивают. Нервы шалят, скоро и глаз дергаться будет, а там уже нервный тик на всю оставшуюся жизнь. Попутно достаю плеер. Недавно успела скинуть пару новых песен, которые ещё давно услышала у Лена на пластинках. "Joy Division" кажется, так называется группа. Мрачные, депрессивные песни, и солист повесился едва ему было двадцать три года. Идеально. А, знаете, я всегда восхищалась людьми, рано ушедшими из жизни, хотя редко в этом сознавалась. Даже самой себе. Многие считают их слабаками и трусами. Бред. Легче жить, по уши утопая в уже знакомом дерьме, прятаться за прутьями клетки и бетонными стенами, чем принять что-то новое. Чем принять то, что тебя больше нет. Встаю с лавочки, затягиваюсь, иду к магазину сладостей, потом в цветочный. Я снова иду к ней. Мне снова нужен этот смех, улыбка. Я боюсь не успеть, я хочу ловить последние моменты её жизни. Я так боюсь не успеть. Боюсь забыть незабываемые смех и улыбку. Боюсь не увидеть больше той двери, обклеенной звездочками, вырезанными из цветной бумаги. Я покупаю пакетик странного печенья в виде разноцветных корон и звёздочек. Я покупаю ярко-алые розы, точно такие же, как вчера были её губы. Я иду на красное горящее сердце, которое я та-к ненавижу. Я уже не обращаю внимание на мертвые лица медперсонала и врачей, не обращаю внимания на этот вездесущий и до жути раздражительный белый цвет. Я привыкла к больницам. Может, и меня скоро туда положат? Хотя в тех больницах стены желтые. - Можно? Конечно, можно, я знаю, но я все равно спрашиваю и стучу. - Я та-к рада тебя видеть, дорогая Рин! Едва я открываю дверь с разноцветными звёздами, меня тут же осыпают звонким смехом и дарят неповторимую улыбку. - Это тебе, - протягиваю небольшой букет роз и пакет печенья. - Подумала, что ты будешь рада получить цветы, - она радостно благодарит меня и снова неповторимо улыбается. А этим цветам всё равно не сравниться с её красотой. Сейчас на ней нет короны, значит Пико либо уже приходил, либо придёт нескоро. Он ходит к ней каждый день. Интересно, есть ли ещё такая любовь в этом мире? И всё же я ими восхищаюсь. - Рин, почему ты не носишь туфли? - внезапно воскликнула она и потянула меня за руку. - И платья? У тебя ведь очень красивые ноги да и вообще фигура! Пока молодая - нужно краситься и одеваться лучше, пока глупая - нужно устраивать свою личную жизнь. А ты всё в джинсовых шортах да кедах ходишь, ну куда это годится? Она хмурит брови. Так забавно. - Я... не знаю, так ведь удобнее, - пожимаю плечами. Странно. Если подумать, я ведь никогда и не задумывалась об этом. Я хотела быть милее, но зачем? Я не хотела нравиться мальчишкам и уж тем более встречаться с ними. Это ведь как-то бессмысленно. Пока и для меня, по крайней мере. - Глупости! Завтра чтобы пришла в туфлях! - она скрестила руки на груди. - И в платье! Как принцесса, нужно же мне на кого-то оставить этот мир после ухода, - чуть погодя добавила она. Я стискиваю зубы, чтобы ненароком не закричать, но что-то внутри меня хочет вырваться. Что-то давит на грудь изнутри. - Прекрати, пожалуйста, говорить так легко об этом. Мне слишком тяжело это слышать, дорогая Галако, - я слежу за её легким взглядом из-под пышных ресниц. Она смотрит в окно, а на алых губах вновь застыла едва заметная, печальная улыбка. - Рин, я уже говорила, что не боюсь. Я... - Зато я боюсь! Слишком резко обрываю её, она поворачивает голову и немного укоризненно смотрит на меня. - За кого ты боишься? Чего ты боишься? Потерять друзей? - тон спокоен и строг, а взгляд суров и отчасти безжалостен. - Прекрати мне об этом напоминать. Ты думаешь мне легко? Легко ли мне сидеть тут и ждать, пока