Дорога, устланная Богами

      Сжал волк крепко губы, и жрица Ареса вдруг подхватила чашу и стала на губы выливать ему отвар, держа волка за челюсть. Поило все, конечно, на полу осталось. Улыбнулась… Тепло и спокойно улыбнулась Сайтари. Даже весь наряд этот не скрыл бы ее глаз. По тому и ходила она с закрытыми очами, а теперь могла бы насмотреться вдоволь на своего волка.       Резво подскочила девица, поднос неся, вернулась она к князю и из-за пояса вдруг вырвала нечто на кинжал похожее. — Теперь, князь, нужна мне кровь твоя, Гончака-хана и волка Ареса, дабы смешать ваши души на подносе этом. Прошу, вытяните руки и откройте мне свои ладони.       Затуманенным взором посмотрел на Шептунью князь. Видать, подействовал плевел, ибо руки его ослабли, как и мысли, что стали засыпать. Однако слова женщины он слышал и волю имел, чтобы к цели своей идти. Как и Гончак, протянул он вперед руку, ладонь разжима. Тут как тут Шептунья… Упала на колени она пред троном княжьим и осторожно белыми пальцами взяла его ладонь. Тут же к коже приставила наконечник кинжала, что сделан был из кости зверья какого. Острие проткнуло кожу и стало выводить кровавый узор на княжьей ладони. И только жрец Ареса бы знак этот узнал — «Жертва».       На поднос, что на коленях Сайтари лежал, упали первые капли крови. Тот же символ вырезала волчица и на левой руке князя. Ее с раскрытыми ладонями ждал и Гончак.       Вскоре на одном подносе смешалась кровь Князя и хана половецкого. Кланяясь, женщина, слова тихие, но страшные, на устах держа, отправилась она к волку. Куница висел на веревках, роль свою играя, будто обессилил он. Шептунья, делая короткие шаги, оказалась перед ним и поставила к ногам поднос с кровью. Сама же, обнажив кинжал, зашла за спину волка. — Сейчас великий князь, перережу я путы, что сдерживают волка, ибо дух его свободен быть должен. — Волк Ареса… Связан быть, — еле слышно и туманно произнес князь. — Он в бессилии, доверьтесь мне, Великий князь.       Лишь слабый кивок подал князь, но глаз он не спускал с Шептуньи, хоть и сложно то было. Она же наклонилась к волку, почти прижимаясь к его шее: — Не поднимайся, — еле слышно, шепотом сказала она ему.       Только Куница мог расслышать ее слова, а потому легко внял совету. Вдруг путы, что руки его держали — ослабли, сначала слева, а затем справа. С грохотом упал Куница на пол прямо пред подносом с кровью. Выказывал он слабость ради дела этого, и потому с усилием сдержал стон, что чуть было не вынырнул из груди. Боль от сломанного ребра ощутимо била по голове и дыханию.       Слышал волк, как перерезали последние путы, что связывали его ноги со столбами. Однако, рано вставать ему было. Игра жрицы продолжается, и рано пока волку Ареса в нее вступать. Шептунья же оказалась перед ним, поднимая руки Куницы, повторила движения она свои, когда метку жертвы на Князя и Гончака нанесла. Не видать в точности было ее и волка за огнем, но не должно было раньше времени сомнений закрасться в княжьей голове. Сайтари зашипела, как дикая кошка, будто Куница эти звуки произнес от боли. Тем князь, хан были и довольны. — Жди, — прошептала Сайтари.       В этот же миг подняла она поднос и вернулась к трону. Поставила кровь она пред ногами своего владыки и пала на колени, раскинув руки в стороны. — Varka mar kuti*, Великий князь, — произнесла она на древнем языке.       В отблесках костра просияла чернота пасти Шептуньи. Алые губы, точно края пропасти, обрамляли гнилые зубы. Поднявшись на ноги, женщина обернулась к пламени. Руки ее быстро сняли с пояса два факела, которые тут же огнем были объяты. Раскинув в стороны руки, жрица направилась к волку. Она села пред ним на колени, обойдя огненную яму.       