Ловушка для Малфоя

В воскресный вечер Драко чувствовал, что хочет напиться. И не просто напиться — забыться. Не пристало, наверное, но распитие спиртного в какой-нибудь забегаловке казалось вполне приемлемым выходом. Способом продумать ходы, порассуждать о карьере, подпакостить маглам, наполнить уши людским жужжанием, заработать головную боль, но главное — не думать о Гермионе. Спокойно принять новый день без неё. Не прокручивать в башке их разрыв снова и снова, чтобы, забив на влечение, продолжить работать вместе. Хотя бы попробовать. Он должен... должен выдержать этот дурацкий испытательный срок и проверку Гермионой Грейнджер. Он сможет. Хотя бы ради себя. Взять и выйти из дела — всё равно что признать поражение: Морган, министру, злым языкам, но особенно — своим демонам. А они не властвуют над ним больше. Пойдя наперекор отцу, Драко стремился доказать ему и себе, что он уже не его тень. Сын — да, но без льстивых регалий: «бывший Пожиратель», «несчастный ребёнок» и «безвольный отпрыск бедняги-Люциуса». Смывшись из Мэнора, Драко отстаивал своё право на ошибки, как мог. Правда, мелкое распутство ни в счёт, в «святые Поттеры» он как-то не рвался. Сейчас, когда не осталось прежнего влияния, чистого имени, уважения — пусть и по этим причинам — появился прекрасный повод вспомнить некую истину: Прошлое — закрыто. Будущее — сокрыто. Настоящее — даровано.* И глупо его отвергать. Перед тем как приложиться к бутылке, Драко полдня провозился с Декланом Фоули, пытаясь разобраться в его воспоминаниях. Конечно, он не надеялся увидеть признание Линды... Его там просто не могло быть! И не потому, что та слишком умна — нет, потому что в ней нет ни капли совести. А значит, раскаяния тоже. Да и вряд ли бы Морган доложила «безмозглому папочке» о своих подвигах, сомневаясь, что тот будет молчать, такие — и себе-то не верят... Но что Драко знал точно: в свадьбе Аманды и Деклана есть какой-то подвох. Касия сама себя выдала, потому что, дословно: «Была готова на всё». А мордобой при свидетелях — не тот максимум, на который она способна. «Тайник за тайник» появился явно попозже. Похоже, у них с сестричкой извечная дуэль, замешанная на чём-то... преступном. Зло порождает зло. И это тоже некая истина. Только Деклан, ведомый Синдромом, слишком часто уходил в себя, превращая мысли в застывший лёд. В набор картинок, почти без сюжета. В боль, схожую с помешательством. Он не просто болел — он умирал, воспринимая всё хорошее как несчастье, а плохое — как продолжение того. На всём этом фоне Линда будто терялась, не всплывая даже крохотной тенью, и Драко казалось, что безумец забыл о своей дочери... ...навсегда. Драко видел первый поцелуй Касии и Деклана. Видел холодное «да». Видел даже то, что язык не повернулся бы назвать приличным... (И кто этих чистокровных поймёт?) Но свадебная церемония терялась в сизом тумане. И если бы Малфой не знал о драке, он бы с трудом проредил завесу из мглы. Как ни крути, Касия набросилась на Аманду первой, а не ринулась её поздравлять. Ударила ту по лицу, выдавливая сквозь зубы: «Ты мне не сестра, шваль...» Повалила на пол, вцепилась в кудри и чуть не приложила невесту прям в челюсть — стеклянной вазой: бабах!.. Деклан вовремя их растащил, но почти сразу получил своим же подарком в пах. Затем Касия водрузила орудие мести на помост, огляделась и с невинным лицом скрылась за дверью, галантно провозгласив: «Pardonne moi ce caprice d'enfant». Правда, потом началось странное: Лёгкий откат. Драко достаточно чётко разглядел зал для приёмов. Пустым. Без всяких гостей. Лишь они, как заложники, застыли втроём: Касия, Аманда, Деклан — и никаких пышных нарядов плюс прочих убранств. Драко видел это глазами Фоули, видел сквозь призму сердечных мук, поэтому несколько потонул в фейерверке белёсых вспышек. Горький девичий голос требовал вернуть всё назад или: «Ты пожалеешь, стерва!». Плохо, что