Дорога, устланная Богами

      Зал то был наполнен до отказу. Кому только ни хотелось посмотреть на диковинную зверюшку. Тут и девки гульные, и ратники, и степняки. Сидят все за столами, что битком набиты были яствами. Будто в песнях, и в этом чертоге мед да пиво чуть ли не рекой лились. Венцом разгулья этого был князь Олег Святославович, что восседал на своем троне, гордо руки положив по бокам от себя. Что только ни творилось в хитроумной голове, и каких планов только ни строил он, смотря на Гончака-хана.       В князе этом не было страха, не было грусти или хоть тревоги. Чуть его жизни не лишили, три корабля спалили, а он все также хитро по сторонам озирался, лишь изредка взгляд на неудавшегося убийцу кидая. Усмехался княже, что-то уж больно веселило его да радовало.       Волк очнулся. Куница привязан был за руки и ноги к двум столбам сверху и снизу. Тугие кожаные веревки его с бревнами, специально в землю вкопанными, неразрывно вязали. Темные волосы, слипшиеся от крови, грязи висели точно сосульки, скрывая лицо волка от всего мира. Но глаза его сияли. Только стоило Кунице в чувство прийти, как шатнулся он на ослабевших ногах и голову поднял. Затихла в зале веселая музыка. Хищные взгляды направлены были на волка.       Куница пугающе по сторонам посмотрел. Будто каждому он в глаза хотел залезть и вырвать их с остатками. Желал даже в таком положении он страх вселить в сердца своих врагов. И то ему удавалось.       Князь встал со своего трона и раскинул широко руки. — Ну, здравствуй, гость дорогой!       Куница обратил взор свой к князю. Сильный, широкоплечий и крепкий мужчина. Чем их только кормят всех тут… Подумал, было, волк. А князя узнал. Именно его видел он ночью у костра. Именно князь ходил за какой-то темной фигурой. Щеки его были покрыты позолотой. Головой лыс был, но зато добрая борода свисала ниже подбородка. — Ну чего молчишь? — весело спросил княже.       Волк лишь усмехнулся краем рта и в недоумение всех привел вопросом своим. Дернул веревки он руками и говорит с ухмылкой: — Не хлипковата веревочка?       Похмурел князь, но чуть ниже по ступеням спустился и к огню подошел. Только яма с огнем разделяла его да волка. — На твой век хватит, — твердо он ответил. — Сам расскажешь, кто ты да откуда? — С земель я далеких, княже, — ответил волк гордо. — Видать, не осталось земель твоих, волк Ареса.       Уязвили слова эти Куницу, да виду не подал. Встал он на ноги, опору обретая, и волосы, с лица скидывая, снова усмехнулся. — А вы, псы поганые, так и рады. Хвостами то как машете. Поджилки трясутся, что на четыре цепи посадили волка?       Князь усмехнулся, а вот степняки, что в зале были, недобро зарычали, но хан их знак подал, сели половцы. Олег Святославович к трону своему направился. Хлопнул в ладоши. Появились пареньки какие-то и рядом с владыкой своим еще один трон поставили, но тот меньше был. — Присядь, хан, — позвал князь к себе Гончака, — скажи мне, утихла ли боль твоя по сыну?       Посерел Гончак, но тверд все же был. Не единственный то его сын, и другие есть. А боль то была. — Нет, князь… — Так на нем тяготы свои вымести. Волк силен, должно быть.       Услада мелькнула в глазах хана. Жаждал он мести и все равно, чью кровь было лить: волков или русичей. Махнул он рукой, и пара самых трезвых степняков встала из-за столов, откидывая в стороны распутных девиц. — Да, — протянул Олег, — Долго мы за вами по горам да степям гонялись. Все искали. Хотел я породу вашу волчью извести…       Первый удар пришелся под ребра. Тяжело Куница воздух втянул и зажмурился, искры с глаз прогоняя. Ни звука он не выдал, только зубы сжал. — Только в степи, к нам поближе, одного из вас прибили, я слышал, — продолжал князь.       