Неуклюжая Принцесса и Неумелый Рыцарь.

Он был хозяином степи. Он внушал ужас крикливым дамочкам одним лишь грозным видом. Он был безрассуден, когда рвался в бой. Он был отважен, когда смерть была в паре сантиметров от него. Он был неповторим, когда вёл войско за собой. А сейчас он вынужден кушать корм для хомячков и бегать в колесе. Йорик, бедный Йорик. - Рин, неужели ты не торопишься в школу? Неру сидела за столом и лениво листала газету. Не притворяйся, женщина, ты не умеешь читать. - Вот скажи, почему ты сидишь дома, а я должна куда-то идти? Отхожу от клетки Йорика, смотрю на наручные часы. Почти восемь. - У меня выходной, - брезгливо откладывает газету в сторону. Так и знала. Неру, ты ведь красивая, зачем тебе читать? За тобой и так мужики толпами ходят, а большего тебе и не надо, ты же о таких вещах как саморазвитие, самопознание даже и не слышала. К чему тебе вообще читать? - Тогда и у меня выходной, - пожимаю плечами и сажусь на пуфик. Я люблю эти бежевые пуфики. Их всего двенадцать, и они разбросаны по всему дому, иногда может казаться, что это один и тот же пуфик, просто он очень привязан к тебе, слишком любит, вот и ходит везде за тобой по пятам. Забавно. - Что-то случилось? – Неру подпирает голову руками и пристально смотрит. - Почему ты не хочешь идти в школу? Ой, ну, не делай вид, что тебе есть до меня дело. В актрисы ей дорога точно заказана. - Я никогда туда не хотела, не хочу и хотеть не буду. Там курятник, - подъезжаю на пуфике, он отлично скользит по паркету, к обеденному столу, где сидит Неру. - Ну, у меня на работе тоже своя атмосфера, я же хожу туда. - Ну, ты же курица. И, кажется, она уже привыкла к вечным оскорблениям с моей стороны, лишь глубокий вздох в ответ. - Рин, вали в школу, - она встаёт из-за стола и, шоркая тапочками, идёт к себе. Вообще сейчас у меня на редкость много причин не идти в школу. Например, Лен. Боже, я учусь с ним всего пять дней, но уже по уши в дерьме. Во-первых, у меня отняли кабинет, после того как застукали, что мы ходим туда вместе, точнее я ходила туда одна, а этот говнюк просто следом шёл. Во-вторых, большинство бабенок перестают меня боятся, что меня, несомненно, печалит. И, наконец, третье по счёту, но отнюдь не по важности: всё кругом вдруг решили, что мы с Леном друзья! Я теряю свою репутацию, так бережно возводимую мною на протяжении восьми лет обучения в школе. Так что, хотя бы поэтому я имею полное право не нести свой зад в школу! И плевать на Неру! Вот, как сидела на этом пуфике, так и буду сидеть! Но вот через десять минут, под страшные угрозы Акиты свернуть мне шею и сжечь все книжки, я лечу с лестницы прямой наводкой в школу. Трагично. Знаете, я никогда не отличалась особой любовью к роду людскому, но существо на две головы ниже меня, с уродливыми голубыми глазками и пушистыми волосами, окончательно убедило меня в том, что люди с этой планеты – точно ненормальные. И, как на зло, это чудо теперь неизменный спутник моей жизни. Везде, всегда и всюду. - Ринчик, посмотри, я нарисовал котика! - Ринчик, посмотри, я нарисовал тебя и котика! - Ринчик, посмотри, я нарисовал тебя, меня и котика! - Ринчик, посмотри, я получил пятёрку за тест. Похвали меня, Ринон! - Ринчик, почему ты такая грустная? У тебя, кажется, глаз дергается! Примерно так начиналась и кончалась каждая моя перемена, а когда уроки казались Лену особенно скучными, он закидывал меня самолётиками со своим рисунками. Будь я очередной сентиментальной девочкой пубертатного периода, я бы воскликнула: «Боже, как это мило!» и обслюнявила все его бездарные каракули, но, к счастью, я к данному виду баб не отношусь. И именно