Настоящие каникулы

Тони просыпается в шестом часу утра по местному времени. Какое-то время лежит, высчитывая, который час дома, и этим пытаясь отвлечься от того, что его, собственно, разбудило: боли. Болит треклятая правая рука, хотя делать этого не может совершенно никак. Разумеется, Тони прекрасно знает, что такое фантомные боли, даже ощущал их когда-то на месте своего старого реактора, но там это мозг хоть как-то мог объяснить последствиями оперативного вмешательства и всем прочим, а здесь… Насквозь бионическая рука болит от плеча до кончиков пальцев так, что хочется садануть ей в стену. Опять же, плечо Тони ещё мог понять, там пусть себе болит, от этого вполне помогают обычные анальгетики. От руки — нет. Стивен смотрел сочувственно, уверял, что пройдет, и настаивал на успокоительных и дыхательной гимнастике. Тони соглашался больше на второе. Сейчас Стивена рядом нет, и хотя это можно исправить меньше чем за минуту, причина не кажется Тони достаточно веской. Он вставляет в ухо микронаушник, едва слышно просит Пятницу запустить счёт и принимается дышать, прикрыв глаза. А когда открывает их после четвёртого цикла «до семи — вдох, до трех — выдох», обнаруживает стоящего перед собой Питера, упрек в глазах которого никак не вяжется с общим сонным и взъерошенным видом. — Дышите, — Питер вздыхает, садится на краешек кровати и делает то, что однажды случайно подсмотрел даже не у Стивена, а у Пеппер: берёт руку Тони в свои и начинает осторожно её массировать, как если бы она была из плоти и крови. Тони всё же сбивается со счета, но Пятница не замолкает, и он ловит ритм обратно, снова закрывая глаза. Все равно слова здесь будут излишни… Через пятнадцать минут он засыпает, а ещё через десять Питер неслышно выходит из его комнаты, надеясь, что Пятница сама прекратила считать. В следующий раз Тони просыпается почти в десять — и трижды переспрашивает у Пятницы время. Утренний эпизод он прекрасно помнит, а уснуть после такого ему удается довольно редко, да ещё и так, чтобы чувствовать себя настолько отдохнувшим, как сейчас. Рука не болит, ничего не болит, во всяком случае, не сильнее того уровня, который Тони давно определил для себя привычным и научился игнорировать. Питер обнаруживается в гостиной: волосы влажные, вид бодрый, в руках смартфон. Он оживляется при виде Тони, вскакивает с кресла, на котором сидел, порывисто желает доброго утра. — И тебе доброе утро, Паучок. Завтракал? — Нет, сэр, я совсем недавно встал. Заказать что-нибудь? — Закажи, я приведу себя в порядок, — кивает Тони, радуясь про себя, что и Питер очевидно поспал после того, как устроил ему утром сеанс массажа. И догадался же… А главное — и помогло же. С завтраком Питер снова не прогадывает: брускетты с козьим сыром, круассаны, горячий шоколад, кофе и даже чай — видимо, чтобы наверняка. Тони собирается было пошутить, что при таком питании он к концу поездки в дверь не будет проходить даже боком, но успевает передумать. Парень старается изо всех сил и, между прочим, сам заодно ест нормально. Такой вот замкнутый круг. — Как ты узнал? — Тони спрашивает словно бы невзначай, между второй брускеттой и второй же чашкой шоколада. — Что?.. — Питер, ловко намазывающий на круассан приличный слой джема, застывает, и непонятно, то ли он вообще не понял вопроса, то ли просто уточняет, что именно такого узнал. — Что мне плохо. Через полномера. Пятница? — Тони искренне надеется, что не звучит сейчас ни строго, ни с упрёком, потому что испытывает на самом деле только благодарность и интерес. — А… Нет. Не Пятница. Вы… — Питер вздыхает, откладывает круассан, делает глоток кофе. — Чутье. Я постарался настроиться на вас, максимально. То есть я всегда это делаю, но перед сном особенно, потому что знаю, что вы не… Ну, вы же не позовете до последнего. И проснулся. Когда вы задышали по-другому. — Туше, — Тони чуть усмехается, поднимает руки. — Спасибо, Пит. — Пожалуйста, мистер Старк, — Питер наконец смотрит ему в глаза, слабо улыбается. — Рад, что помогло. Какой план на сегодня? Тони смену темы принимает, самому неловко, а им ещё как-то дозавтракать надо. План — банальнее некуда. Форумы, Колизей и прочие обязательные места, большинство из которых сам Тони уже видел, а Питеру нужно обязательно, иначе он в Риме, можно сказать, и