Неуклюжая Принцесса и Неумелый Рыцарь.

Я никогда не пойму людей, наверно, я - ненормальная. Верно, что-то я в этой жизни делаю не так, живу по каким-то неведомым никому принципам. Хотя, вообще-то, я не люблю говорить, что я - ненормальная или необычная, нет. Сейчас все любят бравировать своей неординарностью, которая, по сути, и загоняет их всех в единую серую массу, но каждый всё равно уверен, что он особенный. Это не так, большинство людей - неблагодарные, омерзительные, гнилые суки, которым вечно всего мало, они вечно чем-то недовольны! И я не говорю о благодарности к друг другу, нет, ибо эта вещь уже давно занесена на первую страницу моей красной книги, я говорю о благодарности к Вселенной. Тебе дали твой самый главный билет в самый огромный парк развлечений, пользуйся им! Что, милый, не хочешь? Так сдай его обратно и не ной, что тебе не хватает счастья, любви или новой пары туфель! Помни, ты всегда можешь что-то изменить, всё зависит лишь от размера твой задницы, которую ты так бережно держишь на диване и не хочешь отпускать, а если ты думаешь, что все отчего-то должны помогать тебе, так потрудись же объяснить, почему все должны делать тебя счастливым? Пора бы уже вырасти и осознать, что мир - не твой, и никто не будет с тобой сюсюкаться или умиляться, заваливая подарками, заботой и вниманием. Я не говорю этой банальной и в полной мере неверной фразы "Мир жесток". Нет. Люди жестоки, это да. Согласитесь, дерево не будет избивать парня с длинными волосами в подворотне, и куст не изнасилует тебя, а кирпич не убьёт твою семью. Мир - прекрасен во всех своих начинаниях, только вот с людьми природа немного лажанулась, ибо эти существа противоречат сами себе абсолютно во всём. Противные, непонятные, убогие существа, достойные лишь презрения. В большинстве из них почти не осталось ростков светлых чувств, лишь выжженное поле лжи и лицемерия. И вот один замечательный пример омерзительного человека, в котором так уместно собрались всё человеческие пороки, вальяжно сидел у меня на кухне, запивая таблетки от мигрени виски со льдом. Холодные глаза, аккуратно подведённые чёрным карандашом, безразлично посмотрели на меня. Она перекинула правую ногу на левую и стряхнула пепел с конца длинной черной сигареты на стол. Я знала этот запах с детства, как обычным девочкам знаком аромат любимого парфюма своей матери, - ментоловые сигареты и арбузная жвачка. Приталенное белое платье, облегающее и подчеркивающее её божественные формы - единственное, чем она может гордиться. "Роковая женщина" - хотела бы сказать я, но на самом деле обычная шлюха, которая каждую ночь выставляет своё шикарное тело на аукцион. - Ну, и где же ты ночевала? Безразлично сказала она, затягиваясь сигаретой, точно и не рассчитывала на ответ, но завязать разговор всё-таки хотела. Мне жаль для неё даже слов. Быстро иду в комнату, замечая, как она тихо усмехается. Неужели есть матери, которые настолько способны не любить своё дитя. Я не говорю о ненависти, она просто не любит меня. Не любить - не значит ненавидеть. Просто она смотрит на меня, как на чужую, словно не меня она девять месяцев вынашивала под сердцем, будто мы вообще незнакомы. - Рин, я приехала ненадолго, может, хоть поздороваешься? Мы долго не виделись. Она прошла следом. Такая дорогая помада и дешевая улыбка на губах. Я редко вижу улыбки, но из всех, что видела, эта - самая мерзкая. Она стояла, подпирая стену. И это холодное безразличие охватывало мою комнату, залезало под кровать, пряталось за шторы и заглядывало в душу. Мне ни с кем не бывает так холодно, как с кровной матерью. - Надеюсь, что ты скоро уедешь, - прошипела я, хватая форму и школьную сумку с кресла. - Уже уходишь? Даже чаю не попьёшь? Она снова выдохнула дым, когда я проходила мимо, обдавая меня этим