Дорога, устланная Богами

      Сердце не пускало меня от этого дома. На рассвете мы перешли порог боярской вотчины и должны были исчезнуть среди скал малехонькой бухты. Пров, его женщина и отпрыски вышли нас проводить. Злобным взглядом я одарила бабу, да добрым ее детей. — А правда ли то, что могла ты цыплят его выпотрошить? — все с той же усмешкой спросил меня Куница. — Боюсь, так низко мне уже не пасть, — ответила я волку.       Нет. Не тронула бы я детского сердца. Может я и из волчьего племени. Может кровь моя и имеет один род с самыми жестокими Богами, но нет… Ребенок — это чистота, это искренний лучик светила небесного. Ежели окроплю руки свои я кровью детской, то не зваться мне с секунды той человеком. Страх мне нужно было вселить в умы взрослых, чтобы моих волчат не тронули, чтобы кары боялись… На этом все… Пусть будет так, пусть видят меня в страшных снах, даже если те ложны да напрасны.       Волк еще яснее ответу моему улыбнулся. Да мысли уж мои были за воротами, что Пров стал закрывать. Отчаянно вглядывалась я в лица моих щенят. Дюжила я запомнить каждую частичку… Больше всего боялась я забыть этих брата да сестру, что менее, чем за три седмицы стали мне роднее всех на белом свете.       С лучами того же солнца мы ушли в степь, что вблизи лежала. В ее ухабах и редких каменных схронах нашли мы покой. Здесь давно не было дождей, пересохли почти все деревья, так что и дров добротных было предостаточно. Небоясь днем можно бы было развести огонь. Так мы и поступили. Чаяр с Куницей сели у этого огня и стали план мыслить. Как бы в логово демона нам забраться да еще и выйти потом живыми. — Через реку! — С земли!       Громко спорили они. Все не могли к решению одному прийти. Не лежала душа моя к их разговору. Пусть уж придумывают сами, а я потом послушаю. Подошла я к коням нашим. У моей кобылицы на седле повязь одна была. В ней я свои кнуты хранила, да не простые. Захотелось отчего-то мне их посмотреть нынче. Кнуты эти были из бычьей кожи сплетены старым способом. Средь кожаных прядей стальные концы вставлены были, что заострены смертоносно. Длиной один хлыст такой с десяток локтей был. Оружие страшное, да древнее. Его я выменяла у торговца одного, что из ромеев. Да то не просто торговец, а вор последний. Салузко себя он звал. Тоже мне ромеец… Черт он лысый.       Рассказал он историю мне такую, даже не побоялся. Говаривал, что как-то Судьба, а по правде жадность, завела его в курган. Так зовутся места, где великих людей хоронили. Вот и у нашего народа могильные курганы были, да есть и по сей день. Обрастают травой да пылью они здесь близ к морю. Море это мы звали Тэнг* или Темное, если по русски сказать. Оттого то было, что воды здесь темные, как и века нынешние. Так вот, и ворюга тот забрался в один из курганов таких и много добра вытащил. Эти хлысты особо мне приглянулись, вот и решила хоть их я выкупить. Да по чести прирезать этого осла было надо, как Чаяр просил. Да вот только с ним тьма стражей были и добром бы не окончилось это все.       Так и получила я эти кнуты. Брату они не по нраву были, а я долго с ними бадалась. Не могла руки свои приручить я к жесткости этой. Колючками проклятыми все плечи да спину истязала, но научилась. А с Салузко свидиться я еще хотела. Он каждые три зимы проходит через нашу степь. Так этот год на лакомку и пришелся. Подготовила я половиков для него, хочу еще вещь одну выкупить, да дожить бы.       