Дорога, устланная Богами

Смертью та ночь пахла. Не было в ней ни мира, ни покоя. Степь теперь бурею овеяна была. Коли стая побита… Не будет здесь уже и дня тихого. Может уж и нет волков, что из стаи, да князь не успокоится. Он всю степь носом перекапает, да других отступников искать станет. В этой буре покоя последним скифам уж не будет. О том то Сайтари все и думала, пока уснуть все пыталась. Солнце встало позднее чем прежде, уходит оно все в зиму да быстро больно. Так и не поспеешь за ним, а голод не заставит ожидать своего Величия. Рано Сайтари поднялась на ноги да из палатки, где дети почивали вышла. К своей она подошла да на посохе, на котором череп бараний висел, кровью олитый, еще одну зарубку сделала. День торга все ближе. Чаяр опять в степь умчался. Вот мальчишка совсем об опасности не думает. Будто и не знает о ней. Сайтари в палатку зашла. Куница спит мертвецким сном. Кажется, и не добудишься до него, а уши будто каждый звук подмечают. Больно морозно на улице с утра было, да и станок тут держался. Так за ковры девица и села. Мастерство это в стае ее больно ценилось ране. А уж греки как любят ковры такие заморские да степные. Каждый узор их глаз зоркий подмечал. Много чего выудить за одно только полотно можно. Вот и старалась дева, каждый год, а то и по десятку ковров сделает, продаст, да зимами не голодают они. Нынче сложнее все. Вместо двух, пять волков. Ох и нелегок год будет. Смотрела жрица, пока ковер вязала, на Куницу, все черты лица запомнить дюжила. Видала она его в стае, когда мала совсем была. Лет столько прошло, столько ветров пробушевало, а все равно ведь встретились. Зим одиннадцать ей было, ему то четырнадцать значится. Она за ним бывало наблюдала из-под тищка. Все всматривалась да следила за тренировками. Девочек скифы бою не учат, не по обычаям то было. Сайтари же супротив этого не шла. Матери все своим женским делам учили: рукоделию, лекарству да танцам, игре на инструментах разных, готовке да и другим делам да хозяйствам. Мальчишки же с отцами все дрались, воевали, вот только доживали не все свой век. Дочь свою отец часто баловал. Любил шибко, да то не день, а в руки кинжал, а то и лук ей вложит. Засмотрелась что-то девица совсем, так и про ковер забыла. На работу свою посмотрела, так и ужаснулась. Столько узлов лишних понавязала да и слабо еще. Отругав себя принялась Сайтари промахи поправлять. — Пальцы путаются, а жрица? Голос веселый да задиристый бросил вызов деве. Сайтари глаза подняла огненные на волка. Надо же… Что за диво такое. Перемотанный весь, горло порезано, а он и хабалится, неймется ему все. Да только то, что со стаей он расстался так легко, печалило. Неужто совсем озверел, да волком одиноким стал? Нет. Волков, что Аресу служат, жрица не призерала. И ее отец и дед ими были. Уважала она их да почитала. Мастерство их оружием владеть поражало даже врагов. Не было равных во всем мире воинам Ареса. Да вот только важно даже будучи волком, человеком оставаться. Нельзя сущность свою со звериной мешать. Оттого она и стаю не любила, да учения их. Нельзя зверем оборачиваться, тогда уж нелюдь ты. — Все неймется тебе? Сил много, так вставай с лежанки. — Я может и встал бы, так ведь ты носиться рядом станешь, распереживаешься, — снова нахально улыбнулся скиф. Чувствовала, что помаится она с ним. Добро ее обернулось насмешкой. А шуток к