▬۩۞۩▬
Я был в своей постели, нежился в сонной неге в то время, пока бабушка битый час старалась меня разбудить. Стыл токк**, который любимая женщина мне готовила каждый воскресный завтрак. — Ну, Чонгук, если ты сейчас не проснёшься, то следующий мой приход будет в сопровождение скалки! — с этими словами бабушка покинула мою комнату, а я в наконец-то разлепил глаза, по обыденному видящие всё нечётко после сна. Глаза слеплялись, и я не смог им противостоять, вот только спустя несколько минут тяжёлые шаги послышались вновь за пределами комнаты, из-за чего сон мой взмахнув крыльями и улетел, а сам я подорвался с тёплой постели, с определённой целью спрятавшись под деревянный пошарпанный стол, сделанным моим дедом. — Чонгук! — дверь в комнату раскрылась, от чего я вздрогнул, притаив дыхание. Тяжёлые шаги бабушки протянулись от двери к постели, а руки её стали похлопывать по ещё тёплому месту на кровати. Пропажа была обнаружена, и я малость поёжился от предвкушения. — Вот же хитрец! — хмыкнула бабушка, и я заметил, как стан её стал юлить из стороны в сторону в поисках меня, я не смог сдержать улыбки. — Прятаться надумал? Одно дело — я всё равно тебя найду, слышишь? — всё лепетала бабушка, сдерживая свой заразительный смех. А от подобной игры сердце моё учащённо забилось, я поджал ноги и посильнее обхватил их руками. Чувствовалось, будто электрический ток пробрался по всему моему телу, — до того я воспринимал момент игриво, с волнением и азартом. С минуты-две бабушка ходила по комнате, заглядывая то в шкаф с постельным бельём, то под деревянную кровать; она ощупывала воздух пустующего угла, из-за чего я с трудом мог сдерживать смех, а после заметил, как ноги бабушки неожиданно оказались у рабочего стола, и спустя секунду передо мной показалось родное лицо да протянутая рука, коснувшаяся моего носа. Сдерживать смех я был не в силах боле и рассмеялся, осознав, насколько быстро меня разоблачили. — Нашла! — улыбнулась и бабушка; она знала, как сильно я любил подобные игры с ней. — Я же сказала, что найду, неужто сомневался? — Ни разу не сомневался, бабуль! — я положил свою руку в тёплую бабушкину, дабы та помогла мне вылезти. — Бабуля, — выдал я с набитыми щеками, уже сидя на кухне и поедая самый мягкий в мире токк, — отчего ты меня всегда находишь? Данный вопрос меня невероятно интересовал, каждый раз я дивился, стоило бабушке меня отыскать, когда, казалось бы, видеть она меня была не способна. — Даже если ты будешь тише воды да ниже травы, я все равно тебя найду, милый. От бабушки не спрячешься, ведь бабушка всё видит, а если не видит — то чувствует. Каждый раз слова бабушки казались мне чем-то малосерьёзным, но раз за разом она мне доказывала, что это не так. Я всегда был найден ими, бабушкой и дедом, в самые невинные моменты забав, а порой и в конфузные мгновения, в которые детишки — любители попадать. Вот только год за годом людей, способных меня хотя бы чувствовать не становилось. Ощущать себя никем и ничем — штука отвратная, поверьте мне на слово. Благо, я нашёл спасение, и моё спасение, мой лучик надежды был в образе прелестного стана, полюбившегося мне до дурмана в самой чуткой части моей души. Тот вечер в сопровождении фильма и поцелуя, опалившего мои и бархатные щёки Пак Саран, не смог закончиться бесследно. Если вы спросите меня о том, каковы отношения между мной и Саран на данный момент, то попрошу задать вопрос полегче, поскольку сам я ещё не мог понять, что именно было между нами. Но знал я точно, что не один я источал из своей души любовные чувства, — могу поклясться, Пак Саран питала ко мне упрятанную в своей застенчивости взаимность. Но и от этого я расцветал, точно цветок под лучами отрадного солнца. Не могу сказать, что мы стали как-то иначе относиться к друг другу или проводить больше времени, — всё было как и прежде, вот только в лёгких да случайных, а то и нет касаниях, в объятиях, когда биение наших сердец было ощутимо не только каждому из нас, но и друг другу, я, а может и сама Саран, ощущали иное значение, задумываясь на несколько секунд о своём чистом и значимом, трепетном чувстве, кое мы могли испытать