стерва-Аманда никак не сдавалась, пустив в ход Аваду. Семейка гадюк! Всё бы ничего, но Драко вдруг понял, что имела в виду душа Баркли, когда говорила, что Морганы слабы убивать. Попытка походила на циничное «Бу-у!», ведь ни тени испуга, ни удивления в глазах сестёр не мелькнуло. Шла дуэль, и Касия почти победила сестру... Если можно назвать победой плохой «Круциатус». Вышло неважно, и Аманда лишь присогнулась в хрипе, напомнив той про детский обет. От этого Касия будто очнулась, отпустила соперницу и пригвоздила её к стене, выбив из рук волшебную палочку. Почти сразу брошенная невеста приблизилась к Деклану и смотрела-смотрела ему в глаза, словно надеялась на что-то, а на её красивом лице бушевали ненависть… злость… обида... сомнение… страх. Аманда вся побледнела, как полотно, и заявила с места хитрой змеёй: «Заберёшь его завтра. Таков договор!». И хотя Касия с виду не особо поверила, кивнула, поплелась к двери и, всего раз обернувшись, точным движением сбросила верёвки с несчастного Деклана, привязанного к одной из колонн. Тихой жертвой. Роясь в чужих «завалах», Драко не показалось странным, что Фоули практически не помнил момент нападения — только яркую оранжевую вспышку и боль в груди. Боль, мешавшую видеть. Боль, мешавшую думать. Но именно сквозь неё неожиданно проступило лицо жены жуткой застывшей маской. Со сломанной палочкой прямо у ног. И что куда важнее: он нашёл Касию Баркли с рваным посмертным: «Ли...Линда», — на синих губах. Что как доказательство — ноль, с таким Визенгамот засмеёт. Драко собрал воспоминания в стеклянный, защищённый магией, пузырёк и спрятал в карман: обсуждать это с Гермионой сейчас не тянуло. Только — выпить. Всё равно где. Всё равно с кем. Но лишь бы башку до макушки залить. И плевать, что скажут, что подумают, что, возможно, напишут или — нафиг! — доложат. Это всё будет потом. Малфой ещё до Мунго решил: «К драклам Косой переулок!», Лютный — адьё, поэтому поплёлся гулять по вечернему Лондону в поисках полуприличных мест. В первый раз он находился среди маглов, не скованный работой и злостью на собственного отца. Драко давно научился оставаться практически незамеченным, спрятав дорогие костюмы под магией помех, а привычные галлеоны — под заклятьем Конфундус. За годы службы он уяснил: здесь никто не задаёт лишних вопросов, если не хочет тебя обобрать... Что весьма неразумно. Сидя в баре на Уэллсли-роуд, Драко опрокидывал рюмку за рюмкой, не обращая внимания на обжигающий горло виски, на его не слишком дорогой вкус, на посторонний шум, на маглов, периодически снующих перед глазами, и наслаждался тем, что здесь никто не знает, кто он. Не лезет с допросами. Не виснет на шее. А ещё, здесь ничто не напоминает о прошлом с горькой приставкой «был»... Сначала Малфою, действительно, стало легче. Как-то спокойнее, радужнее, будто спал груз забот. Под властью зелёного змия Драко, как ни банально, нравилось его отражение: под магией он — магловский клерк, а не волшебник в седьмом поколении, за которым есть шлейф из грешков. Драко прочувствовал своё превосходство. Обрёл фамильный апломб. Поэтому, наплевав на Статут, веселящийся в нём дракончик распустил крылья и мелко насолил растяпе-бармену. Раз пять. Подставил пару подножек. Искривил в туалете настенное зеркало. Под чарами алкоголя Морган уже не смотрелась опасной проблемой, министерство — тюрьмой, а страсть к Грейнджер — болезнью. Он наивно решил, что дальше пойдёт куда проще… Но чем больший градус играл в крови, тем сильнее хотелось врезать по противным магловским мордам. Драко разозлился на весь мир. На себя. На Гермиону. На ту боль, что не собиралась никуда исчезать, а только росла и росла, таща на свет подлые слёзы... Преступно. Настойчиво. Тошно. Драко отпихнул недопитую рюмку. Едва шатаясь, вышел из бара и аппарировал домой, пряча осколки своей души за чем-то не менее сильным: Под названьем гордыня.