Второй удар по лицу… разбитая губа, из которой тут же потекла кровь. — Стойте, — поднял руку князь.       Посмотрел он пристально на волка и на троне чуть вперед наклонился. Куница будто висел безвольно, а на доски, что под ногами его были, капнула кровь. Вдруг по залу смех резкий пронесся точно ветер. Волк голову поднял и громче засмеялся князю в лицо. — С мальчишкой управиться не могли… Волчата новорожденные опасней вас будут… Ха-ха…       Сплюнул Куница кровь, что во рту скопилась и такими же глазами ясными князю вызов бросил. — Скольких он здесь уговорил? — спросил Святославович у зала. — Три ладьи, княже, и наших четверо. Двоих у пристани, двоих при входе. Ну и девчонку одну. — Девку жалко, — с усмешкой волк произнес, — Хороша была.       Куница за кровь эту укорил себя. Окажись девица эта не сзади, а в одной постели с князем, не тронул бы ее. — Пять душ значит и три корабля.       Махнул рукой князь. Третий удар по ребрам. Послышался треск и сдавленный хрип. Пытался Куница скрыть боль, что все тело пробила будто гвоздем, но ведь не дерево. Четвертый удар, пятый. Казалось, будто с неба посыпались твердые камни. Каждый из них оставлял свой отпечаток. Смех наполнил зал, когда один из степняков зашел за спину волку и с силой ударил его с ноги. Куница выгнулся дугой, а из груди вырвался звериный рык, а по залу раскатился хохот.       Вдруг послышался оглушительный тяжелый звон. Такой проносится над всей крепостью, когда звонарь бьет в колокол перед утренней службой. Тот же звук и сейчас раздался в чертоге, будто здесь и били по этому колоколу. Звон сменился тишиной.       Из-за левой двери вышло на свет подобие человека. Не больно высокое существо, встреть такое в ночи, можно и до дома не дойти - от страха помрешь. Человек этот имел голову, шею, а все, что ниже, пряталось под черным балахоном. Так али иначе, а застегивалась эта одежда на череп… Птичий череп. Человек вышел вперед, вальяжной походкой направляясь к князю. Смертельно-белая рука вынырнула из-под одежд и легла на плечо владыке. Выбеленные пальцы были сухи, словно кости, а расписаны были черной краской. Один узор переходил в, другой, оставляя черные знаки на коже.       Черный плащ скрывал тело человека, но вот шея и голова были открыты. Той же беленой они сияли в зале, что ночная луна. На шее чернотой была выделена гортань, которая, казалось, сильно выступала. С двумя линиями она поднималась вверх к черепу. Линии эти смыкались чернотой своей на подбородке под губами. Голова у человека была лыса. Ни волоска... А уж что с лицом… его, по сути, и не увидать. Густая белая краска застилала все. И чернотой были выделены глаза, а точнее те места, где быть они должны. Были же сами очи, или нет, понять этого нельзя. Глазные впадины густо были залиты чернотой, которая точно тысячи темных слез стекали вниз к щекам и поднимались выше бровей.       Череп был так же разрезан черной линией, которая от кончика носа уходила на затылок и видать спускалась ниже. Ярко выделялись у человека уши. Они так же были покрыты белой краской, но к самому уху были точно пришиты перья ворона. Так казалось, словно уши размером чуть ли не с голову.       Только алые, будто смазанные кровью пухлые губы выдавали в человеке этом женщину. Но можно ли дать этому такое звание? Черные впадины на месте глаз вселяли истинный страх, они пугали своим мраком, который проникал внутрь каждого, кто в зале этом сидел…       Князя ничуть не смущал вид его гостьи. Гончак же сидел не в силах произнести и слова. Все степняки с толку были сбиты и чуть ли не запуганы таким образом, все они сидели ниже травы да тише воды. Остальные русичи, что тоже в зале были, смотрели с опасением на женщину, что пришла на их огонек. Все они без сомнения знали ее не первый день и уже видали. Вот только не могут привыкнуть к этой твари.       