Неуклюжая Принцесса и Неумелый Рыцарь.

В мире есть две бесконечные вещи: вселенная и человеческая глупость. Если к первой претензий нет, то со второй нужно уже как-то бороться. Я всё, конечно, понимаю, у неё там любовь до гроба и всё такое, но чтоб вены резать! Это уже ни в какие рамки не лезет, ну, серьёзно, насколько нужно быть тупорылой, чтобы пытаться отрезать себе пол руки из-за какого-то недалёкого паренька? Я теперь даже не понимаю, кто из них тупее: та, что пыталась зарезать себя или тот, что до сих пор не замечает, что в него уже как лет десять влюблена одна из самых желаемых девушек школы? Ладно, выяснять, кто из них тупее, мне сейчас совсем не хочется. - Кажется, он написал ей записку и не пришёл. - Вот подонок. - Я слышала, это всё из-за вечных издёвок от этой. - Думаю, она попытается ещё раз. Ох уж эти слухи. Ох уж курицы. Бесит. Ваша Мегпоид – чокнутая шлюха, чьё безумие прогрессирует. Не удивлюсь, если в следующий раз она попробует и тупорылого за собой на тот свет потащить. Так ей и нужно. Вот бы она вообще сдохла. Хоть чем-то разнообразила бы разговоры курочек. О Боже, как мне её жаль. Шлюха. Бестолочь. Никчёмная. Бездарная. Даже сдохнуть нормально не смогла. Пустышка. Зачем такие вообще живут, надеюсь, в следующий раз у неё выйдет лучше. С радостью бы помогла, но, увы, у нас в стране такая помощь наказуема. И это чудо… Чего так волнуется? Какое ему дело до этой идиотки? Я же даже помогла ей. Она давно должна была сдохнуть, нет, она вообще не должна была рождаться. Таким безмозглым курицам не место в этом мире! Почему я обязана ходить с такими дурами по одной земле, дышать одним воздухом? Это же несправедливо! Такие, как она, должны умирать, нет, они и вовсе не должны рождаться! Моё «сегодня» ничем не отличается от моего вчерашнего «сегодня» и не будет отличаться от завтрашнего «сегодня». Лишь мелкие события отличают их друг от друга, но это даже не мои события, они – чьи-то. Они из другой, чей-то жизни. Они – не мои. Моя весна по-прежнему серая, ровно так же, как и моя жизнь. Только теперь меня ещё и в полусмерти этой недоделанной винят. Какая прелесть, аж тошнит. Чудо на меня обиделось, теперь не разговаривает, даже пересел подальше. Ну и славно. Я – Королева пустых парт, мне не привыкать. Уроки пролетели быстро, что меня не особо радовало, ибо это чудовище ко мне так и не подошло, так и не помирилось. Ну и славно. Больно он мне нужен. Мне ведь вообще никто не нужен! Пф, я его за друга-то никогда не считала. Так, какая-то неведомая херня, сидящая по правую руку от меня. Ну, вот, снова всё по-старому. Лужи, грязь, серые пятна на ботинках. Впервые мне так не хочется идти домой. Не хочу. Снова лишь пустая квартира, пресные макароны, жирный Йорик. Не хочу. Надоело. - Рутина, будь ты проклята! - Что за ненормальная? - Сыночек, отойди от неё подальше. Ой, ну как будто вам никогда не хотелось покричать. Тоже мне. Уставились, как на восьмое чудо света. Да что вы ржёте, господа? Наверно, тяжело быть настолько тупыми. - Будь проклят этот мир. Первым делом, когда добьюсь мирового господства, сведу всех куриц да петухов к чертям собачьим. Ненавижу. Бубня всякие мерзости себе, я шла по разбитой, давно требующей ремонта, дороге. Шла я без особой цели, да и не знала, куда я, в конечном счете, приду. Я просто шла. Совсем как облака. Я люблю небо, люблю облака. Особенно летние. Самые чистые и самые светлые. Пожалуй, это самые свободные и безмятежные существа на свете. Они идут, куда только пожелают, они не подчиняются ни одному