* * *

Уже целый час Драко слонялся по квартире, сдерживая запретный порыв: броситься к Гермионе. Сказать то, что надо сказать, лишь бы удержать её рядом. Разве это так сложно: солгать? Никак нет. Он врёт постоянно, врёт по сотне причин, не загружаясь велением совести. Разве это так тяжело для него: притвориться? Хотя бы на пару недель. Чтобы выжать из отношений максимум выгоды. Ему ж не впервой!.. Разве это так страшно: несколько слов? Которые Малфой не может произнести. Потому что те отдают слабостью. Ни хрена они ж по факту не значат! Для него — точно нет, но для Гермионы… Увы. Драко подошёл к зеркалу в ванной. Он видел себя разным: уставшим, весёлым, злым... даже плачущим. Будто ославленным перед целой толпой. Но сейчас был сам себе противен. Потому что не мог солгать. Он словно стал не собой, испытывая стыд за бездушие. Драко склонился над умывальником и на несколько секунд сунул голову под холодную воду, будто смывал врождённую грязь: Он несчастный... моральный... урод! Идиот. Он чокнулся на девчонке. Драко растёр влагу по лицу, стряхнул её с мокрых волос, прополоскал рот и невоспитанно сплюнул. Отпил холодной воды, наслаждаясь отсутствием вкуса, и вновь придушил желание ощутить Грейнджер. Оказаться с ней. На ней. В ней. Он, очевидно, был пьян. Только способность мыслить, помнить и чувствовать никуда не исчезла. Последняя — даже обострилась. Драко поднёс палочку к виску. Водя её тонким концом по бескровной коже, в голову лезло... ...всякое. Схожее с Обливиэйт. «На хрен!» — Нет! Нет... — никакой магии. И причина не в алкогольном угаре, не в болезненном бреду, не в слабости — причина в дурацком сердце. Оно ныло, наполняя изнутри пустотой. Разгоняло по венам страх обречённости. На Драко давило его одиночество, оттого память цеплялась, почти вгрызалась в их с Грейнджер прошлое, не желая его терять. Он толком не понял, как добрался до спальни. Но не чтобы поспать. Не подрочить. Не поплакать, как нытик, пиная подушки... Волшебная палочка взметнулась в воздух. — Редукто! — разнося не память, так хоть кровать. Драко ненавидел себя. Ненавидел, потому что больше ничего не умел.

* * *

Драко с удовлетворением оглядел то, что осталось от спальни: Кучка руин. Одно плохо: боль никуда не исчезла. Ослабла, но не исчезла. Она будто пробралась в каждый нерв. Налипла там подлым упрёком. Казалось, она шептала что-то на ухо, но Драко не эльф, чтоб послушно внимать. Он хлопнул в ладоши. Дважды. Эбби появилась в квартире по первому зову, и удивляться беспорядку не входило в обязанности домовика. Но она никогда не видела хозяина... таким. Если он и стоял на ногах, то не слишком уверенно. Белая рубашка расстёгнута наполовину. Влажные волосы уложены наспех. На брюках — древесная пыль и снежинки из пуха. Наверно, хозяин чуть-чуть не в себе. Но тот же взгляд: властный, невидящий. И сжатая палочка. Драко немного растягивал слова, но отчётливо представлял, о чём говорил. — Не смей ничего здесь чинить! Или продам скряге-Нотту, — пригрозил он. — Да, хозяин, — Эбби склонилась. Чуть отступила. Закружила в нелепом танце и невольно зацепилась бахромой о гвоздь. — И, хозяин, — пропищала она, костистыми пальцами освобождая наряд, — я обязана доложить: в ваш дом приходила мисс Морган. Но я помню, вы велели её не пускать! В квартиру — да. Но не в дом в Эдинбурге! «Всё же от эльфов есть толк». Что Эбби, очевидно, доказывала. Опять и опять: — Мисс Морган представилась как мисс Грейнджер. Но Эбби, — она величаво повысила тон, гордо выделяя своё же имя, — ещё не сошла с ума. И никогда их не спутает! Мисс Грейнджер пахнет как фея, а мисс Морган — засохшей полынью, как противный эм... — И-и-и?.. — вклинился Драко, прерывая бесполезную речь. — Я прогнала обманщицу, как вы и приказывали, — доложила Эбби, пряча тонкие ручки в складках балахона. — В следующий раз задержи её до моего прихода, — Драко