только в присутствии друг друга. Помимо любви, я был увлечён и работой, — всё сидел над бумажками с пером в руке. Сколько бы лет не прошло, но перо всегда останется моим фаворитом. С его присутствием в руке я чувствовал иную ауру, прилив вдохновения и верный настрой слога, понимаете? Я отправлял работы в редакцию, а буквально пятью днями ранее получил бандероль с ответными письмами читателей. Глаза мои проходились по словам, лелеющим меня, что одаривали комплиментами и словами поддержки. Содержимое грело душу, а также хранило значимую для меня конструктивную критику. «Поистине жемчужной красоты строки,» — писалось там, из-за чего в сердце моём расцветали самые чудесные букеты. Все письма я уместил к коробку и отложил её на верхнюю полку книжного стеллажа в комнате, дабы в любой необходимый момент рука моя тянулась к ней за помощью, в поисках вдохновения и словесной любви ценителей моего творчества.▬۩۞۩▬
«Лепестками роз будет осыпана наша любовь, Украшена бутонами нежных лилий, Я буду повторять это вновь и вновь, Мы друг друга на век полю…»
— Та так обворожительна, Саран. Я глядел на смысл своей жизни, не смея моргнуть. Передо мной стоял ангел, — любое другое волшебное создание, вызывающе кроткий вздох восхищения, но точно не человек, коснуться которого я был способен. Саран была в белом воздушном платье, сопровождаемом кружевами, бантом и воротником, походящим на деталь школьной формы; платье одновременно подчёркивало её бюст, нежную женственную черту, и это не могло не дурманить мне голову. Неповторимые изгибы тела Саран не были видны из-под ниспадающей длины, примерно до щиколотки, безобидного кроя юбки. Отсутствовал какой-либо намёк на кокетство в образе Пак Саран, и в этом была вся её прелесть, точно невинный ангел, который, впрочем, вызывал ещё большую бурю любви в моей вздымающейся груди. Волосы Саран были опрятно уложены, собраны сзади, и каким-то удивительным образом, который я не был в силе сообразить, сцепленны японскими белоснежными палочками; несколько завитых прядок спадали на её столь любимые мною щёки, вызывая постоянное желание убрать локон за ухо с поблёскивающей от света серёжкой. На часах пробило семь вечера. Мы стояли у входа в большое по своим масштабам здание, название которого так и не желало утаиваться в моей голове, пусть я спрашивал Саран раза три так точно, в четвёртый она бы одарила меня пронзающим, усталым взглядом, вот только и в том, и в другом случае этого бы не случилось. В прошлый вечер Амура Селин, актриса всеми известного театра в городе, пригласила меня на некий banquet***, отказ дать на который было бы для меня оскорблением и совсем не комильфо. По словам Саран, банкет был назначен по причине наступления радушной весны, которая у большинства ассоциировалась с новым, чистым началом. На подобное я реагировал с предубеждением, и не мог не сказать об этом Саран, на что они ответила мне улыбкой и опущенной вниз головой, ведь мысли наши были близки, вот только она принадлежала частичкой себя к тому обществу, в котором подобные «светские» мероприятия были общеприняты и обязательны для развлечения и до того занятых и пропитанных дорогими одеколонами и винами людей, со сверкающими камнями на всевозможных участках одежды. И пусть я видел, что для Саран это было чуждо, я также понимал, что обходить стороной этих людей и приглашения с их стороны она не могла; иначе посыпалось бы столь раздражающее: «Почему не пришла?», «Весь коллектив был, лишь ты отсутствовала». Пак Саран оповестила меня о том, что на вечере будут присутствовать уже повидавшиеся мне актёры Национального театра, его директор, режиссёр, художники, музыканты, актёры кино, писатели — в общем, сброд всей творческой интеллигенция Сеула, а также богатенькие персы, которые через пять рукопожатий знакомы с большинством выдающихся людей. Считал ли я, что буду там, точно в своей тарелке? Отнюдь, ни разу. Но умоляющий тон совсем не радостной на вид Саран заставил меня дать согласие, ведь, что я есть там, что меня там нет — всё одно, внимания и шёпота рода «С кем это пришла Амура?» — не будет, зато времяпровождение с Пак Саран мне