чертовым запахом ментоловых сигарет и арбузной жвачки. Я ненавижу эту женщину. Ту, что подарила мне жизнь, потому что могла, ту, что бросила, потому что не смогла. Родила, но не воспитала. Я - сама себе мать. Сама себе отец. Самовоспитание, самообразование, самоконтроль - три кита, на которых держится моя жизнь, я сама за них держусь. Зачем она напоминает о себе, неужели непонятно, что ни я, ни Неру в равной мере в ней не нуждаемся? В этих встречах нет смысла. Взаимная нервотрёпка и потоки оскорблений. Лживая, лицемерная тварь, чья жизни зависит лишь от сигарет и размера кошелька человека, с которым она разделяет своё спальное ложе. Она поправляет свои длинные, почти желтые волосы, за которыми она всегда ухаживала больше, чем за мной или Неру. - Знаешь, Рин, я не хочу, чтобы ты была такой сучкой, как... - Ты? - обрываю я её, стоя уже у двери. Та хмурится, не так кончалась её реплика, впрочем, мой вариант - правдивей. Я этого тоже не хочу. - Мы с тобой похожи, доченька. И тебе не убежать от этого сходства. Глаза, волосы, характер... Всё. И ты это понимаешь, но никогда не признаешь, слишком гордая, как и я. Прохрипела она. Ненавижу. Я ненавижу её! Я ненавижу в ней всё: прокуренный голос, дешевую улыбку, этот озлобленный смех, холодные, лживые глаза! Фигура, слепленная из воска вранья и презрения. Она просто не думает, что говорит, она не может думать! - Ужасные глаза - всё, что нас объединяет, матушка. Я не такая лживая, нет. Во мне нет таких низких и пошлых чувств, коими грешит твоя натура. Во мне нет и половины того дерьма, которым ты так славишься. Я никогда не буду такой, как ты! Громкий удар дверью - истеричная точка в конце бессмысленного диалога между ужасной матерью и отвратительной дочерью. Отчасти она права. Мы друг друга стоим. И осознание её правоты только подливает горючего в мой вечный огонь ненависти. Возможно, относись я к ней как Неру - с колким безразличием, а не с презренной ненавистью, мы могли бы общаться намного лучше. Впрочем, ни одна из этих дамочек у меня восторга не вызывает, и поэтому я никогда не буду похожа на них. Из меня выйдет никудышная шлюха и просто отвратительная стерва. И всё. И точка. И пошли они все. Идти в школу не хочется, но, наверно, чудо обидится, если я прогуляю. Да и он, пожалуй, единственный, кто способен поднять мне настроение. Хотя нет. Не единственный. Проклятье. Сломя голову, бегу в школу, шлёпая по лужам, пачкая ботинки и колготки. Знаю, что он там. На этой чертовой крыше, сидит на шатающемся бордюре с закрытыми глазами. Мне не терпится услышать его бархатный голос, его протяжное и немного насмешливое "милая юная леди". Он никогда не будет задавать лишних вопросов, и не потому, что ему нет до меня дела. Он никогда не скажет мне ничего обидного или то, что причинит мне боль. Он всегда будет молчать, лишь изредка говоря что-то совершенно не по теме. Мы не будем говорить касательно друг друга. У нас есть то, о чём мы прекрасно можем помолчать. Уверена, в его жизни тоже полно хлама, о котором не хочется вспоминать. Мы будем молчать о нём друг другу. И мне нравятся эти молчаливые беседы вместо скучной биологии, я готова отдать за них многое. Намного больше, чем вы думаете. Переодевшись в школьную форму, бегу мимо кабинета алгебры, прямиком на крышу. Кругом тихо - урок уже начался. Мой золотой мальчик не обидится, если я не приду на первый урок, ведь так? И только я открою дверь крыши, только переступлю порог, только подниму глаза на одинокую фигуру, сидящую на ржавом бордюре, я сразу услышу его протяжное и немного насмешливое "милая юная леди", и беспокойство отступит. - Я ждал тебя. Добавил он, даже не повернув головы, но я не на секунду не усомнюсь в его словах. - А я вот следую твоему совету: не хожу на уроки. Бормочу я, опираясь на этот