Куница будто был без чувств, но он прекрасно видел все, что происходило. Боль била в барабаны по всему телу, тяжело было даже просто поднять голову. Но краем глаза он видел, как русичи доставали из-под одежд маленькие крестики и усилено терли их пальцами. — Князь, почему женщина твоя без повеления сюда зашла? В твоих покоях место ей, — произнес хан навеселе, когда глаза его привыкли к странной фигуре.       Олег Святославович по доброму улыбнулся хану и руку свою положил на женскую, что все еще на плече его покоилась. — Не тревожься хан. Женщина эта не для покоев. Ей дозволено идти, куда пожелает.       Фигура с тишиной повернулась к хану. Нельзя было понять, смотри он на него или нет, ведь глаз у нее будто нет. Губы ее расплылись в таинственной улыбке и стали похожи теперь на пасть кровожадного животного. Рот открылся, и показались зубы… но и они были чернее ночи, хотя также сияли, будто чисты. Особенно выделялись два клыка. Женщина провела ладонью по спине князя и переложила осторожно руку на другое плечо. Она была совсем близко к хану. — Гончак-хан, ты боишься умереть?       У нее не было голоса. Только злобный клекот покидал ее уста, но даже его было слышно во всем зале. Хан с ужасом и ненавистью посмотрел на женщину. Князь хранил тишину. — Не стоит, — уныло ответила она на свой же вопрос, — Глупые люди разделили смерть и жизнь, а пустоту меж ними заполнили страхом…       Второй рукой она коснулась уха хана и в миг этот оказалась рядом с ним. Наклоняя лицо, и ставя голову чуть ли не на плечо, продолжила: — Но жизни не будет без смерти… Не бойся…       В этот же миг отпрянула она от хана, и обойдя его по ступеням, спустилась к огню, присела рядом с ним. Снова в зале заиграла веселая музыка. Степняки Куницу оставили, да на места свои сели по велению князя. — Кто это, князь? — чуть ли не с дрожью в голосе спросил хан. — Мы зовем ее Шептуньей, — с наслаждением произнес Олег.       Хан с недоверием посмотрел на женщину, что сидела у огня, видеть ее ему не приходилось. Чудным образом ускользала ранее эта ведьма от очей его, но не от глаз воинов. — Разве ваш Бог не запрещает*? — Он много что запрещает, хан. Но, кто знает, может сила ее от Господа нашего идет? — насмешливо спросил князь.       Не особо волновало его происхождение Шептуньи. Пришло диво это к воротам его не так давно. Сердце князя неспокойно было от вражды с родней. Тянуло душу Олега в Киев, к престолу княжьему. Прогнать хотел чернавку, но слова ее так манящи были, так опьяняли. «Кровь твоей крови на престоле киевском будет». Приказал княжич пустить Шептунью в город. Долго беседовали они при одной свече. Обо всем она ему рассказала: о вражде на Руси, о Чернигове, что во владения ему ушел, о ближнике Лютоборе, о предательстве и о племени волков Ареса. Рассказала о волке, что убит давеча был в степи да о девице с двумя детями, что в той же степи и полегли от горя. — И сказала она мне, что гостя скоро я встречу, который покой мне принесет. Вот кажется и гость, — рукой княже указал на волка, что повис меж столбов, — с ним и племя его поганое помрет. — А девка, да щенки, что были с ним? — Они уже кормят собою воронов. — Великий князь…— зашептала женщина, — Великий князь…       Олег Святославович от беседы с Гончаком отвлекся, руку поднял и тут же музыка затихла. Сошел он к Шептунье. Женщина за голову схватилась и зашептала что-то на языке непонятном. Весь зал в замирании ждали ее речей. — Что ты видишь? — в обычной манере князь вопрошал. — Вели… Вели бревно положить через очаг, — прошептала она.       