себе не потерпит дева. — Ножей то под подушками не прячешь? — уколола его Сайтари. — Непривычен я к рукам чужим. — Оно и видно. Раны ноют? — Хах. Ерунда все это… Ерунда ерундой, а чуть к Аресу не ушел. Все храбрится да выкручивается, пыжится волк этот. Хотя, вроде и попривык он к брату с сестрой, не так их сторонится. — Ну ерунда, значит ерунда, — сама себе Сайтари сказала. — Зачем ковры, жрица, ткешь? — Продаю. Сайтари на волка посмотрела, он удивился. Скифы торговли нынче не знают. Вот раньше, когда города большие стояли, вот там торговали и коврами и оружием и конями. Мечи скифские да конница во всем мире ценились прежде всех. Сейчас же… Все в запустение пришло. — Кому же ты их продаешь? Да и за золото ли? — Золото только вы за кровь берете. Я же обмен с греками учредила. Пока и этого хватит. Не ответил волк на укор, что прозвучал. Его больно жрица эта интересовала. Такая же как и он. Из одной крови, одного племени, одной стаи вышли, а совсем другой была. Может и в том дело, что кровница Ареса, а может и в чем-то ином. — Что же ты в замен обретаешь, жрица, коли не золото? — Покажу сейчас. Сайтари станок в сторону отодвинула да на ноги поднялась. Юбка ее длинная зашелестела подолом ковер задевая, колокольчики зазвенели. Подметил Куница, что больно открыта она одета для скифской девицы. На тех кафтаны широкие. Так и не увидишь ничего, что одежда под собой кроет. Одни руки расписные да лица. Эта же, как с другой земли. Нагрудник ни рук не закрывает, ни живота. Юбка то вроде и широкая, но сапогов то под ней нету. Босиком ходит по земле. Волосы свои огненные под колпаком не прячет, распустила, да золотыми бляшками где-то подсобрала. Волны огня так по спине и вьются. Чудна была девчонка, ой чудна. Нрав то круче, чем у вольного жеребца. К другому краю палатки ушла Сайтари тем временем да взяла что-то тяжелое. То мешок плетеный был, а в нем то, что в степи цену высшую имеет. — Вот они мне что дают. Жрица горсть зерна подцепила да словно песчинки обратно в мешок высыпала. — Зерно… И хватает вам этого? — Один ковер оборачивается в пять мешков таких, инструменты кое-какие да и посуды немного. Я нынче ковров побольше наткала, так хотела на коня их обменять или жеребенка, а то кляча наша подыхает. Да вот уже и не надобно. Как вспомнила Сайтари про стаю перебитую, так и погрустнела маленько. Зерно она на место оттащила да снова за станок села. Куница все рассматривал ее, за руками следил да за узором чудным, который из нитей сплетался. — Чем же еще вы торгуете, жрица? «От чего имя выспрашивал, коли только жрицей кличешь?» Сайтари посмотрела на него пристально. Засомневалась она. Не знала, можно ли чужаку так просто рассказывать все. А потом то и поняла, что и не чужак наверно. Ему идти некуда теперь, так может здесь и останется. Хотя это жрице не очень то по нраву было. Коли останется, так не сможет по ее укладу жить. Воду баламутить начнет. Мысли те дева откинула. Не в досуг сейчас о том думать. Как сможет он на ноги встать, да кинжал в руке держать, так и решат они. — Шкурами, веревками, было время травами менялись, да сейчас их не в достатке. Всем торгуем, что руками своими потом сделать сможем по новому. — Хах… Чудно. — А что тебя так дивит? — Да то, что живете вы не по волчьи. Ответ такой деву не удивил. Понимала она, что Куница прав. Они с братом на самом деле отошли от