Куница осторожно поднял взгляд и встретился с янтарными очами любимой волчицы. Даже сквозь этот облик чудовища скиф чувствовал тепло ее глаз и улыбки. «Пора» — произнесла она без единого звука.       В следующий миг весь зал вдруг поглотило пламя. Столбы, что держали своды, загорелись ярче полуденного солнца. То же безумие вмиг охватило и стены, хоть и сложены были они из камня. Языки огня доставали сухую солому, коей была выложена крыша. Прошел лишь миг, но весь чертог князя стал адским котлом.       В этом огне владыка со своим половецким прихвастнем восседали на двух тронах, не в силах с места сдвинуться. Трава, что проникла глубоко в их тела, лишила мужей силы, но от жара этого глаза вдруг стали ясно видеть все, что происходило. Голубые мечты сгорали вместе с главным залом. Стало так невыносимо жарко, будто ты сам горишь в языках огня. Черный дым поднимался вверх от горящих лавок, столов и сена. Всего два факела, несколько бутылей пива да эля, и все страхи начали исчезать.       Князь с ужасом смотрел перед собой. Не мог поверить он в то, что происходило, не мог поверить в близость конца своего, что вышел из языков пламени. Из самого огня с двух сторон от ямы ступили два силуэта. Куница, что только был во власти князя, и Шептунья, что так ласково источала ложные речи. В руках их было сжато по клинку, которые кричали о своей жажде крови. — Ведьма, — проговорил князь, смотря на предательницу.       Сайтари в один миг бросилась вперед, но не на князя был направлен ее гнев. Олег Святославович перебил стаю, не давал покоя ей, но не на нем кровь ее брата. Не его воины пронзили грудь Чаяра… Гончак-хан… Этот грязный старик посмел забрать у нее того, ради кого сердце билось столькие годы. Он забрал ее брата, ее душу. Пришло время вернуть…       Но и на князя найдется свой мститель. Куница, раздираемый жаждой крови, жаждой мести за свой народ… Он будет страшнее любого рока. Со страхом и ужасом князь смотрел на волка, на лице которого блистала хитрая и яростная улыбка.       Лишь миг, и к глоткам злодеев были приставлены кинжалы, требующие жизней. — Не стоит бояться смерти, она неизбежна, — своим истинным голосом произнесла Сайтари, смотря в глаза хану, — Я сниму твое лицо с костей и оставлю на том месте, где пал мой брат. — Yılan*, — в гневе произнес хан.       В этот же миг жрица приблизилась к Гончаку, ее нога стояла на его коленях, а белое лицо так близкО было. Хан чувствовал дыхание жрицы, а в нем и запах своей смерти. — За брата…       За словами этими полились реки крови, ибо клинок, что сжимала жрица в руке, погрузился прямо в голову Гончака под подбородком. Тело старика задергалось пред смертью, глаза его налились кровью. Она же потоком хлынула изо рта. Теперь лицо Шептуньи, что бело было до мига сего, заляпано алыми пятнами. Но жрица не останавливалась. Она точно демон питалась запахом этой крови, запахом смерти. Глубоко, раз за разом, она вдыхала аромат своей мести и улыбалась черным ртом. Кинжал погрузился в голову врага до рукояти. И тут разнесся яростный крик, что разрывал небеса. Сайтари собрала всю ярость, гнев и скорбь, что в душе ее томились… И все это исчезло… Было унесено пламенем… Жрица тяжело задышала… Свободна… Наконец, кровь врага ее, даровала свободу… — Лгунья, — отчеканил князь, — Лгунья… Ведьма. Ты врала мне.       Сильнее волк прижал кинжал к его горлу, да так, что лезвие кожу распороло, а капля крови упала на княжье одеяния. Жрица продолжала глубоко дышать. Она чувствовала на себе взгляд Куницы. Кого он видел перед собой? Зверя или убитую горем деву? Сайтари перевела на него взгляд, но увидела радость и ликование. С гордостью волк смотрел на волчицу. — Где же я соврала, княже? Кровь твоей крови будет сидеть на киевском престоле. Твой брат* его занимает и сегодня. Гость твой и правда покой тебе принесет… Вечный покой. Гончак поможет роду твоему еще долго за Киев держаться… Уже помог… Смертью своей… — Говоришь, на земле этой, ты — закон? — словно из могилы донесся голос волка.       