та самая постучит в дверь?! Да, если хочешь, я скажу тебе это. Да, я боюсь! Да, мне страшно! Да, я не хочу умирать! Да, я хочу жить в клетке, да, хочу дышать гнилью и видеть, как люди разлагаются! Я не хочу уходить, едва узнав, что вообще такое жизнь! Но с другой стороны, посмотри на меня! Посмотри на эти тощие руки, на впалую грудь и серую кожу, думаешь, я всегда была такой?! Думаешь, я всегда была похожа на живой труп?! Эта улыбка была ярче, глаза были полны счастья, а я была жи-ва-я! Сейчас уже нет, посмотри на меня, знаешь, что я бы могла сделать, кем бы могла стать? Жизнь отняла у меня всё. Всё и сразу. Просто исчезло. Подруги, внимание и, конечно же, мечты... О карьере, о детях и любящей семье. Она отняла у меня то, чего ещё даже не было. Хорошо, не правда ли? Занятия на курсах и в школе сменились на процедуры в клинике, яркие туфли на шпильках - на инвалидную коляску, красивые платья - на больничный халат, а мечты разбились реальностью, - сперва она почти кричала, но с каждым новым словом голос её звучал тише. - Поэтому я хочу сбежать. Улететь, снова отрастить крылья, вспорхнуть. Полёт - всегда страшно, но самое страшное - уже позади. И она снова улыбнулась. Так легко и беспечно, словно не она секундой ранее кричала о своих страхах. - Уж прости за непривычную и несвойственную этому месту эмоциональность. Я хочу, чтобы ты радовалась за меня, а не наоборот. Улыбка тебе к лицу, Рин, прошу, не плачь обо мне. Ни-ког-да. Смерть - моя новая мечта. Мой новый полёт. Ты ведь будешь рада, если мои мечты осуществятся? Я прикусываю язык, слова встают комом в горле, подкатывают к глазам и жгут губы. Мне хочется сказать, что она не права, сказать, что это всё вовсе не так. И я бы сказала, но я знаю, что она права. Я не имею права ей перечить. Ни малейшего. - Я буду рада, - набираю в лёгкие побольше пропахшего розами воздуха, - если твои мечты осуществятся. Я буду рада, если ты вновь взлетишь. Мы долго молчим. Она устало смотрит на проезжающие за окном машины, точно желая остановить любую из них и уехать из этого города, страны, мира. А я тщетно пытаюсь успокоить дрожь в коленях и заставить себя немного улыбнуться, немного усмехнуться. - Тебе никогда не было интересно, как они живут? Люди. Каждый день мы видит сотни людей, а ведь у каждого своя жизнь. Тебе не было интересно узнать её? Узнать, что они делают по приходу домой, есть ли он у них вообще? Узнать что-то об их жалких мирках? Мне в последнее время хочется. Прошептала она, так же неотрывно смотря в окно. Я её понимаю. Осознавая ничтожность своей жизни хочется прожить чью-то другую. Примерить на пару дней лицо другого человека. Перестать каждый день играть в театре одного актёра, перестать уже все делать самой, утопать в болоте собственной лжи, задыхаться под этой чертовой маской. Хочется перестать быть чертовой Кагамине Рин. Она отвратительна. О, как же я её понимаю. - Сомневаюсь, что многие из них хоть чем-то отличны от других. Если не брать в расчёт детали, они абсолютно во всём схожи. Одни интересы, вкусы, взгляды и убеждения. Она вздыхает и медленно переводит взгляд на меня. - Так и есть. Только у каждого из них всё равно своя история. Поверь, порой и эти идиоты рассказывают удивительные вещи. Она тихо смеётся. Почти всё оставшееся время мы молчим, наблюдая за жизнью за окном. Такой быстрой и хаотичной. Но я рада. Рада, что мы больше ничего не говорим. Рада, что нам больше не нужны пустые слова, чтобы быть друзьями. Рада, что узнала, что даже сильные люди могут бояться. Рада, что узнала настоящую Галако, которая умеет бояться. Но не боится это признать. Я всё ещё ей