древних заветов. Нет у них той строгости, что в стае. Так же чтятся старшие, их воля прежде всех, кроме аресовой. О младших заботятся, защищают и оберегают. И обряды Аресу они проводят, дабы умилостивить бога. Но нет на их стоянке места злобе. — Потому что не волки мы, тут твоя правда. — А кто же вы? — Скифы. Сайтари снова к нитям вернулась, переплетать их быстрее стала. Куница же улыбнулся только. В глазах же его огонек тот самый загорелся. Вот она его дерзость, непокорность, уверенность и наглость. Он все в шутки с Судьбой играет, вызов кидает ей, будто испытывает. Но можно ли так? Волк этот не живет, он играет. — Я уже видал тебя в стае, — вдруг произнес волк, — не помню почти, но видал. — И что с того? — Сайтари и не шелохнулась. — Отчего вы из стаи ушли? — Законы ее не по нраву. — Чем же законы провинились? — Тем, что нет в них ни смысла, ни пользы. Вон к чему привели. Два воина дерутся за кусок власти, кровь льют при том и свою и чужую. Чего же доброго здесь? Все, что думала давече, все дева вылила, словно воду, на скифа. Она своей ненависти не таила и твердо уверена была. Знала, что Кунице слова ее не по нраву будут, а все равно сказала. — В тебе кровь та же, что и во мне. И дара Ареса волком быть, ты отринуть не можешь. Таков твой удел. Взглядом острым жрица волка пронзила. Так и горела она, что ясно пламя. Да уже не потушишь такой пожар. — Может и так, но зверем, как ты, я не была, и не стану. — Да, я зверь. Всю жизнь либо я добычу загоняю, любо меня загоняют. Такие слова всем волкам говорят учителя их. Всегда говорят, что таков их удел, да больно глупо это. То не Арес сказал, а тот, кто брехню эту выдумал. Так Сайтари считала. — Вот и метайся от одного к другому, а нас с собой не ровняй. — В чем же разница меж нами? Почти засмеялся волк. В конец уже Сайтари злобу распустила. Не могла она удержать ее в себе. Да и правда таиться не желала. Куницу жаль ей было, что стаю он свою потерял. Да вот только свою из-за него терять жрица не собирается. Отставила она в сторону станок с ковром, да на волка посмотрела так, что казалось молнии сейчас с небес, будто дождь, польются. — Ты — зверь. Я — человек. Вот разница в чем. Всю жизнь так и будешь добычу загонять за золото, не для себя вот только. В угоду глупости своей. Да вот только и Куница обиды бы такой легко не спустил. Он может и зверь, но так отъявленно никто об этом говорить не может. Эта же баба вольна больно. Хотел скиф подняться с лежанки, да только попытался, как обратно упал от боли. Не зажили раны… Кровь не идет, но боль то не пропала. Зашипел он. — Когда я на ноги встать смогу? — спросил он вдруг со злостью. Понимала Сайтари, что слабость эта поперек горла была Кунице. Слишком долго перед чужаками он слабым таким выглядел. Это его и томило. Да гордыня вверх взяла. — А ты больше прыгай да скачи, и вставать не придется, — съязвила дева. Не желала она более разговоров вести, так и вышла из палатки. — Арес бы тебя побрал, — прошептала она выйдя на улицу. Вспомнила вдруг Сайтари, на костер глянув, что волк то со вчерашнего утреца не ел ничего. Они с братом уехали, да и дети, так и забыли про него. Да кормить то надо было. Не дело это, чтобы раненый нужду в еде знавал. Успокоившись жрица к погребу небольшому направилась. Там набрала она снеди всякой, да к костру пошла. Готовить надо было, да и брат воротится скоро.