закону, их не заботит мирская суета. Знаете, я хотела бы стать облаком. Витрины магазинов. Одежда, обувь, красивые манекены, украшения. Нет! Только не это! П-посуда. В мозгу что-то щелкнуло, и снова, снова это неистовое желание скупить всё, что я только вижу на прилавке. Жадно впиваюсь глазами в витрину, мечтая, чтобы это чёртово стекло исчезло. Сердцу тесно под рёбрами, руки трясутся… Кружка с Золушкой.. Это невыносимо. Золушка. Кружка. Идеально круглая, лёгкий изгиб ручки, такой изящный и такой манящий. О, она так невинна! Ведь ещё никто не смел коснуться хрупкого фарфора порочными губам! Как только мы останемся одни… Я страстно вопьюсь губами в эту невинную, совсем ещё девственную фарфоровую плоть, нежно проведу языком по хрупким стеночкам, ласково просуну пальчики в эту ручку… Черт. Как же у меня крышу сносит от посуды. Выбора нет. Переступаю порог посудной лавки. Я б тут жила. В глазах рябит об яркого света, отражающегося от сотен хрустальных поверхностей. Я в раю. Нет, серьёзно, я сейчас плакать буду. Бегу к своей заветной, нет, лечу на крыльях любви к своей ненаглядной Золушке. О, ты так застенчива сегодня. Ну же, не смущайся. У нас всё только впереди, сладкая моя. Я вымою тебя в горячей воде, нежно проводя мягкой губкой по самым твоим сокровенным местам, не забывая и о донышке. Ах. Вскоре, с чувством, будто бы я только что приобрела пару гектаров рисовых полей в Китае, сказать к слову, на это дело коплю с десяти лет, я отправилась дальше, куда мои безумные глазки глядят. Сегодняшняя прогулка, в самом деле, оказалась крайне удачной, и, казалось бы, можно уже со спокойной душой идти домой, но я всё-таки решила, что мы с моей ненаглядной уединимся чуть позже, ведь самое сладкое оставляют напоследок. А пока можно ещё погулять по этим разбитым дорогам, под этим измученным от собственных слёз небом. Не знаю, долго ли я так гуляла, разглядывая скудные и до ужаса однотипные городские пейзажи, не знаю, как я оказалась совершенно на другом конце города, не знаю, как, но ноги сами принесли меня к порогу городской больницы. Самой обычной больницы, с самыми обычными больными внутри. Я никогда не любила их. Этот запах отстранённой стерильности, этот безразличный белый цвет. Я давно заметила, что больница – самое безразличное место из всех, что только можно себе вообразить, даже на кладбище как-то душевнее. Эти полуживые врачи, сонные медсёстры. Забавно. Место, призванное спасать людские жизни, является, пожалуй, самым безразличным. Наверно, как бы сильно я не кричала, что мне на всё плевать. Где-то глубоко, намного глубже, чем вы можете себе представить, я все-таки переживала за эту безмозглую курицу. Такой маленький шажок и я войду. Такой маленький шажок и я признаю, что мне не всё равно. Такой маленький шажок, но хватит ли сил его сделать? - Вам чем-нибудь помочь? - А? Д-да… Торопливо подхожу к регистрационной стойке. Миловидная девушка, лет двадцати, приветливо мне улыбается, желая оказать мне помощь. Хотя, улыбаться – тоже её работа, но у неё это чудно выходит. - Мегпоид Гуми… В какой п-палате? Чувствую себя чудовищем, он ведь тоже вечно заикается, да и глаза у нас у обоих уродливые. Девушка пробегает глазами по меленькому списку, что висит справа. - Второй этаж, идите по лестнице справа, двенадцатая палата, у вас есть полчаса, потом, увы, приёмные часы будут окончены. И снова лёгкая улыбка на бледно-розовых губах. - С-спасибо! Ну и чего я как дура прусь по этой лестнице, той, что справа? Какого черта я прусь к этой курице? Чего я