восхищаюсь. Каждым её движением, каждым словом. Мы попрощались только в семь вечера. Я не хотела уходить, но приёмные часы уже подходили к концу. Также как и этим утром, неделей ранее, а то и парой месяцев я вышла из больницы не имея никакого представления куда мне идти дальше. Дом? Парк? Школа? Где сегодня приютят глупышку Рин? На улице уже похолодало, а солнце слишком вымоталось за сегодня и решило лечь спать пораньше. Но я вовсе не виню его. Просто сегодня мне будет чуть холоднее, чем обычно. В этом нет ничего такого. Когда его нет рядом, мне всегда холодно, и неважно плюс сорок за окном или минус шестьдесят. - Таким милым леди не стоит ходить по тёмным улицам в столь поздний час, - я чувствую холодные руки на плечах, он небрежно накидывает мне свой тёплый пиджак на плечи. - К тебе или ко мне? И я уже таю. Не то от того, что пиджак его слишком уж тёплый, не то от этого безмерно ласкового тона. Это всё неправда. Просто невозможно. Невозможно, чтобы он спасал меня уже третий день подряд. Я не верю в это. Не верю, что это именно я здесь и сейчас стою рядом с ним. Быть может, это чья-то другая роль? - Как ты здесь оказался? Поворачиваюсь к нему лицом. Спокойствие, ласковая улыбка, прикрытые глаза и чертовски острые скулы. Когда я позволила стать ему таким привычным и родным мне? - Я знал, что пойдёшь к Галако, ты вчера говорила, и я знал, что она не отпустит тебя, пока приёмные часы не закончатся. Вот и подождал, знал ведь, что ты опять будешь ночевать в парке. Он тяжело вздохнул, от него снова пахло булочками с корицей и мятным чаем. - Идём. Тут недалеко. И я снова позволила ему взять меня за руку. Опять я поддалась ему. В который раз я разрешила спасти себя и снова сделала его своим героем. Это никогда не кончится. Никогда. Мы шли быстро, петляя по кривым улочкам, сокращая танцующими переулками, едва освещёнными и тихими. Город уже спал, хотя время едва ли перевалило за семь. Лишь группы неспящих подростков и парочка лунных романтиков бродили по мрачному городу. И мы. Я не знала куда он шел, но его непоколебимая уверенность ни на секунду не давала усомниться мне, что он точно знал, куда меня нужно вести. Он знал, что мне нужно. Знал, что меня утешит. - Пришли. Тихо шепчет он, когда мы тормозим у небольшого двухэтажного домика. Самого обычного домика с серыми стенами и потухшими окнами, за занавесками которых творятся самые обычные маленькие мирские драмы. Это был, действительно, самый обычный дом. Слишком для такого, как он. Грязно-ментоловые стены, белый потолок и деревянный паркет. Ничего лишнего. Никаких приятных мелочей и безделушек. Уж не знаю, чего я ожидала, но чего-то явно не хватало. - Я сделаю чай и принесу булочек. И он уходит на кухню, оставляя меня наедине с ментоловыми стенами, которые совершенно безразлично смотрят на меня. Отворачиваюсь от них и заглядываю в большое окно, тусклые огни ночного города плавно покачиваются вдалеке, а соседние домики давно уже спят. Так тихо и немножечко мертво. Руки сами тянутся к заднему карману моего коричневого рюкзачка. Там лежат мои мысли с привкусом табака. Никто ведь не будет против? Открываю окно и высовываюсь почти наполовину в ночной холод, который радушно принимает меня в свои ледяные объятия. Я смотрю на ночь, а она - на меня. Немного тревожно быть так близко с этим миром, так близко с этой прохладой и ночью. Но всё же я люблю вечера, люблю и ночи. Чудеса случаются вечером, верно? Тогда ночью они продолжаются. И так до самого утра. А утром солнце забирает их себе. - Это ведь вредно, - он ставит поднос с горячим мятным чаем и булочками с корицей на журнальный столик, стоящий у