не бывал. Пятница просчитывает маршрут: можно дойти пешком, но она рекомендует начать с такси, чтобы поберечь силы на сами достопримечательности. Резонно, так что в начале двенадцатого они едут узкими улочками к Римскому форуму, а Тони думает о том, что совершенно не привык к настолько комфортному туризму. Форум великолепен. Это уже не просто старина, это самая настоящая античность — первые века!.. От восторга Питер даже вспоминает что-то из школьной программы и вертит головой с такой скоростью, что Тони всерьез удивляется, как она у него не кружится. Несмотря на довольно ранний для европейских туристов час, начало двенадцатого, среди построек форума людно, и Тони просто даёт Питеру наушник с Пятницей. Он тут уже был, тем более, очки у него с тем же искином, а парню так будет куда удобнее, чем гугл мучить. Они идут медленно, и Тони ощущает пару уколов совести, замечая, как Питер буквально пританцовывает на месте от нетерпения. Нет сомнений, будь он один, носился бы раз в тридцать быстрее, каждый камушек бы уже пощупал, какой только можно. Но стоит только Тони заикнуться о том, что он может спокойно подождать где-нибудь в сторонке, как Питер преисполняется такого праведного гнева, что все старковские уколы совести, кажется, испаряются в прямом смысле слова. — Вам не интересно? — Питер даже останавливается на подходе к Дому весталок, щурится на солнце. — Интересно, но я… — Жарко? Нехорошо? Хотите куда-то в другое место? Тони сдается, качая головой и не пытаясь ответить что-либо ещё вслух, улыбается и шагает дальше первым. Хотя насчёт жарко Питер, стоит отметить, уже почти прав: денёк ожидается не просто погожим, а вполне себе летним. Но пока Тони даже хочется прогреться под солнышком, а Питер, кажется, не способен испытывать совершенно никакого дискомфорта среди такой красоты. По Римскому форуму они бродят целых два часа, захватывая заодно и окружающие его постройки, храмы, соборы, базилики… Внутрь почти не заходят, только пару раз соблазняются тишиной и прохладой какого-нибудь из храмов, сидят по десять минут на церковных лавках и снова выходят обратно. Тони бывал здесь раньше, но именно бывал, не гулял так, чтобы уделять внимание каждому зданию вокруг, как отлично сохранившемуся, так и не очень, каждой узенькой улочке, чуть ли не каждому камушку под ногами. Сейчас же он видит Рим по-новому — и видит его глазами Питера, совершенно не способного молчать в восхищении при виде Триумфальной арки Тита, храма Ромула, базилики Юлия и прочего, прочего, прочего… К Колизею они выходят уже изрядно уставшие и всё же начинающие изнывать от жары: их одежда не рассчитана на стремящиеся к отметке 30 градусы. — Колизей — и обед, — провозглашает Тони на подходе к, как выразился Питер, гвоздю программы. Питер соглашается. Если у него уже голова как будто кружится от впечатлений и информации, то он опасается даже представлять, каково Тони, по умолчанию испытывающему физический дискомфорт. Он может держаться как угодно бодро, но Питер же все понимает. И глаза у него буквально лезут на лоб при виде настоящего людского моря у входа в Колизей, но Пятница в так и остающемся в его ухе наушнике мягко направляет его ко входу для посетителей с купленными заранее билетами. По которым они, к слову, проходили и на территорию Римского форума — удобно. Людское море благополучно остаётся позади, но и в самом Колизее более чем людно. Питер даже испытывает некоторую досаду: пройти сложно, смотреть по сторонам ещё сложнее. Ладно бы он был один, ему толкучка нипочём, но он старается следить за Тони, которому совершенно ни к чему столкновения с туристами. По счастью обходится без этого, и они оба всё же проникаются атмосферой места, его масштабностью и, разумеется, древностью. Питер даже входит во вкус и готов проникаться ещё и ещё, но Тони внезапно едва не теряет равновесие. Успевает и сам ухватиться за руку Питера, и тот реагирует молниеносно, его поддерживая, но обоим становится ясно, что пора отдохнуть. — В отель?.. — Питер крепко держит Тони под руку, как бы ни мешала толпа туристов ему это делать, и ведёт к выходу, следуя негромким указаниям Пятницы, сам вмиг от волнения теряясь в пространстве. — Обед. Здесь есть неподалеку хорошая пиццерия, — Тони устал, Тони чертовски устал и, похоже, немного хватил