добиваюсь? Позлить её ещё больше? Посыпать соль на рану? Но мне вовсе не хочется. Иногда мне кажется, что эти существа на меня плохо влияют, и я сама превращаюсь в тупорылую курицу. Куд-куд-кудах. Что я ей скажу? О чём мы будем говорить? Да уймись же ты, сердце! Ребра сломаешь! Палата номер двенадцать, чтобы дойти до неё, нужно проделать двести четыре шага, преодолев девяносто семь ступенек. Руки немного дрожат, ладошки мокрые. Ужас. Тянусь к ручке, но после думаю, что постучать будет уместнее. - Я вхожу! - Да, пожалуйста. Флегматично отвечает мне красивый девичий голос. Так пусто, боюсь представить как же ей тут скучно и одиноко. Никаких куриц. Лежит, закрыв глаза, на белоснежной простыни, забив ногами одеяло в самый угол койки. К рукам жадно тянуться проводки, которые она почему-то отцепила. - Я проноведа… - Кагамине?! Какого черта! Резко подпрыгивает на кровати. Да я сама в шоке! Как я вообще умудрилась сюда придти? Плохая. Очень плохая идея. - Ладно, слушай, просто, если я не удостоверюсь, что с тобой всё нормально, моя совесть будет жестоко насиловать мой мозг до пенсии, пока я не стану маразматичкой и не забуду всё это к чертям собачьим. Она уныло усмехнулась. - Со мной всё отлично. Про записку знаю, но ты тут не причем. Сама же говоришь, что всё, что в школе говорится – петушиные сплетни. Вот и не стоило верить. Так что, ты зря этот путь проделала. Можешь валить обратно, и совести своей передай, если она у тебя конечно есть, чтоб не беспокоилась, ты тут никаким боком не влепилась. Удачного дня. Она лениво перевернулась на другой бок, спиной ко мне. Ну уж нет, милая леди. Я, что, зря сюда топала? Я так просто не свалю, дорогуша! Хватаю стул, что стоит у стены и с диким скрипом волочу его по кафельному полу к кровати Мегпоид. - Ну, и в чем же твоя проблема? Тон попроще, идиотка. - Тебя не… - Говори, а! Я же вижу, что тебе хочется выговорится. Сегодня мать вселенского добра снизошла к тебе с визитом и выслушает все твоё куриное нытьё. Давай-давай, у нас ещё...- смотрю на наручные часы, - целых двадцать две минуты, не ломайся. - Слушай, Рин, - она поднимается на локтях,- ты сейчас как раз в больнице. Тут психиатр на третьем этаже. Ты, это, сходи, тебе уже давно пора, я же волнуюсь. - Двадцать одна. - Я не буду тебе ничего говорить. Тебе нет до меня дела. Тебе ни до кого нет дела. Чёрт, я тебе завидую, как тебе это удаётся? Так мастерски игнорировать всю эту утопию? Она тихо смеётся. Больная курица. - Годы тренировок, женщина. Говори уже. - А ведь раньше ты совсем не такая была… Она улыбнулась, но так слабо, едва заметно. Я уже и не помню, какая была раньше. И не хочу вспоминать. Мы в детстве были с Гуми чуть ли не лучшими подругами, а потом рассорились. Сильно. А почему, я никак не могу вспомнить. Вроде бы, что-то несерьёзное, но меня это задело. Сильно задело. Я была ранимым ребёнком. До сих пор помню, как было больно. Вроде предала, да? А потом новые подружки. Мику, Лука. А у меня ненависть, да так много, что грех не поделиться с окружающими. Забавно. Именно ей я обязана своей репутацией и нормальными мозгами. Хоть спасибо сказать, что ли. - Спасибо. - За что? Удивлённо задрала брови. Забавная такая и глупая. - Да, не важно. Кстати, восемнадцать. - Ладно. Кайто. - Конкретнее. Пинаю её койку снизу, так что она невольно подпрыгивает. Строит обиженные глазки, непроизвольно я ей улыбаюсь. Ей Богу, как дети малые. - Ладно. Просто он меня задолбал. Не замечает в упор. Первый шаг должен делать он! Но, мне кажется, я уже не просто первый