протянул эльфу стеклянный фиал, стараясь не выдать мелкую дрожь. — Передай это мисс… — Эбби как раз сжала в руке флакон, как по воздуху пролетел громкий крик: — Малфой, драклов козёл!.. — Марш в дом, — приказал он домовику. — Живо! — потому что Драко узнал голос. Точнее, его обладателя. И в первый раз в жизни — о, Мерлин! — Малфой рад его слышать. Он догадывается, к чему здесь незваный гость. (Не с подарками пришёл!) И сейчас Драко нужно именно это. Рык повторился: — Выползай из своей норы, змеёныш! Я знаю, ты дома. Он неспеша вышел из спальни и ненадолго замер в коридоре, лениво встречая нежданного визитёра. В центре гостиной стоял Рон Уизли. Сказать, что тот в бешенстве, — ничего не сказать. На багровом лице отражалась ярость, боль, ненависть — сплошной ядовитой кашей. Драко криво усмехнулся: «Ты не одинок. Я чувствую к себе то же самое». Не в пример Грейнджер. А перед ним стоит её бывший. Её лучший друг. Её нелюбовник. Гневно глядит в лицо. Кто бы мог подумать, Драко готов заплатить ему за всё это: не душой, так деньгами. Уизел — его наказание. И лекарство. Малфой, подойдя ближе, слегка разводит руки. Не торопясь, чуть присев, отклоняется и откладывает палочку в сторону — прямо на пол. Рон делает то же самое. Они понимают друг друга без слов. Никакой магии — слишком быстро. Так не прочувствовать, как кулак встречается с костью. Как разрывается кожа. Как боль пронзает костяшки пальцев. Так не ощутить адского кайфа при виде крови на ненавистном лице. Не почувствовать её влагу. Её тепло. Так не понять, что в душе ты не маменькин мальчик... Никаких палочек. Это пресно. — Что ты здесь делаешь, мелкий урод? — Драко сам удивляется, что говорит с Роном. Наверное, из благодарности. Потому что находит наконец способ не думать. Не страдать. Не ощущать себя тряпкой. — Ты меня звал, разве нет?! Звал. Мысленно. Глубоко-глубоко. — И ты прибежал, как послушная собачонка. По холке погладить? Или косточку дать? — не голос — пинок. — Я тебе сам все кости переломаю! Неужели ты думал, что я спокойно всё проглочу?! — сквозь зубы цедит Рон и сжимает кулак. — Даже не надеялся. О чём бы ни шла речь — глотай! А я посмотрю, как ты это переваришь. — Ты, скотина, я же тебя предупреждал: не лезь к Гермионе! Но ты, похоже, слов не понимаешь!.. — он туда-сюда водит головой, наслаждаясь тем, что: — Сейчас некому за тебя заступиться. — Это ты себе скажи. Ни Поттера, ни мамочки… — Заткнись! — Уизли почти что кипит, от чего волосы на макушке становятся дыбом. — Думаешь, если ты пьян, как свинья, то я тебя пожалею? — Ой, как мне страшно... — кривляется Драко. — Наш герой пришёл строить из себя мужчину… А стоит языком чешет! — Прежде чем я набью тебе морду, бледная задница, — Рон трясётся далеко не от страха. — Только ради Гермионы, и только ради неё, я хочу убедиться, что всё правильно понял. — Это вряд ли... — он усмехается и ждёт-ждёт-ждёт... Пусть Уизел ударит первым! Это всё упрощает. — Значит, ты… Ты и она… Малфой, лучше соври мне, потому как я не шучу! Насчёт Гермионы… Это… правда? — Рон и хочет, и боится услышать ответ, и Драко это улавливает: — Я не обязан отчитываться. Это тебя не касается, недодел! — Нет, касается, дерьмо ты ослиное! Меня всё в её жизни касается... Ему прожигает карман клочок светлой блузки. Изодранной, как его нутро, в клочья. Гермиона любила её. — Если это очередная твоя грязная выходка, то я врежу тебе, но не сильно. А если… Малфой не жаждет тупо болтать: — Будем торговаться или как?.. Конечно, правда, — он толком не понимает, к чему вопрос. Если Гермиона рассказала о них, то требовать какого-то подтверждения — глупо. Значит, не то. Но что бы Уизли ни сказали... Что бы там ни наплёл его братец... Он сделал доброе дело. И одолжение. — Правда, твою мать! — кричит Драко. — До последнего слова. Он не понимает, почему Уизел не нападает на него. А Рон застывает