поэтому все рисунки Лена имела честь исправлять. Например, там, где мы с Леном тискали котика, теперь красуется мой ручной кот-людоед, который скушал Ленчика, а там, где мы летим на большой птице, теперь огромный орёл сгрызает печень Лену. Чем не прелесть? - Рин… Лежит на парте, прижавшись лбом к углу, руки опущены. Надо же, даже у него кончается заряд батареи. Нет, серьёзно, он мне всегда напоминал того розового зайца из рекламы, который вечно бегал с батарейками в заднице. Накручивает на палец свои пушистые волосы. Совсем немного, чисто по-девичьи, я ему завидую. Тысячу масок, сто шампуней, миллионы кондиционеров, а волосы всё равно - солома, а его такие пушистые. Интересно, а они мягкие? Протягиваю руку и запускаю в его пушистые волосы. Так и думала. Чертовски мягкие. Такие шелковистые. Зависть. Зависть. Зависть. - Рин? Нет, ну, что ты на меня смотришь своими уродливыми глазками? Я просто трогаю твои волосы, ты вообще весь день меня доставал, а мне, что, и волосы твои потрогать нельзя? - Почему они такие пушистые? Хорошенько ерошу и без того взъерошенные волосы и убираю руку. - Н-не знаю, - тихо пробубнил он и отвернул голову. Неужели не любит, когда трогают его волосы? Как баба, ей Богу. - Ты чего? - Н-ничего. Ещё и заикается. Вот идиот. Сначала лезет, потом отворачивается. Серьёзно, как баба. - Ну и славно-о, - безмятежно говорю я и отворачиваюсь к окну. Цвета весны – бледно-зелёный и бледно-розовый, сейчас весна, но она какая-то серая. Слишком серая. Не люблю серый. Он стал слишком часто встречаться в обычной жизни людей. Черный – цвет смерти, белый – рождения, серый - нечто среднее, выходит, серый - цвет жизни? - Лен, а какой твой любимый цвет? Поворачиваюсь к нему. Всё ещё лежит на парте. Сейчас мы в классе одни – остальные на обеде, в столовой, но, оказывается, Лен не любит школьную еду, впрочем, в этом я с ним соглашусь. Кормят тут отвратительно. - Так какой твой любимый цвет? Молчит, вроде умный, а доходит туго. Ненавижу, когда мне не отвечают на мои вопросы или когда слишком долго думают. - Наверно, синий, - наконец-то отвечает он, так и не подняв головы. - Почему? - У тебя глаза синие. - Я знаю. Так почему тебе синий нравится? - Рин, ты очень глупая… Нет, ну вообще замечательно. Сперва научился бы на вопросы нормально отвечать, а потом бы уже оскорблял. - Ты тоже. Скрещиваю руки на груди и, задрав голову повыше, отворачиваюсь от него. Молчит, всё так же валяясь на парте. Жалкое и ленивое создание. - А нелюбимый? - снова поворачиваюсь к нему лицом. - Н-наверно, оранжевый, - протягивает он, отрывая голову от парты. - Почему? - Он контрастен синему. Ему противоположен, - пожимает плечами и откидывает голову назад. - Скучно… Ринчик, развесели меня. Всё-таки он действительно глупый. Не любит цвет, только потому, что тот противоположен его любимому. - Как насчет подложить Гуми любовную записку от Кайто? И как мне в голову приходят такие гениальные идеи? Уже, не дожидаясь его ответа, лезу в сумку за листочками. - Ринчик, это не есть хорошо. Вот так играть с чувствами других людей… - Ой, да ладно, какие там чувства? Не смеши меня. Эта тупая баба слов-то таких не знает. «Чувства». Пф… Достаю листочек. Так, теперь дело за малым – нужно придумать текст. «Гуми, давай сегодня встретимся. В три. После школы»…Нет! Слишком банально. «Гуми, сегодня отличная погодка, как насчёт того, чтобы»… Убожество! «Знаешь, я давно наблюдаю за тобой…» - ужасно! - Рин, так нельзя! – он поднимается на ноги, нет, даже рывком вскакивает и подбегает ко мне. - Что, прости? Ну, вот скажите, что в этом такого? Подумаешь, разыграем бабёнку. Ну, и что с того, что