Сайтари вновь на Куницу посмотрела и ужаснулась. В нем видела она гнев всего мира… Всю ярость и злобу. Ее роль сыграна, а теперь дело стало за местью волка Ареса. — Ты — закон? Но сегодня ты по моему закону дышать будешь. Кровь за кровь…       Ветер уносил вдаль все печали, все горести… Он рассеивал их по земле, оставляя без воды и пищи. Печали и горести умирали, но гарь от них все равно остается на языке. Нельзя вырвать из себя скорби, нельзя ее забыть, нельзя затопить… Она всегда будет тихонечко грызть сердце… Но справедливость… Вера в истину будет освещать дорогу. Ночью той в пламени свершилась справедливость. Судьба выказала свою волю.       Оголенные черепа убийц встретят тех, кто сможет потушить этот пожар.       Руки волка были пропитаны кровью. Куница, яростно вонзая кинжал снова и снова сначала в горло, шею, а потом в грудь, живот, утолял свой гнев. Лица его не было видно из-за алых потоков, но глаза не переставали смотреть на князя, который бился в предсмертной агонии. Наконец, волк откинул в сторону кинжал… В глазах его было безумие, но оно еще не иссохло… Руками волк схватился за голову князя, который издавал яростные крики боли. Большими пальцами, крича от ярости, Куница продавил глаза своего врага.       Сайтари наблюдала за этим действом и чувствовала тот мед, что разливается в душе… Она чувствовала ярость Куницы, его безумие и предавалась ему с тем же смехом. Но гнев остывает… И Куница, что издыхал от жажды мести, наконец, смог ею насытиться. Жрица своим кинжалов за несколько ударов сердца сняла лицо Гончака с его черепа и спрятала у груди.       Если бы не треск соломы и бревен, то везде бы разлеглась тишина. За воротами только слышались крики людей, что напрасно пытались потушить зал. Огонь охватил уже весь чертог… Нужно было уходить. — Пора идти, — произнес твердо волк.       Куница нагнулся и поднял с пола отброшенный кинжал. Им в одно мгновение он снял с головы князя его лицо. Кусок кожи он быстро сложил и убрал под куртку. — Уходим, — твердо произнесла и жрица.       В противоположном конце зала вдруг обвалилась крыша, в небо взмыли тысячи искр. Сайтари схватила Куницу за скользкую от крови руку и потащила за собой в комнату, откуда не так давно вышла, под удары, похожие на звон колокола.       Комната эта была размером с княжьи покои и мало чем отличалась. Разве, что зверя диковинного в клетке не было. Потолок в комнате уже горел, а пламя стало пожирать стены. — Как ты выбираться отсюда собиралась? На крыльях? — сквозь треск прокричал волк. — Не умничай! — только и ответила ему жрица.       Вдруг со стола, что у постели был, схватила она кувшин и содержимое его на противоположную стену вылила, которая полыхала. Вода немного остудила ярость пожара, и стена оказалась чистой от горячих языков. Замысел жрицы Куница разгадал. Конечно, она знала, как выбраться, ведь готовилась к уходу своему, а значит камни и дерево не так крепки.       Не говоря больше ни слова, он схватил подставку высокую с его рост, что для свечей была сделана, и со всей силы ударил тупым концом по тому месту, где только что вода была пролита. Удар, еще удар и дерево развалилось в щепки. Кинулся волк вперед со всей силы и надавил всем телом на каменную кладку, которая тут же развалилась.       В комнату проникла свежесть улицы, и заполыхало пламя с новой мощью, но жрица и волк уже покинули полуобвалившиеся стены. Жизнь теперь их зависела от ворот, что открыть нужно было, да от коней, что скакать должны быстрее ветра. — Куница, ворота! — со всей силы крикнула Шептунья, пытаясь голосом своим перекрыть бардак, что был повсюду.       