270-271 г. от З.Э.
Богатство и любовь Тайвина не дали Джоанне стать рабой блеска роскоши. Роскошь была для нее обыденностью. Она любила тонкую работу золотых и серебряных дел мастеров, но еще сильнее любила полет их фантазии. — Это будет мой тебе подарок. Тайвину получать дары было не впервой, и воодушевленной реакции с его стороны никогда не было. Да и даритель бы постарался немедленно исчезнуть — располагающее выражение лица не сказать что шло Тайвину. Джоанны это не касалось. Более того, на лицо мужа она и не глядела. Что с этого толку? Каждую черту она знала наизусть, лучше — разве что только оттенки его голоса. Тайвин смел пренебрегать королем, но не мог отмахнуться от привычки жены к отвлечению на драгоценные вещички его не менее драгоценного внимания. Он раздражался от этой ее черты, но одновременно любил за нее. Джоанна дарила ему возможность выразить любовь к ней так как он мог — через терпение. Он никогда не думал над тем, как на самом деле нуждался в этих казалось бы незначительных моментах — он, не она. — Позволь мне не всегда быть разумной, — улыбнулась она. На столе перед Тайвином стояла шкатулка — на ножках, изображавших львиные лапы, с крышкой из цельного изумруда. Сначала Тайвин и не понял, решив, что перед ним игра теней. Он прикоснулся пальцами к холодному камню. — Это превосходная работа, — ответил он с искренним восхищением. — Мастер Грин, он обучался в Вольных Городах. — Джоанна скользнула к Тайвину, положив руки ему на плечи. — Кажется, нигде он так и не прижился, разругался с гильдиями. На руку чист, но характер далек от покладистости. — А где получил звание мастера? — В Браавосе, а потом вернулся домой — он родом с Дорна. Дорн у Тайвина всегда ассоциировался с дикарями. — Там он тоже не ужился? — Было бы неудивительно. — Лореза отправила его сюда по моей просьбе. — Джоанна с усилием разминала его плечи. — Мое тщеславие ей не по душе, — с усмешкой добавила она. — Но что мне за дело до этого? Тайвин чуть поднял шкатулку так, чтобы солнечный луч падал прямо на нее. Глубоким насыщенным цветом искрилась скульптурная миниатюра лица Джоанны, вырезанная на изумруде. — Неплохо, — подытожил он. Джоанна отступила. Первое время она норовила сесть к нему на колени, обвить руками и прижаться всем телом. Тайвин однажды остановил ее, нежно поцеловал руку и попросил оставить одного. Больше Джоанна не злоупотребляла своим положением. — Оставь ее на столе, — сказала она, прежде чем уйти. — Пусть будет напоминанием обо мне. Камень в этой комнате уместнее живой женщины. Впрочем, слова, даже самые колкие, значили мало. Джоанна обладала редким даром — она хорошо осознавала свою власть над ним и не нуждалась в неуместных подтверждениях этого. ***284 г. от З.Э.