на какое-то время, не в силах эту правду принять. Если только её не вбить. Или выбить. Рону не стыдно, что он практически бросил растерянную Элис. Потому что сбежал. Но он не мог оставаться в Норе и дальше. И под Авадой не смог бы. Как страшный сон, он прокручивал в голове каждую строчку послания: «Ко Дню героического окольцевания прими от меня настоящий подарок! То, что ты так и не сумел, рыжий, мне удалось с полтычка. И либо ты слабак... Либо палкой не вышел. И предупреждаю, что за попытки лезть своим длинным носом в мои дела, все узнают, какая грязнокровная шлюха твоя подружка. P.S. Может, мне дать тебе пару советов, ты, недочлен?» Рон узнал почерк. Однажды он уже видел его. Аккуратный до отвращения, с выпендрежной до колик «I», «М» и «D». Наконец, Драко замечает искру безумия в «собачьих» глазах и ему кажется, что дальше всё происходит как в замедленной съёмке… Рон бросается навстречу и со всей дури бьёт его кулаком в челюсть. Клац!.. Зубы щёлкают, чуть задевая язык, в башке — тёмная вспышка, и Малфоя качает. Он теряет равновесие и падает, ударяясь локтями об пол. Но то ли от алкоголя, то ли от адреналина боли почти не чувствуется. — Ах-х... ты ж!.. — сплёвывает Драко, стирая рукавом алую кровь. Солёный привкус сладко щекочет горло. — Бьёшь как девчонка! Хотя чему я удивляюсь? — Посмотрим, на что способен такой трус, как ты! Он манит его пальцем и специально разводит руки, подставляя лицо. Драко поднимается, неровно волочит ноги и наносит удар в открытую морду — смазано, будто хлыстом — бдыщ!.. Но рыжий — на ногах, с рассечённой губой — лишь таращится полудурком в ответ: — Что это было? — он растягивает окровавленный рот. — Ты со мной заигрываешь?! Драко пялится на свой же кулак, предавший хозяйский порыв, и шипит: — Это же предварительные ласки. В остальном я, милый, неотразим, — он улыбается гадким ужом. И Уизел злится, как чёрт! Он со всего размаха бьёт его в корпус. У Малфоя перехватывает дыхание, желудок съёживается в комок, сердце влетает ядром о хребет, а рот удивлённо-радостно застывает от боли. И она растёт-золотится-растёт, растекаясь по телу горячей рекою. Но прежде чем получить новый удар, Драко успевает врезать рыжему ногой под колено — плашмя, и тот, покосившись, едва не падает, матерясь. Рычит. И кидается, оголтелый, вперёд. Они дерутся. Удар сыплется за ударом. Кулаки. Локти. Колени. Несколько жёстких заходов по телу. Под рёбра. По лицу. По ушам. По бровям, рассекая кожу; обнажая чистую кровь, заливающую глаза алыми струйками. Они дерутся… за Гермиону. За то, что каждый не с ней. Они дерутся за то, что чувствуют. За дикую ненависть, что струится по венам. И жаждут расплаты, как высшего блага. Но Драко от кайфа почти протрезвел. Подлая хрень! Он вцепляется в рыжего, хватая его за шкирку и исходя грубой желчью: — Что, ублюдок, завидуешь?! — Ты похотливая мразь! — его слюна как плевок. — Она чистое светлое создание, а ты… ты сломал её! — И что?! — скалится Драко, оголяя розовый ряд из зубов. — Я бы сделал это снова. Слышишь, снова! Потому что это, твою мать, стоило того!.. Вместо ответа — удар лбом по переносице — хрясь!.. Слишком сильно. Ведь боль пронзает тело иглой. Затягивает Драко в темноту. В оплывших глазах — искры. Руки слабеют, теряют хватку, и он чувствует ещё удар. Под рёбра. А потом — в корпус, ногой. Как пинок! Драко падает, нехило ударяясь затылком об пол. Из носа течёт кровь. Струится по лицу. Затекает за уши. Капает на пол. И снова этот солёный привкус. Желанный. Родной. Стальной. Свой — ненавистный до самых глубин. Драко, пытаясь подняться, получувствует-полувидит, как Уизли напрыгивает на него и заносит кулак... Но успевает уклониться, и удар приходится в пол. Уродец воет от боли, хватается за руку, и Малфой прихватывает его за запястье, дёргает вниз — на себя. Захват. Разворот. Драко сверху. Удар из последних сил. Ещё