Дорога, устланная Богами

      Все, что человека окружает, делает его человеком. Те, что в лесу стан свой сделали, они подобны деревьям, что корнями привязываются к земле. Эти люди кормятся с земли, благодарят ее благодатную почву и готовы за нее драться. Но есть и те, кто на просторах живут бескрайних, свободных, они и сами свободны. Не имеют привязи они той, но стойки, холодны, быстры и рисковы. То кочевники, что переходят с места на место. И кланяются они не земле, а небесам, что дают им силу птиц и волю ветра.       Два всадника мирно шагали по степи, стремясь к ее сердцу. Позади леса, позади и горы. Позади реки крови, которым так рад был Арес. Позади смерти, раны телесные да душевные. Месть свершилась. Кровавою секирою она отрубила головы трусливым степным псам… Но стало ли легче? Ушла ли боль от потери своего рода? Растворилась ли она дымом в воздухе? Нет… Эта боль навсегда застрянет в сердце. Она всегда будет заставлять его лить кровавые слезы. Ведь… Месть не дает тебе покоя, не тушит твоих страданий, хоть сразу ты то и не поймешь.       Вспененные клячи еле-еле шагали по сухой и холодной земле. Их усталые вздохи раздаются, будто на все просторы. Жрица бесцельно смотрела куда-то между ушей лошади, Куница же шел чуть впереди, иногда поглядывая на Сайтари. В седле ли? Не спит? Держится?       Степь не радовала их гостеприимством. Солнце бездельно пряталось за тучами. Один день и были бы они на той самой стоянке, с коей все и началось. Но что дальше то делать? Остаться ли вместе им в степи этой или прийти в другие просторы? — Что собираешься делать? — вдруг задала вопрос жрица.       Куница помедлил с ответом, но притормозил лошадь и поравнялся с Сайтари. Он улыбнулся своей обычной хитрой улыбкой. Слабенько ответила ему тем же и девица. Посмотрел волк на горизонт и промолвил первое, что в голову его мятежную пришло: — Подамся на юг и потом справлю на восток. Говорят, наёмники там в почете.       Улыбка тут же слетела с уст жрицы. Словно во тьму погрузилась Сайтари, и вид ее совсем потерянным сделался. Мысли ее обернулись прахом. Повторила она: — На юг… — Или восток.       Снова тишина… Вдруг лошадь, что под девицей была, остановилась. Слезла жрица со спины ее и ступила ногами на холодную землю. Устремились глаза ее на юг. Ветер растрепал волосы. Куница, остановил коня. — На юг, — еле слышно произнесла жрица, — на юг. — Жрица, — отчего то весело волк произнес.       Повернулась она к нему лицом. Глаза ее даже в этой тьме от туч пронзительно сияли. Но сама-то… Будто потерялась. Не было у нее целей, не было родных, не было и дома. Она была одна… Она была пуста… — Убей меня, — наконец, ответила.       Куница спрыгнул с коня, и подойти хотел, но Сайтари достала свой жреческий кинжал. Диковинная вещь, что была вылита из серебра, и с золочеными, точно самими богами вырезанными, звериными картинами. Кинжал был легок и хрупок, но остер. Лезвие его на раз рассекало кожаную броню и тело, будто впитывая в себя кровь. А сейчас на волка жрица кинжал этот направила, перевернула концом вниз и разжала руки. Вонзился клинок в землю. — Наемником, говоришь, станешь. Быть по-твоему…       Слезы вдруг скатились по ее щекам, а руки сжались в кулаки. Смотрел на нее волк и думал: ослабла, ослабла она без брата… Она же продолжила шепотом: — Кому нужна жрица бога, которого никто не знает?       Волк теперь серьезен был. Брови свел, зубы сжимал, будто готов был к броску. Волосы его свисали не заделанные на макушке. Он слушал, внимательно слушал каждый звук, издаваемый жрицей. Увидеть… Хотел будто что-то увидеть в ней, увериться в правоте выбора, который сделал уже давно. — Брата моего нет… Хах… Даже стаи нет…       Молчала она с мгновение, смотря на волка плачущими глазами, и отвернулась. Руками за плечи себя обняла и сказала уверенно, хоть и со страхом… — И тебя не будет… На что мне жизнь эта без тебя?       Заулыбался волк, рад был, точно ребенок. Долго слов он услышать этих хотел… И понял, что все бы отдал ради этой девчонки. Ради того только, чтоб рядом она была. С такой не страшно и в степи остаться, и в бой кинуться… Не пропадешь… Но жрица о том пока не знала. Медленно, точно зверь он стал к ней подбираться. — Прекрати мои муки. Кинжал этот платой тебе будет, — небрежно кинула она.       