дивана, на котором сейчас сидела я. - Прости, - бросаю сигарету вниз и, проследив за её неуклюжей смертью, закрываю окно, поворачиваюсь к нему. - Извинись перед своими лёгкими лучше, - нервно говорит он, присаживаясь рядом. - Не хочу видеть это. Неужели ты думаешь, что это круто или здорово? Это же просто отвратительно, - брезгливо говорит он, косо смотря на пачку сигарет, торчащую из рюкзака. - Просто это меня успокаивает, не более. Хоть что-то в этом непостоянном мире может меня успокоить. Пусть и ненадолго. Знаешь, раньше меня успокаивали мультфильмы, добрые фильмы и хорошая музыка, теперь это их работа, - заталкиваю сигареты подальше так, чтобы он не видел их. - В этом непостоянном мире должно быть то, что будет меня утешать и то, чему я смогу доверять свои мысли и тайны. Уж лучше это будут сигареты. - Вот как, - он глубоко вздыхает. - А может пусть лучше это буду я? - он чуть наклоняется ко мне, обдавая меня этим знакомым и таким до безумия приятным запахом корицы и мяты. - Верь мне, Рин. Верь в меня, я всегда буду тебя утешать. И я не позволю тебе плакать по ночам, просыпаться на мокрой от слёз подушке. Он был слишком близко, слишком хорошо я слышала, как размеренно бьётся его сердце, и слишком хорошо чувствовала его ровное дыхание. Он слишком дурманил, слишком манил. Слишком много доверия вызывали эти хрустальные глаза голубые, как лёд и зелёные, как летняя трава. Разумеется, я поверю ему, как верила всё это время и как поверю ещё не раз. - Хорошо... - шепчу я, - только отодвинься от меня, - и щёки мои мигом вспыхнули костром смущения. Он тихо рассмеялся, сказав, что я мило краснею. Наверное, он уже обо всём давно догадался. Так и прошёл мой вечер. С душистым чаем, воздушными булочками и теплыми объятиями. Сотню раз я представляла, как он обнимает меня, миллион раз твердила, что готова отдать всё за эти объятия, а сейчас уже в который раз он обнимает меня, не требуя ничего взамен. Совершенно. Неужели даже Кагамине Рин может быть счастлива в этом чертовом мире? Спасибо. Всем. Всему. За всё. Утро. Холодное утро. Утром чудес не бывает. Солнце забирает их. Это утро, как сотни прежних, было холодным и совершенно не волшебным. Его не было. В доме вообще никого не было. Его родители были на работе, а он ушёл к Галако, оставив лишь пару булочек и горячий кофе на столе рядом с очередной запиской, в которой просил запереть дом и убрать ключ в указанное место. Есть одной мне совершенно не хотелось, да и находится в этом странном доме - тоже. Наспех расправившись с завтраком и прибрав за собой, я поспешила уйти. Сейчас была та самая пора, когда природа ещё не уснула, но уже не так бодра как прежде. Танцующие под неповторимую музыку лета деревья уже немного усмирили свой пыл, сменив быстрое фламенко на тихую румбу. Ритм песни птиц тоже стал намного спокойнее. Плавное и размеренное дыхание лета, мира, жизни обдавало этот тошнотный городишко, делая его чуточку прекраснее. Как жаль, что этого никто не замечает. Никто не смотрит на розовых хрюшек, что прыгают по небу, обнявшись с персиковыми слониками, никому нет дела до нестриженных гортензий в парке, до сладкого пения бархатных птиц и жизни вообще. Призрачные цели, подмена понятий - всё, чем богат мир этих людей с выцветшими глазами. Сегодня я решила сходить домой, но ненадолго, только переодеться и сходить в душ. Этот день не был богат на события, я не решилась сегодня идти к Галако или Пико, поэтому я просто провела этот день, шатаясь по городу. Покупаю парочку горячих пирожков с сыром и иду по дороге, надеясь, что она куда-нибудь да приведёт меня. - Много вас развелось в последнее время. Кладу