было бы обеспечено. И вот, теперь мы, а ещё несколько людей спереди и позади, двигались по паркетному полу, перебивая еле уловимую мелодичную музыку вдалеке стуком своих каблуков об поверхность пола. Шёлковое платье Саран небольшими волнами играло от каждого сделанного ею шага, из-за чего я не мог отвести своего взгляда от белой юбки, а ещё время от времени, идя почти что рука об руку с ней, я поглядывал на закрученный локон, маячивший у виска моего ангела; моя рука так и просилась быть задействованной, дабы поправить свисающий локон за ухо, но что-то мне подсказывало, что ничего поправлять не нужно было; видать, в этом и была вся задумка. Спустя несколько минутных похождений мы дошли до массивных тёмно-красных дверей, сделанных, должно быть, из дуба, который позволить себе могут, отнюдь, не многие. Двери незамедлительно были приоткрыты персоналом, позволяя мне и Амуре Селин зайти внутрь. Взору предстало нечто чуждое моему глазу, которое по обыденности я мог запечатлеть лишь на экране или в своей голове при чтении какого-нибудь романа восемнадцатого века. Признаюсь, место, в котором я ненароком оказался, было удивительно прекрасным: высоченные стены, большие свисающие люстры, поблескивающие своими камнями, — это первое, на что я обратил внимание, а далее взору моему предстали люди, разодетые в платья и костюмы, наверняка, не дешевого бренда или же и вовсе созданные лично нанятым портными, — кто знает. Сизые диванчики с вельветовой обивкой, большой стол с праздной скатертью, закусками, канделябрами, и, смею предположить, шампанским, которое уже плескалось во многих до блеска отполированных фужерах, нежившихся в тонких руках молодых и постарше особ и их кавалеров. На одной из стен висели большие антикварные часы, показывающие десять минут восьмого, а далее голова моя повернулась в сторону мужского стана, который своим тенорком**** предложил Пак Саран один из фужеров с шипучим содержанием. Вежливо поблагодарив официанта, Саран подхватила фужер и слегка поклонилась. — Всего доброго, хорошо провести вам вечер, — промолвил молодой парень в белоснежном фартуке и покинул нашу компанию для дальнейшего, уж простите меня, спаивания здесь присутствующих. — Ты не против? — тихо пробормотала Саран, покосившись в мою сторону. Она спрашивает у меня разрешения? Поразительно неожиданно, от чего я даже прикусил губу. — Разумеется, нет. Незачем спрашивать у меня разрешения, — так же тихо пробормотал в ответ. — Я просто… Речь Саран перебил женский возглас на расстояние чуть больше двух метров от нас. Я и Саран развернулись, запечатлев знакомый стан. Как же её звать… Нам… — Хёри! — улыбнулся мой ангел, повстречавшись со своего подругой и коллегой. — Ты так очаровательна! — указала та на наряд Нам Хёри, состоящий из пышного василькового цвета платья, подол юбки которого спереди был чуть короче, чем сзади, а причёска её представляла собой собранные волосы и массивные заколки с переливающимися камнями. — Ах, Амура... а какая же принцесса ты! — выдохнула девушка, и я не мог не согласиться. Подруги завели недолгий разговор о том да о сём, заставив меня томно и скучно вздыхать. За время их разговора я успел понаблюдать за людьми, окружающих меня со всем сторон: разновидные перцы, которых глаз мой не видовал в такой близи ещё никогда прежде; все разбрелись по компаниям, мало было одиночек в этом пропитанном разнообразными духами помещении. Вон там, на одном из диванчиков и возле сидели солидные мужчины в стоящих немалую цену костюмах, они вели беседу, попивая из своих фужеров алкоголь, а вон там, у столика с закусками, расположилась компания щебечущих дам, которые, наверняка, обсуждали недавние громкие события людей высшего сорта, иль недавнюю пьесу, кою те могли посетить, или бог ещё знает, о чём они могли увлечённо шевелить накрашенными губами, взмахивая вальяжно кистью. Общая картинки сверкала и отображалась в моих глазах, в голове было лишь одно: «Что я тут забыл?». Ведь что-то мне подсказывало (или был я до того напичкан содержанием книг, в коих раскрывалась вся суть и истина подобных мероприятий), что кроме лести, лицемерия друг к другу и