через край с прогулками почти без перерывов, ещё и по жаре, но все равно лелеет надежду на то, что хороший обед в кондиционированном помещении как-то это исправит. Питеру хочется поспорить, но он эту надежду ощущает почти физически и позволяет себе ей заразиться. Тем более, Пятница обещает им это кондиционированное помещение с хорошей пиццей чуть ли не через дорогу от Колизея. И не обманывает — четыреста метров при прочих равных и вправду почти через дорогу. В La Pace del Cervello чертовски хорошо. Прохладно, уютно, диванчики мягкие, персонал приветливый и, Питер даже вяло удивляется, англоговорящий. Они листают меню довольно долго, вернее, листает Питер, пока Тони приходит в себя, откинувшись на спинку диванчика и прикрыв глаза, но все равно сходятся на каприччозе. Питер только никак не может выбрать напиток: для кофе слишком жарко, для пива он несовершеннолетний (конечно, кого это останавливает, когда рядом Тони, но) да и не хочется, а остальные названия ему как-то ничего не говорят… Он так и не выбирает, когда к ним подходит официант, и вопросительно вскидывает брови, когда Тони дополняет выбранную ими пиццу неким чинотто. Тони улыбается и кивает, мол, тебе понравится. Чинотто приносят первым, и Питеру действительно нравится. Горьковатая газировка, по вкусу похожая на смесь апельсина, грейпфрута и лайма, освежает, утоляет жажду и даже, кажется, придает сил. Не то чтобы у Питера их уже убыло, конечно, но ощущение есть ощущение. Пятница услужливо выдает справку о том, что же они такое пьют, и Питер остаётся ей доволен: апельсин-померанец так апельсин-померанец. Вкусно, кажется, даже в какой-то степени полезно и весьма скрашивает недолгое ожидание пиццы. Попробовав которую, Питер сначала застывает с блаженным видом почти на минуту, а потом заявляет, что больше никогда не сможет есть пиццу в Штатах. Вот совсем никогда. — Я тоже так думал, но поверь, это временный эффект, — смеётся Тони. Ему намного лучше, мир больше не кружится перед глазами, но желание просидеть в прохладе ресторана как можно дольше все ещё слишком сильно. — Хотя я после первой поездки сюда предпочитаю пиццу на тонком тесте априори. Питер кивает, физически не имея возможности ответить словами — ему слишком вкусно. И в принципе хорошо, он видит, что Тони явно легче, значит, можно расслабиться и наслаждаться. На часах почти три — самая жара, пусть и совершенно неожиданная, даже всеведущая Пятница о ней не предупреждала, но все же жара, которая явно быстро сведет на нет все действие чинотто и кондиционера, поэтому лучше не торопиться. Даже жаль, что ассортимент десертов в ресторане как-то совершенно не впечатляет, но когда Питер выражает это сожаление вслух, Тони обещает ему настоящее итальянское джелато сегодня же, благо погода словно на то и намекает. Любимая джелатерия Тони находится, правда, не в Риме, а в Милане, но и ее черед придет непременно. Тони даже сам удивляется, насколько оптимистично настроен: он только что едва справился с приступом слабости и головокружения, вызванным менее чем полудневной прогулкой (жару и исходные данные в виде состояния собственного организма он почему-то в расчет не берет), но уже строит планы на Милан и невольно даже начинает задумываться о каких-то других странах Европы. Конечно, он думал о них уже на этапе планирования поездки, речи об одной только Италии и не шло, но одно дело планировать, сидя в кресле у себя дома, и совершенно другое — в ресторанчике в центре Рима, совсем недавно чудом в лице Питера Паркера не растянувшись посреди Колизея. А сидеть хорошо. В ресторане на удивление малолюдно несмотря на его близость к Колизею, негромко играет что-то местное, вполне приятное на слух, многие песни Тони помнит с тех пор, когда сам был возраста Питера. О чем ему и сообщает, чем вызывает такое неподдельное изумление, словно бы Питер полагал, что ему всегда было с полвека. — Да, я, знаешь ли, тоже был и школьником, и студентом, пусть и недолго, и прочих прелестей молодости тоже хватил с лихвой, — Тони смеётся, жестом прося официанта о втором кувшинчике чинотто. Пиццу они уже съели, но выходить в пекло все ещё совершенно не хочется, а раз уж даже начал складываться разговор, к нему требуется какое-то вкусное сопровождение. — А когда вы впервые поехали в Европу? И