Вытащила я кнуты и крепко каждый в руке сжала, парные они были. Стальные колючки зацарапали землю. К вечерку ближе покручусь ими, хоть вспомню тяжесть эту в руках. Волки мои все спорили. Тишины от них не дождешься. Так и решила я среди их споров скрыться за валунами, оставив кнуты на земле, недалеко от лежанки.       Камни эти диковинно друг на друге стояли. Нерукотворные фигуры создавали. Места такие называют Богами тронутые. Мол это асы такие фигуры из камней составили. Не знаю, что правда, а что нет, да больно захотелось мне забраться на эти валуны, на самую верхушку и посмотреть, а что есть вокруг. Конечно, с горами кои прошли мы уже, камушки эти не сравнить. Да вот только что-то детское мне открылось, уж больно рада была я на верхушке оказаться. Сняла я с себя плащ и на холодный камень уложила. Так и села, свесив ноги в пустоту. Осмотрелась… Что за просторы? Что за места… все холмы да холмы, покрытые такими вот островками. А сколько крови лилось здесь… Одному Аресу ведомо.       Чуть поодаль увидала я деревянный столб, что из земли торчал. Вокруг него старым узором камни выложены были. А к месту этому дорога вела утоптонная. Столбы эти да камни, что вокруг лежали особой вещью считались. Их укладывали на границах земель. И будто портал то был. Пройти его должны были стороны в знак дружбы да своих намерений чистых. Но то сейчас. А раньше это ворота в другие миры были. Когда живые, а когда и мертвые.       Крепко я задумалась о горизонте. Хочется мне порой иметь глаза орла, дабы увидеть то, что скрыто. И мысли эти совсем не заглушали моего слуха. Будто кончиками пальцев на руках чувствовала я, как кто-то решил покой мой здесь нарушить. А ушами я уже определила имя того наглеца. — Мягко ступаешь, — сказала я будто сама себе.       Я почуствовала движение его рук. Скиф чуть ли не прижался к камню и внял моему совету. Ноги его стали увереннее ступать на камень, но все так же осторожно. — Тише? — с улыбкой спросил он. — Учить и учиться еще тебе, братец.       Тут же Чаяр рядом со мной оказался и так же ноги свесил. Я накинула новь плащ на плечи. Приобнял волчонок меня и также вдаль посмотрел. Давно мы так не сидели и не молчали, как брат и сестра. Жизнь наша на ураган больше смахивала и нет ни одной спокойной веточки, за которую можно бы было уцепиться. — Мы там такое при… — Только не об этом, прошу тебя, — прервала я слова брата. — Почему? — Дай хоть сейчас покоем насладиться. — Покой нам только снится, — с улыбкой сказал братец, почувствовала я в душе тревогу. — Знаешь, есть одно сказание. Услышать хочешь? — От чего бы и нет? — Посмотри на горизонт. Ты никогда не узнаешь что за ним. Огромные бараны впрежены в горизонт. Они тащат его туда вон…       Я указала рукой на край земли и неба, туда, где они могут соприкоснуться. — Сколь не гонись, а бараны все одно будут впереди тебя, ведь мчатся они быстрее, ровно так, как проходит год. Они есть время. Однажды вождь Таргит* вознамерился достичь тех самых баранов. В одну свою колесницу запряг он тысячи лошадей и помчался. Небеса вольностью и дерзостью такой были не довольны. И тогда Папай* — небесный владыка, оторвал наглого вождя от земли и было дано имя ему Matuka*.       Чаяр слушал меня с замиранием сердца. Видала я, как интерес дрожал в глазах. На последнем слове он свел брови. Не понимал он, как имя такое можно дать, ведь слово это свое значение имеет. — Matuka, то есть саранча, — объяснила я.       