она любит этого убогого без памяти? Поплачет и успокоится. - Рин, это ужасно. Не делай так. Неужели ты не понимаешь, что так издеваться над людьми – низко. Он резко вырвал листочек, на котором была уже написана пара гениальный строк. Вот гад. Встаю со стула. Отнять у этого мелкого листочек - проще, чем леденец у младенца, нет, проще, чем заставить Гуми плакать. - Верни по-хорошему. Упираю руки в бока. Нужно же дать мелкому шанс. - Нет! Прячет листок за спину. Ну, раз не хочет по-хорошему, будет как обычно. Он отпрыгивает на пару шагов, чуя что-то неладное. - Не отдам! Тихо усмехаюсь, прикрыв рот рукой. Нет, правда, он такой идиот. Весьма странный идиот, я таких ещё не встречала. Он вроде бы и не тупой, даже умный, но ведёт себя как инфантильная сучка. "Нельзя играть с чувствами людей!" – а с чем тогда можно? Как тупорылая мамаша, которая вечно запрещает своему чадо играть с безобидными собачками. И видок такой серьёзный сделал. Нет, неужели он и вправду думает, что мне есть дело до чувств этой безмозглой шлюхи? - Рин, и убери эту улыбку с лица, она тебе не идёт… Дрожащим голоском произносит он. Такой забавный. Внеземной идиот. Космически тупой придурок. Нет, ну вы только взгляните. Такой серьёзный, и пыжится, как голубь. Как тут не улыбнуться? - Лен, отдай мне мой листок и никто не пострадает. Протягиваю руку в надежде, что у этого создания ещё работает инстинкт самосохранения, и он не хочет на всю оставшуюся жизнь остаться калекой в инвалидной коляске, но, видимо, нет. Он хочет, чтобы я отняла листочек силой? Будет ему силой! Резко, прыжком наваливаюсь на него, повалив между парт. - Лен, у меня есть старшая сестра, а это считай семь лет на ринге. О, да, как раньше мы с Неру только не дрались. Помню, в детстве мы спали вместе, и она вечно совала мне в волосы жвачки, поэтому на всех детских фото я почти лысая, зато я в отместку совала ей дождевых червей под подушку. Эх, детские годы бесценны. И именно в те самые годы, когда у Неру только-только начала появляться личная жизнь, я устраивала ей настоящий ад. Резала платья, ломала каблуки, рисовала косметикой на стенах, а она в свою очередь била меня, как могла. Наверно, именно тогда я и стала настоящим мастером уличного боя. - Рин! Слезь с меня! И вот мои ностальгические воспоминания о детстве прерывает писк, издаваемый существом подо мной. Как там тебя? Лен? - Вер-р-ни мой листок. Он спрятал его за спину, как он вообще в таком положении шевелиться может? - Рин, слезь с меня и н-не прижимайся так… Ну, и чего это чудо краснеет и заикается? Я вовсе не прижимаюсь, я просто сижу на нём. - Верни то, что нагло украл, глупое создание! Мотает головой. Я вообще-то человек гуманный, как вы могли заметить, но другого выбора у меня нет. Уж извините, если это покажется вам через чур жестоко, но он меня вынудил. - Прекрати! Вопит он сквозь смех, когда я быстро пробегаюсь пальчиками по его рёбрам, щекоча их. - Отдай! Он извивается и уже, кажется, бьётся в конвульсиях, непрерывно смеясь. - Н-не-е-т! - Гадёныш, - приговариваю, начиная щекотать его с новой силой. Наверно, эта поза и вправду весьма двусмысленная. Девочка сидит верхом на мальчике, щекоча его и попутно пытаясь отобрать то, что он прячет за спиной, но всё-таки зачем же орать на весь класс о том, что я – извращенка? - Кагамине, слезь с мелкого, не совращай малолетних, - усмехнулась Мегпоид, входя в класс. Она всегда возвращается с обеда первая, и только через семь, ровно семь минут - остальные. - Не твоё дело… - как бы её обозвать-то? На секунду прекращаю щекотать Лена, теперь поворачиваюсь лицом к Мегпоид, но слезать с него не хочу, больно он