наигранности в разговорах и поведение этого высшего сорта, ничего обожествлённого не присутствовало. — Беги к своему кавалеру, — уловил я краем уха и развернулся к двум актрисам, которые, как было видно, заканчивали свою беседу. — Да-да, я скоро присоединись! Актрисы попрощались, и я коснулся рукой чужого прохладного плеча. — Хёри такая болтушка, — посмеялась девушка, сделав шаг вперёд, на что я не смог не улыбнуться и не последовать за ней, как это делал и раньше. — Она твоя единственная подруга? — поинтересовался я. Саран задумалась, а после ответила с нежной улыбкой «да». Так мы слонялись по помещению с десяти минут, и за это время Пак Саран старалась не попасться на глаза знакомым, однако, вежливо делала поклоны и здоровалась почти что со всеми, с кем она могла встретиться взглядом. За эти минуты я узнал краткую историю о некоторых здешних персонах: о актёрах из нашего кино, которые миловидно проводили время в компании своего коллектива, уместившись на одном из диванчиков; я узнал о том, что довольно пухлый мужчина с щетиной на лице, который то и делал, что привлекал к себе моё внимание громким заразительным смехом, — и есть хозяин этого громовского здания, в котором зачастую проводятся все подобные мероприятия, которые редко, но посещает Пак Саран. Также, мой ангел «познакомил» меня с один из писателей, имя которого я не один раз мог прочесть на страницах какого-нибудь журнала, а также его выпущенные книги на стеллажах магазинов. Саран завела с ним небольшой диалог, дабы я, находясь рядом, мог таким образом пообщаться со своим единомышленником. И за это мне хотелось обсыпать Саран благодарностями с головы до ног, ведь никогда прежде я не «говорил» с людьми, которые разделяют со мной одни интересы. И только мы отошли к столику с закусками (по пути к которому я изрядно понервничал, потому что дамы в своих нарядных платьях слонялись вокруг да около, так и норовились задеть или столкнуться со мной, столь неожиданном для всех, кроме моей Саран, потому почти всю дорогу я прятался за спиной своего ангела, с которым я мог почувствовать былую уверенность), и стоило нам подойти к столу, когда Саран уже было хотела вновь заговорить со мной, как из далека послышалось громкое: — Ну надо же! Наша Звёздочка! Давай к нам! — эмоционально прикрикивал уже не трезвый мужчина, из-за чего на лице Саран я запечатлел растерянность и смятение. Саран помахала ручкой и отвернулась к столу, потянув за шпажку канапе. — Ах, это наш директор, — выдал смущённо мой ангел, из-за чего бархатные щёки Саран приобрели розовый оттенок. — Чонгук, я не смогу сбежать от него, потому что там собрались все присутствующие здесь актёры нашего театра. Потерпишь? — Ты ещё спрашиваешь? — хмыкнул я, ведь ничего другого мне не оставалось. — Прошу, не волнуйся за меня, мне в радость видеть то, как ты проводишь время со своими коллегами. — Спасибо тебе, — прошептала Саран, что я еле уловил её благодарность, а причина тому была подошедшая к столу дама. Так мы направились в сторону миловидно болтающей компании до боли знакомых мне актёров. Признаюсь вам, мне было в диковинку видеть их такими: обычными солидными людьми, не в образе какого-нибудь моряка, художника-Бэзила, какой-нибудь тётушки юной особы, или любого другого персонажа. Могло показаться, будто эти люди стали частью моего общества, когда сам я ни разу не обмолвился с ними и словом, не был известен никому, кроме Пак Саран. — Амура, мы тебя заждались, — улыбнулась одна из актрис, которую я плохо припоминал; была ли это вообще актриса? — Я ходила за закусками и беседовала с остальными гостями, — поправила Саран свисающий локон. — Вы все так прилично разодеты — Благодарю, — выдал с поклоном так называемый директор театра, которого я видел впервые. — Амура, — нежный баритон послышался сбоку, из-за чего я малость дёрнулся, — ты сама Обворожительность! — коснулся тонкой руки до боли знакомый паренёк, оставив своими огромными шлёпанцами лёгкий поцелуй на тыльной стороне кисти Саран. Я заметно напрягся, всеми силами сдержав своё возмущение, ведь как же… что же он позволял своим одутловатым губёхам?! И резко мне