Ловушка для Малфоя

В субботу, около одиннадцати, Малфой, одетый во всё чёрное, явился в квартиру Гермионы Грейнджер во всеоружии: метла, волшебная палочка и баночка с запретным средством в руке. Лживо-обеспокоенно он выдал прямо с порога: — Заждалась? Сразу говорю: я в этом не виноват. Я же искал козла... для жертвоприношения, — на ходу сочинял Драко. — А твоего рыжего дома не оказалось! Гермионе было не до шуток, но не спускать же их с рук: — Не беда, — без тени смущения подхватила она, — пожертвуем тобой, мой козлёнок, — словесная дуэль под вывеской «мой» продолжалась. — Ты же сказал, что достанешь ингредиенты и только? — недоумевала Гермиона. Она мельком взглянула в распахнутое окно. Ночь выдалась тёплой и облачной, что в канун опасного предприятия, бесспорно, играло на руку. Но не особо успокаивало. Как бы то ни было, загреметь на дисциплинарное слушание при новой должности не хотелось. — То есть ты мне настолько не доверяешь? — хотя Драко и подозревал. — Представь себе, я в состоянии приготовить такую ерунду без лишних подсказок. Я не собираюсь травить тебя, сейчас и потом спрос с миссис Баркли. — А метла тебе зачем? — Прибраться решил, разве не видно? — у Драко карт-бланш на сарказм. — Нет, ты же не думаешь, что я отпущу тебя на прогулку в гордом одиночестве? Всё-таки катастроф лучше избегать. Неизвестно, что тебя ждёт в конце путешествия. Метла, конечно, знает дорогу, но мы-то нет. Малфой оценивающе осмотрел Гермиону с ног до головы: джинсы, блузка, волосы собраны в хвост. — Так полетишь? — Драко ухмыльнулся. — Учитывая отсылку к шабашу, немного не по уставу, не находишь? Где шляпа, мантия, космы до пояса? Я не думаю, что миссис Баркли одобрит твой скромный прикид для ежегодной ведьмовской вечеринки, — глумился он. — Похвально, что ты знаешь магловские легенды, — искренне протянула Гермиона, — но вечеринку я тебе обещаю лишь в одном случае: если ты, Люцифер недоделанный, наколдуешь себе хвост, рога и копыта! Выдаёшь желаемое за действительное и думаешь, я вот так попадусь? Драко, не обращая внимания на её выпады, протянул заветную баночку: — Держи, разодетая моя... Она сняла крышку и замерла, коснувшись пальцами края сосуда, так и не решаясь зайти дальше. Поднесла к носу, словно собиралась уловить неароматные нотки, и покосилась на Малфоя, жалея, что хоть убей не помнит его оценку по Зельям. — Не переживай, — успокоил он. И словно мысли прочёл: — По Зельям у меня довольно неплохо. — Довольно неплохо?! — возмущённо переспросила Гермиона. — Да уж получше, чем у тебя! Кстати, мазь пахнет вполне приятно, мухи и клопы на дух не слетятся. А Драко уж точно не клоп. Она ещё раз взвесила «за» и «против», поставила волшебное средство на столик и заявила, не страшась препирательств: — Мне не нравится твой настрой. Для того, кто никогда этого не делал, ты слишком спокоен. Прямо до безобразия! Чувствую, ты знаешь, что меня ждёт, — Гермиона ненавидела ситуации, которые не могла контролировать: — Доставай свою палочку, — скомандовала она. — Это ещё зачем? — чуть отступив, спросил он. — Затем, — отчеканила Гермиона. — Или ты выполнишь моё условие, или никуда не полетишь. И поверь, я уж позабочусь о том, чтобы ты не мог за мной проследить, несмотря на запрет. Только не надо мне тут внушать про осторожность и прочее, я всё решила. Здравствуй, шантаж. — Мне не нравится твой настрой, — передразнил он. — И условия тоже. Гермиона фыркнула: — А мы с моими условиями и не пытаемся тебе понравиться. Хочешь участвовать в этом — смирись! — И чего конкретно ты хочешь? — Драко перебирал в уме возможные варианты, но едва успел добраться до третьего, как ответ его оглушил: — Непреложный обет. И никаких возражений. Он ощутил, как волоски на руках встали дыбом. Не от страха — от гнева: — Ты с дуба рухнула? Или хрени объелась? Хочешь убить меня моими же руками?! — Малфой, отбросив метлу, рванул в сторону Гермионы. — Нет, не хочу, — она и с места не двинулась, сохраняя раздражающее спокойствие. — Но учитывая непредсказуемую реакцию на волшебное средство, я настаиваю на Непреложном обете. Иначе ты можешь воспользоваться ситуацией. Естественно, может. — Да, и попытка убить меня — самое то!.. — язвил он. — Моя грёбаная жизнь — лучший залог твоей безопасности. Гениально придумала! Ума как у ракушки... — Спасибо, что оценил, — она предусмотрительно потянулась к карману: за палочкой. — Давай без сцен, ради Мерлина, я оставила тебе выбор, — попутно Гермиона прикидывала, чем чреваты ночные прогулки в одиночестве. Наверняка ничего хорошего. Но уж лучше одной, чем с мерзавцем в упряжке. — Или Обет, или ты вернёшься к себе в квартиру. Выбирай сам: связанный, парализованный или оглушённый. Драко прекрасно понимал, что для него Обет практически поражение. Только Грейнджер была бы не Грейнджер, если б не подстраховалась. Однако его преимущество в том, что он-то знает, как действует зелье, а значит, стоит хотя бы уточнить детали своего самоубийства. Чтобы их при случае обойти... Он сжал челюсти, дабы не сморозить явную грубость, и выдохнул: — Сначала скажи, как именно ты хочешь меня