удобный. - Ну, мало ли, что люди о тебе подумают. Тебя и так чокнутой извращенкой считают, а тут такое, - она закатила глаза и театрально развела руками. И это всё? То самое неловкое чувство, когда девушка, изучившая Камасутру вдоль и поперёк, говорит, что ты - извращенка. Медленно поднимаюсь с Лена, попутно пихнув его пару раз ногой. - Гумичка, а ты чего сегодня такая злая? Где же моя самая милая улыбочка? Ах, вот-вот. А вот личико Мегпоид уже готовится выслушать новую порцию оскорблений. Что ж, не будем заставлять леди ждать. - Неужто ангел невинности и непорочности снова отшил тебя? Ой, прости, забыла, он же тебя в упор не замечает, - пожимаю плечами и протягиваю руку этому, который до сих пор лежит на полу. Он неуверенно берёт меня за руку, резким рывком поднимаю его, так что тот еле сдерживает себя от очередной встречи с кафельным полом. Такой хилый. - Не твое дело. Рычит Мегпоид, сжимая кулачки. Ох-ох, какие мы грозные, увы, её куриной своры рядом нет. Никто не увидит, как плачет эта бедная леди. - Ну, кто ж о тебе позаботится, бестолочь, как ни мать вселенского добра – Кагамине Рин? Преспокойно, не переставая улыбаться, сажусь за парту, краем глаза следя за Мегпоид. Злится, кулачки сжала, зубки стиснула. Моя прелесть. - Кагамине, ещё раз… - Ой, бабоньки с обеда пришли! Не хочу я слушать её очередное нытьё о том, какая же я чокнутая. Надоело, слишком эта Гуми предсказуемая, типичная, тривиальная, пусть другим ноется, что я ей покоя не даю. Лука кидает в мою сторону презрительный взгляд, а в ответ лишь милая улыбочка в пол-лица. Интересно, я когда-нибудь смогу вывести эту железную леди из себя? Хочу, чтобы она рыдала, как Гуми и пугалась, как Мику. Как же хочется посмотреть, как она плачет! - Ринчик, мне скучно. О, как я могла позабыть об этом глупом создании. Где мой листочек, кстати? Опять лежит на парте. Рука так и тянется, отвесить ему леща. - Ринчик, придумай что-нибудь. Только гуманное, хорошо? Вытягиваю ноги, как всё-таки хорошо, что вокруг меня никто не сидит, разминаю руки, пальцы. Как мне нравится хруст косточек. - Не хочу, ты мне листочек не отдал, вот и сиди. К тому же сейчас биология. Ты вроде её любишь. - Терпеть не могу. - Неважно. Откидываю голову назад. Никогда не видала такой хмурой весны. Интересно, это пройдёт? Уйдёт ли этот серый из моей розово-зелёной весны? Уйдёт ли этот серый из жизни? Было бы здорово, не будь его вообще. И было бы просто великолепно, если бы из моей жизни ушла биология, вместе с учителем, нет, было бы здорово, если бы они с химичкой нажрались гидрохлорида натрия, на самом деле без понятия, что это, просто название классное. Назову-ка я так дочь. «Гидрохлорид натрия» свали в магаз за картохой! «Гидрохлорид натрия» уберись в комнате! Нет, ну, звучит же! Вот так, за моими мечтами о дочери с именем какого-нибудь известного элемента из периодической таблицы дяденьки, который придумал водку, и прошли оставшиеся уроки, которые ничем особенным и не отличались. Ну, разве что я всё-таки написала записку для Гуми и ловко подбросила её в сумку бедной леди, надеюсь, она поведётся и придёт сегодня в девять вечера к школе. Вот будет умора, когда она прождёт там три часа, а никто так и не появится. Что ж, пусть возьмет зонт, обещают дожди! Выхожу из здания школы. Лужи, кругом одни лужи. Ненавижу. Мои зелёные ботиночки пачкаются и становятся серыми. Ужасно. Брызги оседают на мои ярко-красные колготки. Ужасно. Серые люди, серая погода, серые здания. Всё кругом медленно теряет свои краски, обращаясь грязно-серым. Никогда не видела такой хмурой весны Дом. Дом. На нашей улицы все дома кирпичные. Бело-серые. Наш