один пирожок на землю и чуть отхожу в сторону. Небольшой щенок осторожно берёт его в зубы. Я люблю кормить бездомных животных, больше того, думаю, это бесчеловечно - имея деньги, пройти мимо существа, которое не имеет их и возможности их заработать. Мы же люди, в конце концов, самые развитые существа на этой планете, мы должны заботиться о братьях наших меньших. Черт, самой даже смешно. Называть нас-то развитыми. Мы придумали оружие, атомные бомбы, мы придумали новые вирусы, словно старых было мало, мы убиваем всех и всё, что нас окружает, по нашей вине земля скоро может превратиться в Венеру, мы ненавидим таких же как мы, неоправданная жестокость нас привлекает. Но даже так именно мы - самые развитые. А, знаете, я бы на месте тех же собак тоже не стала бы связываться с таким дерьмом, как мы. Что в людях хорошего? - Взять бы тебя с собой, да понимаешь ли, мы с тобой в похожих ситуациях. У меня тоже почти нет дома. Присаживаюсь на корточки и протягиваю ему руку, он с опаской смотрит на меня, но после решается подойти. Такой милый щенок. Дворняга. С большими коричневыми ушами и белыми перепачканными лапками. Запуганный немного. А, знаете, эти бродячие собаки всегда вызывали во мне приступы восхищения. Когда-то я дружила с одной такой собакой. Это был ужасно уродливый старый немытый пёс. Дети его боялись, а взрослые спешили прогнать от себя, не боясь иной раз и камнем в него швырнуть. Но для меня он был прекрасней всех выставочных собак, добрее любого ангела и преданней каждого человека. Он был необыкновенный. Я всего пару раз угостила его бутербродом с сыром, но он привязался ко мне. Он провожал меня из дома и до школы, верно ждал и оберегал, а я подкармливала его за это. И пускай он был некрасив, стар, худощав и неуклюж, я его любила. Это был мой первый настоящий друг. Лохматый и нечёсанный. Правда, потом его сбила машина, а может дети закидали камнями. Я бы не удивилась. Но его преданность до сих пор вызывает восхищение у меня, а уродливая мордашка - только умиление и самые тёплые воспоминания. - Ладно, выпросил. Отдаю ему половинку второго пирожка и, ещё раз потрепав его длинные уши, поднимаюсь на ноги и следую дальше своему пути. Лишенного всякого смысла и цели. Странно. Я уже какую неделю не ночую дома и шляюсь по ночному городу, но ни разу я не встретила ни одного человека, у которого проявился бы нездоровый интерес к моей персоне. Я ведь тоже смотрю новости, читаю газеты, сижу на интернет форумах, я знаю, что ночь - не самое безопасное время для прогулки девочек моего возраста. Но тем не менее ещё никто ни разу не подходил ко мне с чем-то подобным. Гакупо однажды сказал, что у меня аура зловещая и ненавистная, когда он увидел меня в парке, то поначалу не хотел подходить, уж больно грозно я выглядела. Бандитская у меня рожа. Но это забавно. И, кажется, действенно. И пристанищем моей души и бренного тела на сегодня становится вокзал. Да, всё по канону, не смею отступать от правил. Как завсегдатай бомж или заядлый бродяга. Падаю на жесткую лаковую скамейку, не такую удобную, как моя, но вполне неплохую. Включаю полюбившуюся с недавних времён группу, мрачную такую и депрессивную. Закрываю глаза. - Но с тобой было намного мягче... Каждое моё утро начинается с ощущения жуткого холода, и это не исключение. Словно чьи-то оледеневшие руки обнимали мои плечи и щекотали лодыжки. Я проснулась рано, так что народу было мало. Лишь парочка сонных трудовиков, спешащих на бесполезную работу, в погоне за деньгами, без смысла и цели. Я так часто называю этих людей пустыми. Но есть ли у меня этот смысл, цель, мечты? Нужно к чему-то