чёртов бордюр, который я та-к ненавижу. - Вот и правильно. Усмехнулся он. Странно. Вроде бы и понятно, что мне никогда не быть с ним, и любая надежда - лишена смысла, но когда он рядом, я не могу об этом не думать. Вечно представляю, как мы гуляем по парку, держась за руку, как по утрам он будет целовать меня, а по вечерам мы будем молча пить чай. И я бы всё отдала за это, да отдать-то и нечего. И маленькая девочка внутри меня кричит и паникует, выдумывает какие-то планы и стратегии, которые обречены на провал ещё до того, как я произнесу их вслух. И так глупо. Я влюбляюсь в него больше и больше, хоть и понимаю, что нельзя. Но я влюбляюсь в него. Всегда. Когда он молчит, а когда говорит - особенно, когда он смотрит на меня и когда он улыбается, когда бубнит и ругает меня. Всегда. И есть в этом что-то пугающее. - Знаешь, а ты понравилась Королеве. Она была бы рада повидать тебя ещё раз, может, вы подружитесь? Вдруг ни с того ни с сего сказал он, косо поглядывая на меня, будто выжидая реакции. А я что? Что? Я не из тех добропорядочных леди, что ведут дружбу со всем, что движется. И я не в восторге от Галако, нет, конечно, от её внешности - я в полном восторге, но это не повод быть подругами на век. Впрочем, её век не такой уж и долгий. Интересно, сколько ей ещё осталось. - Я бы заглянула к ней ещё как-нибудь. Она - милашка. Милашка и не более. Моя вежливость и симпатия к нему не позволяет сказать что-либо другое. Он улыбнулся, и на секунду мне показалось, точно он всё понял. Странно. - Ты давно с ней знаком? Мне хочется с ним говорить, но ничто кроме неё его не интересует. Впрочем, мне не важно, о чём он говорит, я буду слушать его всегда. - С рождения. Наши родители - хорошие друзья. Мы всегда были вместе. Тихо. Он говорил так тихо. Ему тяжело? Не стоило мне спрашивать. - Вот как. Подруга детства. Наверно, здорово иметь кого-то, кто знает тебя с рождения и всегда рядом. Я бы хотела быть его подругой детства. Но я просто девушка, с которой он прогуливает скучные уроки. Не более. - У тебя же нет друзей, верно? - в точку. - Почему бы тебе не завести подругу? Девчонки должны дружить с девчонками. - Сообщи, как найдёшь в этом курятнике славную девчушку, с чем-то, отдалённо напоминающим мозг, в голове. Не люблю, когда мне это говорят. Друг - не собака, его не заведёшь вот так-то просто. К тому же у меня есть чудо, зачем мне друзья? - А ведь я пару раз видел тебя с маленьким мальчиком, кажется, он с тобой учится. Он твой друг? - Мой рыцарь, чудо и просто золотой мальчик. Улыбаюсь. Как дура. Дитё малое, ей богу. А в кармане пиджака всё лежит та подзорная труба, готовая в любую секунду окрасить этот серый мир в приятные краски золота. Пико рассмеялся, сказав, что очень хотел бы с ним познакомиться. Но вот я что-то совсем не хочу этого. Не нужно. Когда я рядом с Пико, я забываю о Лене, а когда рядом с Леном, забываю о Пико. И мне это нравится, если они познакомятся все эти милые странности Лена и причудливые замашки Пико будут уже не такими волшебными и загадочными. - Пико, можно немного странный и, возможно, слишком личный вопрос? Как-то машинально хватаю край его пиджака, когда он поворачивается. Боюсь, что упадёт, но знаю, что этим жестом спасу разве что его пиджак. - Конечно, милая леди. Если тебя что-то тревожит, спрашивай. Его глаза будто хрустальные. Прозрачный и холодный, точно лед, голубой, и яркий ядовитый зелёный, словно летняя зелень. Лето и зима сплелись в этих глазах. Так странно. И так загадочно. Говорят, что в женщине должна быть загадка, но не найдется ни одной девушки в этом мире, в чьих глазах было бы столько неясных загадок и непонятного волшебства. Ни одной. Большинство людей похожи на тонкие брошюрки, в которых нет ничего загадочного и интересного помимо яркой обложки, ну