Куница со скоростью, подобной молнии кинулся к главным воротам, что перекрывали выход из города. В поднявшейся вновь суматохе, мало кого заметить можно. Ратники да степняки кинулись спасать своих хозяев из полыхающего чертога. Но трое охранников остались непреклонны в клятве своей — хранить главные ворота. Превозмогая боль в ребрах, волк стал набирать скорость. В руках был лишь непонятный кинжал, а в глазах звериная ярость.       Стражи ворот заприметили прыть его и были готовы к любому удару, кроме нижнего. В самый последний миг волк опал на землю, и на коленях скользя по мокрой грязи, он кинжалом подрезал ноги тяжелого ратника. Первый.       Второй, с длинной бородой, но лысой головой атаковал. Его тяжкая секира, воздух разрывая, полетела прямо в череп волка, но попала лишь в сыру землю. Волк же, точно вихрь оказался сбоку и кинжалом нанес с пяток резких и рваных ударов. Воин был в ярости, но вместе с кровью его покидали силы. Куница же ощутил радость боя. Она запевала страстную песнь в его жилах. И сейчас мысли его были не о выживании, а о крови, кою хотелось лить рекой, хотелось смотреть в глаза своего врага и ощущать в дыхании его свою смерть. Он смеялся, играл и сражался.       Со спины к нему уже приближался степняк. Он вытащил два меча и скрестя их перед грудью, кинулся к волку, который точно затылком ощущал врага. В самый миг, как степняк хотел разрубить крестом спину Куницы, тот отпрянул в сторону.Ловкость его да прыть спасли жизнь волка. Степняк же оказался лицом к лицу с ратником, который кровью истекал, стоя на коленях. В его широкую спину по ошибке врезались мечи половца. Однако, поздно тот ошибку свою узрел, ибо волк уже по ратнику мертвому, точно по лестнице поднялся и в прыжке кинулся на половца. Обхватил ногами он его шею и повалил на землю. Два удара по челюсти вывели степняка из этой схватки, а кинжал, пустивший кровь на горле, вывел и из жизни.       Со стороны вдруг послышался ярый рык и тот ратник, кровь чья первой окропила землю, запустил в волка топор, что готов был уже пробить череп скифа. Но вовремя Куница в сторону откатился, хоть и далось то ему с трудом. Ребро побитое, что упиралось в плоть, давило на дыхание. В глазах все заискрилось, а во рту почувствовался вкус крови. — Пес пога…       Не успел ратник слова договорить, как дыхание его прервалось. Выгнулся вперед он дугой и пал вдруг замертво. Бела, точно луна, из мрака вышла Сайтари. Рука ее правая была обагрена кровью русича. — Ворота!       Заметил волк, что за волчицей стояли две добрые лошади, но не было на них ничего, кроме хлипенькой узды. Оно и не мудрено, времени на седло нет. Куница поднялся с земли и направился к воротам, с усилием огромным скинул он засов и толкнул тяжелые створки. Боль снова заплясала в левом боку. Послышался за спиной его лошадиный ржач и крики.       Быстро к волку пришла жрица, ведя его лошадь за повод. За ними уже пустились вдогонку дюжина половцев. Куница, опираясь на лошадь, подпрыгнул и быстро на спину кобыле какой взобрался. Видит, с болью на лице кое-как забралась и Сайтари. Повернула она кобылу за узду, и заметил волк, что из ноги, ниже колена кровь текла у волчицы чуть ли не потоком. Видать достигла цели своей стрела половецкая. — Ты как? — Быстрее, — только сквозь рык произнесла она.       Дорога свободна, а позади осталось лишь пламя…

