Дорога, устланная Богами

      Я уверен, боги любят над нами смеяться. Их поступки наши потешают и смешат. Наши глупые мечты… Будто бы сами решаем, сами судьбу выбираем свою. Они смеются, сидят в своих чертогах, потягивают крепкий эль и смеются от души. А почему бы не засмеяться?       «Не в богах дело — в людях». Да, в слова эти я верил до последнего, считал их своим смыслом, сутью. Какого же это было… Ощущать свободу от предсказаний, от воли чужой, какого это понимать, что шаги свои ты сам делаешь. Я верил в это, смеялся в лицо суевериям, и даже предсказание жрицы не мыслил признать всерьез.       Сайтари часто говорила о богах, на то она и жрица. Но признаться нужно, интересно с ней вести такие беседы. Анагаст тверд был всегда в своих словах и все отдавал на волю Ареса. Сайтари же… Будто сомневалась. Она почитала богов, но никогда не давалась им в руки. — Судьба выше богов, глупец, — ясно говорила она мне.       Она часто называла меня последним глупцом, часто смеялась, но не было в том зла… Другое, совершенно иное.       Она верила по особенному. Совершенно по особенному. Да она знала наших богов. Была с ними на короткой ноге, но никогда не отдавала им своей воли. Нет, не богам, но Судьбе. Часто она повторяла это перед костром… я запомнил и ее слова: Судьба правит богами, а мы идем по выложенной ими дорожке.       Как-то брат ее спросил у костра: «А каково это с богами говорить?» Я помню и ее ответ: «То страшно, Чаяр. Могла бы, скинула я ношу эту с плеч своих». Стоило Чаяру отвернуться, как девица на меня посмотрела и полушепотом произнесла с улыбкой таинственной: " Но это весело… Сегодня ты человек, а завтра бог. Не заиграться бы только». Шутки она шутила, али правду молвила, я не знал. Однако в словах смысл ее был. Часто поклоняемся не Богу мы, а жрецам.       Но наша жрица и впрямь владела силой, дарованной ей Аресом. И сейчас девчонка эта, что умом да сообразительностью отличалась, могла будущее прозреть… И прозрела. Сайтари верила своим снам. В каждом знаки особые видела, да помыслы владык небесных. Один сон заставил ее тащиться, одному Аресу ведомо, куда… Хах… я бы на такое не пошел…       Среди тех валунов я не верил в ее слова. Нет, я четко уверен был лишь в своей правоте. Я сам привел себя в эту степь, сам пришел во владения князя Святославовича. Я сам прижимал к груди хрупкую, легкую Сайтари. Я уверен был — сам, сам, я все сделал сам. Это мой выбор… Смеялся…       Но Судьба моя переменчива и впрямь, она любит переплетать нити… и моя подкосилась, как и нить Сайтари…       Все было словно в тумане, который накрыл нас плотной пеленой. Он лишил нас зрения, лишил мыслей, оставил лишь слух. Звук этот пробил меня, как молнией. Мы услышали крик, и вот Сайтари уже со всех ног бросилась от меня в сторону. За ней поднималась пыль, и я только видел, как на лету раскачивались ее рыжие волосы, а тяжелый плащ вместе с юбкой от бега поднимается, чуть ли не до колен. Она летела быстро, словно стрела, только выпущенная из лука. Я помчался за ней и увидел, как вдруг в ее руках оказались кинжалы. Тогда-то я и понял, что произошло… Половцы… они были здесь. Больше дюжины настоящих воинов, а не кучка стражей. То были истинные степняки. А еще был Чаяр, молодой волк… Один.       Я бежал за Сайтари, пока не увидел впереди среди валунов несколько степняков. Я тут же свернул за первым же камнем и побежал по тропе много левее, как бы ровняясь со жрицей. Оставить ее одну было не страшно, я должен был преимущество высоты удержать за собой. Я бежал изо всех ног, торопился, как мог и вот достиг края валунов, по которым и стал взбираться. Подобно истинному волку я взбирался по степным камням, не чуя тяги к земле. Через несколько ударов сердца я оказался точно на вершине и прекрасно видел каждый шаг смерти, которая все быстрее выползала из-под земли.       Чаяр не давал степнякам спуску… Двоих удачно спустил с лошадей и теперь добивал одного из них, быстро и точно вскрывая глотку. Он был скор, ловок и силен. Со скоростью молнии, что появляется на небе и тут же исчезает, он приметил одного степняка. Тот брал разгон и теперь летел прямо на волка, а тот только этого и ждал. Чаяр, не замечая никого рядом, быстро ринулся вперед. Вот-вот должно было произойти столкновение. В последний миг волчонок в сторону отошел и от камня толкнулся да так, что на степняка налетел и из седла того выбил. Через миг кинжал Чаяра вспорол брюхо степняку быстрым концом.       