***
— Так, теперь очень внимательно. Кобылу твою зовут Жюли. Подходишь к лошади с левой стороны, ставишь ногу в стремя, другую перебрасываешь ей через спину, садишься. Берешь в руки поводья. Они должны быть слегка натянуты, лошадь должна чувствовать твой контроль. Чтобы повернуть, натяни один повод в нужную сторону и пятками под бока помогай, чтобы остановиться, натяни поводья на себя. Чтобы перейти на рысь, легонько ударь пятками ей по бокам. Не бойся, она не понесет, — добавила я, глядя на довольно старую толстую кобылу, которую дали Квазимодо. Звонарь только кивнул. С самого утра он произнес от силы десяток слов. Взгляд его был как-то по-особому печален, он просто молча выполнял все, что я говорила. Он довольно легко вскочил в седло, я помогла ему со стременами, ведь одна нога у него была чуть короче, и сама села на отличного серого коня «в яблоках» по кличке Лорд. Мы тронулись. У Квазимодо получалось неплохо для первого раза, хотя мне и пришлось пару раз выводить его лошадь из кустов. Его мрачное лицо даже осветилось радостью, когда мы перешли с шага на рысь, езда явно доставляла ему удовольствие. Наконец, мы остановились на небольшой полянке. Он первым спрыгнул с лошади, чтобы помочь мне спуститься. Хотя я более чем могла сделать это сама, я с готовностью позволила ему снять меня с коня. Когда меня бережно поставили на землю, я показала горбуну, как привязать лошадь, и присела на поваленное дерево. Он опустился рядом со мной. Некоторое время мы хранили молчание. Звонарь машинально срывал травинки, чтобы хоть чем-то занять руки. Тишина уже стала невыносимой. Первой не выдержала я: — Что тебя беспокоит? В последний раз ты так выглядел перед тем, как толпа бродяг полезла на собор. Он смотрел на меня каким-то тяжелым обреченным взглядом. — Я не знаю, что мне делать, — охрипшим голосом проговорил он. — Я не знаю, где мое место рядом с тобой. Тогда в соборе я знал, оно за твоей спиной, чтобы в случае чего поддержать, защитить. Я научился вести себя с тобой. Теперь же… — он уткнулся лицом в ладони. Я осторожно погладила его по плечу. — Что, хороший мой? Он не отреагировал на мой вопрос, но от прикосновения поднял голову. — Я не знаю, какое поведение от меня ожидается. Боюсь что-то сделать не так… и ты прогонишь меня прочь. Я ведь грубее булыжника, грубее животного. А ты приезжаешь ко мне из другой страны, приводишь во дворец, в котором я не могу и лишнего шагу ступить. Но когда ты взяла глиняный сосуд, я посмел на миг подумать… — он отрицательно покачал головой. Он выглядел таким потерянным! Точно маленький заблудившийся ребенок. Я хороша, конечно. Заявилась в собор в шикарном платье, привезла ничего не понимающего звонаря в Лувр, который должен был ему другим миром показаться. Ничего не объяснила. Меня буквально затопила волна сочувствия и любви. Да, теперь я точно знала, я любила этого человека, который положил к моим ногам все, что у него было. И свое сердце в том числе. Возможно, мои злоключения в Париже не были мне наказанием, может, это был дар свыше. Я ласково коснулась его щеки. — Все правильно ты подумал. Иначе я бы не приехала в этот город. Он накрыл мою ручку своей ладонью, крепче прижимая ее. — Так не бывает. Ты — капелька росы, песня птички. Как рядом с тобой может находиться безобразное гонимое всеми отребье? Неужели твоя жалость так сильна? — Не говори так! — воскликнула я, отнимая у него свою руку, — ты же только вчера говорил, что любишь меня! — Я не посмею ничего попросить у тебя, я понимаю, как устроена жизнь. Позволь только остаться рядом с тобой, я могу выполнять любую работу. Только не гони, разлука невыносима… — Понимаешь, как устроена жизнь? Тогда ты знаешь, что у такой как я есть три пути: замужество вот с таким вот «Фебом», только титулом повыше, монастырь, от которого я сбежала, или участь старой девы, если отец позволит. А ты дал мне четвертый вариант: жизнь с любящим меня человеком, которого я тоже…я никогда не говорила этого вслух. Никому, кроме отца. Какой вариант ты мне пожелаешь? Горбун опустил глаза. Я загнала его в безвыходную ловушку. Он судорожно пытался найти из нее выход, а я снова погладила его по щеке. Ну, хорошо… — Я люблю тебя. Мне пришлось уехать, чтобы это понять. На миг его лицо озарилось счастьем. Но только на миг. Затем он погрустнел еще сильнее. — Я не могу…ты погубишь себя. Я готов преданно служить тебе, но на такое не пойду, — он говорил, словно бы с кровью вырывая каждое слово. — Ну и прекрасно! — вскричала я, раздосадованная его упрямством. Я вскочила с дерева и пошла прочь с поляны, всем своим видом выражая обиду. Он не пытался окликнуть меня. Не знаю, сколько я шла, не разбирая дороги, но меня остановил крик: — Девушка! Берегись! Обернувшись, я только сейчас заметила пасущееся недалеко стадо