вспомнился недавний дурной сон, когда на краю обрыва этот актёришко похотливо глядел на меня, возвышаясь над Саран… Бр!.. Вздор, до мурашек вздор! — Ах, Сокджин-ши, опять ты вгоняешь в краску, — отмахнулась Саран, рука которой поторопилась спрятаться за спиной, а на губах её с пастельно-розовой помадой появилась улыбка, от чего глаза мои без разрешения укатились наверх. — Совсем скоро объявится принц, вы в курсе, что весна — его любимое время года? — одушевлённо защебетала Нам Хёри, из-за чего я удивлённо нахмурил брови. О ком это они говорили? Нынче у нас принцы сохранились? — Ты про того принца, которому совсем скоро стукнет восьмой десяток? — захохотала другая актриса, вызвав улыбку у остальных. Беседа коллег продолжалась, а я, ощутив скуку, а после и колкую ревность, когда раскрасавец-Ким Сокджин вновь подбирался к моему ангелу, дабы лишний раз коснуться её кисти или прошептать на ухо тихое «Амура, ты так прекрасна». Я не мог точно знать, как бы вела себя Саран, не будь я тут, но покуда я стоял рядом, покуда Саран могла ощутить тепло моей руки и угрюмые вздохи, каждый раз она старалась кисть свою из мужской хватки убрать и мило извиниться улыбкой. А совсем скоро, когда из больших дверей вальяжно вышли несколько дам, а засим и, как я мог догадаться, почётная персона, некий принц с тростью (у которого, хочу подметить, морщин больше, чем камней на костюме) в сопровождение трёх-четырёх человек из охраны, — когда почти все гости банкета устремили свои взгляды на принца и старались любыми путями стоять к нему ближе, чем их соседи, тогда Саран обхватила мою кисть и повела в противоположную от возникшей суеты сторону, в сторону таких же дубовых дверей, только малость поменьше. И когда двери за нами закрились, и мы оказались в просторном и пустом помещении, где кроме диванчиков у всех четырёх стен и большого ковра посередине, так же одиноко стояло чёрное фортепиано, отображающее свет на своей покрытой лаком поверхности возвышенных над ней ламп. Пока я рассматривал помещение, Саран прошла в глубь, прямо-таки в сторону большого инструмента, и, завидев её двигающий стан, я опомнился: — У этого зала волнующее атмосфера, но что мы тут делаем? — мой голос отскочил от стен сего зала, заставив меня вздрогнуть, — акустика была удивительной. — Я так устала от того шума и лицемерия, что почувствовала, как… я сама начинаю впитывать в себя всё то антипатичное. Просто хочу тишины. Присядешь? — невзначай поинтересовалась Саран, даже не сделав передышку после крика своей души. И я, понятливо кивнув, пробормотал тихое «конечно» и направился в сторону инструмента, при взгляде на которое внутри у меня зарождалось приятное волнение. Я уселся на мягкую поверхность банкетки*****, на которой уже восседала Саран: руки её, будто со стеснением, были сложены на коленях, а взгляд — устремлён на зебровую поверхность клавиш. — Тогда почему нельзя было сослаться на какую-нибудь мигрень и не придти на этот банкет? — поинтересовался я, очарованно пройдясь кистью по гладким клавишам, это напомнило мне то время, когда дедушка учил играть меня на старом пианино, которое завалялось у нас в кладовке. Кстати, кое-чему дедушки удалось меня научить, но вот вспомню ли я сейчас?.. — Я отказывалась от подобных приглашений предыдущие два раза, было бы не вежливо оставить свой коллектив три раза подряд, да и я подумала, что с твоим присутствием всё будет казаться не таким уж и плохим… — И как? — я быстро убрал руку от клавиш, развернувшись в сторону Пак Саран; думаю, если она могла, то уловила бы огонёк интереса в моих глазах. — Твои ожидания оправдались? — Возможно, — на её устах показалась смущённая улыбка, из-за чего Саран поспешила отвернуться в противоположную сторону. Влюблённый парень во мне ликовал, и я хотел малость приблизиться к девичьему стану, вот только Саран резко развернулась с румянцем на лице и промолвила: — Хотелось бы мне играть на фортепиано… к великому сожалению, сейчас я и не вспомню нот. Я рассматривал её лицо: столь нежное и мной любимое, её бледно-алые губы слегка припухли, а густые и аккуратные брови нахмурились. Я желал оставить поцелуй на её