убить. Только чётко и ясно. Обет размытых границ не любит. — Я всё продумала, — с воодушевлением ответила Гермиона, и глаза её блеснули удовлетворением. — Дай клятву, что пока я буду под действием этого средства, ты и пальцем меня не тронешь. Вот и всё! Как видишь, действие Обета затрагивает лишь короткое время. — Короткое время... И мне сразу должно стать легче?! — не унимался он. Драко прикидывал, как долго может длиться волшебный эффект. Дело было в количестве мази, это он точно помнил. Как и ремарки на полях фамильного свитка: мол, если перестараешься, будешь кутить до упора, а потом отрубишься от усталости, словно пьяный в хлам тролль. Дня на три. — Только где и что ты продумала? — он прокашлялся, будто слова застревали в горле. — Что-то я этого ни хрена не вижу! А если ты свалишься к драклам с метлы? Плюхнешься в муравейник? Застрянешь в болоте? Что прикажешь делать? — А я думала, ты волшебник, — поддела она. — Ну-у, это тот, у кого хотя бы волшебная палочка есть, — она указала на её кончик, торчащий из кармана. — У меня, кстати, есть. — Самонадеянность на уровне бреда! Поттер заразил? А если ты бухнешься в обморок? — продолжал пробивать броню Драко. — Бросить тебя неизвестно где? — Как видишь, мы оба рискуем, — заметила Гермиона. — Но я уверена, если я отключусь, ты со своими амбициями что-нибудь придумаешь! Умная, зараза. Но и он не дурак. Можно, конечно, бросить её к чертям и пусть наслаждается, только червячок внутри грыз и грыз, нашёптывая, что всё всегда идёт не по плану. С первого дня в министерстве любой его план подчинялся каким-то неведомым правилам, не спрашивая на то согласия Малфоя. А неудача Грейнджер (или того хуже — её гибель) выйдет ему, мягко говоря, боком. Драко вытянул руку, и Гермиона осторожно вложила в неё свою ладонь. Скользнула выше. Их руки переплелись, и волнение отразилось на лицах обоих: без тени улыбки, без капли страха, без крупицы презрения — лишь смятение от невинной близости. Заставившее замереть — даже дыханием, и не пытаясь понять, почему их глаза встретились и задержались друг на друге, будто они не смотрели, а вели меж собой немой разговор, чувствуя тайное притяжение. Он сморгнул наваждение: — Я, Драко Люциус Малфой, добровольно и без свидетелей, клянусь, что пальцем не трону Гермиону Джин Грейнджер, пока она будет под действием Бальзама Аггела. Золотые нити обвили руки, побежали медными искрами и, растворившись, исчезли, словно кожа впитала магию. И она змеиной петлёй сжала сердце, угрожая остановить его бег. Как только Непреложный обет состоялся, Драко освободился, быстрым, но нежным касанием огладив тонкую кисть. А Гермиона вдруг испугалась, осознав, что перешла грань. И ради чего? Ради собственного спокойствия? Она впервые ощутила своё сходство с Морган и... ужаснулась. Только изменить ничего нельзя. Пришлось внушить себе, что Малфой сам согласился, и безусловно, всё взвесил не хуже неё. Слабое утешение. — Бальзам Аггела, значит? — за вопросом Гермиона спряталась от терзаний. — Слуги дьявола? — Название не я придумал. Теперь ты довольна? Взвинченный Драко протянул баночку противной шантажистке. Ещё немного — и протянуть он ей сможет разве что завещание. — Вполне, — опустив глаза, ответила она. Перехватила бальзам и снова принюхалась. Он пах мхом и лесными травами, почти незаметно, смешавшись с горьким оттенком Волчьего лыка. Гермиона отбросила последние сомнения и втёрла немного в молочные кисти. — Намазать запястья будет маловато, — не выдержав, вставил он. — Воздействия хватит ненадолго, а как далеко лететь, мы не знаем. Вдруг метла сбросит тебя, если ты станешь собой слишком рано. — А что, у метлы есть глаза, умник? — Гермиона сказала «умник» скорее тепло, чем с издёвкой. И всё бы ничего, но без приставки «мой» это отдавало иными играми. Действие мази, похоже, уже началось. Грейнджер взмахнула палочкой, набросила на себя мантию, надела шляпу, приманила метлу и забралась на неё с видом победителя. Та несколько раз дёрнулась из стороны в сторону, будто отказывалась лететь, и вынудила всадницу спешиться. — Я же сказал, что мало, — ехидно подметил Драко. — Или форма одежды не та, — самодовольно прибавил он. Грейнджер отбросила метлу и выругалась, чем удивила его не на шутку. Прихватив мазь, она исчезла в спальне в мгновение ока, и эта поспешность вкупе с непримерным поведением давали Драко надежду, что шабаш всё-таки состоится. А Обет, может, и мешает до неё дотронуться, но не мешает всё лицезреть. Драко расстегнул мантию и натянул ремень по фигуре, обещая себе хотя бы поиметь эту скромницу мысленно. Без прикрас. Через несколько минут дверь распахнулась, и на пороге появилась кто угодно, только не настоящая Грейнджер: распущенные, немного взъерошенные волосы; глаза, скорее, чёрные, чем карие. Босая. Остроконечная шляпа на голове, чернильная мантия и… чёрное бельё. Дерзкий кружевной флёр. Охренеть. Откуда у Грейнджер такие вещи? Кого заводила?.. Драко пресёк возбуждение. Не теперь! И вдруг осознал, что от прежней зануды остался лишь голос: — Жарковато сегодня, тебе не кажется? — она, качнув бёдрами, двинулась