удар. Кулаком в морду. Чтобы разбить её в хлам. До крови и крика. Уже получается... Вой как оргазм. Взаимный. Грудной. Между ними не схватка — разрушительная потребность. Убого чудовищная. Она убивает саму человечность при попытке врезать друг другу до адских высот. Да так, что костяшки пальцев ломит от удовольствия, а кожа на них багровеет и трескается. Драко счастлив. Но тут Уизел бьёт его в подбородок — и Малфой прикусывает язык. Скулит. Пришепётывая, орёт, выражая свой гнев зло и утробно. Чувствует удар в сломанный нос. В висок. У Драко в глазах откровенно плывёт, и он скатывается на пол побитым мешком. Плюх!.. И вот — два тела клубком, на полу. В порванной грязной одежде. Две плоти из пота и крови. В плену бранных слов. Они уже не соперники, а две туши из ран и костей, с отдышкой престарелых глупцов. Малфой повержено ёрзает об пол, и Рон, нависая, заносит кулак… — Гермиона, — Драко даже не замечает, что, давясь кровью, говорит это вслух. — Моя… И что в ответ? За каждым словом — новая боль. Как таблетка от необъяснимого наваждения. — Не! — удар. — Смей! — удар. — Называть! — удар. — Её! — удар. — Гермионой! — удар. За каждую попытку вдохнуть и повторить это — кулак в челюсть. В голове Драко всё звенит. Трескается. И крошится. Уизел не просто его бьёт — он вколачивает в Малфоя правду: Он и ногтя её не стоит. И он всё это заслужил. За то, что позволил ей уйти. За то, что позволил полюбить себя. Существо, не достойное любви. Не способное любить. Драко уже не сопротивляется: нет сил. Уизел встаёт и плюёт в его разбитое лицо. Смачно. Победно. И с презрением бросает на грудь клочок пергамента, устало цедя: — На, вытрись, ублюдок! И если ты только посмеешь навредить Гермионе... Я убью тебя. Драко, сглатывая кровь, старается подняться — не получается. Кажется, Уизли сломал ему не только нос, но и ребро. Дышать тяжело. И больно. Комната кружится, как будто тошнит. Хреновый конец. Герой исчезает в камине, и Драко тащит к лицу испачканное в крови послание. Сквозь пелену на глазах он с трудом разбирает слова, но понимание произошедшего его поглощает: Драку подстроили. Драко подставили. И это не Перси… — Эб...би, — еле живым зовёт Малфой. Ему нужна помощь. Ему нужна Гермиона. Проходит всего пару секунд, и эльф, поражённой, застывает где-то в гостиной... От звона в ушах хлопка не слыхать. Даже мысли не фига не собрать — они растеклись вместе с болью. Драко лежит на боку, обессиленный. Тянется к палочке, пытаясь припомнить хоть заклинание, чтобы вернуть перед эльфом лицо: — Эбби, — повторяет он, осознавая всю тщетность своих усилий. Пальцы гадко скользят, Драко поворачивает голову в поисках эльфа... ...и таращится на камин. Сквозь полуоткрытые глаза он замечает зелёный всполох. Слышит тихое цоканье по паркету. И узнаёт обувь на высоком каблуке. Как и голос: — Ты просто красавчик, — озвучивает Морган, разглядывая его. — Выглядишь… ужасно. И жутко беспомощно, — ядовитая радость. Что повисла в воздухе старухой с косой. — Отвали, Линда, не до тебя, — хрипя и сплёвывая кровь, выдавил Драко и что-то подтекстом насторожило его. Предчувствие? — Это ведь твоя работа? — догадался он. — Хозяин, — где-то в углу пискнула Эбби. А Морган ехидно запела: — Скажи спасибо, что я не послала придурку трусы. А то бы он убил тебя за другое спасибо! Мне и без того тебя до рассвета чинить... — Нарываешься, шлюха?! — сорвался Драко и поймал взгляд огромных заплаканных глаз на растерянной серой мордашке: — Эбби, уйди! Я тебя подарил, — ведь на долгие раздумья нет ни сил, ни времени. Быть может, Гермиона поймет... — Ты позвал прислугу на помощь? — удивилась Морган. — Хочешь поквитаться со мной руками домовика? Сла-бак! — Я и сам на это способен! — Драко почти привстал, но избитое тело согнуло. Морган наставила на эльфа палочку, но та и ушами не повела: — Прикажите, хозяин... — выскулила