Я откинула в стороны волны серого плаща и вытянула руки, отогнав браслеты с колокольчиками ближе к запястью. Осторожно, пальцами даже не касаясь, я левой рукой стала по правой водить, будто крылья из маленьких перепонок показывая. — Руки Таргитая обернулись маленькими крыльями, а ноги согнулись в несколько раз. Волосы стали рожками. Кони, что запряжены были в колесницу стали великими ветрами и дождями, что гонят саранчу вперед, но потом мочат ее крылья, и тогда Таргит умирает от голода. Но Папай не отпустил его так просто. Каждый год, когда Бараны вместе с теплом возращаются на землю вождя, он восстает из-под земли и оборачивается роем. Matuka стал настоящим проклятием для всего мира, ведь нет никого вреднее саранчи, которая поедает урожай.       Брат не смел произнести и слова, тогда я сжала его ладонь. Со всей нежностью и мольбой я, посмотрела в его глаза. — Прошу тебя, брат… Аресом заклинаю, не торопи время. — О чем ты? — Седмица твоя к концу подходит, но не торопи время. Не дерзи богам, не смейся. Не иди путем Таргита, не пытайся превзойти асов.       Не знаю, понял ли меня Чаяр. Поняли ли, что донести до него я хотела. Да вот сердце не спокойно за него было. Вижу, погрустнел, может и понял что… Решила уйти я с этого разговора. — Вижу, нашел ты с Куницей один язык? А все брыкался… — Это ради дела. — А то не видела я, как вы языками взахлест чешите обо всем, что не поподя. — Ой, а сама то, — с веселым упреком ответил Чаяр.       Скрючим лицо обиженное, я от него отодвинулась и голову задрала к небу. Засмеялся Чаяр и сильнее меня к себе прижал. — Ну будет… Не обижайся. — А ведь ты прав, — произнесла я и закорила сразу.       Нельзя Чаяру о мыслях моих знать… Нельзя. Не надо ему этого. Слишком пылок он, да хоть и дружбу с Куницей завел, не стерпит… Нужно было мысли его увести в сторону. — Чаяр, а ты скучаешь по нашей стоянке?       Вопрос так в воздухе и остался, ведь брат глубоко задумался. Да мне вот и ответа его было не надобно. Конечно, нет. На кой черт нам развалюхи эти в пустоши. Я и сама рада оттуда уйти, а может, и уйду, как время обернется. — Setra, я за тобой пойду, куда не укажешь. — А если сестра твоя укажет тебе сей час вниз спрыгнуть, спрыгнешь?       Я невольно вздрогнула от этого яркого голоса. Вот умеет этот волк, словно сам черт, появляться из ни от куда и исчезать в никуда. Хотела я съязвить чего, да брат меня опередил. — Спрыгну, — твердо сказал он. — Я тебе спрыгну, — пригрозила я, но в душе тепло мне стало от веры его.       Чаяр лишь усмехнулся, как и я. Рядом с этими двумя обалдуями мне было по настоящему спокойно. Сердце не билось в тревоге вечной, не буянилось. Не хотелось мне постоянно в руке держать оружие. Только с ними могла лечь я на землю, раскинуть руки и выдохнуть, снова вдохнуть и выдохнуть. Мне хотелось дышать рядом с ними, смеяться хотелось.       Куница ровно за мной стоял, я спиной чувствовала его. Он молчал, а мне отчего-то жутко захотелось услышать его голос. Хоть бы слово он произнес, а я была бы рада. Чаяр молчания такого не выносил. Не умел он наслаждаться тишиной. Вдруг встал и отряхнув портки весело отчеканил: — Пойду… — Куда ты? — По седлу соскучился. — Ты же только вылез из него, дай ты коням отдыху, — запричатала я, словно старая бабка. — Я родился в седле, — только и заявил горделиво брат.       С такой уверенностью испарился он за камнями. Чувствовала я, что не будет больше мне покоя, поэтому устало выдохнула и голову назад закинула. Посмотрела я на волка снизу вверх и спросила: — Ну и чего вы там придумали? — Пойдем, укажу, — таинственно Куница произнес и по валунам вниз шмыгнул.       А что мне было делать? Так за ним и пошла.