дом ярко-оранжевый с синими окнами, я сама раскрашивала его летом. Помню, тогда я упала с лестницы и вывихнула ногу. Было немного больно потом наступать и уж тем более лазать по крыше и окнам, но я всё равно раскрасила наш дом. Уж больно он был серый, а теперь миленько, оранжевенько. - Неру, я дома! Кричу я с порога, и только через пять минут до меня доходит, что раз я открыла дверь ключом, её кто-то запер, а живём мы с Неру вдвоём, выходит, она опять где-то шатается. - Йорик, бедный Йорик! Бросаюсь и висну на клетке Йорика, театрально рыдая. - Все меня кинули, даже Неру-у, что мне делать, Йорик? Уверена, если бы он мог говорить, сказал бы слезть с его клетки, ведь я могу её опрокинуть. Оно и верно. Развернувшись на носочках, гордо задрав голову, иду к себе в комнату. Я люблю свою комнату. Не знаю почему, казалось бы, обычная комната обычной четырнадцатилетней девочки, но что-то в ней есть особенное. Она вовсе не большая. Тут всего лишь одно окно. Стены покрашены самой обычной светло-зелёной краской, у меня самый неприметный в мире желтый потолок и до безобразия обычный тёмно-коричневый паркет. Самый простой бирюзовый диван стоит под окном, рядом такое же кресло и серебристая лампа. Единственное, что может немного удивлять непросвещённых людей в моей комнате – большой шкаф с кучей прозрачных полок, на которых стоят красивые тарелки, чашки и чайные сервизы. Прозвучит крайне глупо, но я обожаю посуду. У меня добрая коллекция всяких чашечек да тарелочек, а про сервизы я вообще молчу. Моя слабость, о которой почти никто не знает. Это так глупо, я знаю, но как только вижу в магазине красивую тарелку – напрочь обо всём забываю и, подобно главному герою фильмов про Джеймса Бонда, бегу покупать эту тарелочку, стараясь остаться незамеченной, дабы не позориться. Идиотизм, знаю, но поделать ничего с собой не могу. Я ведь Кагамине Рин – мать вселенского добра, мне можно простить такую маленькую слабость. Дверь в прихожей хлопнула. Неру пришла. Бегу скорее на кухню. Так забавно. Наша прихожая, гостиная и кухня ничем не отделены. Я об этом совсем забываю. У нас такой маленький домик. Неру была в магазине, ну, вряд ли она бы притащила с гулянки три пакета жратвы, хотя… - Рин, ого, ты уже дома, - она ставит пакеты на стол и измученно садится на один из пуфиков. - Купила что-нибудь вкусненькое? – поочерёдно заглядываю в каждый пакет. Макароны, рис, овощи, молоко, хлеб. Эй, а вкусняшки мои где? - Рин, сколько раз повторять, что питание должно быть правильным. Она поднимается с пуфика и начинает беспорядочно распихивать продукты по шкафам и ящикам. Сажусь за стол и подгибаю колени. Вечно она так. Идёт в магазин и покупает всякую лабуду, нет бы что нормальное купить. Мака-а-роны. Кто их вообще любит? Ужас, а не еда. Лучше буду корм Йорика есть, чем это. Отодвигаю пачку макарон, стоящих передо мной. - Не вредничай, Рин, - она треплет мои волосы, мой белый бантик съезжает вниз. Женщина, убери свои руки! - Скоро приедет мама. Нам нужно вести себя дружно, чтобы… - Ничего нам не нужно! Вскакиваю на ноги и иду к себе. Ненавижу. Опять эта приедет. Чего ей опять надо? Кукушка недоделанная. Бросает своих детей на полгода, а потом, пожалуйста, снова возвращается. Неужели она и вправду думает, что я её за мать считаю? Она же сама мне говорила, что не чувствует ко мне материнской любви. Родила потому, что выбора не было. Воспитывает потому, что так нужно. Мы никогда не были дружной семьёй, лишь делали видимость перед очередным её хахалем, что мы – замечательная семья. А потом она уезжала. Далеко и надолго. И лишь деньги, что ежемесячно перечисляются на счёт Неру, напоминают