вперёд и огладила дверной косяк. — Ждал представления? Конечно, я могла бы раздеться, но кто ты такой, чтоб тебе угождать? Мой стажёр?.. Драко молча заиграл желваками. — Злишься, бедняжка? — поддразнивала она. — Строишь коварные планы? — Гермиона поправила шляпу и приманила метлу. — Строй, страдалец... Но помни, я тебя не боюсь. — Ведёшь ты себя… слишком непредсказуемо, — Драко старался не пялиться на скрытую кружевом грудь. Старался. Но пялился. — Тебе нравится? — Гермиона застегнула верхнюю пуговицу на мантии. — Не особо, — Драко лгал и не лгал одновременно. Всё-таки без белья смотрелось бы лучше. По меньшей мере, не тянуло б её раздеть. Зверски. — Врёшь, — уверенно заключила Гермиона. — Готова поспорить, ты ждал, что я превращусь в бесстыжую девку, — (а сейчас кто: ангел?!) — Не повезло, правда? Гермиона села на метлу и полы мантии разошлись сильнее, обнажив голые ноги и едва прикрытую наготу. Драко почувствовал обширный прилив крови к члену. Переступил с ноги на ногу. — Но будь на мне хоть тонна бальзама, — продолжала она, — ты бы не вызвал ничего, кроме разочарования. И конечно, я не настолько не в себе, чтобы не помнить про Обет. Ты сейчас такой неопасный! Совершенно не заводит. Драко стиснул зубы: «Чтоб тебя, Грейнджер!» Неприступная. Несносная. И, несомненно, поэтому ещё более желанная. Настолько сильно, что это сложно было не заметить. Драко спешно сунул руки в карманы. «Новая» Гермиона улыбнулась, за взмах палочки распахнула окно и поцокала. — Малфой, Малфой… Правила помнишь? Смотри, но не трогай. Чего стоишь, будто фонарный столб? Не в состоянии лететь на метле? — она покосилась на его пах. — Так мазь под рукой, — и указала в сторону спальни: — Дерзай, развлечёмся! Но лично я не советовала бы: вдруг дотронешься, и пуф!.. Смерть твоя будет безвременной. Беллинда, наверное, расстроится. А может, и нет… Она взглянула в ночное небо, и: — Лови! — Грейнджер, пренебрегая всем и вся, кинула ему волшебную палочку, и Драко еле успел её поймать. — Неплохо, — с усмешкой констатировала она. — Ну, хоть реакция не пострадала. Только нечто иное. Может, самолюбие? Малфой подумал, что сейчас эта героиня волшебного мира больше похожа на Линду, чем на себя саму. И он хочет Грейнджер — он это чувствовал. Чувствовал даже кровью. Она — её чистая алчная суть — требовала своей крови: крови жертвы. Распятой и голой. Но не такой — с явным изъяном. Поиграть с Морган-Грейнджер, конечно, можно, и не обязательно дёргать смерть за усы, но вот заткнуть навсегда её прежнюю: правильную до мозга костей... Дело чести. — Полетели или боишься? — с вызовом спросила она и за считанные мгновения выпорхнула в окно. Драко спрятал палочку и, вскочив на метлу, бросился за лжеГермионой. Он мало что понимал, когда они оба скрылись высоко в небе. Просто чувствовал — впереди испытание не только для Грейнджер, для него тоже. Новая метла легко поспевала за ней, но та, словно забыв о Семи печатях, постоянно выписывала в воздухе всевозможные пируэты, летела отвесно вниз и с искрой в глазах подстёгивала Драко. Как какого-то мальчишку!.. Попытки урезонить разбушевавшуюся ведьму вызывали лишь смех. Заливистый. Немного сумасшедший. Такой раздражающий. Грейнджеровский. Смех. Резкий и злой. Продирающийся под кожу, словно не она, а Малфой покрыл себя дьявольской мазью. Эта лохматая стерва смеялась над ним! А Драко терпел. Терпел и понимал, что если под ними жилая местность, то разговора с начальником отдела магических происшествий и катастроф не избежать. А что ему скажешь: что Грейнджер свихнулась? Вполне. Эйфория, ясно отражавшаяся на её лице, уже затмевала прошлые страхи. Притупляла стыд. Эту Гермиону абсолютно не волновало, что Драко то и дело её костерил, потому что она подтрунивала над ним. И ещё хуже — провоцировала. Её мантия развевалась по ветру, обнажая соблазны, и Драко, матерясь уже про себя, боролся с животным «голодом». Как ни желай он достать настоящую Грейнджер, либидо не обманешь. Особенно когда она, подогревая его, беспечно совершает воздушный финт и, словно не замечая, как Малфой жмурится, обещая себе не тереться членом о древко, небрежно вешает на деревянный кончик... свой чёртов бюстгальтер. Жадно смеясь. Опять. Хренова ведьма! Он через силу растянул губы и спрятал её кружевную издёвку в карман. Драко предпочёл не искать глазами голую грудь и не сомневался, что если бы он не хотел Грейнджер, она вела бы себя иначе. Но долбаная героиня интуитивно об этом знала, оттого и подстёгивала воображение. Она мучила Драко. Дразнила. Она развлекалась. И ей это — химера её возьми! — нравилось. Поэтому главное — не уступать. Ни этой Грейнджер. Драко потерял счёт времени и всё пытался определить, куда они летят, но не успевал следить и за ней — с её «жаждой» разбиться, и за местностью одновременно. Вдруг метла Гермионы пошла на снижение, и Драко понял, что они подлетают к месту назначения. На много миль вокруг высились лишь огромные деревья, уходящие зелёными верхушками в небо, и магловских крыш на горизонте не наблюдалось. Он абсолютно не удивился, увидев, как она опускается на