***

      По правде сказать, задачу мы себе установили сложную. Прежде всего нужно было проникнуть в крепость княжью. Да как же это сделать, ежели по кругу она охраняется степняками. Мы сейчас были на востоке от Тьмутаракани. Хоть и отдан князю был Чернигов, а перебраться он туда пока не решался. То дорога дальняя, да опасная. Выступить он видать хотел после зимы. Так и остался здесь.       Куница помог мне спуститься с камней, учтиво руку подав. Я покорно шла за ним. Мы спустились минуя груды камней. Перед нами теперь была степь, обрамленная такими же волунами. Куница упорно всматривался в даль. — Ну и долго ты молчать будешь? — Не терпелива ты, — с усмешкой волк сказал, руки на груди сложив. — А ты будто все поиграть со мною хочешь. — Смотря во что, — многозначительно он выдал.       Не прошло бы мимо меня такое замечание. Сильно, но не ради боли, локтем я волка в бок толкнула. Он остановился и тяжело выдохнул от неожиданности. Я же с улыбкой так и продолжила свой путь в никуда. Почувствовала вдруг я спиной, что смотрит он на меня. Сама земля мне будто подсказала: кинется, сейчас кинется.       Резко и со смехом я развернулась к нему лицом, не переставая идти задом на перед. Огонек в нем азартный загорелся. Не отпустит меня теперь так легко. А мне только того и надо. — Ну давай, волк Ареса… Посмотрим, угонишься ли за мной.       С вызовом я слова эти произнесла, нужную струну в душе его задела и что есть мочи кинулась вперед. Не были мне ни валуны и ямы преградами, с легкостью я их перепрыгивала и под навесами проскальзывала, а спиной все чуяла: захватил волк наживку, за мной гонится. Я чувствовала, как замедляет меня моя юбка, да и волк Куница — быстрее бежит. Нет, на скорости мне не выйграть. Тогда увидела я другой поворот. Волун, который предо мной был сейчас, решила я не перепрыгнуть, а за него шмыгнуть. Толкнувшись сильно левой ногой пряма на скорости прыжок я сделала в сторону, да такой, что через голову свою же перекувырнулась. Всего миг и простыл след мой. Я уже побежала по скрытым горой валунам. Отстал Куница, шагов его я не слышала, да чувствовала — рядом он.       Бешено сердце билось. Я глубоко вдыхала воздух, хоть и пыталась заглушить его дуновения. О Арес, как же приятно ощущать эту свободу под ногами, как приятно понимать свою волю… Посмотрела я опять на горизонт… Где-нибудь там, есть настоящая, свободная, нетронутая скверной степнячей, земля. Я чуствую ее биение, чувствую дыхание плодородия. Ах если бы можно было маргнуть глазом и вмиг бы там очутиться… Только об этом и мечтаю, но… А что если мы все уйдем туда? Пойдет ли с нами Куница? Внутри меня страх еорни свои пустил. Я явно почувствовала их в сердце. А что если… Не пойдет. Так задумалась я, крепко, что и не заметила шорохов, не заметила дыхания… — Попалась! Не знаю, как он так сумел сзади меня оказаться, да только вмиг рука волка мне нашею легла, и он к себе меня сильно прижал. Я, от мыслей очнувшись, засмеялась. Попалась… Правда, попалась… Он меня поймал… — Говоришь, не словлю тебя, жрица? Не угонюсь? — Мало угнаться, правильно ухватить надо. — Ухватил, — самоуверенно он решил. — Где таится смерть? — рьяно я спросила.       Вопрос этот всем волкам знаком. Сильнее волк меня прижал к себе и по сторонам смотреть стал. А я… Будто каменная. Ответ на вопрос свой знаю, все в голове держу, но руки его, что на груди у меня лежали, не давали покою. — Вниз не посмотрел — убит, — повторила я давно заученую фразу.       Опустил волк глаза вмиг и видит, как осторожно я ножечек маленький держу. Эти кинжальчики всегда со мной. Прячу я их на своей спине в специальной повязке. Ношу их там по шесть штук. Что в ближнем бою, что в дальнем, больно уж вещь полезная. Но ножечек боялась я сейчас сильно сжимать, да на брюхо волчье давить. Вроде прием то отработанный, а не могу… Не могу угрозы ему принести, пусть и игрушечной. — Видно, плохо учился ты у Анагаста. — А ты хорошо выучилась, — заметил волк.       