Дорога, устланная Богами

      Смеяться над людьми это смешно… Это действительно смешно. Будь я богом, занимался бы именно этим. Я бы без перерыва смеялся над людьми и их глупостью. Да, это по мне.       Я не стал искать Сайтари по степи, да и не было в том смысла, ведь никогда бы не нашел. Подобно птице она выскочила из моих рук, а я не смог удержать. Сейчас даже не знаю, куда могла она податься, что в ее голове томится… Думаю, что сердце желает мести. Больше всего отныне хочет она пролить кровь того, кто брата ее убил… Но полезет ли сама в дом княжий? Того я не знал, но я то полезу…       Приближалась зима, и ночами было все холоднее. Та куртка, да штаны, что были на мне, совершенно не спасали от холода по ночам, но делали меня незаметным призраком для чужих глаз. Тмутаракань, где князь нужный мне окопался, стояла на высоком холме. Град был на берегу пролива, что моря соединял Каргалук* и Тэнг*. С одной стороны не касался он вод. Там лишь каменистая степь к морю спускалась, а дальше по левую да по правую сторону башни были, за ними стена из камня выложенная да бревнами заостренными заканчивалась. С этой стороны подобраться бы не сумел я. А вот с другой… там крепость не больно высоким частоколом прям в воду уходила.       И только в этом проливе видел я свой шанс. На берегу его было несколько рыбацких лодок да пару ладей. Все они, как казалось мне, принадлежали князю. Особо ценились корабли по тому, как мало было русичей, которые занимались бы серьезным корабельным делам. Не было нужды им в том, ведь редко выходили они в моря. Но коли есть такие корабли у князя, то беречь он будет их, как самое первое богатство. Любили русичи корабли. На запах этого богатства и сбежится весь их городок.       Больше девяти лун провел я на этом побережье, где ночами следил за дозором и возносил молитвы Аресу, дабы он не пускал на небо дождей. Больше всего мне нужно было теплое солнце, чтобы подсохли эти корабли.       Так и прошла вторая седмица. В граде княжьем было тихо. Слава Аресу и дождей не было. Только холодный ветер с севера приносил тяжелые тучи, который каждый день затею мою могли поставить под откос. Продрогший до костей каждую ночь я пытался согреться, напрасно растирая руки и плечи кумысом, что удачно с собой прихватил.       Решение мною было принято. Только сумерки пройдут, только тьма окутает гнездо падальщика, и я спущусь к холодной воде пролива. Но ночью той не знаю что случилось. Только нога моя коснулась холодных вод, как прямо на берегу, которому плыть я был должен, вспыхнуло вдруг пламя. Казалось, что его языки касаются небес. Вокруг этого костра собрался видать весь город. Я не знал, что устроить они там собрались, но решил в воду раньше времени не лесть. Но в свете этого огня я увидел одного человека, что шел за темной фигурой. Человек этот высок был, широкоплеч. Как и темная фигура, он был лыс, но имел густую бороду. Тело его скрывалось за добротным доспехом. От его клинка отражался свет пламени. Я не мог отвести взгляд от этого человека, и что-то манило меня к нему, тянуло точно волоком.       Пляски эти у костра продолжались недолго. Человек быстро скрылся за костром, видеть его не мог я. Но радость имел наблюдать за фигурой, чья голова и плечи голы были, точно яйцо птичье. Покрыты они были белой краскою какой-то. В ней отражались, точно в воде, языки пламени. Фигура ходила вокруг костра, но не выдавала криков, коих мог бы я услыхать. Неужто князь колдуна какого завел… Не по их вере гулянья такие. Уж больно скучен их распятый бог…       Дождался я, пока костер этот утихнет, а толпа вся разойдется. Мужчину того вскоре потерял из виду. И когда пожарище то обратилось лишь в маленький костерок, я словно выдра бесшумно нырнул в воды пролива. От холодной воды заныли мышцы и кости, но не обращал на то я внимания, сжимая в зубах тонкие клинки. Нужно было быстрее добраться до кораблей.       Добравшись до днища, я стал плыть рядом с ним, постепенно достигая берега. Скоро под ногами я почувствовал жижу, то был ил, что есть на дне всех рек. Облегченно я ступил на почву, что, наконец, оказалась под моими ногами. Все тело ныло от усталости, но меня то мало волновало. Прячась в тени ладьи, я вынырнул из-под воды, и только глаза привыкли к воздуху, стал высматривать уже знакомых мне сторожей, которые каждую ночь сторожили эти несчастные корабли. Кроме них двоих и не было никогда пристани. Оба они стояли по разные стороны от кораблей.       Я сливался с тенью, становился ее частью. В этот миг мне нравилось видеть себя призраком или вестником смерти. Несколько мгновений, и оба сторожа покоились в черной воде под пристанью, которая поутру окрасится в алый цвет. На одном из них и одежды то не было, она мне пригодится больше, чем мертвецу. Очень уж мне помогли угли, что остались от пожарища. Солома, что была на крышах сараев, достаточно подсохла за те дни без дождей. Таковой была и древесина на кораблях. Сухое дерево, солома, головешки костра и разрезанная на небольшом куски парусина — все это пища для моего костра, который и развел я прямо на берегу пролива. Я не уставал благодарить Ареса за этот дар.       