***

— Что-то смурной ты больно сегодня. Случилось что? — Нет, Setra. — Отчего невесел тогда? — Думал я все. Что дальше будет. Теперь и жизнь то вся перевернулась, как земля ушла из-под ног. — Ну, а что будет? — спросила будто сама у себя жрица, — Дети с нами останутся. Хоть и тяжко это, да в степи я их не брошу. А Куница… Тут уж воля его. Держать я не стану. — Ты хочешь, чтобы он ушел? — Кровь одна у нас, да вот только волк он, зверь. У нас порядки свои, а к ним он вряд ли привычен. — Правильно, пусть уходит и зло свое с собой забирает. — Опять о своем ты! Не будет от него проклятия аресова. Меньше голову свою ерундой такой забивай. Волчонок отвернулся. Они у костра сидели, дети в палатке были, сыты да в тепле. Куница спал. Все беседу сестра вела с братом. Так он все о своем. Нет же покоя. — Что о стае думаешь? — вдруг Чаяр спросил. — А что мне о ней думать? Ее уж нет. — Их кровь не отомщенной останется? Прогневается Арес. Сестра на брата с недоверием взглянула. Никогда Чаяр не говорил того, что в голову сразу пришло. Медлителен он был, но зато чаще всего прав. Если говорит он о крови, что мести за себя не обрела, то… Долго он думал о том, не иначе. — Чаяр, даже и думать о том не смей, — предупредительно произнесла жрица. — Сайтари, и без того Арес гневается. Если кровью за кровь не отплатим, то не видать нам предков. И полей Вечности не достигнем. Мгновение лишь сестра на брата смотрела. Ее чувства два разрывали. Первое — недовольство. Не желала она брату глупости такой допускать. Слишком он еще… Ребенок. Нет пока в нем того мужчины. Чаяр всегда сильным был, помогал во всем, на коне так скакал будто родился уже с седлом. Тоже и об оружии молвить было можно без стеснений. Стрелы, кинжалы, ножи — этим он владел. Да вот только руки отца ему не хватало. Сайтари все, что могла делала для воспитания воина, да не может сестра заменить родителей, что жизнь тебе дали. Так и сейчас она все еще считала его неготовым. И мысль о мести непонятно за кого была лишь глупостью для нее. Второе же чувство было тускло, но в миг искра может обернуться пожаром. Так и гордость за брата все больше наполняла душу жрицы. Он ничего не боится, страха не ведает да в бой рвется. Кажется ведь все ему не почём. Гордилась Сайтари, что брат ее таким был. Настоящий воин, пусть пока еще и не совсем мужчина. Жрица с места поднялась. Брат в правоте своей не сомневался. Уверен он был в том, что и Арес того желает. Давно он, еще мальчишкой будучи, мечтал о походе. Таком настоящем, где наконец сестре он докажет, что не волчонок. Эти мечты, что корни с лет ранних имели, так и проросли в нем. Да вот только перекрыли они вдумчивость молодого скифа. Слишком увлекся он идеей похода того, так и об осторожности позабыл. — Есть кому за племя мстить, — произнесла, наконец, Сайтари, — Как на ноги он подымется мы обсудим да порешим, что дальше делать. А о мести и думать не смей. Запрещаю. Подошла жрица к огню да в плошку налила супца из чана. Пар от него исходил, один только он сил придавал. Так и направилась Сайтари в палатку. Идет она да не торопится, как вдруг грохот услышала. Будто упало что наземь. Ускорила тогда жрица шаг. Как в палатку она заглянула, так чуть руками не всплеснула. Сразу плошку на столик поставила да бросилась к Кунице. Он на полу лежал брюхом вниз. Рычал тихо, чуть ли не скулил, сжимал ковер он в кулаке, чтобы крика не издать да слабости своей не выказать. Ковер только тот кровью его обагрился. Раскрылись раны. Все труды жрицы на смарку пошли. — Чтож ты творишь? Со словами такими бросилась дева к волку. Он же все так же хрипел. Стала она переворачивать скифа на спину осторожно. Так, чтобы