Повернулась я к нему лицом, ножечек малехонький все также держа осторожненько. — Не крепко ты ножечек держишь, — с усмешкой волк сказал.       Отпустил меня, руки убрал, а я ножечек так и держу. Я боялась сейчас взгляда от него отвести. Словно, незримое что-то заставляло меня смотреть на него. Я не могла противиться. Несколько лун назад я бы не поверила… Не поверила, что сердце человека может так биться.       Куница осторожно, с хищной грацией, которая была в каждом движении его, сделал мне навстречу шаг. В нем и взаправду был зверь. Эта осторожность напомнинала тишину охотника, что следил за ланью. Куница будто боялся меня спугнуть, потому и подбирался так осторожно. Я не дрогнула, выдавала всевозможную решимость, но внутри все дрожало, будто рябь на воде.       Скиф вдруг руки мои обрамил, осторожно касаясь ножечка. Он опустил взгляд на оружие и провел пальцем по костяному лезвию. — Я люблю кинжалы, — вдруг признался он, — это совершенное оружие, которое многим полезнее топоров и длинных мечей. Порой, кинжалы заменяют стрелы.       На этих словах он улыбнулся, будто вспомнил что. Решила я, что говорит он о привычке моей. Ничего поделать не могу с собой, но я скорее брошу ножечек, чем стану им драться. Он прав, в руках моих кинжалы оборачиваются стрелами, что пустить и без тетевы можно. Тем временем волк продолжил: — Я люблю кинжалы. Но боюсь их, когда они в твоих руках лежат, — строго заметил он, — Только оружия, что сжимаемо твоими пальцами, я боюсь больше смерти.       Вздрагивало сердце мое от каждого слова, что он произносил. Его голос окутывал меня, будто туман магический, и я не могла дышать… Да и не нужно мне того. Я чуствовала, как его пальцы, сжимают мои руки. Я чувствовала, как он в нерешительность, которую скрыть пытается, произносит каждое слово. — Как думаешь, от чего так?       Эту загадку я приняла близко к душе. Стала в этот же миг искать сотни ответов, понимая, что ни один не подходит. Волк, увидев стенания мои, усмехнулся. Сквозь тонкие губы промелькнула сияющая белезна зубов. — Только оружие, которое ты держишь в руках может ранить меня глубже, чем просто в плоть.       Околдованная, запутанная в себе, в мыслях и чуствах, что глушили смыслы всего, что делаю, я подняла глаза и встретилась с его огнями. Правду говорят, что в глазах прячется душа человеческая. Вот и я искать ее стала в очах волчьих. Цвет яркого, чистейшего янтаря темнел, подходя к черному зрачку, точно угольку. Тонкие, словно волоски, желтоватые мятежные линии расходились к краешкам, это язычки пламени… Да, такова и его душа… Яркая, порывистая, вольная и буйная, непокорная…       Волк вдруг еще ближе оказался, почти ко мне в плотную стоит. Осторожно он из пальцев моих вытащил ножечек и на землю его кинул. Я же продолжала мыслить.       Куница, словно огонек. Он колыхается, своевольничает. Пока он был мал, он мог дрожать, потрескивая зубами, но то был ребенок, переживший смерть отца. Сейчас же… Нет… Не мальчик, но мужчина… Не маленькое пламя, а зверский, яростный пожар, который, только волю дай да повод, уничтожит все вокруг. Это огонь… Огонь… И я горела заживо в нем… Горела и горю…       Его руки были очень теплыми. Они сжимали крепче мои пальцы, нежно перебирая их, согревая по одному. Между лицами нашими расстояние в ширину ладони было. Чувствую, как он все ближе ко мне наклоняется.       Да… Вот эта правда, вот суть наших с ним взглядов. Я всегда буду тем, что горит в этом волке. Горит, горит, да никогда не сгорает. Мои глаза, похожи на его. Но они больший изгиб имеют, цвет их не столь присущ закату. Мои глаза светлее, яснее… Холоднее… Да… Да… В этом моя живина… В полной противоположности этому волку…       Сейчас я будто ощущала его мысли, его желание. Еще бы миг и наши губы бы соприкоснулись. И я бы рада была тому, была бы счастлива. Я бы сияла от радости ярче горячего солнца летнего. Но вдруг руку я подняла резко и ладонью своей губы его накрыла, останавливая. Как любой молодой девушке, что в деле этом опыта да страсти не имеет, меня страх окутывал. Страшилась я соприкоснуться с ним больше, чем просто руками. А губ касание это уже иное. Совсем иное…       В глазах моих стоял немой вопрос. Зачем? Зачем он делает это?       