небольшую лесную опушку, но вот куда их забросило, Малфой не представлял. С невольным восхищением он наблюдал, как босые ноги Грейнджер, стоя на древке, парят в нескольких сантиметрах над землёй. Лишённая страха, распалённая полётом, она прекрасно держала равновесие, и щёки пылали. Потеряв шляпу, её волосы рассыпались буйной волной, а почти чёрные глаза горели таким же угольным пламенем. «Хороша, зараза!» При свете звёзд и полной луне её нагота смотрелась почти приглашением, и это заставляло сердце Драко выпрыгивать из груди. Он идиот. Раз согласился на чёртов Обет. Малфой отбросил метлу, как только почувствовал под ногами землю. Послал к драклам развратные мысли и крепко сжал за спиной обе палочки. Руки занять. Гермиона спрыгнула следом за ним, но, когда её пятки коснулись травы, отскочила в сторону. Потому что что-то стало расти прямо у неё под ногами. Драко зажёг свет: «Люмос». — Мерлин меня подери! — высказался он. — Это что, дурацкая тыква?! Из-за неё вся эта суматоха? Я бы сейчас сам отхлестал эту Баркли по щекам, — в сердцах произнёс он и загасил свет. Это, действительно, была тыква. Довольно небольшая, но спелая. И тут Грейнджер, как лань, прыгнула на неё, видимо, пытаясь раздавить. Один прыжок. Два. Три... Пять. Страстная битва-пляска продолжалась, но ничего не выходило. — Что ты делаешь? — громко спросил Драко, насчитав уже с десяток «па». — Выпускаю пар, что же ещё?! Представляю, что это миссис Баркли собственной персоной. — Грейнджер, — резко одёрнул Малфой. — Перестань! С её новыми «пируэтами» бороться было ещё сложнее: грудь белела, ноги казались непозволительно длинными, а волосы манили медовой копной. И Грейнджер даже по тону это уловила: — Что не так, сладкий? Я тебя пугаю? — соскочив, она приближалась, гипнотизируя его долгим призывным взглядом. Почти хмельным от магии, струящейся в крови. — А ты за тыкву боишься... или за себя? Драко понял, что действие волшебного средства достигло своего апогея. Осталось пережить пытку. Буквально пере-жить. Он был бы рад не отвечать Грейнджер, но молчание только сильней давило. Сейчас в нём жил не мерзавец, а трёхглавый дракон. И имя трём головам: расчётливость, злость и похоть. — Я? Боюсь?! — Драко усмехнулся. — Либо у кого-то разыгралось воображение, либо ты слишком много на себя берёшь, — рявкнул он и, выронив волшебные палочки, крепче сцепил за спиной руки. — Occupe-toi de ton cul, Granger! — Опять выкручиваешься? — раздражённо заявила Гермиона в каком-то полуметре от него. — Давай поговорим начистоту, Малфой. Потому что тебе будет полезно услышать... всю правду. Ты как злой несчастный ребёнок: кусаешься лишь бы кусаться. И либо ты меня ненавидишь, либо хочешь — третьего не дано. Выбирай сам! Хотя для меня это очевидно. — Неужели? — окрысился он. — То-то ты удивишься!.. Сейчас очевидно только одно... — Ты трус, — шипя, перебила она. — А когда трусишь, говоришь со мной по-французски. Что, так легче? Легче ощущать себя выше меня? Выше многих! Драко крепче сжал зубы и руки за спиной. Да так, что щёлкнули костяшки. — Заткнись, Грейнджер! Но она была явно в ударе: — Терпи, херу-вимчик, — цинично и по слогам, — раз попёрся за мной! И не по тому, что рвался работать, нет... Зачем ты вообще сунулся в Министерство? Кому что хотел доказать? Гермиона, как в полудрёме, огладила себе шею, расстегнула пуговицу на мантии и увидела, как Малфой напрягся: — И что ты имеешь сейчас? — поддевала она. — Испытательный срок? Тяжело, наверное, такому, как ты, приходить на работу и быть всего лишь вторым после Грейнджер. Вторым после выскочки, да? Ты бывший Пожиратель смерти, и это, увы, самое большое, что ты совершил в жизни. Он закрыл глаза в попытке избавить себя от срыва. Но её голос было не заглушить: — У зла и добра свои герои, а ты кто? — Гермиона привстала на цыпочки, чтобы бросить прямо в лицо: — Посредственность! «Обет. Обет. Обет…» — твердил Драко неслышно, будто молитву. Губы двигались, и Гермиона поняла, что именно он лопочет. — Жалкая посредственность, — повторила она. — Заткнись, заткнись, заткнись, — спасительно цедил он. Только Гермиона и не собиралась умолкать. Чем сильнее заводился Малфой, тем большее удовольствие испытывала эта «новая» Грейнджер: — А то что? — она опустила уголки губ. — Закатишь истерику? Ты не можешь и пальцем ко мне прикоснуться! А ведь хочется, я знаю… Но я-то могу до тебя дотронуться, — и она, пока Драко не видел, коснулась пряди его волос. — Ты сам оставил мне лазейку. Ох, как же не осмотрительно… Ты не забыл, что Обет воспринимает всё слишком буквально? Гермиона стояла в дюймах от Малфоя, потому смело приблизила губы к его губам, дав почувствовать своё дыхание. Драко невольно дёрнулся, когда кончики её пальцев заскользили по щеке... по губам... по шее, мягко и хищно отмеряя уровень его злости. Чем ниже — тем вкуснее. Грейнджер, будто издеваясь, не спеша, огладила плечи, потом — грудь и распахнула его шёлковую мантию. — Здесь и правда жарко, — выдохнула Гермиона и стала медленно расстёгивать пуговицы на рубашке. Оставив лишь одну из них, склонилась и поцеловала открывшуюся взгляду