Не медля ни минуты, князь махнул рукой и тут же пара ратников кинулись во двор. На улице сейчас шел редкой силы дождь. Его запах тут же проник в дом княжий и растворился среди вина и закусок. Так пропадает запах чистоты средь грязи и разврата. Колыхнулось пламя, что бушевало в яме. Вернулись ратники и принесли бревно не допиленное. Соедини руки женские кругом — такое было бы оно в обхвате. — Через яму проложите, — велел князь.       Тяжелое бревно тут же упало через огонь и стало оно будто мостом меж двух краев. В стороны пар пошел от сырой древесины. Тихо-тихо Шептунья молвила старые слова, а потом вдруг на ноги поднялась и вперед ногой ступила. К всеобщему ужасу и страху вошла женщина в огонь. Страшный ропот пролетел по залу. Кто-то хотел кинуться вперед и вытащить женщину из пламени, кто-то желал подтолкнуть ее прямо в яму, но… Не горела… Не брал огонь ее тела… Даже одежд ее пламя не коснулось.       Так же быстро женщина вышла из костра и встала перед волком. Губы ее продолжали танцевать в немом танце, и вдруг рукой она за подбородок его голову подняла. Будто без чувств… Точно сознания он сейчас не имеет. Вдруг волк очнулся и вперед подался, будто откусить пальцы Шептунье хотел, но вовремя она назад отступила. Во всем зале воины мечи обнажили, дабы кинуться к ведьме и защитить ее, но то раболепство. Каждого она остановила, руки в стороны раскинув. Волк хищно скалился. — Сесть, — приказал громким голос князь.       В этот миг и Шептунья пред волком села. Темные пятна вместо глаз ничуть не пугали волка, но чудище такое встретить еще раз ему бы не хотелось. Пригляделся Куница… Видит, что глаза то ее на месте, просто закрыты они. И ресницы еле подрагивают. Отчего же она глазами своими не пользуется. Резко вдруг Шептунья голову назад закинула и улыбнулась. Но улыбка больше эта была похожа на улыбку мертвеца. Алые, смазанные кровью губы расползлись в улыбке и из-под них, как у кошки выглянули клыки, вот только черные. — Великий князь, — снова промолвила она.       Поднялась женщина на ноги и вернулась к князю, оставляя волка. Стала усердно шептать она что-то ему на ухо. Лицо князя не выдавало ничего иного, кроме как мыслей, что роились пчелами в его голове. Хан с интересом и некой робостью смотрел на Шептунью. Вдруг отошла она от Олега Святославовича. — Всем выйти, — решительно возвел князь, — Тебя же, хан, прошу остаться со мной.       Времени потребовалось достаточно, пока все ратники да степняки покидали чертог княжий. Кто-то в пьяном хмелю что-то ругательное гоготал, кто-то уйти скорее хотел, все еще крест на груди пальцами сжимая. Так в зале лишь четыре души осталось: Князь и Куница, Гончак да Шептунья. Глухо затворились двери.       Шептунья села на пол перед ханом и князем. Плащ ее закрывал все тело, словно белый огонь, из-под него выплыли руки и, коснувшись птичьего черепа, отстегнули накидку, что пала на пол. Под ней черное платье, наспех пошитое, было, да открылись взору голые ноги, на коих пальцы чернотой пропитаны были, точно гнилые. — К чему, князь, ты выпроводил всех? — спросил Гончак. — Шептунья? — обернулся к ней Олег Святославович.       Женщина молча сидела, уткнувшись в пол. В тьме этой, что лишь огнем освещалась, сияла краска, коей было покрыто ее тело. Лишь черные линии казались реками и разбавляли этот блеск. — Язык проглотила? — донеслась насмешка волка. — Порой, молчание страшнее криков, волк Ареса, — громко прошептала женщина.       Шептунья поднялась на ноги и обратила лицо свое к князю. — Говорила тебе, Великий князь, я о госте, что придет в твой дом. В госте этом пришел к воротам твоим знак… Знак, судьбой посланный и богами.       Шептунья обратилась к волку. Куница, пересиливая боль, снова встал на ноги. Гордо он смотрел на врагов своих, хоть и понимал, что дела его хуже некуда. Да то не первый раз. Глядишь и здесь уйдет, выберется, да вот только уверенности в том не имел. Видать, оставил его Арес. Еще на том поединке сделал свой выбор. — Гость этот две души несет в себе. Человека и волка. Первую чуть было не потерял, но за спасение ее убит был матерый волк.       