В ту ночь заполыхали две ладьи. Горели они, словно сухие листья. Я же с улыбкой приступил к последней посудине. Пара движений заставили огонек в трюме полыхать с небывалой силой, опаляя мне руки. Я подсунул побольше соломы и скорее выскочил на воздух, чтобы избежать дыма. А на берегу уже было столпотворение. Ратники да корабельщики бегали за ведрами, набирали воды из реки да пытались потушить свои корабли. Мачта первой ладьи, что я поджег, с грохотом упала на вторую. В сторону полетели искры, и еще больше разверзлось адское пламя.       Имея какой-никакой, но образ стражника мог идти я спокойно по улицам городка, не боясь, что на меня накинутся орды степняков. Везде царил хаос, и им нужно было пользоваться. Со всех ног кинулся я в сторону княжьего дома, не видя ратников, что стремились к пожарищу. Перед входом в него стояли два амбала. Широки в плечах, да выше меня на голову. Что есть мочи я к ним метнулся. — Куда прешь? Не велено! — грозно выдал один.       Второй видать тем временем о чем-то крепко задумался, ибо на меня даже не посмотрел. Хотя сомнения во мне были, что такая детина думать о чем-то бы могла. — Корабли! — гаркнул я, пытаясь голос свой состарить.       На мне был шлем… да и темно уж больно ночью этой. Молодого волка во мне бы никогда не признали. — Не велено! — так же отрезал русич.       Значит, не выйдет по-хорошему. Моя заминка привлекла внимание второго. Глаза он перевел на меня и заговорил вдруг. Голоса такого отродясь не слышал, будто медведь рычал в пещере. Толи пьян он был, толи голос ему порезали… — Сказано тебе…       Не знаю, что сказать он мне хотел, да только раньше я кинжала два в рот ему вонзил да ратнику. По стали побежали ручьи крови, а лезвие горделиво уперлось в череп. Меня усладил этот вид... Так двое громил и рухнули мне в ноги, булькая кровью. С такими же алевшими клинками зашел я в княжьи палаты. Встретил меня широкий холл с высоким потолком. Стоял запах соломы, что свисала с резных бревен. В центре была яма глубокая вырыта, камнем уложенная, а в ней колыхал костер, что освещал сейчас весь зал ибо факелы, да чаши огненные молчали. Еще пахло вином да всяким лакомством, от которого лишь объедки остались на старых, жирных от пиров столах. Видно сладкие гулянья были здесь.       Прошел я чуть вперед, скрипя половицами. В самом конце зала стоял высокий стул. За ним двери, под ворота маленькие сделанные, венчались рисунком, что на солнце похоже. Вымазано оно было будто золотом. Похожими красками и колонны вымазаны были, что стояли, точно девицы, и держали крышу. Искусны в резьбе по дереву были русы, тут ничего не скажешь. Стул это… Он вниманием моим завладел. Это было главное место зала. Именно на этом стуле, видать, и сидел князь.       По правую да по левую сторону от стула продолжался зал. Там были двери. Решил я зайти за правую и очутился в комнате. Здесь темно. Лишь одна чаша, что к столбу приставлена была, тихонько горела. Стены были выложены из простых досок да из камней, на коих усадьба и стояла. Были здесь столики всякие да ящики. Наискось от меня висела клетка со зверем каким-то. А под ним ложе было княжье.       В миг этот ярость загорелась в сердце. В ушах будто забила в барабаны кровь, а руки клинки сильнее сжали. Вот он… Вот он убийца… поганый пес… Тот на чьих руках кровь моего рода… Тот, кто испугался меч в руки взять против баб с детьми да волков, что со смирением пришли к нему… Шакал… Трус… И сегодня в этот самый миг его кровь окажется на моих руках. Я будто почувствовал вкус его крови на губах… Она опьянила меня… Его лицо я сниму с костей и оставлю на могилах волков Ареса.       Так души их буду спокойны в полях Вечности, где живут они новую жизнь вместе с богами… Шаг… Еще один шаг. Почти у моих ног лежал князь русский. Я занес кинжал, я уже чувствовал ликование, которое охватить должно было меня в ближайшие мгновения. Я слышал хрипы этого старика, чуял запах его смрада. Он мертв… А моя месть свершится… — А-а-а-а-а-а! Убийца!       За моей спиной раздался женский визг. Я обернулся, и увидел девку распутную, что почти нагая стояла предо мной. Белые, будто выдранные светлые волосы свисали до бедер, на голове некоторые пряди были скручены в два пучка. Лицо ее выдавало ужас и страх. И не зря. В тот же миг метнул я кинжал и пронзил ее грудь. Звук рвущейся плоти и на гнилые доски брызнула кровь.С грохотом тело ее упало, а я в миг тот к князю повернулся, дело свое докончить желая. Да вот только Боги смеются… Они не могут сдержать желчи своей, чтобы не наподлить простым людям. Я видел свою удачу, видел, что смерть этого пса, но нет…       В один миг старик чем-то тяжелым ударил меня по затылку. В глазах тут же все потемнело… тело стало тяжелым, точно камни. И тогда упал я на те же доски, и в последний раз открыл очи, которые сильнее заволакивало тьмой. Увидел я лишь девицу, которую пару ударов сердца назад я убил. Она лежала в луже крови, а глаза ее так и застыли в немом ужасе. Так же застыл и я… Смешно... Действительно смешно...