Тут появилась и Сайтари. Она вышла из-за камней, словно из-за шторы палатки и окинула взглядом поле. Лик ее был под властью холода и покоя, ни что встревожить души ее не могло. Везде кровь, мертвые пустынные псы и посреди всего этого ее брат. Да вот только бой лишь начался. Среди камней пришли половцы, но уже без коней из той же дюжины. Один ринулся на жрицу, еще двое пошли на молодого волка. В тот же миг я спрыгнул с камней на другого воина. В полете я достал клинки, так как орел выбрасывает когти. Я приземлился ему на плечи и тут же ударил кинжалом в ключицу, чувствуя, как клинок достиг даже костей и раздробил их. Степняк стал захлебываться кровью, а я уже принялся за следующего.       В том бою было что-то совершенно магическое, непреодолимое. Такие стычки всегда зажигали немыслимый огонь в моей груди, от которого пеплом все вокруг оборачивалось. Огонь этот тем был, что превращал любого человека в настоящего ассасина или убийцу. Я точно был диким зверем, я чувствовал свою добычу до того, как она шагнет в сторону мою. Я сбивал с ног половцев легкими подкрутами, кидался на них, выбивая из рук мечи, и придавливая его коленям, добивал кинжалами прямо в грудь. Я слышал этот чавкающий звук рвущейся плоти, видел кровь, которая топила мои руки. И мне хотелось лишь смеяться и кричать от сил, что меня переполняли. Я писал свою песню этим клинков. Безжалостно проливая кровь в бою, я заострял свое имя Волка.       Удары стали о сталь, скрежет, стоны умирающих и возгласы победителей, звук рвущейся плоти и льющейся крови. Этот запах ни с чем не сравнить, когда в носу смешивается пыль, смрад и пот. Но это битва… истинная битва и ее песнь.       В минуты передышек я быстрые взгляды кидал на молодого волка и на жрицу. В ее руках кинжалы воистину божественными становились. Будто сам Арес силу, свою в ее клинки вложил. Для нее весь бой был скорее танцем. Я мог лишь так понять ее грациозные, словно у лани шаги. Никакой рьяности, рваности и суеты, как часто бывает у мужчин. Каждый ее шаг отдавался гордостью. Даже в бою Сайтари не теряла холодного рассудка. Таковы ли все женщины, когда берут в руки оружие? Я не знаю, ибо иных не видал…       Тяжелый плащ давно был сброшен на землю, и юбка жрице совершенно не мешала драться наравне с мужчинами. А ведь им даже не удавалось к ней подобраться. Ножечки заостренные безошибочно пронзали их тела, заставляли падать в грязь и захлебываться кровью, пылью. Но удача еще меньше дарила своей улыбки степнякам, что могли оказаться рядом со жрицей. Ее кинжал, заточенный до тонкости волоса, пробивал на раз кожаную броню степняков. Разворот и пес был ударом в спину убит.       Чаяр был не менее искусен. Быстрыми выпадами и ударами, разливал он кровь реками и внушал истинный страх. Да, его стоило бы бояться, начни он биться за место вожака. Подобно сестре он нес свое искусство сквозь ряды наших врагов. В минуту той битвы я увидел их чудовищную схожесть. Брат и сестра находились в тридцати шагах друг от друга, но даже так умудрялись прикрывать друг другу спины. Незримыми нитями соединяясь, они двигались в одном ритме. Более я не смел за них волноваться.       Я вернулся к своему кинжалу, своему бою. Я забирал жизнь за жизнью, я чувствовал, как в нашу сторону светит яркое солнце. Я верил в успех дела своего и в тот миг не мог помышлять о поражении. Все… все, совершенно все до последней крупицы песка сулило нашу победу и смерти степняков. Я слышал удары копыт по сухой земле, слышал крики тех, кто мечтали о смерти среди этих камней лишь бы не чувствовать боли. Я слышал их стоны.       Туман боя заволок меня с головой. Он скрыл от меня весь остальной мир. Я стал его частью и продолжал резать врагов, сбивая их с ног, нанося маленькие и незаметные удары, которые часто остаются даже слепыми для степняков. Они так же были поглощены боем и не чувствовали боли. Однако потом эти мелкие тычки их в могилу уводили. Половцы становились медлительнее, а я оборачивался ветром.       