а он похож на трёхтомник. На каждой странице столько непонятных аллегорий и красивых метафор. Такую книгу мне больше никогда и нигде не найти. Издалась в единственном экземпляре, но, увы, хранится не в моей библиотеке. - Почему ты всегда сидишь тут, словно спящий? Немного не тот вопрос, что меня интересовал, но я сочла его слишком уж личным. Я хотела спросить о Галако, но к чему это, верно? Только капля воска на рану, что никогда не заживёт. Он рассмеялся. Сегодня он необычайно весел, но я рада этому. - Тебе так это интересно? Киваю, а он резко хватает меня за запястье и притягивает к себе. - Для этого, моя милая леди, нужно сесть на этот бордюр, только отсюда можно это понять. Тебе нужно кое-что увидеть, кое-что добавить воображением, ещё чуть-чуть додумать, представить, забыть, переосмыслить и вуаля! Ты увидишь то, чего никогда не сможешь, стоя на этой крыши или находясь под ней, смекаешь? Он прижал меня сильнее к себе, от чего бордюр резко пошатнулся. Конечно-конечно, он его-то с трудом удерживает, куда двоих-то?!Нет, я, конечно, не в восторге от своей жизни, но такая нелепая смерть у меня тоже радости не вызывает. Нет. - Прости, но давай как-нибудь в другой раз? Например, никогда, мм? Пять этажей отделяют нас от разбитого асфальта и нелепой смерти. И, пожалуй, пусть отделяют. Он отпускает мою руку и что-то недовольно бормочет - А леди, оказывается, трусиха! - Я? Если я хочу жить, это вовсе не трусость, скорее даже наоборот! Нет, вы только посмотрите. Что за дела? Кто трус - я трус? Вы пробовали хоть раз спорить с Лукой, которая с десяти лет ходит на вольную борьбу? Я бы посмотрела на него, если б его пол школы ненавидели, а другая половина в ужасе шарахалась. Вот это смелость, а сидеть на краю крыши - глупость. - Садись! - он раскачивает бордюр, от чего тот начинает противно скрипеть, словно умоляя меня не делать этого. - Иначе сам усажу! И знаете, что я делаю? Перекидываю ноги через этот ржавый бордюр, прекрасно понимая, что вот-вот с криками полечу вниз. Дура? Нет. Нет ещё слова, чтобы описать всю безрассудность моего поступка, такого ещё не придумали. Цепляюсь одной рукой за его пиджак, другой впиваюсь в шаткий бордюр. Железо так прогнило, что вот-вот раскрошится прямо в моей ладони, словно мокрое печенье. Ветер сильными толчками ударял по лицу, точно желая вернуть меня обратно на крышу, а может ему просто нравится моя ленточка, вот он и хочет её забрать. Колени ужасно дрожат не то от страха, не то от холода, всё же склоняюсь к первому. - Ну как? - Я вот-вот сдохну! Он обнимает меня, верно чтобы успокоить, но всё только хуже! Неловко, страшно, холодно. Ненавижу крыши! Впиваюсь пальцами в его пиджак. Чуть подождав, пока дрожь стихнет, поднимаю глаза на небо. Так близко. Будто я стою среди облаков, прямо на грозовой туче. Тяжёлой и плотной, словно сталь. Дома сливаются между собой, создавая единое грязно-серое месиво из бетона, дерева и металла. Ничего такого, ради чего я должна была сюда забираться. - Ты видишь это? Спрашивает он с едва уловимыми нотками надежды. - Что? Мне не понять его мир, кажется, я либо выросла, либо не доросла до этой книги. Нет, видимо мне никогда не понять из чего сделан его мир. Слишком непонятный, непохожий. - Неужели ты этого не видишь? Возмущается. Верно, не вижу и вряд ли когда-нибудь смогу. Уж прости. Вскоре мы прощаемся. Он остаётся сидеть на этом самом бордюре, а я иду на английский. К черту, к черту. Я ненавижу уроки. Ненавижу эту парту, ненавижу учителя, куриц, небо, дождь, каждую молекулу этого затхлого воздуха. Я ненавижу. Ненавижу всё и всех. Всегда и всюду. Ненависть - мой друг, она всегда рядом со мной, спутница дней моих, верная подруга жизни. Люблю ненависть, люблю ненавидеть, это доставляет мне удовольствие, черт подери. Пусть по