коров, от которого отделился здоровенный черный бык. Почему-то я крайне не понравилась животному, и он побежал прямо на меня. Я как в тумане слышала крики пастухов, также бросившихся ко мне, но они были слишком далеко. Я попробовала было побежать, но длинный подол шелкового платья безнадежно за что-то зацепился, и я ничком повалилась на землю. Черная масса все приближалась, вот сейчас он меня затопчет… Интересно, это будет очень больно? Я в ужасе закрыла глаза руками. Внезапно раздался оглушительный яростный рев быка. Отняв руки от лица, я увидела Квазимодо. Он могучими своими руками схватил взбешенное животное за рога, пригибая его голову к земле. Бык рыл копытами землю, пытаясь вырваться, горбуну требовалась вся его нечеловеческая сила, чтобы удержать зверя, пока не подоспеют пастухи. Те хлыстами и криками отогнали быка, у которого глаза налились кровью от ярости. — Мадмуазель, Вы в порядке? — подбежал ко мне один из них. — В порядке, — пораженно прошептала я. — Если бы не этот парень, поминай бы как звали… Это ж какую силищу надо иметь, чтобы Тора остановить… — он осекся при приближении Квазимодо. Тот без лишних слов отпихнул пастуха в сторону и поднял меня на ноги. Его единственный глаз быстро осматривал меня в поисках повреждений. — Ты цела? Нигде не болит? Я помотала головой. Тогда он легко подхватил меня на руки и куда-то понес. Я не сопротивлялась, все еще в шоке от этого инцидента. Он снова спас меня! В который уже раз? Вернувшись со мной на поляну, он снова сел на поваленное дерево, по-прежнему прижимая меня к себе так, словно боялся, что я убегу. Я только сейчас заметила, что руки у него мелко дрожат. Он сидел так минут десять, сжимая меня в объятиях, явно пытаясь совладать с собой. Я тем временем тоже успокаивалась, чувствуя себя укрытой со всех сторон. Наконец, он немного отстранил меня, чтобы видеть мое лицо. — Я клянусь тебе, больше ты никогда не будешь в опасности. Клянусь оберегать тебя. Клянусь, ты больше не будешь плакать, — с этими словами он нежно провел шершавым пальцем мне по щеке, и я осознала, что у меня действительно были слезы. — Клянусь также оставить тебя, как только ты того пожелаешь. — Я согласна, — пробормотала я, — со всем, кроме последнего. Тебе только кольца не хватает, — я не могла не улыбнуться. Он улыбнулся мне в ответ, ласково прикасаясь губами к моей щеке.***
Мы были в моем французском поместье. Квазимодо теперь был уже не Квазимодо, а Александр д’Альбер. Принцесса Анна помогла. Поскольку звонарь был подкидышем, ничего не стоило за определенную награду убедить представителей знатного французского рода признать в нем «своего». При этом самого горбуна они даже и не видели, им было достаточно того, что их представитель станет моим мужем и возьмет мой титул. Так что формально я даже мезальянс не совершала. Кстати о браке… пока я вам это рассказываю, мы уже подходим к местной церкви. — Я беру тебя в жены. Я обещаю перед лицом Господа, быть верным тебе каждый раз, быть твоей опорой, как в счастье, так и в горе, в болезни и в здравии. Моя любовь останется с тобой навсегда до скончания моих дней на этой земле, — повторил Квазимодо за священником заранее выученный текст. За его взгляд, исполненный безграничной нежности и обожания, каким он буквально обволакивал меня в этот момент, я была готова еще десять раз пройти уготованные мне испытания. — Я беру тебя в мужья. Я обещаю перед лицом Господа, быть верной тебе каждый раз, быть твоей опорой, как в счастье, так и в горе, в болезни и в здравии. Моя любовь останется с тобой навсегда до скончания моих дней на этой земле, — эхом отозвалась я. Он следил за движением моих губ, как загипнотизированный. Я плохо помню, как нас провозгласили мужем и женой, как он надел мне кольцо с любимыми изумрудами, как наши губы встретились в поцелуе. В себя я пришла, уже когда он вынес меня на руках из церкви. Венчание было тайным, даже свидетелей не было. Да никто и не был нам нужен. Конечно, впереди у нас было еще много трудностей. Квазимодо предстояло долгое и сложное обучение придворному этикету, управлению поместьем и прочим премудростям, прежде чем мы могли посетить Испанию и навестить отца. Но жить мы собирались либо здесь, либо в Валенсии, двор был не для нас. Я знала, какой будет реакция на мой брак, но знала также и то, что все мои знакомые аристократки позеленеют от зависти, ведь я буду единственной из них, кого любит муж. Также моему супругу предстояло научиться доверять мне, свыкнуться с мыслью, что я его жена, и я люблю его. Но время и нежность сделают свое дело, я не сомневалась. А тем временем мы уже дошли до спальни, и он осторожно занес меня внутрь… Вот на этом, дорогие мои, я вынуждена с вами проститься, а то я очень волнуюсь. Будьте счастливы и берегите друг друга!