Неужто законов наших не ведает?       Куница глаза в глаза мне смотрел и вдруг лбом к моему лбу осторожно прикоснулся. Руку свою я так и держала на устах его, но уже чувствовала, как она дрожала, как мне хотелось ее скорее убрать. Я… чувствовала, как он дышит, чувствовала, пылает он не хуже меня. Закрыл волк глаза и сильнее прижался ко мне лбом. Я не могла пошевелиться, а рука вдруг сама собой отпала. — Не ходи за нами, — вдруг произнес он шепотом, — Не ходи… — Как же не пойду? — так же тихо я спросила. — Останешься в пустоши или к волчатам вернешься… — Неужели… Сердце у тебя не на месте?       Глаза волк раскрыл и поняла я, что правду сказала. Не на месте… Действительно сердце не знает покоя. Он тяжелее задышал, я заметила, как пересохли губы. — Не на месте, — согласился волк. — И у меня, — вдруг я сказала, для себя того не ожидая.       Были мысли уйти, бросить все и оставить месть эту. Остановить кровопролитие очередно и забыть бы все, что творилось с нами в лесах этих да полях. Уйти бы далеко, далеко, где не тронет нас никакая злость. Да месть кровная так не исходит. Она бесконечна, тягуча и страшна. Она заставляет целые кланы истекать кровью, пока не опустеют они.       Так бы и отступиться, уйти, да… Не позволит того ни брат мой, ни Арес, ни совесть моя. Судьба завела нас в такие дебри, из которых только с окровавленным клинком выйти можно. — А ты мне сердце свое отдай, — смело я заявила, — и спокойно оно будет. — Отдаю, но взамен твое забрать желаю.       Вздрогнула я, да что греха таить… У него мое сердце было… С тех самых пор оно у него, как танцевала я перед огнями, танцевала, чтобы добыть крышу над головой хоть на одну ночь для брата своего, волчат и для этого волка. Уже тогда я танцевала, чтобы поразить. Но и сама не догадывалась, что поразить то его хотела. Его разум, его мысли, его сердце… И словно ветер ломает порывами своими неподвижные горы, этот волк одним своим естеством, самим собой смог разломить меня на куски. Ведь он тот самый ветер. — Уже забрал. Я отдала его тебе… Мое сердце.       Пальцы наши сплелись в один большой замок. Я закрыла глаза, не в силах больше противиться себе и ему. Хватит… Осторожно, на столько, на сколько это возможно, он коснулся моих губ своими. Тихо, скрывая это будто самую важную тайну для всего мира этого. Даже не поцелуй… Нет… Это было что-то другое. Я чувствовала, что нечто иное произошло меж нами. Что-то чистое, совсем не имеющее порока. Лишь осторожное, пугливое касание, которым каждый из нас боялся спугнуть или обидеть другого.       Куница положил руки мне на спину и сильно к себе прижал. Лицом я уткнулась в шею его, путаясь в волосах своих же, которые разбросал вдруг ветер. Волк положил голову свою мне на макушку и шумно втянул воздух. Выдыхая, я слышала как маялась душа его. Да и самой мне было не легче.       Сколько стояли мы так, я не знаю. Время обернулось водопадом, где каждая капля это удары сердец. И они сливались будто в поток один, который несся куда-то, несся. — Князь за забором высоким сидит, так просто туда не забраться, — вдруг волк произнес из рук меня своих не пуская.       Проговорил он задумчиво это, я же смолчала. Вижу, что все уж придумано, так и хочется ему на нервы меня вывести. Жду… — Мы так решили. Стан его на берегу реки. В воде при пристани стоят ладьи. Я по воде пройду и пожар там учиню. Вся рать княжья сбежится корабли тушить. А мы зайдем… Слышишь?       А я слышала… Все слышала… Да вот только рок тогда неумолимо по голове меня ударил… Кровь реками полилась и того уж не остановишь. Среди голоса Куницы крик я услыхала… Страшный крик…