Готова была жрица к смерти. Вдруг руки она расслабила, в стороны развела и выше голову подняла, гордо вскинув ее, открывая шею для убийства. Слезы так и текли по ее щекам, но не от страха, а от горя и жалости по своей судьбе, да по волчатам, которые у Прова остались. С ними уж не свидится. Да по волку она плакала, что уйдет он. Уйдет, а она здесь останется. Ибо хоть и кочевница, но из мест этих, сердцу родных, не уйдет она далеко. Значит, не увидит более…       Готовая к объятьям смерти она лицо приняла отстраненное и держалась, держалась из последних сил, пока не почувствовала тепло со спины и руки, что перекрестились на груди ее, сжали плечи. Не стерпела, и стон сорвался с губ. Голову опустила и сильнее слезами залилась. Устала… Так устала…       Куница сильнее в объятьях своих сжал ее и к груди крепко принял. Чувствовал, как бьется жрица в стенаньях, как рыдает ее душа, но уже мчится к жару… К огню, который смог он развести в девичьем сердце. Брат умер, и жила она местью да горем по нему. Теперь пришло время избрать новый путь, новый смысл. Хотела она найти смысл этот в волке… В нем одном, том, кто близок был ей да дорог.       Голову свою волк ей на плече опустил и кожу осторожно поцеловал. — Как на стойбище вернемся, станешь моей волчицей.       Тут же замерла жрица. Грудь пуще прежнего забилась, а дыхание будто перехватило. Слезы уже не лились. Наоборот, иссякли и испарились. « Останется… Останется со мной» — запричитала она про себя. Боль да скорбь ушли куда-то во мрак и забылись, хоть и не до конца. Они будут ныть еще долго, но лишь его руки и глаза станут исцелением для Сайтари. Вдруг объятья она разорвала и вперед шагнула. Развернулась и уверенно на волка посмотрела. Будто и не было на ней прежней печали, лишь выдавали то покрасневшие глаза и щеки. — Волчицей? — задиристо она спросила волка.       Усмехнулся Куница и руки на груди сложил, смотря на нее с уверенностью. — Кто сказал, что я согласие свое дам? — Не пойдешь за зверя? — с издевкою вопрошал волк. — Всю жизнь напоминать мне о том будешь? — А будет ли у меня эта вечность?       Засмеялась вдруг девица. Чистым, звонким, переливным смехом. Такого, кажись, и давно не было у нее. Веселая и живая… Воскресшая. — Кто знает… Одному Аресу то ведомо, — ответила она в своей манере. — Аресу или Судьбе?       Сайтари из земли кинжал свой вырвала, в ножны вставила, подошла к кобыле и похлопала ее по шее, успокаивая взбудораженное и уставшее животное. На пару биений сердца она словно засмотрелась на ее шерсть. — Судьбе то ведомо, а вот Аресу да другим богам еще дорогу выложить нужно…       Со словами такими запрыгнула жрица в седло и кобылу к стойбищу своему повернула. За этим холмом оно и окажется. Близко они совсем. Вот и волк забрался на коня, хотел было в скач его пустить, да вдруг прислушался. Сайтари знак подал и прошептал: — Стой…       Прислушалась и жрица. Услыхала она, как били копытами кони по степной земле, услыхала голоса разливающиеся и твердые. В сердце вдруг страх зашевелился и ненависть, ожидание боя.       Куница тоже к клинкам прикоснулся и тут же из ножен вытащил их с лязгом. Чуть вперед коня подтолкнул и стал выжидающе слушать. Примечал он каждый шелест, каждый звук. Готов был ко всему: паре всадников или целой тьме. …       Послышался звук колокольчиков и точно огромный олень вышел из таинственной мглы, что покрывала долину да холмы. А олень этот впряжен был в повозку. За ним еще пара таких вышла. Забренчал металл, послышался лязг… И только Куница хотел коня приударить под собой, как сердце его остановилось…       Из мглы этой толпа вышла… Не больше дюжины человек. Были в основном старухи там да женщины с малыми детьми. Трое мужчин. Везли за собой они три телеги, что доверху были набиты всяким скарбом.       