Этим ветром я бы и остался, но когда очередной степняк налетел на свои же мечи, которые я вывернул к его пузу, мне пришлось развернуться. И… Туман рассеялся… Его уже не было… Тогда, именно в ту самую секунду… Солнце погасло… Не скрылось за тучами, а погасло… Мрак охватил землю и сделал ее сердцем истинного льда…       Всего в пяти шагах от меня на сырую землю упал тот, в ком текла и моя кровь… кровь моей стаи… Сталь в те мгновения коснулась и моего сердца ведь я услышал эти слова: — Setra… Setra…       По подбородку скатилась струя крови, переполняющая рот. С губ жрицы срывались тонкие стоны. Руки брата сильно сжимали ее за плечи, пальцы медленно белели. Он весь бледный, не смел свести с нее глаз, вдруг стал задыхаться. — Чаяр, — только и могла произнести жрица.       Я видел, как искажалось ее лицо, видел, как бежали кровавые и соленые слезы по щекам… Тогда я увидел их впервые и они стали для меня страшнее любого яда. Каждая ее слеза рвала мне, сердце. Капелька скатывалась по нежной щеке, подбородка достигала и падала на грудь… подобно яду она отравляла тело моей жрицы. — Я… Я… стал волком?       Он задыхался, цеплялся сильнее за сестру и глазами умолял дать ответ. Со всех сторон подходили половцы, которые брали нас в тугое кольцо. Я и забыл о тех степняках, что стояли за моей спиной. Они вытянули мечи, направляя их на меня. Такая же тьма загнала в, угол и мою жрицу. Ее и брата… я не мог сойти с места, не мог произнести и слова. Я застыл и смотрел, как умирал с каждым ударом сердца бедный Чаяр. Остановились его клинки — остановилось время. Чаяр ждал, словно спасения, слов сестры. Она тут же рукой его лицо обрамила, к себе чуть прижала и зашептала с жаром, но я прекрасно слышал каждое слово. — Волк… Волк… Чаяр, ты волк Ареса! Слышишь? Ты мой волк! Varka*…       Последнее слово произнесла она, срываясь на стон. Чаяр улыбнулся такой детской улыбкой, от которой я ощутил дрожь. Он улыбнулся, и сквозь кровь сверкнули белые зубы. Я видел, как глаза его от слез сияли ярче драгоценных камней. Не должен паренек этот биться за свою жизнь. И жрица не должна… Никто… Ничего ценнее жизни молодой нет… Не должны старшие укладывать младших в сырую землю. — Волк, — повторил он твердо.       Боги посмеялись. Судьба была изменена. Она отдала приказ, и дорога наша обернулась бурной рекой. Воды ее бурлили и норовили утопить нас в смертельной пучине. Холод их замораживал души. Нить оборвалась, она перевернула целый мир, ведь брат Сайтари перестал дышать. Чаяр… этот молодой волк, которого я принял за мальчишку, когда увидел впервые. А ведь и правда, мальчишка лишь, но с духом мужчины… Только потом я узнал, что он собой сестру закрыл. Нарочно на нее повесился и спину свою подставил мечу…       Степные шакалы осмелели, стали теснить нас. Я отбил несколько ударов, но ничего не мог сделать для жрицы. Брат лежал на ее коленях, а она безвольно смотрела на его закрытые глаза. Степняки были за ней и перед ней, держали наготове мечи, видать живьем приказ им был взять нас. Сайтари… она опустела… Не кричала, не билась в яростных криках, но молчала. В миг тот из груди вырвали боги ее душу… Мне было жаль ее брата, но я не мог позволить и моей Сайтари сложить здесь голову. Нельзя было отдавать ее князю… Я должен был что-то сделать… Рядом были лошади, если бы она только могла подняться на ноги… Я смог бы ее увести. — Сайтари! — я закричал со всей силы.       Услышь… Услышь же меня! Прошу, услышь! Половцы стали сжимать кольцо, я выставил кинжалы, пугая их кровавым лезвием. Но долго это не продлится. Только бы встала, только бы на ноги поднялась, и я увел бы, увел бы ее прочь… Ял лег бы под стрелы, мечи, но увел… Я не переставал кричать: — Сайтари! Вставай!       Вдруг она подняла на меня взгляд… Она смотрела на меня, словно сирота. Такой же была и Руха, когда я увидел ее впервые, после смерти стаи. Сайтари, сидела на коленях пред телом брата, по щека текли слезы. Губы из алых стали почти серыми, исчез румянец. А глаза… в них детский страх… детский ужас… Она смотрела на меня… Смотрела и не переставала лить слезы. Плечи ее содрогались…       Вдруг руки ее коснулись раны брата. Кровь окропила тонкие, холодные руки. Смотрели на все это ясные глаза, затуманенные слезами. Жрица руки к лицу своему поднесла и провела ото лба к подбородку… умылась кровью она брата своего. В миг этот Сайтари выпустила из себя весь воздух, что только прятался за ребрами. Пар, вышедший изо рта, поднялся в небеса и растворился среди посеревших от страха облаков.       