Элия стояла у камина, всматриваясь в пляшущие языки пламени. Может там она видела жертв Эйриса — в голове у этой женщины могло быть все что угодно. С неудовольствием поймав себя на этой мысли, Тайвин едва удержался от того, чтобы не поморщиться. Бояться Элию — словно пасть в собственных глазах. — Я никогда не сталкивался с подобным, — кратко сказал он. Не ожидая приглашения, прошел к глубокому креслу, неторопливо сел, вытянув длинные ноги. Начищенная кожа сапог блеснула в неровном свете. Тайвин не выносил неопрятности. — Держи меня в курсе, милорд. — Элия казалась совершенно равнодушной и, бросив краткий взгляд в его сторону, снова отвернулась к пламени. Ее темный силуэт казался ночной тенью. Тайвин тяжело выдохнул. Он уже не помнил, что такое видеть столь демонстративное неповиновение. Память услужливо напомнила неприятные моменты юности, и настроения от этого не улучшилось. — Как неразумно, — процедил он. Порой ему казалось, что он перенял некоторые манеры в общении у Эйриса — в его жутко-ледяном безумии. Тайвин относился к истерикам также как и к неряшливости — от людей, склонных к ней, он старательно избавлялся. Но, даже установив железный контроль над Королевствами в лучшую пору Эйриса, он все-таки уступал королю в умении нагонять страх. Теперь соперников в этом искусстве у него не было. — Не старайся, мой светлейший господин, — ответила Элия. Голос ее был глух. — От твоего тона мыши в застенках бросились врассыпную, но чем, кроме слов, ты можешь меня напугать? Смертью? Тайвин опустил руки на подлокотники кресла. Горести Элии сделали ее неуязвимой для его угроз. Ее дети мертвы. У нее ни близких, ни друзей в Королевской Гавани — все они убиты или изгнаны. — Смертью? — тихо спросил Тайвин. — Как раз нет, у меня найдутся мастера, которые этот момент по возможности оттянут, если только твое никчемное слабое сердце выдержит. Тайвин не был склонен к жестокости самой по себе. Но он знал, что если захочет, то Элию не спасет ни ее пол, ни статус. Она медленно обернулась. — Поверь, я боюсь боли, — медленно, даже как-то нараспев проговорила Элия, касаясь прежде изувеченной руки. — В этом и весь смысл. Уголки ее губ нервно дернулись. Тайвин прикрыл глаза. Темницы Красного Замка были местом ужасающим. Мейгор Жестокий выстроил королевский двор над целым замком под землей — только там пиршество было совсем иное. Элия смотрела на него печально. Тайвин был в ярости. Совершенно глупой и необоснованной. Роберт… Король Роберт вел себя именно так, как Тайвин ожидал. Необдуманно — в первую очередь. Кутежные грехи — ерунда, мелочь. Роберт силен своим духом. Принца Рейгара любили за сравнение его с безумным королем, Роберта любят просто потому, каков он есть. Останься Тайвин при нем десницей… Днем подле короля был бы его верный советник, ночью в уши нашептывала молодая красивая жена. Из Роберта можно было бы выточить отличного короля, но теперь оставалось надеяться, что Серсея умаслит мужа ловчее, чем его скрутит осторожный Джон Аррен. Надеяться? Впрочем, с возрастом Тайвин убедился, что именно золоту стоит доверять больше, чем стали. Золото отлично укрепит все надежды. Так к чему ярость? — Куда больше смысла избавиться от меня более простым способом, — спокойно заметила Элия. Тайвин поймал себя на мысли, что не уверен какой способ проще — отправить ее в Дорн или же убить. Он поднялся — настолько резко, что кресло с громким звуком отползло назад. Два шага — и он возвысился над Элией, крепко взявшись за локоть ее правой руки, вырвав тихий стон боли. — Для тебя выделили неподходящее место, моя прекрасная леди, — спокойно заметил он, крепче сжимая пальцы. Он чувствовал плотную повязку под шелковой тканью и внимательно вглядывался в лицо женщины, отмечая тот порог, после которого упрямство будет сломлено. Пот стекал по ее лбу, глаза были зажмурены. В плотном дублете ему был невыносим жар полыхавшего огня, и свободной рукой Тайвин дернул серебряную пряжку, сжимавшую его ворот. Ноги Элии подогнулись, и она скользнула вниз. Тайвин выпустил ее руку, чувствуя, как беспомощная женщина хватается за его колени. — Ты жива лишь благодаря мне, Элия Мартелл, — продолжил он, делая шаг назад, словно брезгуя ее прикосновениями. — Твой муж мертв, точно так же как и дядя. Доран Мартелл не станет ссориться с короной из-за твоей жалкой жизни, какую бы злобу он не затаил. Думаешь стравить меня с Джоном Арреном? Ему плевать на тебя еще