шаг сделала. Я уже три кросса по пять километров пробежала, а он тако-о-й тупой, что этого не замечает! Мне уже надоело бегать за ним. Как в Том и Джерри, если бы Том был без ума от Джерри. Хотя, признаться честно, мне иногда тоже хочется ему битой по башке захерачить. Может, хоть поумнеет, хотя мне кажется, у него хроническая тупость, в крови уже, ага, ничем не выведешь. Вакцины нет. И почему-то меня дико распирает смеяться со слов Гуми. Её слова, в добавлении с развитой мимикой и безумными жестами! И чем больше я смеялась, тем сильнее чувствовала, как с треском рушится стена ненависти и презрения, возводимая нами на протяжении последних пяти лет. Так мы проболтали оставшиеся крошечные восемнадцать минут. И, знаете, можете верить, можете нет, но мне действительно было весело! Да, с этой курицей! Мне! Весело! - Спасибо, что выслушала. Стало чуточку легче. Её улыбка. Теперь видна явно, она её не скрывает. Оно и правильно, ведь у неё одна из самых добрых и замечательных улыбок в мире. - Да пожалуйста. Сжимаю в руках сумку и маленьких пакетик со своей прелестью. - Ты выздоравливай скорее. Достаю кружку и кидаю ей. Она ловит, конечно, она ведь теннисом раньше занималась, ловкости ей не занимать. - До сих пор сохнешь по посуде и старому диснею? Она тихо прыснула смехом в кулак, стараясь сдерживать себя. - Эй! Я от сердца, между прочим, отрываю! - Спасибо, Рин, большое спасибо. Снова она улыбнулась мне той улыбкой, которую я вижу так редко. Мало кто мне так улыбается, мне вообще мало кто улыбается. В больнице тихо, свет местами потушили. Больные готовятся ко сну, а многие уже спят. И лишь размеренные, плавные шаги нарушает эту тишину. И это шаги человека, что совсем недавно обрел друга, старого друга, которого когда-то давно запер в самом дальнем ящике своего письменного стола. Не такая уж ты и курица, да, Мегпоид? На часах почти восемь. До дома в лучшем случае часа два. Это очень плохо. Да и свой сладенький десерт я отдала Мегпоид. Дома меня ничего не ждёт кроме жирного Йорика и склизких макарон. Но это ведь тоже не так уж и плохо, да? Когда я перешагиваю порог квартиры, мои часы любёзно говорят, что уже полдвенадцатого. Неру дома нет. Но я уже привыкла засыпать без неё. Я привыкла к этому. Кажется, я уже говорила, что ненавижу утро? Повторюсь. Я его не-на-ви-жу! Сегодня надеваю ярко-жёлтые колготки с переливом оранжевого. Сегодня я делаю себе бутерброд с сыром. Сегодня я беру зонт. Сегодня опять дожди. Моё чудовище сидит на своём месте. Молодец. Верен хозяину. - Доброго утра. - Не болей и ты. Лениво сажусь за парту, распластавшись по всему столу. - Ходила? - Да. Ванга недоделанная. Неужели действительно за неделю можно так хорошо узнать и понять человека. - Кто-то сказал? - Нет, но я знал, что ты пойдёшь. Ты не такая, какой тебя представляют другие. Ты – вовсе не злая, даже наоборот. Мне редко кто улыбается, но из всех, что я видела, его улыбка – самая добрая, самая нежная, но его глаза… всё так же уродливы. Огромные, теплые, хоть и голубые. Это же невозможно, но откуда в этих глазах столько тепла?! - Рин, ты чего так смотришь? Краснеет. Почему он вечно краснеет. Это раздражает. - Глаза… ужасные, уродливые глаза. - А мне твои нравятся. Они красивые. Да и… ты… сама… это… И с каждым словом всё тише и тише, что он там дальше бубнил, я разбирать не стала. Знаю, это – неправда. Мои глаза тоже уродливые, хоть в них и нет этого неистового тепла. Откуда ему взяться в холодных синих глазах, верно? Но мне приятно, что хоть кто-то считает их