полоску тела. Она ощущала, как бешено колотится сердце Драко, и мысленно упивалась своей властью над ним, целуя его снова и снова. Затем подняла взгляд и ядовито пропела: — Что, Непреложный обет сделал тебя истуканом? А, может, чем-то похуже? Драко внезапно открыл глаза и снова зажмурился. Блеск в глазах Грейнджер давался как-то болезненно, задевая его порочные струны, умело играя на них: — Забавно, ты сейчас так беспомощен. Не то, что в ту ночь, после приёма. Когда, мерзавец, лапал меня. Сравнивал с Морган. Когда защищал свой маленький член!.. Малфой гневно сжал кулаки, приказывая себе не сорваться. — Закрой рот! — закипал Драко сквозь зубы. Конечно, её издёвки слишком банальны, но он знал, чем ответить: — А не то взвоешь, когда «мой маленький» достанет до горла! — Ого!.. Уже не по-французски? — Гермиона провела ногтями по его голой груди. — Вконец осмелел. Ты и с Морган такой... дерзкий? Тогда почему она вечно сверху? — бесстыже цеплялась она. — Завидуешь? — Драко чуть отступил, спасаясь от мелких увечий. — Завидуешь, пока ждёшь своей вшивой любви! — А чего ждёшь ты? — кусалась Гермиона, кружа вокруг Драко чёрной отравой. — Чего?.. Денег и славы? — она распахнула мантию, выставляя свою красоту: — Вот это вот всё? — скупая усмешка. — Увы, но не светит, — прямо у уха. — Потому что ты... не умеешь любить. Только — брать. Только — врать. Только — развлекаться. Ты эгоист, и способен любить лишь своё отражение. Драко показалось, что если прикусить свой язык — жёстко, до боли, то искушение напасть на мерзавку отступит. «Нельзя-нельзя-нельзя», — вторил он про себя, пока не услышал тягучий тоскующий голос: — Теперь-то я знаю, что ты чувствовал под Бальзамом, — Гермиона ощущала это всей кожей. — Свободу. Свободу от всего: от метаний, от морали, от совести. Бог мой, мне та-а-ак хорошо... И потому не страшно спросить: каково тебе, Ма-а-алфою — фигляру и снобу, просить о поцелуе? Просить меня: грязнокровку. Наступила тишина. Драко открыл глаза и ждал наказания. Целую секунду ждал, как болван, но его не было. — Сюрпри-из! — улыбнулась Гермиона. — На таких, как я, заклятие не действует. Ты не знал? — она на миг возвела глаза к небу: — Спасибо, Рон… А что скажет о твоих просьбах чудный папочка? Драко широко раздувал ноздри. Тысячи молний клубились под кожей, но он не уступал. После войны отца многое не касается. Малфой себе и не то позволял!.. Она очерчивала кончиками пальцев его плотно сжатые губы и наслаждалась серой мглой чистых глаз: — И что скажешь ты, если я тебя поцелую? Нет ответа. Но есть... его страх. Гермиона медленно, будто змеями, обвила Малфоя руками — за шею. И поцеловала. Бездумно. Страстно. Смело запуская язык ему в рот. И Драко не мог не ответить. Вот так — недосвязанным. Не мог не принять вызов. Пусть тот полулживый, пусть явный, по-моргановски сухой. Минутный. Сейчас ситуацией владела Грейнджер и показывала своё превосходство его же способом. — Его чистокровное Величество возбуждён и раздавлен, — прошептала она, прежде чем сильнее впиться в его губы. — Так проси пощады… Она прижалась к нему — недвусмысленно. Бёдрами. Нагло. Прижалась и выстонала свой жар. В висках Драко стучало, но он и не думал размыкать руки. Дикая злость доброй подругой удерживала его на месте. И Непреложный обет. Который точно знал, когда Бальзам Аггела потеряет силу, поэтому отсчитывал в сердце тупые удары, пока Драко хотел... Хотел и целовал Грейнджер, понимая, что и потом она этого не забудет. Не его язык. Не его вкус. Не собственное падение. Когда льнёт к нему пьяной нимфой, вжимаясь бёдрами в — мать твою! — член. Вдруг мучительница оттолкнула его и обронила, цинично теряясь: — Рон или Малфой… Малфой или Рон… Никак не могу выбрать... Грубый надменный смех почти лишил Драко самообладания. Несколько мгновений он как будто блуждал впотьмах, разгоняя по венам гнев и тяжёлый, рабский, сдавленный пульс. Блуждал, ища в себе хоть зачатки... совести. Хоть самую малость. И не находил. Если она и была, то только что сдохла. Потому что Драко заметил, как смех Гермионы стих. Она резко пошатнулась. Растерянно опустила взгляд и схватилась пальцами за виски. Похоже, она пыталась прокрутить в голове всё, что произошло. О да, моя стерва. Волшебное действие мази закончилось. Малфой не сомневался. Когда-то это и с ним происходило вот так: резко, без предупреждения. Будто обухом по башке и током по нервам. Колдовской «туман» не слетал постепенно, он лопался, словно адский пузырь. Непреложный обет спал, падая наземь магической нитью. Драко пытался прикинуть, сколько у него времени, прежде чем Её же мозг Ей отомстит. А тело предаст, предлагая себя как расплату. За всё в этой жизни надо платить, и магия древних не исключение. Он горел, страдая от ярости, и ему было уже безразлично, раскаивается ли Мисс Правдолюбка. Она запахнула мантию, вскинула голову и увидела лишь отчаянные, недобрые, дьявольские глаза. Теперь Гермиона точно знала, как выглядит Малфой, когда ему больно. Когда гнев выжигает шрамы на его коже. Когда внутри него человек: с душою и сердцем. И Гермиона Грейнджер сумела