Вышло солнце из-за туч, и в лучах его заблестела сталь, коей до зубов были вооружены трое мужей. Народец, как заприметил двух всадников, замер. Женщины, что страхом были обуяны, прижали к себе крепко детей, будто пряча их ото дня. Мужчины тут же положили руки на акинаки… Олени замотали головами, что устали от накладных рогов. Родись ты лошадью — оленем не станешь. Так и эта толпа — остатки от некогда древнего и великого народа, который сгинул… Последние остались… Но гордости своей не потеряли…       Не могли обе стороны ни слова высказать. Сайтари с замиранием сердца ближе к Кунице подошла, он к ней повернулся, и одни глаза задали главный вопрос: « Что за магия это такая, что мертвецы из могил встали?»       Толпа молчала и один муж, а точнее старик, сделал пару шагов вперед, и не доставая оружия, произнес на корявом языке русов: — Кто такие? — Перихей, — прошептал Куница.       Узнал он старого волка, который с незапамятных лет в стае был и по годам прожитым был разве что моложе Анагаста. Так значит… Стая жива… Неужто, не все полегли там… В тех холмах… Не все пали под половецкими стрелами… Не все…       Куница мечи в ножны вложил и Сайтари за руку взяв, приударил коня, и стали они медленно приближаться к испуганной, но все еще опасной толпе. — Перихей! — закричал во всю глотку молодой волк. — Великий Арес…       В недоумении старик прошептал слова бога своего и пятиться назад стал. И правда, играл видать бог, раз мертвого сына вожака из могилы поднял… — Куница! — закричала вдруг одна из старух скрипучим голосом.       Никто поверить не мог в то, что картина эта правдой окажется. Никто поверить не мог в увиденное.       Совсем близко пара подошла, и Куница с коня спустился. Осторожно сделал он пару шагов к трем мужчинам, коих знал с детства. Осторожно за ним спустилась и Сайтари, зайдя за спину волку. — Арес… Быть того не может…       Это произнес один из мужчин, когда вгляделся в лицо девицы. В ней признал он черты матери и отца…       На том месте, где встреча мертвецов произошла, развели костер. Вокруг бегали дети, только взрослые не могли ступить с места и отойти от очага. Обступили кругом они и слушали каждое слово, произнесенное молодым волком. Сайтари же молча сидела рядом, держась за его руку. Чувствовал Куница, как каждый раз при упоминании имени брата ее, вздрагивала девица. Покончил он рассказ, неся весть о пожарище и о пролитой крови, коей земля была окроплена в ту ночь. Из куртки вдруг достал он сложенное лицо князя и протянул старухе, что во главе сидела. Слушая рассказ, не сводила глаз она с кровницы Ареса. — Ты дочь своей матери, — произнесла старуха.       Имя ей было Ниса. Женщина всю жизнь прожила в стае и впитала в себя мудрость народа. Никто не звал ее главой, но именно она часть стаи уговорила остаться, когда Анагаст повел остальных в лапы русов. С ней остались самые слабые: старики да бабы, некоторые с детями. Их было всего одиннадцать человек. Тогда Сайтари поняла, почему, когда хоронили они с братом скифов, слишком мало вещей при них было, да и самих волков казалось было мало. — Боярин зла нам не желал, — утверждала старуха, — он стае защиту дать хотел от князя, но тот обманом нас взял. — Теперь месть кровная свершилась. На мне его кровь, — утвердил волк.       Ниса обернулась к Сайтари и, взявши за ладонь ее, сжала. — Я помню тебя совсем девочкой. Помню, как матушка твоя, да хранит ее Арес, будущее стаи предсказала. Мы действительно пали как псы. Мы вину несем на себе за гибель семьи твоей. Коли сможешь, прости нас.       Тронута была девица словами Нисы. Старый долг семье ее был уплачен. Лишь головой кротко жрица мотнула. Куница, видя тревогу волчицы своей, да зная мысли ее, за плечо к себе крепче прижал и в висок коротко поцеловал, вдыхая запах волос. — Куда вы путь держали? — спросил волк. — Неприкаянные мы, — ответил Перихей, — по степи этой ходим больше двух или трех седмиц. Не знаем мы, податься куда.       Погрустнели все при словах этих. Жалок тот, кто дома не имеет. Но лишь у волка не темнели глаза. Куница знал, куда путь держать. Знал он цель свою и строго ей следовать желал. Посмотрел он на жрицу, желая поддержку в ней найти. Улыбнулась волчица. — На запад. Пойдем мы на запад, — проговорил он.       Стая удивилась, но в волке этом видели они свою историю, прошлую и будущую. Лишь в нем была сила, была честь и отвага.       