стремиться. К своим целям и идеалам, как бы сериально это не звучало. Нужно делать то, что тебе нравится и быть там, где хочется. Но спать в Париже мне не по карману. Выходит, это ложная цель. Настоящую я бы точно воплотила в жизнь. Но какие же могут быть у меня цели? - Когда ты в последний раз дома ночевала? И мне не нужно большего. Больше слов. Эмоций в ледяном голосе. Чувств. Чтобы узнать этот голос. Голос женщины, которую я ненавижу больше всех на свете. Голос той, кого я никогда не вспоминаю ни вслух, ни в мыслях, но в то же время не могу забыть ни на секунду, ведь вся моя жизнь и есть напоминание о ней. Голос человека, который заставил меня жить. - Опять не здороваемся? Дорогуша, прекрати, я снова ненадолго. В прошлый раз мы так и не поболтали, а ведь та-к хотелось. О, сколько лжи в каждом слове, букве. Сколько фальши в уродливых холодных глазах. Сколько лицемерия в дешевой улыбке на ярко-алых губах. Мы стоим далеко друг от друга, но я уже чувствую это холодное безразличие. Лицемерие, ненависть. Она отвратительна. - Зачем ты приехала? - Почему ты ночуешь на вокзале? - Что тебе нужно? - Ты что, опять ключи посеяла? В кого ты такая бестолковая? - Лучше бы вообще не приезжала. - Кто ж тебя такой мерзкой девкой воспитал? Совсем не ценишь трудов добросердечной мамы! Бес-то-лочь! - Уж прости, у тебя на меня времени не было, пришлось справляться самой. - Это всё твой отец виноват, связалась с нищим на свою голову. - Даже тараканы от тебя бегут, что говорить об отце? Наши речи не меняются. Каждый визит начинается со взаимных оскорблений и ими же заканчивается. Причём смысл наших фраз тоже не меняется от встречи к встрече. Стабильность. Хоть что-то в этом непостоянном мире неизменно. Отношение матери и ребёнка. Отвратительной матери и никудышного ребёнка. Я виню её во всех своих бедах, а её это просто забавляет. И это неизменно из года в год. Мимо проносятся молнии поездов, и я едва ли борюсь с желанием толкнуть её на рельсы, так беззаботно стоящую у самого края. Как же мне хочется увидеть на этом лице хоть одну эмоцию, помимо этого чертового безразличия. - Идём, - она тяжело вздыхает, надевает солнечные очки, поправляет волосы. - Я давно не ела, уже порядком проголодалась, - она небрежно хватает меня под руку и направляется к выходу. И я бы, конечно, начала сопротивляться, но денег у меня не осталось, а кушать хочется всегда. Да и как бы сильно я её не ненавидела, мне хочется, чтобы она была рядом. Чтобы она хоть и небрежно, но всё же брала меня за руку. Хочу слышать её прокуренный грубый голос, на который, наверное, день ото дня начинает походить и мой собственный. Мне хочется видеть эту, пусть и лживую, лицемерную улыбку. Это обычная привязанность дочери к матери. Какими бы паршивыми они обе не были. Мы не пошли в ресторан или кафе. Я их не люблю. Не люблю чересчур ровный и идеальный хрусталь, красивые подсвечники, блестящий лаковый паркет и, конечно же, этот омерзительный персонал, который обслуживает тебя с настолько безразличным видом, словно делает одолжение, а вовсе не выполняет прямую обязанность. Не люблю такие места, а их сейчас полно. Мы просто купили по чашке кофе и небольшой булочке в одной из местных забегаловок. - И давно ты вот так живёшь? - не без презрения спросила она, присаживаясь на скамейку, мою любимую. - Чем тебя наш дом не устраивает? - она начала рыться в сумке, верно, в поисках её любимых ментоловых сигарет, но безрезультатно. - Просто он какой-то чересчур мёртвый, - достаю пачку с тремя-двумя сигаретами и протягиваю ей вместе с зажигалкой. - Ты хоть осознаёшь, что я - твоя мать? - она хмурится, но принимает