их растоптать. Наслаждаясь. Она бросилась искать свою палочку. Тщетно. «Я же отдала её... Боже, как глупо!» Гермиона отступила назад, придерживая мантию, и споткнулась обо что-то в темноте. Упала. Попыталась подняться... и увидела Малфоя. До того, как сорвалось жгучее «Не-е-ет!», она почувствовала, как тот набросился на неё подлым зверем, и снова упала на мягкую траву. Навзничь. Малфой крепко прижал ноги Грейнджер у самого бедра. Уселся на них верхом и попытался схватить её за руки. Несколько ударов наотмашь, защищаясь, ничего не решили: лицо... плечо... рука... Снова лицо: до багровых отметин. Но Драко даже не реагировал, он — будто кровью — истекал магией, задирая и раздирая её мантию. Он словно ничего не чувствовал. Ничего, кроме жажды ей отомстить. Отомстить её грёбаным принципам. А чтобы отомстить девушке, не надо её унижать... Не такую, как Грейнджер. Ей надо лгать: Правдоподобно. Безбожно. Красиво. Но прежде дать ясно понять: — Никогда не смей нас сравнивать! — свирепо цедил Малфой, не отводя стальных беспощадных глаз. — Слышишь меня, идиотка?! Никогда! Она не сдавалась, но Драко перехватил запястья и склонился над ней, прижимая руки к земле. — Пусти меня! — прокричала Гермиона, сознавая, что его намерения далеки от невинных поцелуев. Хотя их трудно было назвать такими. Действие мази закончилось, но память твёрдо хранила все ощущения — опасные в своём совершенстве. — Кричи... — он впитывал изгибы её тела. — Кричи, сколько хочешь. Тебя не услышат. Бей меня. Кусайся. Что угодно, — приглушённо добавил он, — я не боюсь, Грейнджер. Мне это нр-р-равится, — прорычал он. — Мне многое нравится, — уже мягче. Пытаясь поцеловать её — совсем ненавязчиво, потому что идти напролом просто рано. Просто — мало. Пусть Малфой гад, но не чета Грейнджер, чтобы в погоне за сладким крохи таскать. Она отворачивалась, но хитрые губы не отступали: они целовали шею и плечи — везде, где могли достать. — Отцепись, жалкая сволочь! Опять комплимент. Но Драко на них не купить. Не когда он близок к добыче: — Так как же я и мой маленький член осмелились на подобное? — Я была не в себе, — слабеющим голосом оправдывалась она. Драко еле-еле качал головой: — Нет-нет-нет... Ты не взяла всё с потолка. Это были твои мысли, твои страхи. Не снадобье за тебя говорило, а часть твоей натуры. — Тёмная её часть! Она чуть не пнула мерзавца коленом, но тот точно отслеживал движение её ног: — Вот с ней мы сейчас и разберёмся! Она изогнулась, пытаясь освободиться, но её предплечья были плотно прижаты к земле. — Тронешь меня, сотру в порошок! — пригрозила она. Но никто никого отпускать не собирался. Месть сладка. Сладка для обоих. — Уже тронул, — издевался Драко. — Ты не заметила? Слушай меня, Грейнджер, — он не сводил с неё цепкого взгляда. — Слушай меня внимательно, потому что во мне сейчас говорит тёмная часть моей натуры. Мы давно уже не школьники. Это было ошибкой — так играть со мной. Я уже не из тех, кто надуется и сбежит. Я из тех, кто нападёт и проучит. Ты же хотела меня достать — и достала! — Повторяю, это была не я! — убеждала она, но Драко плевать хотел на всякие доводы: — То есть это не ты меня целовала? Знаешь, лживая моя, мазь никого не делает шлюхой, она лишь тащит на свет желания. Твои — не мои. Ты целовала меня, потому что хочешь, — он дерзко прижался к её губам: безответно. (Не считая хренов укус!) — Только упираешься в свои принципы, как последняя дура! Красивая дура. До ломоты. — Зато они у меня есть! — огрызнулась она. — А ты путаешь меня с Морган. Он склонился к её уху и зашептал, как будто кто-то ещё мог это слышать: — Разве вас спутаешь? — он прошёлся губами по её шее. — Твоя кожа нежнее, — выдохнул он, — и венка под ней так бьётся... Мы оба знаем почему. Грейнджер уклонялась, но он наслаждался тем, как она, выгибаясь, подставляет себя под ласку. — Пр-р-рекрати, — рыкнула Гермиона, стараясь не выдать своей реакции, но невольно задержала дыхание, когда поцелуи спустились ниже. — Это мерзко. — Разве? — спорил он, ласковым вихрем смущая слух. — Тогда почему меня это так заводит? Губы Драко достигли ложбинки и перешли на плечи. Сбиваясь, Гермиона беззвучно считала каждый поцелуй, чтобы отвлечься от мягкой тоски, что разливалась по телу без всякой магии. Считала, чтобы потом столько же раз врезать мерзавцу! После десяти, эта подлая щемящая тоска заставила её уменьшить сопротивление. Но не разумом: — Так нельзя!.. Нельзя вот так... без любви. Опять это слово. Приятная блажь. Детская сказка. Можно, конечно, соврать... как хотелось. Но по-дурацки тянуло не врать: — Ты не представляешь, как много всего можно делать... без любви. Доставая до сердца. Он остановил свой взгляд на груди, мысленно лаская её, но не прочесть эти мысли было попросту невозможно. Такие развратные... Горячие, как огонь. Гермиона зажмурилась. Замолчала. Силы покидали её. Она снова дёрнулась, но подступающая слабость давала о себе знать. «За всё в этой жизни надо платить», — пронеслось горьким эхом. И за сомнительное удовольствие — тоже. — Посмотри мне в глаза, — просил Драко, — разве в них сейчас