нам, что в нашей жизни всё ещё присутствует человек, который дал нам жизнь. Хотя, если она сдохнет, я не сильно обломлюсь. И когда, интересно, царица небесная снизойдет к нам с пьедестала? Когда эта кукушка навестит нас с очередным хахалем, этот, кажется, американец. Неру говорила – богатенький, ну, разумеется, она других и не выбирает. У него вроде своя авиакомпания, надеюсь, она его разорит, надеюсь, что они пойдут по миру, надеюсь, что всё у неё в жизни будет плохо. Неужели я так много прошу? Просто так хочется, чтобы у неё случилось какое-нибудь вселенское несчастье. Это много? Хотя я даже не знаю, что может её сломить, она видела смерть двоих своих мужей, но хоть бы что. Даже если я умру, ей будет всё равно, проведёт похороны, поплачет для приличия – и всё. Хоть бы она не приезжала. Звонок. Кому я нужна? Хах, мне так давно никто не звонил, я и забыла, какая забавная у меня мелодия на звонке стоит. Неизвестный номер, хотя в телефонной книжке никого кроме Неру и нет. - Да-да. - Рин? Это чудо раздобыло мой телефон. Хорошо, но… Как?! А, да, точно, в журнале ведь посмотреть можно. - Просто, мне вдруг безумно з-захотелось тебя услышать… Снова заикается. Я бы никогда и не подумала, что от одного бессмысленного звонка душе вдруг станет так тепло. Так странно. Ведь мне звонит это чудовище с пушистыми волосами и уродливыми глазками. - Услышал? - Да-а. - Ну тогда пока? От чего сердце так быстро бьётся? Наверно, я слишком долго не разговаривала с кем-то по телефону. - Доброй ночи, Рин. Никогда не нравился этот мерзкий звук. Особенно сейчас. Надо же, сердце бешено стучит по рёбрам, а мне так спокойно. Неужели от простого звонка бывает такое? Нужно почаще звонить кому-нибудь. Кладу телефон на кресло, а сама с ногами забираюсь на диванчик. Небо грязное, звёзд не видно. Ни одной. Немного трагично. Беззвёздные ночи – самые ужасные ночи. Но сейчас мне слишком спокойно на душе, чтобы я могла злиться на это грязно-синее небо. Открываю окно и высовываюсь наружу. Холодно. Очень холодно. Но воздух пахнет свежестью – здорово! - Он мне позвонил! Почему-то об этом хочется рассказать, ведь мне впервые позвонило это чудо на две головы ниже меня с пушистыми волосами и уродливыми глазами. Мне хочется, чтобы все узнали об этом. Все, без исключения. - Он мне позвонил! - Да заткнись ты, дура малолетняя! Всегда любила этот район, он отличается особой дружелюбностью и теплотой людских сердец. - Сам заткнись! Он мне позвонил! Закрываю окно, ибо в комнате уже царит бодрящая свежесть, да и перепалка с соседом - не самое подходящее занятие на ночь гладя. Как же здорово. Блин. Я радуюсь идиотскому звонку, глупому звонку. Может быть, именно этой серой весной произойдёт что-то действительно яркое? Не люблю утро. Не люблю школу. Не люблю собираться. Не люблю не есть по утрам. Не люблю макароны. Почему всё, что я не люблю, вечно всегда со мною рядом? Топать по лужам, потом по только что вымытому полу коридора, потом в класс. Бабы, бабы, петухи, петухи, чудо. Что-то в этой жизни меня раздражает, понять бы что. - Доброго утра, Ринчик. - И ты не болей. Он сидит как прилежный ученик и смотрит на меня своими уродливыми глазками. Он что-то хочет, что ему нужно? Что за испепеляющий взгляд и дерганая улыбка, а, чудо? - Что-то не так? - Ты подбросила Гуми записку, да? Шепотом говорит он, чуть наклоняясь ко мне. К чему такая секретность? - Ну, да. Киваю, и тут происходит нечто невероятно неожиданное. Он стукнул меня по голове. Он! Меня! И только я хочу возмутиться, как он меня прерывает. - Мегпоид в больнице! Попытка самоубийства! Всё потому, что «Кайто» не пришёл! Я попала, да?