Холод прошел по телу Куницы. Не могла… Не могла знать того эта женщина. Подумал бы, что сама то придумала… Что князю мозги морочит, но это правда. Не проста Шептунья была, здесь волей и неволей за крест возьмешься. — В этом госте сила, Великий князь. И должно ей к тебе в руки упасть. В тебе соединятся три души, и силами их обретешь ты мудрость, силу и величие. Твоим станет престол Киевский.       Слова эти усладой были для князя Черниговского. Пуще всего на свете желал получить он престол великокняжеский. Ради этого он сотворил все в жизни своей: с братом двоюродным рассорился, степняков, врагов Руси первых на землю свою привел, сына убил. Но мысль о трех душах оставалась ему непонятной. Шептунья явно язычницей была, а, значит, об обряде древнем говорит. То не в новинку. Задумчиво да в недоверии коснулся князь бороды. Может и желал он престола, а дураком не был. — Что это за обряд ты провести должна?       На лице Шептуньи почернела улыбка. — Должно мне соединить кровь вашу, а затем с ней волк Ареса отдаст тебе и свои души. Но на престол взойти должна кровь от твоей крови на помощи того, кто сидит по левую руку от тебя, великий князь. Говорила женщина о Гончаке. Значит он и воины его посадят кровь князя Олега на престол Киева. — Примешь ли честь эту, Гончак-хан? — обратился князь к степняку. — Я не верю этой женщине, не будь в обиде, князь.       Олег Святославович только развел руками в разные стороны. — Не верит тебе степной хан, Шептунья.       Женщина по ступеням поднялась на помост. Стояла она прямо пред Гончаком, а тот хитро таращил на нее взгляд. — Я вижу кровь и плоть твою на камнях, — вдруг прошептала женщина, — вижу, хан, как с обрыва в пропасть… Летит твоя кровь, твоя плоть… Сын, кажется…       Тяжело задышал Гончак, было вскипел, но женщина упала на колени пред ним и руки в стороны раскинула. Открытая для удара смертного, она лишь улыбалась чернотой. — Не веришь мне, хан, так убей на месте.       Тишина пронизывала зал, приходя на смену страшному шепоту женщины. Она верила в свои слова так, как хан верил в смерть сына, как верил в небеса и землю. Князь же с мыслью на глазах и устах сквозь пламя смотрел на волка, что висел на столбах. — Есть ли имя у волка? — вдруг спросил владыка сего чертога.       Шептунья поднялась с колен и обернулась пустым лицом к пленнику. Волк все так же провожал фигуру взглядом и, хоть отрицал это, но чувствовал легкую дрожь от этих черных слез и от знаний, что были в голове у Шептуньи. Если по правде произнесет имя она его, то в том знак Ареса. Выбор сделан, и на сей раз ни один вожак стаи зверей его с того света не вытянет. — Назовешь имя его, и я поверю тебе, — произнес князь, подтвердил то и хан, отвесив кивок.       Имя волка знали они, но желали проверить Шептунью. Это имя Лютобор однажды произнес в горах и, услыхав его, один степняк, что бежал перед смертью Кумая, принес его своему хозяину. Куница… — Куница, — четко прошептала женщина.       «Пожил — ну и хватит» — подумал про себя волк. — Можешь начинать обряд, — твердо заявил князь. — Позволь, князь, мне подготовиться. — Ступай.       Шептунья испарилась за левой дверью со входа. Гончак был задумчив. Чудеса творились в этом зале, но сердце его покоя не знало. Шептунья эта не была обычной женщиной. В себе несла она страх и ужас. Ну станет ли нормальная баба так тело свое раскрашивать? Князь же был доволен всем, что видел. — Есть что сказать, волк? — Трусу? — издевательски спросил Куница.       Но старался он понапрасну, ведь настрой княжий уж ничем не испортишь. — Победителю, щенок. — Хорош победитель, что за женщиной прячется.       