отвращение? — Нет, но... — не уступая, терялась Гермиона. — Что в них, Грейнджер? — он умел лгать и не лгать одновременно: мы ведь сами любим себя обманывать. — Что это?.. Если желание жжёт мне губы, а вены... как от боли пульсируют. Только я хочу ласкать тебя, даже если моё трусливое сердце молчит. Разве это так страшно? — Это глупо, — Гермиона боялась открыть глаза и увидеть в них истину: смертельную в своей полноте. — Ты права, это глупость. Но хорошая глупость. А ты... — он скользнул кончиком носа по левой щеке. Сделал неровный вдох. — Ты пахнешь таким же желанием. Я зол, я опасен, Грейнджер, и не хочу слышать про мечты, про «долго и счастливо», про долбаный шум дождя и хрень с ветром. Забудь всю любовную чушь... — Его руки двинулись по предплечьям, давая волю её уставшим кистям. — Я хочу твоё «да» с сотней оттенков. — А я не хочу слушать тебя! Ты ждёшь невозможного, — она не желала ему потакать. Только не ему. Только не так. И всё потому, что он разговаривал с ней приглушённо и вкрадчиво. Старался донести до сознания каждое слово. И Гермиона понимала, что дело не столько в словах, сколько в том, кто их говорит. И как бы она ни хотела этого изменить, но именно Малфой — его голос — медленно и верно лишал остатков благоразумия. — Королева упрямства! — сорвался Драко. — Но мы хотим одного. Что здесь аморального?! — Всё! — рявкнула Гермиона. — И не лезь ко мне со своей философией. Ты мне противен! Должно быть, ярость в его глазах ударила ей в грудь. Оттого она сжалась, покрыв мелкой рябью лилейную кожу. — То есть лучше врать чем признаться, так что ли? — (врать — его и только его план.) — Ну и где твои хвалёные принципы?! Тогда придётся тебе напомнить, что лучший способ убеждения — принуждение. Скажешь, что хочешь меня, и я тебя отпущу. Но не раньше! Гермиона открыла глаза, надеясь увидеть во взгляде толику правды. Но её не было. И не будет. — Никогда! — Гермиона дёрнулась, и снова оказалась в тисках. — Никогда — это просто вопрос времени. Если ты не сознаёшься, я пойду дальше. Ты готова рискнуть? — Ты не посмеешь!.. — Запрещать — не в твоей власти. Ни в чьей. В доказательство он приник губами к ломким плечам и ощутил языком соль её кожи. Этот лёгкий девственный вкус отдавал в паху дробным ритмом, толкающим ниже — к груди. Гермиона, в отчаянии, подавляла подступающую дрожь и вдруг поняла, что боится — о, боже! — не Малфоя, а своей реакции на его наглость. — Ты не пойдёшь на преступление, — раздался её притихший, настырный до бреда голос. Но разве такой, как она, нужен слабый и нерешительный? Только не Грейнджер. — То, чего я хочу, уже на грани преступления, — Драко выпрямился, потянулся к карману, вытащил кружевной «аркан» и помаячил перед её обомлевшими глазами. Новый рывок — и новая борьба. Крепко сжав ноги Гермионы, он перехватил её руки, завёл их за спину, сцепил и, не давая вырваться, затянул на запястьях двойную петлю. — Всё ещё считаешь, что я трус? — со сбившимся дыханием спросил Драко. — Тогда ты — сказочница. И не ты одна легенды знаешь, — он предпочёл озвучить намерения: — Секс ночью тёмной истязал Любовь, Сорвал одежды, был изранен в кровь, Лобзал, лизал соски, лишая дара речи... Любовь сдалась, кусая Сексу плечи, И в миг восторга в мире родилась Земная, всё прощающая Страсть.* Гермиона не удержала беззвучное «А-а», проклиная слабость к смелым стихам и... ...Малфоя. Потому что он бесстыдно припал к голой груди, лаская её без тени стеснения: остро и нежно. Дыхание выдавало обоих: они горели, уходя дальше и дальше от призрачных правил. — Ты пожалеешь... — почти взвыла Гермиона. Но он уничтожал её упрямую ложь своим чёртовым языком. И безудержными губами. Он даже не спорил, вкушая её всхлипы стыда. Прекрасно и дико. Долго-долго-долго... ...и мало. Драко владел ей — под надрывный стук сердца. Но не собой. Крайнее возбуждение было слишком чудовищным. Для Гермионы — незнакомым. Для Малфоя — мучительным. Но он сам виноват. Игра с наслаждением слишком опасна. Тогда почему он забыл об этом? Дурак. Он прервал жадные ласки, но лишь для того, чтобы поцеловать Гермиону. Снова дурак. Херов Дурак с большой буквы. — Иди к чёрту, Малфой! — она и сама не знала, зачем так сказала, потому что была на грани признаться. Но зачем?.. Гермиона поймала себя на мысли, что не хочет, чтобы этот туман в голове рассеялся. Пусть сердце колотится в груди. Пусть его голос ласкает слух. Пусть губы высекают искры желания. Пусть!.. Но где желания и где очевидное!.. Голый секс любви не заменит. Малфой может убеждать Гермиону сколько угодно, может ласкать, может даже заполучить... Но не переделать. Драко, не спеша, обвёл пальцами твёрдый сосок, горделиво роняя: — Твоё тело тебя выдаёт, — ведь природа сильнее принципов. — Между ног, наверное, тоже. Но ты знаешь, как меня остановить. Скажи: «Я хочу тебя», и прекрати это безумие. Скажи... — Да пошёл ты!.. Плохая идея. Дурная. Грубая. Как и реакция Малфоя, преступная в своём завершении: Он огладил грудь. Огладил живот. Он спустился к краю белья, всего на дюйм скользнул пальцами под резинку и попытался поцеловать неприступные губы. Но