общепринятым в социуме законам это плохо, но вся эта система правил и законов придумана для стада зловонных и разлагающийся животных, которых почему-то зовут людьми. Гнилая система для гнилых душой людей. Всё верно. Я не говорю, что моя душа чиста и невинна, нет. Я такая же гнилая, как и все в этом заплесневелом мире, моё отличие лишь в том, что я это понимаю, признаю и ищу пути исправления. Это, верно, и делает меня в какой-то мере ненормальной. Гниль, падаль, плесень. Всё потихоньку разлагается. Люди, чувства, небо. Всё в этом сером мире найдёт свой конец, кроме числа Пи, конечно же, эта хрень бесконечна. Как же бесит. Почему нам нельзя убивать людей, мм? Серьёзно, большинство ничем не отличается от моей домашней крысы. Так, какого черта, мы их не жрём? Людей много, давайте легализируем каннибализм. Будет круто. Семь с лишним миллиардов людей. Вдвое больше, чем пару столетий назад. Плодимся, как блохи, черт подери. И я никогда не понимала все эти дни траура, ну, сдохла пара сотен никчёмных людей в крушении самолёта, таких миллионы. Мы оплакиваем их, прекрасно зная, что ещё больше сейчас умирает в тёмной подворотне от рук какой-нибудь жалкой персоны, что в погоне за деньгами готова предать самого себя как личность, но, главное, мы проходим мимо таких картин даже не шелохнувшись, а дома, включив зомбо-ящик, оплакивает жалкую сотню каких-то бездарей, что разбились в поезде. Человеческая натура самая противоречия из всех, что только можно себе вообразить. И от этого я ненавижу людей ещё больше. Как же природа с нами лоханулась. Вскоре уроки кончаются. Лен всё время спал, верно, он ведь всю ночь читал мне сказки. На крышу я больше не ходила, интересно, а после уроков Пико тоже там? Кажется, он с неё никогда не уходит. Во всяком случаи проверять не буду, хватит этой крыши с меня на сегодня. По пути домой встречаю директора, приходится слушать его лекцию по поводу моих пропуском. Не дослушав до конца, я ухожу домой. Ненавижу, когда меня задерживают, ненавижу этого жирного директора. Ненавижу. Всё и всех. Всегда и всюду. Домой идти бессмысленно. Эти две шлюхи и без меня отлично ладят и проводят время, я там совершено ни к месту. Ноги сами несут меня по разбитым дорогам к старому парку, в котором не так давно проходила великая битва мороженым. Обшарпанные скамейки, разбитые дорожки, скудная растительность на корявых, почти мертвых деревьях и грязное небо... Боже, как красиво. Эта женщина должна уехать ближе к вечеру, скорее всего, позже двенадцати. Хорошо хоть домашку сделаю раз в месяц, а то и в два. Когда я её вообще в последний раз делала? Лилия - цветок невинности и непорочности. Забавно. Имя моей матери - Лили, происходит как раз от названия этого цветка. Меня всегда смешило это сравнение. Хотя её родители вряд ли были знакомы с языком цветов, да и не могли знать, что их милое дитя станет очередной развратной шлюхой. Мне их жаль. И её мне тоже жаль. И моя жалость к ней прямо пропорциональна моей ненависти. Лили. Всё-таки очень красивое имя для такой ужасной женщины, как она. Гризельда, как ведьма из мультика, вот такое должно было быть её имя. Никак не Лили. Парк находится на холме над рекой. Отсюда видно почти весь город и отсюда прекрасно видно кардиологический центр с большим, красным сердцем, которое смотрится нелепо и совершенно неуместно. Глупая штука. Должно обнадёживать, а делает только хуже. Поднимаюсь со скамейки. Не знаю зачем, иду на это красное, горящее сердце. Зачем? Ни мне, ни ей не станет лучше от этой встречи. Бессмыслица. Глупая Рин идёт в гости к Королеве Галако. Она покупает печенье в форме разноцветных корон и звёздочек, она неуверенно шагает по тротуару, оглядываясь по сторонам, точно ища что-то важное, что послужит отговоркой, чтобы туда не идти, но и идти туда она