мои скромные дары и спешит скорее использовать их по назначению. - Надеюсь, что ты это осознаёшь. Мы сидели в молчании, но не в таком дружеском, как у нас с Пико, а, скорее, в тревожном. Она скурила все оставшиеся сигареты, то и дело ругаясь, говоря, что они отвратительны. Я поняла, что её приезд что-то да означал. Возможно, её американец умер, а может обанкротился, возможно, они просто расстались. Но что-то определённо случилось. И это не сулило ничего хорошего. Она отпивает кофе и хмурится, говорит, что он отвратительный. Она всё видит таким. Отвратительным. Привычная жизнь ей наскучила, даже такая роскошная. У неё есть всё, но она желает большего. Это видно. Её речь, манеры и особенно взгляд. Всё выдаёт её. Я знаю, чего она хочет. Самого обыкновенного волшебства. Быть может, за этим она и приехала в этот мерзкий город? Как жаль, что ничего кроме бетонных стен тут не осталось. Она закрывает глаза и глубоко вздыхает. Она набирает в лёгкие побольше этого затхлого воздуха, так, словно это её последний вдох, она хочет что-то сказать, но её губы молчат. Я вижу, вижу как в безразличных глазах, как в глубине её мрачной и ледяной души разыгрывается маленькая драма. Что она видит? Наши глаза похожи, но видит ли она этот мир таким, каким он предстаёт предо мной каждое утро, час, миг? - Не хочешь сходить куда-нибудь развлечься? По магазинам, например, а можно и в парк развлечений или в цирк, да, Рин, в цирк... Когда мы куда-нибудь ходили вместе в последний раз? Ах, да, никогда... Почему? Почему так много отчаяния в вечно ледяном голосе? Откуда ему взяться в этой гнилой, неспособной ни на какие чувства, кроме презрения и ненависти, женщине? Что могло всколыхнуть в ней то, что она сама так давно позабыла? Что? - Что с тобой? Что-то случилось? Она закрывает лицо ладонями и тревожно, сбито дышит. - Отведи меня домой, Рин. Пожалуйста. И в этих пяти словах было больше эмоций, чем во всей её жизни. Боль и сожаление. Отчаяние и мольба. Горечь и безысходность. Я взяла её за руку, а она растерялась, словно это не она пару секунд назад просила об этом. Мы шли не спеша, не проронив ни слова, но я знала, что именно в эту секунду душа моей отвратительной матушки разрывается на части, отчаянье душит её, и сожаление грызет кремневое сердце, которое, как мне казалось, уже давно исчезло из её груди. И мне очень, очень хотелось узнать причину, по которой женщина, бросившая своих детей, могла так безысходно страдать. Я снимаю кеды, кидаю их на полку для обуви, почти пустую, шумно бросаю рюкзак в прихожей, чуть пинаю его. Мне хочется слышать этот дом, но он молчит, даже часы перестали браниться на меня. Этот дом заглушает даже шум города, а я ведь и ему сейчас была бы рада. Почему этот дом снова мертв? - Чай? Гремлю полупустыми банками, наполняя неживой дом беспорядочными и ещё более неживыми звуками. Бесит. Раздражает. Даже руки снова трясутся. Здесь так холодно, так одиноко, так пусто. Отвратительное место. - Надо же, он ещё жив. Лили поднимает клетку с Йориком на уровне глаз и улыбается. Он ей всегда нравился. - Знаешь, иногда мне кажется, что тут совершенно ничего не меняется, - она ставит клетку на место и проводит рукой по гладкой столешнице журнального столика. - Абсолютно. Даже эта крыса. Тут всё замерло. Смотри, даже часы остановились. Быть может, время живёт где-то здесь? Быть может, именно здесь начинается мир? Прошептала она, легко улыбаясь. Она любит этот дом. За что я не знаю. Возможно, здесь ей спокойнее. Здесь начинается её мир. - Нет. Просто этот дом давным-давно умер, поэтому он и не меняется. Завариваю чай, как учил Гакупо. Аккуратно и