спорщица сжала их, не сдаваясь. — Скажи... — шепнул он и, не дожидаясь ответа, спустился ещё на полдюйма. И она прогнулась. Выстонала «пошёл ты» — опять — со сладостным стоном, и Драко вернулся к груди, со вкусом слизывая протесты. Он ни о чём не жалел, но сдерживался, понимая, что его предел уже пройден. Он может врать, угрожать, идти на долбаный принцип, но не станет её принуждать. Лишь убеждать, искусно блефуя: — Или так, или иначе... Но я всё равно не остановлюсь. Я зайду так далеко... Так... далеко. Может, у моих желаний и нет сердца, но они настоящие. Я знаю, чего хочу. И плевать мне, что это гадко. Плевать, что ты возненавидишь меня. На всё плевать! Отчаянный шаг. До боли отчаянный. Глупый. Это так же глупо, как и его нежное, у самых губ: — Поцелуй меня, нельзя же вот так... Подло молчать. Их тянет друг к другу. Ярко и страстно. Хватит войны. Хватит вранья. Всё хватит! Драко почти прикоснулся губами к её губам: — У любви твоей много обличий... — для него она в скрипе кроватных пружин. Но Гермиона прочувствовала чуть больше: Драко Малфой хочет её. Слишком сильно для простого влечения. И сдалась. Она решила, хоть ненадолго, раствориться в диких мгновениях. Украсть их у гордыни и правил. И вместо признания ответила на поцелуй. Для Малфоя мир будто раскололся на «до» и «после», и его острые края коснулись их губ. Оттого внутренний стон и отозвался в душах обоих, возможно, последней разумной мыслью: «Да-а-а...» Он целовал Грейнджер, целовал её — настоящую, целовал и... боялся. Боялся, что сердце вдруг встанет. Даже на миг. И виноват не чёртов Обет — её губы, полные долбаных чувств. Адовых в своём искушении. Драко освободил её руки, согревая кожу дыханием. Конечно, он уже целовал Грейнджер, но, казалось, он не целовал её никогда. Никогда-никогда, мать его!.. Потому что именно теперь была только она, отвечающая на ласку: по-наивному искренне и по-взрослому жадно. И именно теперь он не простил бы себе ложь: да, он свихнулся. Из-за неё. Всё плыло: планы и мысли. Злость катилась в тартарары. И жидкое «да» струилось по венам вместе с чистой, порочной кровью. Драко целовал Гермиону, забыв о времени. О том, кто они. О том, чтобы диктовать условия и сохранять контроль. О том, что обещал отпустить. Забыл почти обо всём... Но главное, Драко хотел Грейнджер. Не поиметь — отлюбить. Он ощущал, как дрожит её дыхание вслед за пальцами в его волосах. Как доверчиво грудь вжимается в тело, распаляя его сквозь одежду. Как Грейнджер целует его — сама, стоит прервать ласку. Целует и, наверное, ждёт... Он стянул мантию. Рванул полы рубашки из брюк. Его рука смело прошлась по её животу — вниз, проникла под тёмную ткань, скользнула к цели и застыла — там, где Грейнджер нежнее нежного. Там, где её «да» особенно льстивы. Бессвязны. Доступны. Гермиона опять выгнулась, и Драко поймал её дыхание, выстраданное их жуткой игрой. Грейнджер странно дёрнулась, не ясно за что извинилась, и он закружил пальцами по её нежности, сцеловывая с губ покаяние, только поцелуи оборвались... — Подожди, — спохватилась она. — Грейнджер, ты и я — это неизбежность... Он разгонял её влагу кончиками пальцев. Пару лёгких движений: вверх-вниз, и он остановился, дразня: — Так больше чем хорошо, правда? — Да, но...— она терялась. — Что «но»?.. — не понимал он, убеждая себя, что без этих «но», наверно, нельзя. Это же Грейнджер. Она одёрнула его руку и взмолилась: — Не здесь и не так… Глаза Гермионы закрылись, тело совсем ослабло, и Малфой вдруг понял: она отключилась. И в этом виноват не он, не оргазм, не какой-то недуг, а чёртово снадобье! «Теперь проспит несколько часов». Он бесславно выругался. Громко. Не раз. И не два. Сжал член, чтобы сбить возбуждение. Выругался уже про себя. Драко чуть склонился к её лицу и ненадолго коснулся щеки, пылающей будто в горячке. Со смазанным взглядом он запахнул края порванной мантии, скрывая за шёлком беззащитную наготу. Он нашёл обе палочки и жутко обрадовался, когда тыква поддалась уменьшающему заклятию. Драко сунул овощ в карман, набросил на плечи мантию, взял Гермиону на руки и, понадеявшись, что сможет попасть в незнакомую спальню, трангсрессировал. Положил её, спящую, на кровать, накрыл, пристроил тыкву на тумбу и засеменил к двери, напоследок взглянув на притихшую Грейнджер. Эта упрямая девчонка казалась такой непонятной, неиспорченной, такой... не от мира сего. И теперь, когда безумие близости отступило, случившееся его придавило. В воображении всё было несколько... циничнее. Он хотел отыметь её принципы, но, кажется, растерял свои. Никогда и ни с кем Драко не чувствовал, что его «уровень страданий» меняется вне его воли: растёт, исчезает, множится. Очередной малфоевский план рушился, будто на его планах, как и на коже, клеймо. А значит, Драко должен собраться и взять себя в руки. Любой ценой. «Этого не должно повториться. Никогда». Но он одновременно боялся и понимал, что никогда — это просто вопрос времени. ____________________________________ * Стих О. Гаврилюка автором адаптирован для фанфика, оригинал не привожу, он показался мне неизящным и шероховатым.