не обязана, но идёт. Глупая Рин. Она ищет что-то или кого-то. То, чего ей не хватает. Она ищет что-то волшебное и то, что заберёт все её печали, покрасит небо лазурной краской. Рин неимоверно глупая. Иногда я сама совершаю поступки, совершенно не поддающиеся каким-либо законам логики или здравому смыслу. Например, сейчас я стою у двери кардиологической клиники и надумываю наведаться к девушке парня, от которого я без ума. Да я вообще без ума. По жизни. - Тупеешь на глазах, - прошептала я, толкая прозрачную дверь. Тут много незнакомых людей и много неизвестных дверей. Но я знаю, что за дверью тридцать пятой палаты, которая была обклеена разноцветными звёздами, вырезанными из цветной бумаги, сидит Принцесса из сказок Андерсона. Почему-то вспоминаю, как я ходила к Мегпоид. Её должны на днях выписать, вроде. Даже как-то интересно повлияет ли та встреча на наши отношения? К палате, в которой лежала Гуми, нужно было проделать двести четыре шага, преодолев девяносто семь ступенек. До палаты Галако сто двадцать семь шагов и семьдесят две ступеньки. Мало. Чертовки мало, чтобы понять, зачем ты туда прешься. Кто-нибудь, дайте мне ответ? Что я ей скажу, о чём мы будем говорить? Как мне на неё смотреть, стоит ли улыбаться? Темы, какие темы у нас для разговора? - Можно? Стучусь, попутно рассматривая беспорядочно наклеенные разноцветные звёзды на двери. - Конечно. Радостно отвечает мне мелодичный голос. Она одна, читает книгу, сидя на койке. Короны нет, а она всё равно похожа на принцессу. Такая волшебная, точно вот-вот сошла со страниц этой самой книжки. - Ой! Ты пришла, ты пришла! - радостно завопила она, испытывая неподдельный восторг от моего скромного визита. - Я так рада тебя видеть, Рин, спасибо, что приняла моё приглашение! Садись. Королева должна быть приветлива со своими подданными, верно? Присаживаюсь на стул, что стоит рядом с её койкой. Оранжевый стул. Только замечаю, что в её палате нет этого противного, опустошающего белого цвета. Зелёные стены, коричневые потолок и пол. Оранжевая мебель. Забавно. Не похоже на другие больницы, тут так уютно. - Это тебе, кстати! - опомнившись, протягиваю пакет с печеньем, она благодарит меня и так миролюбиво улыбается. - Ты приглядываешь там за Пико? Смеясь, спросила она, комично хмуря брови. - Да, вроде как. Сегодня чуть вместе с ним с крыши не слетела. Сказала я, пытаясь повторить эту неповторимую улыбку. - Он до сих пор сидит на этой крыши? Так и не ходит на занятия? Удивлена. Даже поражена. Неужели он никогда не ходил на уроки? - Нет, целыми днями ошивается на крыше, сидит на трухлявом бордюре. Молчит. Смеётся. Так весело и звонко, и смех этот отражается от стен и потолка, навсегда оседает в моей сердце. Я не знаю никого, кто бы мог так смеяться. - Заставь его сходить хоть раз на занятия, к слову сказать, он на год тебя старше. Ему пятнадцать. - Обещаю. Отвечаю я, а она снова смеётся. Наверно, знай я, что вот-вот умру, тоже бы смеялась как можно больше. Даже умирая, смеялась бы из последних сил. Я спросила её о Пико, каким он был в детстве, и она долго рассказывала мне о его увлечениях, странностях, словом, каким он был и каким стал. Из этого долгого рассказа я поняла, что лежит она тут сравнительно недавно. Не больше полугода. И это время очень изменило Пико. Раньше он был одним из самых популярных парней в школе, душа компании, все знали его, все хотели быть его друзьями, все девушки вешались ему на шею. Но он был готов раскрыть сердце лишь ей, лишь ей одной он говорил обо всем, лишь с ней делился переживаниями, лишь её любил. Они были соседями, да их родители были только рады, что их дети так славно ладят, они часто ходили друг к другу в гости, оставались на ночь. Сказочная любовь принца и принцессы, о какой в тайне мечтает любая девушка. И это