она. — Заткнись и проваливай! — огрызнулся он. — Отныне ты принадлежишь мисс Грейнджер. — Какие мы щедрые! — вставила Линда. — Готова поспорить, твоя героиня её тут же освободит. Она заметила, что Драко тянется к волшебной палочке, приподнимает её... И Морган наступает сначала на палочку — та ломается, потом — на его руку. Драко стискивает зубы от боли. — Нет! — отчаянно вопит эльф. — Нет! — Я приказываю: пошла вон! — превозмогая боль, рычит Драко. — Ты не смеешь меня ослушаться! В ту же секунду Эбби исчезла, а Морган отступила и цинично оглядела комнату: — Значит, ты трахал эту Грейнджер здесь? Надеюсь, раком и, надеюсь, в задницу! Но Драко нашёл, как поддеть: — Так я трахал только тебя! Но под снотворным такое не вспомнишь... — сквозь липкое «А-а-а» он усмехнулся. И попытался подняться. Опять. Но получил сильный удар ногою — в живот. И ещё один — между ног. Драко взвыл, прижимая ладони к паху. — Это тебе от меня, — окрысилась Линда. — За то, что бросил ради грязнокровки! В комнату влетел жёлтый самолётик, устремился к ногам Драко, но Беллинда отшвырнула настигший штраф. Последовал ещё один удар прямо по прижатым рукам. В живот. По лицу. — Я убью тебя-я, — Драко, задыхаясь, крючился на кровавом полу. — Лучше проваливай! Он перекатился на спину, погибая от боли. Морган склонила голову на бок: — Говорят, если завалить Малфоя, это к удаче, — веселилась она. Малфой, повернувшись, сплюнул ей в ноги кровь и заметил: — Это если у него отсосать! Он дышал тяжело. Сбивчиво. Устало. Измучано. Он звал Гермиону всем сердцем... Внутри. Драко лежал с закрытыми глазами, собирая остатки сил. Он не сдастся Морган — вот так. И вдруг почувствовал, что она придавила туфлей его горло: — Прежде чем мы поженимся, Драко… — Ни хрена, — прохрипел он. — Не перебивай, — наслаждалась Линда. — Вы с Грейнджер — как куклы. Вы — идиоты! И недооценили Морган, — она ликовала, когда серые глаза распахнулись от этой фразы. — Моё сокровище у меня. — Ну и что? — он выставил средний палец. — Я — Малфой… Я не умею любить, — в лёгких попытках засмеяться, выкашлял он. «Так они догадались насчёт любви... — Линда лишь улыбнулась. — Уже несущественно». И превратила свой голос в тёплую песнь: — Драко-Драко… Ты, видно, забыл, кто я. Ты лжёшь, а самое смешное, что почти веришь в это! Так ты ненавидишь Грейнджер? Не спрашивай меня, спроси своё сердце. Почему оно сейчас так бьётся? Предчувствуя финал. Почему тебе больно, подумай?.. Малфои слишком много знают о ненависти, но о любви... Почти ничего. Она поддела палочкой прядь его бело-багряных волос: — Вы не можете принять это чувство. Объяснить его природу. Вы просто... злитесь. День ото дня. А знаешь, кто злит больше всего, милый? — она заботливо очистила от грязи его лицо. — Тот, кто не замечает нас! — Бре-ед, — не верил Драко. — Хочешь, я угадаю?.. — добивала его Линда. — Ты никогда не мог равнодушно пройти мимо этой выскочки. Никогда не переставал о ней думать! Может, и желал ей смерти, но лишь по одной причине: освободиться от странной зависимости. Откуда между вами эта страсть, Драко? Кто тебе сказал, что причина тому — ненависть? Морган дала осознать ему. Прочувствовать. Испугаться. И грубо сдавила горло, чтобы он начал задыхаться, ловя воздух влюблённым ртом. Чтобы ударил её по ноге, растрачивая последние силы. Беллинда направила на жертву палочку: — Не стоило поворачиваться ко мне спиной, дружок... Морган что-то шепнула, но Драко уже не слышал. Его ослепила дикая вспышка, обожгла лицо оранжевым заревом и отдалась нестерпимой болью в груди. «Лю...» — он не успел даже додумать. Тьма накрыла сознание. _________________ * «Yesterday is history. Tomorrow is a mystery. Today is a gift». Слова английского историка прошлого века — Элис Морз Эрл. Жуткое АУ, соглашусь, но красивые выражения имеют тенденцию к распространению... (всего лишь дурная фантазия автора)