больше, чем мне. Стоило дать Горе завершить начатое, твое существование бессмысленно. Элия, сжав губы, медленно поднялась. Поврежденная рука висела плетью, лицо было серым, крупные слезы текли по щекам. — Твой монстр явился ко мне, вырвав из рук моего сына, моего Эйгона. — Голос ее подрагивал, но в нем не было ни страха, ни почтения. — Изнасиловал ли он меня? Да. Не думаю, что Илин Пейн или кто-то еще превзойдет его — у него на руках не будет крови моего ребенка. Тайвин вины не испытывал. — И что? Твоему высочеству угодно получить голову Григора Клигана? — серьезно спросил он. Элия от такой издевки отшатнулась назад — будто ее ударили. — Выбит ли твой меч из рук противником или же поверг его на землю — хула и похвала достаются не оружию, а человеку. Гору считают демоном, страшным чудовищем, но для тебя он — всего лишь цепная животина. Слуг мы выбираем по своему подобию? — Хочешь преподать мне урок морали? — Голос его был совершенно стальной — не хуже валирийского клинка. — Не я устроил тот ад, что разорвал страну на части. Таргариены — кучка уродов, выведенных из поколений кровосмесительных связей. И твой муж — не исключение, а яркий пример. — Выиграй он битву за столицу — и твое мнение было бы противоположным? — Он не выиграл, — отрезал Тайвин. Слова полились сами по себе, словно он желал оправдаться в собственных глазах. — Несмотря на все свои таланты, несмотря на поддержку армии и половины лордов — и одно это говорит о многом, говорит еще со времен неудавшихся заговоров. Он умер как конченный идиот, сполна хлебнув славы, сын своего отца. Каким бы он был королем? Я скажу. Он был бы королем, бросившим страну в тяжелое для нее время, не заботящимся о сохранности жизни своего наследника, отказывающимся видеть, что его союзники предпочитают ему Роберта — по разным причинам, но любая из них обоснована. Именно мне пришлось делать выбор, который сохранил целостность Семи Королевств. — Мои дети… — Твои дети — враги моих будущих внуков. Позволить себе быть милосердным — нет. Передо мной две крайности: жестокость или бессилие. Я свой выбор сделал уже давно. Элия смотрела на него с явной ненавистью. Но было в ней и то, чего Тайвин увидеть не ожидал. Принятие. Джоанна принимала его решения потому, что любила, Элия же видела их неотвратимость. Счастливы те люди, которые могут верить во что-то и слепо считать себя правыми. Дорнийская принцесса смотрела на мир шире. — Рейгар считал тебя другом. — Это был не столько упрек, сколько факт. Тайвин бросил взгляд на огонь в камине. Мало кто в Красном Замке вспоминал о Таргариенах с теплом, по крайней мере, пока каждый еще надеется урвать кусок побольше в царящей неразберихе. — Я был другом Эйриса, — неожиданно даже для самого себя сказал он и умолк. Маска Элии пошла трещинами, глаза ее разгорелись, грудь бурно вздымалась. Она смотрела на него так, как должно быть смотрели на врагов ее праматери, стойкие и яростные. И Тайвину болезненно хотелось увидеть, что будет, если покров сорвать полностью. — Чего ты хочешь, Элия Мартелл? — процедил он сквозь зубы, сжимая кулаки. Элия стушевалась, взгляд потерял осмысленность. Хорошая пощечина вернула бы ей сговорчивость. Это начинало раздражать и вызывало злость — Тайвин привык читать людей достаточно для того, чтобы предугадать их действия. Он смотрел на нее в молчаливом ожидании. И, что бы она не прочла на его лице, даже ее это заставило отступить. Резкое движение — и он схватил ее за волосы, подтащив к камину. — Переняла привычки у безумного короля? — еще тише чем обычно спросил он, пригибая ее к пламени. Элия забилась, но была слишком слаба. Тайвин отпустил ее, испытывая разочарование вырванным против воли жестом — лорд Ланнистер никогда бы и пальцем ее не коснулся. Он брезгливо вытер ладонь о ткань дублета. Элия смотрела на него далеким от своей прежней отрешенности взглядом. Глаза — черные-черные, даже для дорнийцев редкость. Страх или гнев ее обуревали — вопрос сложный. — Тебя что же, совесть мучает? — на удивление твердо спросила она. — Неужели здесь все же нашлось место живому, а не каменному человеку? Тайвин нахмурился и отвернулся, но еще несколько мгновений простоял на месте, чувствуя ее страстный взгляд. Его мучила не совесть — он поступил так, как должен был поступить человек, желавший покончить с войной внутри страны. Его мучило это ее преследование, прекратить которое можно было в одно слово, на которое он не решался.