вреда еще больше не нанести. Побледнел Куница, волосы к лицу прилипли от пота, губы пересохли. — Отчего же тебе не сиделось? — причитала дева. — Жрица… Со зверем возиться. Не боишься… руки запачкать в крови моей? Сайтари внимания на слова его не обратила. Они и волновать ее не смели. Боялась она лишь за жизнь этого несчастного. Что он еще натворить может? Да и пусть бы вставал, падал, убивал себя, но ведь слово дано. Жрица в этот же миг горячие руки положила воину прямо туда, где сердце билось. Он вдруг встрепенулся, взгляд прожигающий бросил. Почувствовал волк тепло от пальцев ее, что приятно отогревали кожу. Однако другое душу его терзало. Отчего вольна она так? Не водилось так, чтобы девы в стае воинов касались. Конечно, лекарством промышляли, да вот только так просто да без надобности мужчину трогать — не дозволялось такого. Но и другое покою не давало. Ее руки… Отчего же они тепло пускали, но уже не в кожу, а в самые потаенные глубины плоти. Их мягкость, незапятнанная мозолями, словно вода в сухой земле — источник жизни и чего-то большего. Меж тем жрица чуть наклонилась вперед. Видел волк, что она в себе гордость задушила да обиду. Отринула это да к нему обратилась. В глаза нескрываемо посмотрела. — Я с тобой честна. Будь же и ты со мной честен. Вижу я, что не по нраву тебе, то что говорю я да делаю. Но то жизнь моя. Я в своей стае и у нас порядки другие. Тебя я к ним не прививаю и воли твоей я не обрамлю. Клятву я дала честную пред тем, кого оба мы знавали. Анагаст желал, чтоб я на ноги тебя поставила, чтоб вылечила. И то я сделаю ибо слово не воробей, да и гнаться за ним я не стану. Как оправишься, иди. Хоть на все четыре стороны, дела мне до того не будет. Сайтари отпрянула от воина и руку на лоб ему положила. Нет жара, а значит все в порядке. Шить сейчас надобности нет, раны узки и сами затянутся. Всего бы седмицу, ничего более не надо. Волк же смятение все согнал да так же задорно усмехнулся. — Ну будь по твоему, жрица.

***

Дни так и текли. Луна солнцем сменялась, а то снова месяцем. Так и летели песчинки ветром гонимые, холодным, будто сталь. Покоя не было в них, лишь тревога, что поселилась в молодых сердцах волков. Жрица с Куницей речей не вела более. Земля, что разверзлась между ними никак сходиться не желала. Несмотря на то Сайтари и кормила его исправно и раны постоянно обхаживала. Нельзя и упрекнуть ни в чем было, кроме прохлады, что исходила от нее. Рухи и Марзы же это не касалось. Сайтари не видела в них чужих найденышей. Их лица были слишком знакомы да и родны тоже. Тепла к ним жрица не жалела. Так и их лед топиться стал. Руха далеко от Марзы не отходила, да и не пускал он ее. Волчонок все деве не верил до конца. Больно уж он всего дикарился. Да вот после того, как Чаяр с ним на коне по степи рядом прогнался, отогрелся мальчик. Сайтари же смурна все дни эти была. Ни одной улыбки широкой не проскользнуло. Все думу она свою думала о будущем, миновать которого не случится. О своей семье она кручинилась. О брате да о детях. С собой она их оставит, в степь не пустит. Так седмица и пролетела будто сокол. Костра языки в небеса чернеющие поднимались. Тепло желанное от него валило. Будто так и хотел огонь, что древними еще послан был, спалить выси неба. У очага того паренек сидел, в плащ холщовый обмотавшись. Палкой он, что покрепче, угли шевелил. Возьмет вдруг, да и еще бревнышко подкинет. Из палатки, что рядом стояла, звуки вдруг донеслись. — Держись. Так на свет последний, при сумраке два скифа вышли. Один за другого держался, так до костра и дошли. Осторожно Сайтари воина посадил да свой плащ отдала. — Возьми себе. Куница посмотрел на нее