Брак по принуждению

— Предатели! Мерзкие предатели! Эрик Леннарт выплевывает ругательства одно за другим, наблюдая за особняком Майклсонов, скрывшись в тени дубов, и его злость лишь силится с каждой минутой, когда дом наполняется гибридами, прежде клявшимися ему в верности. Один за другим они идут прямо к Первородным, которые больше не скрывают своего господства над магическим миром. Войны кланов больше нет. Они победили. Сквозь стекло панорамных окон гостиной он видит всех — ведьму Беннет, которую так и не смог уничтожить; Кэролайн, рядом с которой трется Клаус Майклсон; своих самих близких приспешников. Предательство дочери хоть и бьет под дых, но не особенно удивляет. Габриэлла — женщина, и ее судьба следовать воле мужа. Это — природа, с которой Леннарт не собирается спорить, особенно после того, как сам отдал Габи в руки врага, надеясь получить взамен гораздо большее, но дочь не оправдала его надежд. Единственное, что он чувствует сейчас по отношению к ней — горькое разочарование. Поведение Густава даже можно понять. Новый глава клана должен позаботиться о безопасности стаи, и восставать сейчас против тех, кто гораздо сильнее слишком плохая идея. А отец… Эрик горько усмехается, не сводя с сына пристального взгляда, в котором почти невольно сквозит уважение. Предать отца ради общего блага — совершенно естественный, и может даже единственный выбор. Леннарт знает, что и сам поступил бы также. Но короткое успокоение, что дарят ему мысли о сыне, который в отличие от дочери следует интересам стаи, пусть и не по плану отца, в тот же миг сменяется оглушающей яростью, когда он видит самодовольные лица Майклсонов. Отец и старший сын разговаривают, то и дело сводя роксы с бурбоном, и их полные торжества улыбки отдаются в голове Леннерта волнами гнева, сметающими на своем пути последние крохи здравого смысла. Он больше не внемлет голосу разума, теперь им правят только эмоции. И инстинкты выработанные веками не подводят гибрида. Бесшумно, незамеченный никем, словно тень, он проникает в особняк Майклсонов, гонимой лишь одной мыслью — убить. Темные коридоры встречают его пустотой, но звуки, что доносятся из наполненной гибридами, вампирами и ведьмами гостиной слишком красноречивы. Там царит веселье, и Эрику Леннарту на этом празднике жизни никто не будет рад. Но ему нужно совсем не это. Майклсоны — виновники гибели его жены. Майклсоны, забравшие его детей. Майклсоны, получившие то, к чему он стремился всю жизнь — абсолютную власть. Сейчас его устроил бы любой из них, но Эрику неожиданно везет, когда укрывшись в пустой библиотеке, он видит на пороге Элайджу Майклсона, который явно не ожидал увидеть тестя в собственном доме. Пару секунд они буравят друг друга глазами, словно пытаясь прочитать мысли. Первородный на удивление спокоен, и в его глазах нет ни страха, ни злости — лишь уверенность в собственных силах, и крошечная искорка того, что злит Леннарта еще сильнее — сожаление. Чертов ублюдок жалеет его. Это его ошибка. И последняя капля. — Чем обязан? — вместо приветствия холодно говорит вампир, не сводя с Эрика темных глаз, — все сочли, что глава семьи Леннартов пустился в бега. Может следовало оправдать общие ожидания? — Что ты знаешь об обманутых ожидания, Майклсон? — выплевывает гибрид, презрительно усмехаясь, — особенно в отношении тех, кому дал все! — Я так понимаю речь идет о Габриэлле? — вскидывает бровь Первородный. — Глупая девчонка еще поймет, что сделала неправильный выбор, — цедит сквозь зубы Леннарт, отвечая ему. — Я сделаю все, чтобы этого не случилось, — уверенно отзывается Элайджа, и на его лице по прежнему не отражается и тени эмоций. — Что ты можешь дать ей, Майклсон? — взрывается Эрик, сжимая пальцы в кулаки, — хоть что-то кроме жизни в семье монстров до тех пор пока тебе не наскучит новая игрушка? — Я уже дал Габи то, чего у нее судя по всему никогда не было, — холодно произносит вампир, щуря глаза. — Власть? — Любовь. Произнесенное Первородным короткое слово будто выбивает из легких Леннарта весь воздух. Любовь? Этот монстр забравший кучу жизни, смеет рассуждать о любви? — Вы убили ее мать, — рычит он, уже не сдерживая. — Ее убила твоя маниакальная тяга к господству, и войны, во имя которой они велись, — качает головой Элайджа, — и мать Габи совсем не единственная жертва. В голосе Первородного ни тени сомнения, лишь абсолютная уверенность в собственной правоте, а Эрик, чувствуя как волна ярости накрывает его, окончательно погружая во тьму, хочет лишь одного. — Я долго ждал этого момента, Элайджа Майклсон. И он нападает.