румяной щеке, но остановил себя, вновь обратив внимание на клавиши. Я прочистил горло и произнёс: — Когда мне было примерно десять, дедушка пытался выучить меня играть на пианино, — начал я свой рассказ: — сам дедушка, по его словам, обучился игре на пианино от своей бабки и решил передать свои навыки мне; сказать по правде, я никогда особо этим не интересовался, но урокам дедушки всегда старался обучиться. С горем пополам, но я заучил ноты, прощупал все клавиши, дедушка научил меня играть несколько элементарных детских мелодий, которые я сейчас не вспомню и в помине, а ещё несколько усложнённых произведений Шопена и Бетховена… пожалуй, это все, кого я могу сейчас вспомнить. Мне очень нравилась «Лунная соната» Людвига, но я хорошо так запамятовал. Однако, если я не ошибаюсь, в моей памяти сохранилась одна пьеса из цикла Рахманина… — Ты… ты мог бы сыграть сейчас? — воодушевлённо пролепетал мой ангел под боком, и я взглянул в её по-детски игривые глаза. — Я… — всё не мог я оторваться от светло-карих глаз, — я могу попробовать вспомнить, раз ты этого так желаешь. — Да, пожалуйста! Жар пронёсся по моему телу, ведь я почувствовал волнение. Я не садился за инструмент больше десяти лет, лишь наблюдал со стороны на главной улице города, где уличных музыкантов можно встретить на каждом углу, или же когда посещал оперные театры по личному блату. Потому мысленно я уже стал вспоминать ноты для пьесы из цикла «Музыкальный момент»… «Фа Ля Ре Ля Ре Фа…», — ах, нет же, совсем не так! И сглотнув тугую слюну, я принялся за игру, подумав что соображу во время игры. Наверняка, Саран не заметила бы моих ошибок… Стоило моим пальцам пройтись по клавишам, как по всему залу разнёсся до мурашек приятный звук фортепиано, краем глаза я заметил, как Саран расправила свои плечи и устремила взгляд куда-то вдаль, пока сам в голове я повторял несчастные ноты: «Фа Ля Ре Ля Ре…». Я играл меньше двух минут, потому что отрывок, который я более-менее помнил не продолжался больше этого времени. По окончанию игры, я с некой дрожью опустил руки на свои колени, наконец-то посмотрев в сторону Саран: грудь её глубоко вздымалась, в точности как и моя, — я знал, это дело рук музыки, которая пробирала до каждой косточки, аккуратно касаясь своей исключительностью струн души. Не всякий способен проникнуться в мир классической музыки, я же получаю от этого эстетическое удовольствие и внутреннее успокоение. — Как же чудесно! Восхитительно! — всё ликовала Саран, похлопывая в ладоши. — Научи меня хотя бы вступлению, Чонгук! И вновь Саран заставила меня понервничать, однако, идея её была до толи романтичная! И я согласился, закивав головой. — Тогда… — я немного придвинулся ближе, — тогда клади свои руки на клавиши, я буду показывать тебе на какие нажимать. И точно послушная ученица, Саран прикусила губу и сосредоточилась на зебре из клавиш перед собой. — Вот сюда… — совсем тихо протянул я, аккуратно обхватывая мягкую кисть, я положил её на нужную клавишу: «Фа» — именно с неё начинается всё волшебство. — Извини, могу я… Думаю, будет удобно, если я сяду на… — Ах, да-да, конечно, — закивал я растеряно, убрал свои руки и немного выпрямился. Саран привстала и с лёгкостью, точно бабочка, присела на мои колени. — Приступим, Чонгук! — задорно воскликнула та и уложила руки на клавиши. Томно выдохнув, я так же протянул руки, уложив их поверх чужих. Дальнейшая моя диктовка была предельно тиха и спокойна: — Это клавиша «Фа», — не спеша объяснял я, — после идёт «Ля» и «Ре», — продолжал перемещать свои руки вместе с руками Саран, — после ещё раз «Ля» и «Ре», — прикусил я губу, стараясь всеми силами сосредоточится над нотами, а не на восседающем на мне стане Саран, её нежных руках и дурманящего сладкого аромата, который исходил от её шеи; она была запретно близка ко мне, — а после… после идёт повтор: «Фа, Ля, Ре, Ля, Ре, Ля» и в конце добавляем «Ре»… — закончил я, прекратив какое-либо движение; Саран же молчала и почти не двигалась. — Повторишь? — Да… я попробую, — точно промурлыкала та. Стоило Саран коснуться клавиш, как тишину пронзил громкий звук фортепиано. Хотелось обнять её и