вообще куда-то за пределы Штатов? — Питеру только волю дай, он любопытствовать готов едва ли не круглосуточно. — В восемьдесят втором, — Тони вертит в здоровой руке пока пустой бокал, улыбается не без грусти, не отводит взгляда от вмиг притихшего Питера. — Мне было двенадцать. Моя мать несколько лет мечтала побывать на парижской Неделе моды и в том году все сложилось. Она взяла меня с собой — не то чтобы я очень рвался, скорее, чтобы не болтался без дела. С языка едва не срывается «и не мешал отцу», но Тони успевает замолчать раньше. Сейчас и он рассказывать об этом не в силах, и Питеру слушать не стоит с его чёртовым травматическим опытом. — Но мне понравилось. Я тогда Париж совершенно не понял, но как-то сразу полюбил. Неосознанно. Знаешь, как бывает, когда видишь что-то не то крутое, не то прекрасное, не то все вместе, не понимаешь ничерта, но дух захватывает. Питер кивает, Тони всегда умел донести до него ровно то, что имел в виду, самым понятным образом. Да и у него самого о Париже, пусть ещё и не довелось там побывать, примерно такие же мысли. Собственно, он даже со школы мало что о нем помнил — кроме пресловутой Эйфелевой башни, да и то на ней свет для него клином сошелся совершенно по иной причине. И Тони он об этом уже рассказывал. — Тебе тоже понравится, — Питер молчит, и после ухода принесшего чинотто официанта Тони продолжает говорить сам. — Будешь знать, куда там вести ЭмДжей в следующий раз. Питер все же смущается, прячет взгляд в газировке, бормоча что-то вроде «да ну вас, мистер Старк» так тихо, что слышит только смеющийся Тони. Ну или не ну, а Париж он парню покажет. Вот, снова оптимизм. Время словно делает вдруг скачок — из ресторанчика они выходят уже почти в пять, большую часть времени молча наслаждаясь покоем и прохладой. Питеру сложно усидеть на месте, и удержать его способно, пожалуй, только осознание необходимости Тони восстановить силы. Что даёт требуемый результат: Тони чувствует себя вполне отдохнувшим и способным на дальнейшие туристические подвиги, пусть их и не предвидится слишком много в остаток этого дня. Он твердо держится на ногах, бодро шагает первым к двери и только нечаянно задевает у этой самой двери стойку с бесплатными журналами. Один из них падает, идущий сзади Питер ловко подхватывает его почти в момент соприкосновения с полом, ставит на место и меняется в лице, пробежавшись взглядом по обложке. Обернувшийся Тони извиняется перед администратором за свою неосторожность, хмурится, смотрит туда же и поспешно вытаскивает Питера из ресторана под руку: на обложке его, Тони Старка, портрет крупным планом. — Питер, я здесь. Смотри на меня. Питер, больно прикусивший губу, послушно смотрит, позволяя отвести себя от ресторана буквально на пару метров и прислонить к стене какого-то магазинчика. Странное дело: за вторые сутки в Риме это первый случай, когда он встречает что-то, связанное с Тони, хотя в прошлый раз уже в венецианском аэропорту был его огромный портрет. Конечно, это к лучшему, но он успел расслабиться и теперь, кажется, несколько выбит этим чёртовым журналом. — Пит, я здесь, — повторяет Тони, с облегчением убеждаясь, что Питер не собирается задыхаться или что-то в этом роде. — Все хорошо. Мы сейчас пойдем… Черт, Пятница, куда мы пойдем? — На Палатинский холм, сэр, — Пятница отзывается тут же, очки на Тони надеты, это наушник Питер вернул ему во время обеда. — На Палатинский холм. А потом есть джелато. Все хорошо. — Сэр, я… — Питер наконец подаёт голос, даже не дрожащий, шумно выдыхает, кивает и отлепляется от стены. — Я знаю. Все хорошо. Вы сами не волнуйтесь, все правда хорошо. Тони хочется вызвать такси и увезти Питера в отель, но он усилием воли заставляет себя действительно сохранять спокойствие. Питер ведь рассказывал ему о подобных плакатах, обложках, граффити, Пятница даже фотографии по запросу выдавала, но рассказы и картинки на экране старкофона одно, а лично уронить журнал с собственным портретом на обложке — совсем другое. Одно из самых материальных подтверждений, что для практически целого мира Тони Старк мертв. И задумываться сейчас об этом явно не стоит, у них с Питером обоих не психика, а минное поле, того и гляди рванет, а они это все не для того затеяли… На Палатинский холм. Здесь рукой подать, Тони помнит.