да одеяла не принял. К костру руки направил. Давно волк воздуху свежего, степного не ощущал. И соскучился по далям этим. Оглядел он их, да ведь и взором не окинешь. Даже горизонт степи не граница. Скучал он по просторам этим. — Вольному воля, — произнесла жрица да на корягу села. Дети спали давно да вот судьбу их решить нужно. А того кроме и Куница выбор сделать должен был. Жрица же в исходе уже не сомневалась. Все и так ясно было. — Раны твои затянулись. Да вот только шрамы еще не скреплены. — Я своей дорогой, жрица, пойду, — отозвался воин. Куница дня этого давно ждал. Не важно ему как, да уйти надо. Стойбище это ему чуждо, как и народ этот, пусть кровь и одна. С чужаками он же не в жись бы не остался. «Слава Аресу» — подумала про себя жрица. — Куда направишься? — вопрос тот Чаяр задал. Он то не больно с Куницей разговаривал. Вину на него возлагал, да вот только любопытства не удержишь молодого. — Дети здесь останутся, куда бы ты не пошел, — твердо произнесла дева. Куница на Сайтари посмотрел. Не по обычаям то было, чтобы женщина в собрании мужчин участвовала. Не бабье дело. — Против ты? — спросила она. — Только от того, что жрица ты аресова, я тебя уважаю. — А вот это правильно. А… то, что женщина я… Ну чтож… Придется смириться тебе. Обменялись они яростью во взглядах да и утихомирились. Не о том речь сейчас шла. — Я направлюсь на север, — произнес наконец Куница, — кровь, что пролита была князем Тьмутараканским не отомщена. А этого Арес не одобрит. Лишь кровь, что в бою была пролита, он принимает. Верно, жрица? — Все так. Еще тройку дней тебе надо, чтоб оправиться, а уж потом ступай. Впервые слова этого волка ее порадовали. За эти три дня она его долечит, раны до конца сойдутся и все, можно в путь. Чаяр вдруг с места встал да пальцы в кулак сжал. Не на месте сердце было у жрицы. — Мы тоже должны месть за стаю нести, — выдал он на одном дыхании. Сайтари чуть ли не побледнела. Говорили они уже о том с Чаяром, да не послушал ее брат. Куница же ничего пока не отвечал. Дева быстро совладала с собой, да лицо сделала как можно тверже. — Чаяр, сядь. — Нет. — Не пойдешь ты никуда. — Пойду. Упорство младшего брата, как кость в горле была для Сайтари. Больно боялась она за него, привязать к себе узлами крепкими желала, хоть и не понимала того. Решила тогда к разуму она воззвать. — Ты с дуба чтоли рухнул? Рассудка лишился? Куда собрался ты? С князем тягаться, да с дружиной его? — Я не ребенок уже, сестра. И судьбу свою решать сам стану. — Седмицу ты не прошел. Как она окончится, так и будешь речи подобные вести. А пока меня слушать станешь. — Ты жрица Ареса, так отчего воли его услыхать не можешь? Чаяр тоже не на шутку разгорячился. Впервые он сестре так дорогу перешел, да воли ее не принимал. Хотела уже и Сайтари на ноги подняться, да голос насмешливый остановил ее. — Негоже так с сестрой говорить, волчонок, — уверенно волк заявил да взгляд на Чаяра поднял, — тем более, что жрица она аресова. Чаяр в сторону отвернулся. Непреклонен он был. Сайтари на Куницу не обернулась даже. Хоть и лестны слова его были. — Воли на то я своей не дам, — твердо сказала дева, — мстить за стаю — дело волка этой стаи. Он пусть и льет кровь, мы на то права не имеем. — Ты знаешь, как решить спор этот. Арес сам рассудит. Проведи обряд. Коли правда за тобой останется, я отступлюсь. Последний это шанс для волчонка. То, о чем Чаяр говорил лишь проверка воли. Простой обряд. Не требовало это ни жертв, ни смерти. На это Сайтари была согласна, ибо в силу Ареса и правоту свою пред ним верила. И без того много для стаи она сделала. Месть — не ее деяние, а Куницы. — Будь по твоему, — согласилась жрица.