Слова эти князя оскорбили. Поднялся Олег Святославович с места и зашагал к волку. Широкими шагами он достиг пленника и резко схватил его за подбородок, лицо к себе повернул. — Вы, псы поганые, на мою землю пришли. А здесь я — закон. Я прибил вас одним махом, как мух назойливых. Я слышал свист стрел и звуки рвущейся плоти, видел псиную кровь. Такая же сегодня из твоих жил польется на этот самый пол. Но признать стоит, вы на редкость живучие твари. Вот только сегодняшним же вечером голова последнего волка на пике будет у моих ворот.       С гневом князь толкнул волка и вернулся к трону. Куница повис на веревках. Худо… Худо его дело. Но не за свои печали сердце болело. Где-то там, в степи исчезла Сайтари. Она испарилась будто первый снег. Где сейчас жрица его ходит? Все ли так же злится?       Под крышу широкого зала вернулась Шептунья. На бедрах ее по обе стороны были привязаны потухшие пока факелы, а в руках она на подносе несла три чаши. Мигом оказалась она пред хозяевами. — Испейте, великий князь, хан. С отваром этим на плевеле* тела ваши лишатся сил, но воспрянет дух.       Шептунья наклонилась вперед, поднос на руках протягивая. С сомнением хан взял чашу, за ним тоже сделал и князь. Залпом испили они отвару и вернули чаши на места. Шептунья обернулась и с жестокой улыбкой направилась к волку. Куница будто и не смотрел на нее. Повис волк меж столбов и в мысли свои углубился.       Неважно как, да сегодня умрет. Видать воля на то Ареса, чтобы племя его иссякло, пересохло, точно ручей. Остались еще Руха с Марзой, что у Прова поживали, но и в том вдруг волк засомневался. А если не сдержит слово русич? Если обманет? А виной всему этому лишь он. Тот, кто чужака привел… Не будь бы Лютобора на стойбище их, не пала бы стая. Не возгордись Куница собой при бое, стал бы вожаком и увел бы волков далеко-далеко… К тем землям, о коих Сайтари мечтала.       Сайтари… Где же… Где она? Понял волк, что не увидит… Не увидит ее янтарных глаз, что смеются над ним, не увидит огненных волос, что волнами спадали на ее плечи… Не коснется ее… Такой желанной и родной… Не коснется…       А если бы иначе сложись все? Увидел бы он ее когда-нибудь? Знал бы вообще о жизни ее, о существовании? Во всей истории этой только ее лик становился солнцем.       Села на колени пред волком Шептунья. Поставила к ногам его поднос с поилом и ждать стала. Вслушивалась она в тишину, готовилась к надвигающейся буре. Собрал последние свои силы волк. Умру… Что ж… И черт с ним… Умру как воин… Как волк Ареса… Как человек… Поднял Куница взгляд на Шептунью. Встретила его лишь чернота закрашенных очей. От нее пахло странно. Толи земля, то ли древесина. «Где хоть извазюкалась?» — подумал про себя волк.       Руки женщины вдруг соединились над головой и вмиг у губ ее оказались. Один палец указательный на правой руке рта коснулся. " Тишины захотела?» — спросил было волк, да вдруг околел… Точно сам Арес в него молнию пустил, а может и все боги разом решили посмеяться над его печалями.       Шептунья глаза открыла. И словно золотая рыба выпрыгнула из черной воды, так на Куницу два чистых янтаря взглянули. И кричали они громче любых слов… Кричали о том, кто скрывался под краской этой да перьями воронов. Два янтаря все рассказали о своей госпоже. Молчание стало самым громким здесь воплем. Глаза так и говорили волку Ареса: подожди, игра лишь началась.       Женщина тут же губы сжала крепко в одну тонкую линию и волку знак подала также сделать. Куница несколько мгновений всматривался в ее глаза и вдруг без звука губами промолвил: «Сайтари?»       Чуть ли не разозлилась Шептунья, и снова губами движение повторила, яростно смотря на волка. Все вмиг разложилось в голове у Куницы. Да, игра началась.