была не та подростковая влюблённость, что преследует всех в этом возрасте. Это была любовь. Раз и навсегда. - Каждое утро, когда он заходил за мной, он говорил так искрене и с таким удивлением "Знаешь, кажется, этим утром я снова в тебя влюбился". Она невесело улыбнулась, зная, что это больше не повторится. И впервые я проявила благородную жалость к кому-то. Мне стало жаль девушку парня, которого я люблю. Это забавно. По всем канонам я должна её ненавидеть, но я не могу. Это милое создание, такое светлое и беззащитное. Её невозможно ненавидеть. Я обнимаю её костлявые плечи и прижимаю к себе. Хрупкие костяшки спины судорожно поднимаются и опускаются. Она плачет. Тихо, беззвучно. И впервые этот глупый вопрос "за что?". Я впервые его задаю себе. За что? За что она лежит здесь, что она такого сделала, за что должна умереть? Она никого не убила, не зарезала, почти не лгала никому. За что? Есть сотни бездарей, убийц, невежд, словом, ужасных, недостойный людей. За что? Почему-то сразу вспоминаю ту историю, что рассказал Лен. Неужели все ангелы покидают эту землю молодыми? Я долго держала её в своих объятиях, а она меня в своих. Мы сидели тихо. И чем дольше я обнимала её, тем сильнее какое-то светлое и теплое чувство жестоко избивало и отвешивало пинки всем моим печалям и обидам, что давно терзали мне душу и грызли гнилыми зубами сердце. - Галако, ты... ты обязательно выйдешь отсюда. Ведь так? Я теряюсь, утопая в липком и сладком свете её медовых глаз. Я ищу ответ, но вижу лишь невесёлую улыбку, которая медленно сходит с розовых губ, обращаясь бесконечной скорбью. - У меня ишемическая болезнь сердца. Редкость в столь юном возрасте... Поначалу просто боли в груди, усталость и одышка, а потом, - она прикусила губу,- потом инфаркт и кардиологический центр, терапии, обследования и прочая хрень, которая в конечном счёте ни черта не помогла... - То есть? - То есть посидеть с вами на крыше или заставить пойти Пико на занятия я уже не смогу. Месяц, два, неделя, полгода, а может и завтра. Я не знаю, когда именно, но это случится скоро, так сказал мой врач моему отцу. Забавно, да? Ещё совсем недавно я мечтала только о новой паре туфель, а теперь... - она недовольно цокнула, точно виня прежнюю себя в былой беспечности. - Мне бы хотелось умереть в солнечный день, не хочу умирать в дождь, это как-то грустно. Умирать должно быть весело, я иду в новую жизнь, намного лучше, чем эта! "Аревуар, неудачники" - хочу себе на надгробии. И снова она улыбнулась и звонко расхохоталась. Кажется, стоя у самого края пропасти начинаешь понимать, что падать в неизвестность не так уж и больно, всматриваться в темноту и, возможно, видеть в ней друга. Неизвестность не такая уж страшная. Бесконечность не такая уж далёкая. - Знаешь, Галако, у меня нет друзей, но... если вдруг мне понадобится завести себе подругу... жди меня с печеньем! Она рассмеялась, и я с жадность ловила этот смех, стараясь запомнить каждую ноту её голоса. Я была рада, что успела сказать ей это. У меня нет номера её телефона, даже почты нет. Но может, оно и к лучшему, мне бы не хотелось потом удалять её номер. Попрощавшись, я ухожу домой с обещанием придти к ней снова. Не хочется уходить из этого странного места, где так и чувствуется странное присутствие кого-то лишнего и совершенно ненужного, точно смерть сама бродит по этому коридору, выбирая того, кто не увидит сегодня рассвета. Мне не хочется идти по разбитым дорожкам парка, не хочется пялиться на разноцветные витрины магазинов, не хочется видеть кислые мины людей. Не хочется возвращаться в пропитанный презрением и безразличием дом. Совсем не хочется. Я в который раз завидую курящим людям. Выкурил сигарету, другую - расслабился, никаких проблем хотя бы на минуту, а как я завидую наркоманам, боже, кто