сидеть в таком положении весь вечер, внимая мелодию, ласкающую слух, вот только я почувствовал, как Саран занервничала, а после и сфальшивила. Спереди послышался вздох и вместе с ним мелодия прекратилась. — Ах, я такая глупая, — хмыкнула та, усевшись на своё прежнее место. Я был категорично не согласен с ней, ведь ничего не даётся впервые; для игры без ошибок нужны часы тренировки. Я улыбнулся на её румянец и коснулся всё той же мягкой руки. — Это не так, ты же знаешь, — не понимаю зачем, но я стал перебирать пальцы её руки. — Просто игра на фортепиано тебе в новинку… Кисть Саран сдвинулась и сжала мою, а после и голова её со стеснением повернулась в ко мне, а далее пала на наши сплетённые руки, где она могла увидеть одну лишь свою. Её ладонь левой руки выбралась из моей правой и прошлась вверх со сгиба кисти до локтя и к плечу; я не успел сообразить, как ладонь её уместилась на мою щёку, а большой палец коснулся нижней губы, — дыхание сбилось, я внимал каждую частичку её лица и желал коснуться её сладких губ, как вскоре они сами накрыли мои. Грудная клетка вновь вспыхнула от огонька, по которому я искренне скучал, между лопаток приятно защекотало, и получив несколько поцелуев с её стороны и ответив взаимными, я ощутил былую смелость и коснулся левой рукой её щеки, заправив спадающий локон за ухо. Моё сердце ушло в пятки, когда дверь в зал раскрылась, а сквозь пелену на глазах я смог разглядеть на входе Ким Сокджина. Саран, как и я, отстранились друг от друга, опустив взгляд в пол: будто мы маленькие дети, которых поймали за взрослыми делами. — Амура Селин! А мы тебя уже было потеряли… — развязной походкой в нашу сторону направился одурманенный алкоголем актёр. Я напрягся ещё больше, когда он встал подле Саран, уместив свою руку на поверхность верхней крышки фортепиано. Саран смотрела на него снизу вверх. — Я решила отдохнуть от шума голосов и музыки, ты же знаешь, меня подобное утомляет, — вздохнула Саран и пробежалась глазами от меня к инструменту, от неловкости прикусив губу. — Я скоро буду, не волнуйся, — подала Пак улыбку, тем самым намекнув на уход Сокджина, который с трудом стоял на месте, оперевшись правым боком об инструмент. И когда он успел так напиться? От шампанского-то или вина? — Это хорошо, — кивнул Сокджин, но с места своего не вдвинулся, чем меня мало обрадовал, совсем нет. — Амура, я давно хотел сказать… — нутром своим я чувствовал, что хотел сказать Сокджин, ведь по его поведению можно было понять больше, чем по каким-либо словам, — нравишься ты мне, вот, — подытожил, развязно выделив «вот». Я не сколько чувствовал неловкость от, так скажу, подслушивания, сколько раздражение и досаду, ведь, как-никак, нас с Саран прервали, а теперь я свидетель того, как моему ангелу признаются в любви. — Сокджин, что ты такое говоришь… — нахмурилась Пак, вспыхнув огнём; не только я ощущал дискомфорт. Наверное, мне стоило бы отсутствовать в этот момент, а не слышать подобное. Я чувствовал, как Саран нервничала из-за моего присутствия рядом. Или недурно было бы встать и поговорить с молодым человеком, вот только вы прекрасно знаете, что сделать этого я не мог. — То и говорю, — Ким подпёр подбородок рукой, устремив прищуренный взгляд на Саран, — я просто трус, который не смог сказать это тебе в трезвом состоянии. Впрочем… — Ладно, довольно об этом, — вздохнула Саран и привстала. — Давай я лучше провожу тебя до такси, это не лучшее состояние для подобных разговоров, не находишь? — Саран снабдила коллегу странным взглядом, а после подхватила под локоть и повела в сторону выхода. И только когда она приоткрыла дверь, я смог увидеть её кивок, обращённый ко мне, который подзывал к себе, и услышать тихое, слетевшее с её уст «Прости».________________
*Опия — неосознанное желание посмотреть человеку в глаза, что одновременно может сопровождаться волнением и уязвимостью. **Токк — (кр. 떡) — пирожок, сделанный из клейкого риса, блюдо корейской кухни. ***Banquet — (с фр. — банкет). ****Тенорок — те́нор — высокий певческий мужской голос. *****Банкетка — изысканная скамья, с коваными или резными ножками и спинкой, и изящной обвивкой.