красивыми, ох, как приятно. Курочки кудахчут, петушки петушатся. Норма. А моё чудо? Чудо спит или просто лежит на парте. И так из урока в урок, из перемены в перемену. Ужас. На большой перемене решаюсь выйти в коридор. Чудо же будить не стала, кажется, он не спал ночью, не знаю, чем он там конечно занимался, выяснять не буду, мало ли. В общем, укрыв своего ручного зверька с пушистыми волосами школьным пиджаком, выбираюсь в главный курятник всех времён и народов. Толпы учеников и все о чём-то говорят. Столько голосов. Мои бедные и ни в чём не повинные ушки. Зажимаю уши руками и бегом поднимаюсь на третий этаж. А там ещё выше и ещё, и так до самой крыши. Пока не было чуда, я всегда выбиралась сюда. Тут здорово и вздремнуть можно, но сейчас, увы, дождь. Небо по-прежнему серое. Всё кругом тоже серое. Я никогда не видала такой хмурой весны. Но, может быть, именно этой серой весной произойдёт что-то действительно яркое? Наверно, именно в тот миг это и произошло. По крайней мере, так мне подумалось, когда я увидела его. Он стоял, засунув руки в карманы. Он смотрел на серое небо закрытыми глазами, точно ему и не было нужды его видеть, точно у него было своё небо. Он был так красив - мокрые волосы пепельного цвета непослушно падали на его широкие плечи, бледно-персиковые губы неясно что-то шептали, нет, он что-то пел, капли дождя падали на его прямой и слегка вытянутый нос, его лицо было идеально белым, точно первый снег. Я боялась подойти ближе, боялась спугнуть, боялась, что он увидит меня, боялась с ним заговорить. Такого ещё никогда не было. Странное чувство. Но приятное чувство. На улице ужасный холод – мне жарко. Сердце отплясывает чечётку на рёбрах – мне спокойно. - И что же милая юная леди делает на забытой всеми крыше, да ещё и в дождь? - даже не пошевельнулся. Даже не открыл глаза. Даже голову не повернул. Но улыбнулся. - А, вот, решила прогуляться. Видите ли, юную леди все задолбали. Осмеливаюсь подойди чуть ближе, но всё равно боюсь, что он уйдёт. А он всё так же стоит, не открыв глаза, но улыбается шире. На нём наша школьная форма, но я вижу его впервые, хотя из этой школы знаю каждого по имени. - Вот как. Бархатный голос, приятный и совсем не писклявый как у чуда. Он наклоняет голову и медленно открывает глаза. Его глаза. Я не видала глаз прекрасней этих. Никогда. Нежно-голубой и ярко-зелёный. Гетерохромия, кажется. Красивая мутация, во всяком случае. У меня кошка в детстве была с разными глазами. А он похож на кота. - А леди и вправду милая. - Ты тоже милый. И тут мои щёки вспыхнули досель неведомым мне красным цветом, уверена, будь на мне те красные колготки, они бы прекрасно сочетались с моими щеками. - И как же зовут милую юную леди? Звучит как издёвка немного, но даже приятно как-то. - Кагамине Рин. Я ещё не придумала, как тебя называть, но скажи, пожалуйста, своё имя? С каких пор я такая вежливая и учтивая? - Пико. Утатане Пико. Можешь звать меня, как тебе только заблагорассудится, милая леди. Мы стояли у самого края крыши под проливным дождём. Он одолжил мне свой пиджак. Такой большой мокрый, но отчего-то невероятно тёплый. От него пахло мятой. Свежей мятой и, кажется, корицей. Он забавный, и он зовёт меня милой юной леди. Он любит прыгать по лужам и любит старый джаз. Он не любит школу и любит пить сладкий зелёный чай с мятой. Он любит дождь и любит булочки с корицей. Он забавный. Никогда бы не подумала, что этого достаточно, чтобы влюбиться. Никогда бы не подумала, что этого достаточно, чтобы моя весна перестала быть серой.