бы знал! Наверно, здорово быть шлюхой, наркоманкой или заядлым любителем алкоголя, порой я им очень завидую. Мир радости и веселья, где нет места горю и отчаянью. Мне бы так, но наличие мозгов всегда останавливало меня, когда я стояла в магазине у прилавка с сигаретами. Нет. Не сегодня. Не в этой жизни. На часах почти одиннадцать. А я почти подхожу к дому. Яркий свет горит на кухне. Меня всегда манили приоткрытые занавески в домах. Они точно приглашали меня стать безмолвным зрителем маленьких мирских драм, что можно было увидеть из-за каждой такой кухонной занавески. Мать, отец и их любящая дочь, что идёт на золотую медаль. Они тихо пьют чай, перекидываясь парой дежурной фраз. Обычная семья. Если бы не мать, что сегодня пришла с очередных блядок и хочет сообщить мужу о разводе. Если бы не дочь, что сегодня запорола химию, потому что вчера опять гуляла со своим тридцатилетним гитаристом из дешевой группы, от которого она и залетела. Идиллия рушится парой фраз. Достаточно лишь одного взгляда, слова, чтобы посуда была разбита вдребезги, а душа порвана в клочья. За каждой занавеской своя история. Непохожая ни на одну и схожая со всеми одновременно. Маленькие мирские драмы, одна из которых вот-вот произойдёт и за нашими занавесками. И только тормозя у двери, понимаю, что мне, пожалуй, лучше остаться зрителем, нежели участником спектакля. Я снова разворачиваюсь и иду куда-то. Глупая-глупая Рин шатается по тёмным улицам в одиннадцать ночи. Кто-нибудь приютит глупышку? Сегодня очень странный день, нужно сделать его ещё более странным. И я это делаю. Сегодня решаюсь купить пачку "Marlboro" и красивую серебряного цвета зажигалку с выгравированным на корпусе конём. Миленько. Я опять сижу на обшарпанной лавке, поджав колени, и пялюсь на сверкающее сердце по ту сторону реки. Чиркаю зажигалкой и тупо смотрю на маленький огонёк, который вскоре тухнет от порыва ветра. Мне холодно, ветер щекочет ребра и забивается под юбку. Но я не пойду домой. В моей постели сегодня спит холод, а под кроватью - чудовища. Я лучше останусь здесь. Хоть я бы и могла позвонить чуду или вообще дойти до него, тут недалеко, но мне совсем не хочется его беспокоить. - Не дадите ли огоньку, мисс? На мою скамейку опускается мужчина. Широкоплечий, высокий, статный мужчина лет двадцати пяти, тот самый, кого мама советует опасаться и ни в коем случае не разговаривать. - Пожалуйста. Флегматично говорю я, протянув зажигалку. - Ну и холодрыга тут по вечерам, верно? Говорит он, облегчённо выдыхая дым изо рта, явно давно не курил. В полумраке я едва могу различить черты его лица. Густые, длинные волосы до пояса, подвязаны в небрежный хвост и выкрашены в тёмно-фиолетовый цвет. Забавно, но это придаёт ему ещё больше какой-то чарующей мужественности. Черты лица немного грубые и острые, но это чертовски уместно и красиво. - Верно. Запоздало киваю и отворачиваюсь, понимая, что уже минут пять пялюсь на него. - И не рано ли? Он кивает на пачку сигарет в руках, которую я даже не открыла. Пока как-то не очень хочется. - Сегодня впервые решила попробовать, говорят, расслабляет? Он сдавленно смеётся и кивает, протягивая зажигалку обратно, будто этим жестом предлагая наконец-то попробовать. - Все рано или поздно пробуем, - он снисходительно пожимает плечами. - Кому-как, мне уже не особо, - бросает недокуренную сигарету в урну, что стоит рядом. - Ночка сегодня холодная, а тебе, как я погляжу, долго ещё сидеть. Я бы пригласил к себе, но, увы, иду не домой. Он улыбнулся и снял с себя тяжелую, кожаную куртку. - Она тебе идёт, - сказал он, накидывая её мне на плечи и ухмыляясь. Черная потертая большая, пропахшая алкоголем и табаком, но жутко клёвая. Я поблагодарила его за этот подарок, и вскоре он ушел, оставляя после себя этот приятный запах сигарет.