Так прошло еще с три луны. Всего три луны, а стая волков перешла степь, пересекла пролив и оказалась на земле… На новой земле. На той, коя сердцем была морей, что ее омывали. На этой земле некогда процветал народ скифов. Здесь и они останутся. Пройдет еще седмица и на месте старых руин появится деревня. Окружена будет она пиками, полуразрушенными стенами, но затаит в себе силу. Тонкие столбики дыма будут подниматься в небеса, и будет слышен смех детей. Еще через седмицу случится здесь три события радостных: новый вожак будет избран, новый жрец Ареса, а потом волчица будет принадлежать волку. — Тебе сопутствует удача, — произнес волк, раскинув руки на теплом песке и смотря на новоиспеченную жену.       Волчица сидела в красном кафтане, что заканчивался длинной юбкой и алыми сапогами. На голове ее была высокая шапка, что голову каждой замужней женщины венчала. Под кафтаном тем же расписаны были черной краской и руки. Узоры эти теперь выдавали в ней женщину, что при муже быть должна. Был на коже ее и символ самого Ареса.       Для молодоженов на берегу моря была поставлена палатка большая, кою скорее за шатер можно счесть. Под его пологом жрица и сидела, смотрела на волка, что лежал на ее коленях. — Мне? — удивленно она спросила, — Что-то я в сомнениях теряюсь. — Хах… От чего же? Отхватила себе такого мужа, так еще и вожака. — Вот и я думаю, что не везет.       Волк засмеялся. — Почему? — Жена вожака это хорошо, не поспоришь. А вот сам муж… За что мне это наказание? — Ты хотела сказать благословение. — Проклятье.       Жрица провела пальцем по щеке Куницы, лаская обветренную кожу. — Мне тоже не повезло, — признался он. — Да? — Да. Вроде и жрица, молодая девица, а ворчит, как старуха.       За эти слова получил волк легкий хлопок по лбу, но он смех у него лишь вызвал, как и у волчицы. — Глупцом был, глупцом остался… — Как порез? — О чем ты?       Куница взял вдруг правую руку жены и осторожно провел пальцами по порезу замотанному. Свадебный обряд нес в себе традицию. Должны были в одной чаше соединиться вместе с водой капли их крови. А после испития воды этой, должно было руки так соединить, чтобы обмен кровью произошел. Жена бы стала частью мужа, а муж частью жены. — Ерунда. А ты даже не закрыл. Вот уж точно глупец.       Сайтари по сторонам посмотрела, ища глазами какое тряпье, чтобы закрыть порез. По нраву волку суета ее была, но нет нужды так тревожиться сейчас. — Ну будет. Не волнуйся, — успокоил он ее, смеясь.       Задумчиво Сайтари посмотрела на море. Поднялся волк с ее ног и сел рядом. — О Марзе и Рухе думаешь? — Их нужно забрать было. — Не знали мы, чем деяния наши обернутся. Безопаснее там их оставить до весны. А там я съезжу за ними.       Лишь головой она мотнула. Куница вдруг сбросил с головы ее шапку. Она была высокая и прятала под собой рыжие волосы. Сразу роскошная грива развалилась по колоску на плечах. Жрица смотрела в глаза вожака. Не могла отвести взора, будто была околдована. Куница сам поднялся и вдруг на руки Сайтари подхватил. На удивление волчица не запротивилась, наоборот, руками обхватила шею Куницы.       Озорно он посмотрел вглубь палатки и направился туда, неся жену. — Ты никогда этого не скажешь мне, жрица? — А что услышать ты хочешь? — Завладела мною, а про себя молчит. Когда ты скажешь уже это? — А ты? — А я ждать устал.       Только засмеялась волчица. Куница же в то время поставил ее на подушки, что подготовлены были для молодоженов. Под его внимательными и серьезными глазами умолкла Сайтари. Понимала, о чем он говорит, но разве могла бы так выдать она огонь, что пылал в груди? В чем же тогда ее загадка? Но огонь то пылал. Пылал сильнее любого пожара. Она любила… Всем сердцем любила… Он стал ее воздухом, коим нельзя не дышать. В нем весь смысл ее существования. — Глупец, — прошептала она.       Руки ее осторожно обвили шею волка, его же ладони притянули вдруг жрицу за талию. Они так близко были… Вот-вот должны соприкоснуться губы. Чувствовали они дыхание друг друга, которое так нежно грело кожу.       Ступил волк чуть вперед, и не осталось между ними более пролета.       