Сайтари огляделась… Нет… Теперь уже не детский страх, а пустота, что глаза застелила. Осмотрела она половцев, словно соседей. По каждому взглядом она прошла, пытаясь в маски эти заглянуть. Глазами своими искала она будто лазейки в их сердца, дабы посеять там семена… Смеяна страха… Руки ее по земле стали ползать. Я не видел, что пыталась она найти, но через миг… Покачиваясь, точно береза на ветру она поднялась на ноги. В руках жрицы были два кнута с заточенными стальными наконечниками.       То, что дальше было, я помнил смутно. Был лишь блеск стали, что вплетена в жесткую кожу. Я упал на землю, прижимаясь к ней всем телом. Поднимись я хоть на миг, остался бы без головы. Над ушами свистели кнуты, которые тугой кожей и стальными вставками рвали глотки степнякам. Жрица обрела страшную силу и в руки свои ее вложила. Закрутилась она на месте и так разогналась, что кнуты ее сильнее любого меча станут и много опаснее. Вились они-то раздельно, то вместе и все степняки, что смели подойти к ней больше, чем на десяток шагов падали замертво, напрасно пытаясь закрыть руками горло.       Я слышал крики… Страшные вопли и стоны. Половцы падали наземь, словно колоски срезанной ржи. Я глаза только приподнял и на Сайтари посмотрел. Она все так же крутилась, то приседая, то поднимаясь на носки. Половцы хватались за глубокие разрезы и падали наземь, где и ждала их смерть от стальных наконечников.       В ушах все так же стоял этот свист, который пробирал до костей, оставляя неизгладимые разрывы. В один миг остановилось все. Стояла тишина такая, что позавидуют небеса. Ни ветер, ни птица не смели даже шепота подать. Я быстро закрыл глаза и последний раз прислонился лбом к земле, тяжело выдохнул. Только сейчас заметил несколько порезов на руке. Видать таки попал один степняк. Откидывая боль в теле и не думая о ней даже, я поднялся на ноги. Огляделся… Степняки все к земле прибиты были… ни один не ушел. Несколько псов еще дергались, захлебываясь кровью. Вокруг жрицы они один круг образовали телами своими погаными. Сайтари стояла в центре этого круга. Грязная от пыли и крови она тяжело дышала. Только яркие янтарные глаза различались на ее алом лице. Только они сияли яростью, которая все быстрее тухла.       Она подняла на меня глаза… Ярость не утихала… сделала шаг, еще один… из рук выпали кнуты… Она шагала все слабее. Я кинулся к ней и подхватил прежде, чем успела она коснуться земли. Тело ее ослабело, а глаза закрылись, заваливая жрицу в глубокий, темный сон.       Я держал ее на руках, осторожно спускаясь на землю… Легка… Легка точно пушинка. Я пытался всмотреться в ее лицо, гадая, что же изменилось в ее рассудке. Я смотрел на эту девушку и ощущал всю ее скорбь. Ощущал крики ее души, что разрывалась в плаче по брату. Однако не было времени засыпать в слезах. Уходить нужно и уходить быстро… Нужно спрятаться…       В считанные секунды я подвел ближе лошадей, связал их меж собой, закинул на одну из них тело Чаяра… Бросать его здесь среди трупов степных псов нельзя было. Умер он волком, а значит, таким он и должен отправиться он к Аресу. Воин, а не навозный червь.       Сайтари я прислонил спиной к одному камню. Пошел по поляне, кнуты ее собрал, ножечки, да пару фляг с кумысом забрал с тел степняков. Жрицу я теперь на другую лошадь, что рядом была, положил, а с нее уж и в руках обнял, когда сам в седло уселся. Сильнее рука моя сжала ее плечо, когда конь неспешно зашагал. Измазанное в крови лицо мирно прикасалось к моей груди. Даже в этом облике была она милее облаков, но чувствовал внутреннюю грозу… — Потерпи, — лишь смог прошептать я.       Место найти нужно было тихое да спокойное. Решил я тогда уйти сильно на восток да затеряться в тех степях. Среди широких холмов был там трактир один, куда бывало, ездили мы с Волками Ареса. Но в него идти нельзя было, а вот рядом под холмом примоститься с другой стороны было бы добротно. Небо на западе окрасилось огнем, когда копыта коней ступили на нужную мне землю.       И мы живы… Мы радоваться должны, что снова обманули смерть, да вот только… Хотелось выть от ран, что не кровоточат. В голове остались старые мечты… А они приносят еще больше боли.