***

      Взмыленные лошади чуть ли не издыхали от усталости. Во мгновение ока степь позади осталась. Но место она уступила горам. Сайтари вдруг за поводы дернула, и лошадь ее повернулась в право. — Куда ты? — спросил волк. — Вернуть себя хочу.       С такими словами она и двинулась в сторону. Понял волк, что и самой жрице наряд ее не больно душу греет. Да и кровь бы смыть. Так и углубились они в лес, что на камнях рос, и вскоре достигли маленькой чаши, в кою водопад спускался. Сайтари тут же спрыгнула с лошади и поморщилась недовольно. Рана болела знатно на ноге. Кровь не шла, а боль осталась. Из груди, что спрятана была под платьем, достала скальп девица хана половецкого и бросила рядом с собой на землю. — За мной не ходи.       Сама Сайтари без промедлений ступила в воду. Стоило ей только по колено в нее зайти, как белая грязь стала сходить. — Белая глина и… — Дегодь, — продолжила за него жрица. — А одежда? — Мокрая.       Засмеялся волк от души. Перехитрила, всех обдурила, а сама в победителях осталась. Но один вопрос лишь его тревожил. Девушка остановилась и повернулась к волку лицом. Стояла она по пояс в воде, не снимая одежд. — Ты волосы остригла? — с некой грустью волк спросил.       Вместо ответа жрица ногтями в кожу впилась, там где кончался лоб. Выглядело то чудно, но через миг Сайтари будто кожу с голову стала снимать. Весь ее оголенный череп вмиг окрасился огнем. Но то были волосы… Ее волосы, хоть и смазанные густо жиром и уложенные ровно по голове. То, что сорвала она бросила волку в ноги. — Мочевой пузырь оленя. Убиваешь, промываешь, голову покрываешь и считай, что лыс, — гордая своим остроумием произнесла она.       Развернулась она и к водопаду пошла. Где-то ближе к нему дно из-под ног ушло, и тогда поплыла волчица и в миг испарилась за потоками.       Видел Куница образ ее, что прятался за водой. Видел, как встала она там на что-то, и вдруг чернота спала с ее тела. То было платье, наспех пошитое, которое из-под водопада тут же вынырнуло и к ногам волка пришло.       За стеной воды жрица совсем без одежды была, хоть и видны были очертания ее плохо. Смывала с себя она все, что с усердием ранее наносила. Так совсем скоро виден стал ее настоящий цвет кожи. Смуглая от палящего в степи солнца.       Но вскоре за водопадом все окрасилось в алый цвет и вышла жрица из воды, точно огонь, который не потушить. Снова вернулась она к своему облику. На ней ее юбка была, да нагрудник, распустила она свои рыжие кудри, которые мокрые сейчас были, но не теряли при том живости своей. Вернулось и лицо, украшенное вечно открытыми пылающими глазами. Вернулись большие крупные серьги, да браслеты с колокольчиками, что осторожно позвянькивали. В миг оказалась волчица на берегу. — Теперь я готова, — сказала она, вставляя кинжал свой жреческий в ножны. — Хоть на человека стала похожа, — с усмешкой заявил волк, — подожди!       Куница заметил, что рана на ее ноге снова кровоточить начала, а то не к добру. Подошел волк к воде да и вытащил платье ненужное. От подола его оторвал он кусок ткани длинный, отжал и вернулся к волчице. Встал перед ней он на одно колено. — Ставь ногу.       Не дожидаясь более ничего, Сайтари ногу раненую ему на колено поставила. Вмиг волк ее перевязал, но даже не смотрел. Взгляд прикован его был к волчице. — Что? Испугался, что навсегда такой ведьмой останусь? — Испугался. Страхолюдина такая. — Того я и хотела. — Меня напугать? — Знала я, что там ты будешь. Нужно было мне такой облик принять, при котором даже тебе меня не узнать. — Получилось у тебя. Ты сразу к князю направилась?       Погрустнела волчица. Брата она вспомнила. Скорбь ее не прошла еще, да и боль все еще точила сердце. — Прости, я… — Ты ни в чем не виновен. Мне не нужно было брата за собой тащить. Ты прости за язык длинный. Я обвинять тебя не должна была. — Он храбро сражался. — Слишком храбро. Зачем полез он на нож? — Прикрыть тебя. — В руки смерти себя кидая? — Да.       Пересиливая слезы, вернулась девица к лошади.       Дорога у них впереди длинная. Да и вопросов много накопилось. Месть свершилась, но куда дальше идти?