Под этим солнцем, при этом море и ветре, что трепал деревья они были вместе и это самое дорогое, что только есть. Подалась волчица вперед и нежно, с теплотой дождя, будто повела она его в другой мир. Туда, где лишь они были. Страсть разгоралась быстрее молнии, что озаряет небеса. Но вдруг волчица разорвала поцелуй, касаюсь руками его щек. — Глупец… Неужели думаешь, что… Не хочу я сказать? — Так скажи, — с жаром он произнес. — У меня будет целая вечность.       Не требуя больше слов, волк сильнее прижал к себе волчицу и в один миг яростно впился е ее губы. Пропала невинность в этом поцелую, она уступила место любви, которая всегда будет столь сильна, что в любой миг может обернуться безумием.       Куница осторожно стал расстегивать пуговицы тяжелого кафтана. Вскоре упал он на пол шатра. Под ним прятался алая перевязь, что скрывала грудь. Куница был уверен в себе и своих действах, а вот Сайтари в нерешительности замерла, боясь двинуть руками. Поцелуй покинул ее губы и перешел ниже к щекам, шее, ключице. От зарождающегося внутри огня жрица будто очнулась ото сна. С губ сорвался стон, а руки вдруг получили былую ловкость. В один миг она пальцами расстегнула все пуговицы куртки волка. Последние же скорее были сорваны с нитей…       Осторожно опустились они на те самые подушки. Волк навис сверху, смотря в янтарные глаза очаровавшей его женщины. Стало так невыносимо жарко под пологом этим. Каждый взгляд оборачивался молнией, что землю пробивает. А сердце билось, точно гром среди туч.       В сторону была откинута последняя одежда. Куница провел рукой по коже жрицы, наслаждаясь ее нежностью. Пальцы вдруг их сплелись, сжимаясь с жаром. Завел Куница их руки выше. Заметил он страх девицы перед тем, что ждет ее. Боялась… Как любая бы боялась первого раза… — Не бойся, — нежно сказал он.       Приводнялась чуть-чуть Сайтари и шепнула ему тихо-тихо на ушко два слова лишь. Всего два слова… Так тихо это было сказано, точно тайною было для всего мира. Но нужные уши услышали. Ликовало сердце вожака. — Горделивица… — Глупец…       Ночью той много что случилось впервые. В сердцах почти исчезнувшего народа поселился покой. Девушка стала женщиной. Зародилась первая новая жизнь.       Закончилась зима. Ни один скиф не погиб в ее холоде, ведь здесь на берегу морей Тэнг и Каргалук, будто не существовало голода. Богаты были плодами и леса, и сады. В далекой крепости стаей были куплены ягнята да пара овец с бараном. Из них весной родилось первое стадо. Скифы снова стали пастухами, но было и земледелие ими перенято. А то значило, что нашел народ этот свою землю.       Закончилась зима и с собой она принесла стае надежду на возрождение. Куница с парой волков с севера пришел и вернул Руху, Марзу. Те уж повзрослели за зиму, что пролетела. Руха подросла маленько, да личико ее стало приобретать новые черты. Да и Марза вытянулся, да возмужал как-то, хоть и был мал он для волка. Но руки и ноги его стали крепче. Не были они единственными детьми, были и другие, а ведь еще многие волчицы в стае ждали волчат, да уже имели.       Стая получала с каждым восходом солнца надежду на будущее, на жизнь…       Волчица смотрела на закат, который окрасил огнем даже море. Была жрица тиха и спокойно. Сильнее округлились груди и бедра. Теперь не девица, но женщина. Прислушивалась она к шуму моря. Однако слышала она шелест травы, что раздавался за ее спиной. Теплые руки вдруг оказались у нее на груди, а со спины сжимал ее в объятиях любимый муж. Шептал он какие-то нежные глупости ей на ушко. Счастлива была Сайтари, но по щекам текли слезы. В этой поездке за волчатами его не было седмицу и вот, наконец, вернулся. — Как ты, душа моя? Сайтари, ты плачешь…       Тут же волк оказался перед ней и склонился к лицу, посмотрел в глаза. Не мог понять он причин ее слез.       Не успел он договорить, как рука Сайтари легла на его губы. На лице ее вдруг засияла улыбка… — Стая будет жить, — прошептала волчица, обремененная волчонком.       Воля богов может быть глупой, жестокой или кровавой. Но они лишь следуют Судьбе. А Судьба может быть лишь справедлива. И в этом мире справедливость восторжествует рано или поздно… Убийцы утонут в крови, а обиженные, угнетенные обретут покой и жизнь новую.