осторожно. Он говорил, что когда завариваешь чай - нужно очистить разум, постараться ни о чём не думать. Жаль, что у меня это пока скверно выходит. Лили садится за стол и благодарит меня за чай. Я стою у окна, а там только-только начинается жизнь. - До сих пор их носишь? - она кивает на мои поломанные часы, чьи стрелки давно остановились около цифры три. Я медленно киваю и глупо смотрю на часы. Я поняла. Поняла, почему никак их не сниму, почему они мне так дороги. Мне их подарил тот, кого я ни разу не видела, но всегда чувствовала. Тот, чьи призрачные образы я возводила детской фантазией на бумаге. Тот, кто был для меня идеалом. - Тебе ведь их отец подарил ещё задолго до твоего рождения. Помнишь? Это были и его часы. Семейная реликвия, можно сказать. Пожимаю плечами. Как я могла это забыть? Сейчас я хорошо это вспомнила. Мама отдала мне их, как только я пошла в школу, чтобы я вовремя приходила на занятия, а ей их отдал папа, чтобы она не опаздывала на свидания, а ему их дал дедушка, чтобы тот всегда приходил к ужину вовремя. Забавно. Такие маленькие часики, а прошли через четыре жизни и повидали больше меня самой. Вещи тоже могут быть друзьями, верно? Стоит всё-таки отдать их в ремонт. Солнце стучало в окно, рассыпалось зайчиками на немытом полу, прыгало по пыльным столам. В углах блестели серебрянные кружева паутины, а кружки в шкафу совсем перепачкались. Но я не спешила убираться, не спешила мыть кружки и натирать полы. К чему это, если я тут почти и не живу? Это не сделает этот дом живее. - Рин, я, наверное, останусь здесь до конца лета. Уж прости, что омрачаю твои и без того серые дни, - прошептала она, поднимаясь из-за стола. - А сейчас, прости, но мне нужно передохнуть. Я давно не спала, - и эти слова были последними, которые я услышала от этой женщины в этот день, в это лето. С тех пор мы не перекинулись и парой фраз, хоть и виделись довольно часто. Это было странно для неё, ведь она любила меня доставать, а мне и не хотелось нарушать эту царившую меж нами немножечко мертвую гармонию. Так и прошло моё лето. Я почти не ночевала дома, ещё пару раз оставалась ночевать у Пико, однажды спала в больнице, но чаще, конечно же, в парке. Едва ли не каждый день я ходила к Галако и встречалась с Пико, несколько раз её даже выпускали погулять. Я запомнила это лето. Так же как и эту весну. Надеюсь, и осень меня не разочарует. И хоть я и провела это чертово лето в этом тошнотном городе, оно всё равно было не таким уж и плохим. Я надеваю красные туфли, подаренные мне Галако после того нашего разговора. Сегодня я даже надену бирюзовое платье. И заколю длинную челку белыми невидимками. Ведь сегодня особенный день. День, когда я просто обязана быть красивой. День, когда всё это, наконец-то, кончится. Я снова сижу на скамейке в парке. На любимой скамейке в любимом парке. Но сегодня всё это наделено особым смыслом. И зелёная трава, которая едва желтеет в закатных лучах солнца, и шумные беседы деревьев, чьи верхушки солнце уже немножечко обожгло, и серебрянная река - всё сейчас имеет свою роль и свой смысл. И это именно он превратит этот вечер в театральную сцену, дав каждому листочку особую роль. Я чувствую, как на глаза ложатся теплые руки. Я знаю кто это, только его руки такие тёплые. - Ну? - протягивает он, чуть посмеиваясь. - Ваши предположения? - такой высокий голос, слишком даже для мальчишки его возраста. Целых три месяца я ждала, ждала этого момента, этой секунды, когда я, наконец, смогу сказать: - Мой чудо, рыцарь и просто золотой мальчик. И мгновением позже я очутилась в самых нежных и тёплых объятиях, которые только можно себе вообразить.