КТО ЖЕ ОН?!
Интервью ЗАГАДОЧНОГО ПОЭТА на страницах «ЧОСОНА ИЛЬБО»*.
Более месяца назад к нашей новостной газете присоединился молодой поэт, стихи которого вы могли уже обнаружить на страницах других наших выпусков, и звать его — Чон Чонгук. Многие читатели писали к нам в редакцию: псевдоним ли это? сколько лет Чон Чонгуку? сеульчанин ли он, или живет в каком-либо другом городе? И в сегодняшней статье мы ответим на ваши вопросы! Но если кто-то из наших читателей, тем не менее, не читали произведения Чон Чонгука и не понимают, о ком именно идёт речь, то представляем вашему вниманию следующие работы молодого, но талантливого поэта, которые вы сможете прочесть в нашей газете: «Ожидание», «Tu es ma lumière», «Самобичевание», «Как подобало актрисе», «Avenir», «Люди первого сорта», «За любовь, за народ, за солдат», «Полёт птиц». На днях мы насилу взяли интервью у прославившегося в народе поэта. Почему же насилу? Потому что Чон Чонгук до последнего избегал наших вопросов, ссылаясь на чрезмерную занятость. Однако, мы не теряли надежду! На самые часто задаваемые вопросы, поступившие к нам в редакцию, Чон Чонгук дал ответ! Тем не менее, поэта нам так и не удалось увидеть; беседа проводилась по телефонной трубке. Здравствуйте, Чон Чонгук! На страницах нашей газеты, среди потока всевозможной информации, Вам удалось привлечь внимание наших читателей. В редакции были удивлены, узнав количество любителей лирики среди читателей нашей газеты, или, быть может, написанное Вашим пером столь глубоко проникает в чужие сердца?.. «Здравствуйте! Откровенно говоря, я всего лишь излагаю свои мысли, переживания и то, что хочу донести до людей, на поверхности бумаги; право, как и любой другой поэт, как я думаю. Ваши слова льстят моему самолюбию (смех). Разумеется, благодарю!» Чон Чонгук, расскажите, что подвигло Вас подать заявление в наше издательство? Вы были уверены в грядущем призвании народа? «Единственная причина, по которой я подал заявление, так это деньги. Никому бы не помешал дополнительный заработок; так получилось, что у меня он перерос в основной. Не таясь, скажу, что я писал на заказ, а если заказ хороший, то и работаю над произведением и сегодня (в нынешние дни). И бесспорно, как и любой другой творческий человек, я желаю, чтобы мои работы продвигались и были узнаваемы.» С нынешним темпом Ваше время за работой окажется безусловно плодотворным. В заявлении Вы уже писали, но мы решили спросить у Вас для читателей вновь: сколько Вам лет, Чон Чонгук? «Я родился в 1953 году, 1 сентября. Сейчас мне двадцать четыре года.» Должно быть, молодые обладательницы женского пола, читающие эту статью, словили сердечные приступы (смех). (Хотим отметить, дорогие читатели, смех издался и на противоположной стороне провода!) Многие спрашивали у нас: настоящее ли это имя или Ваш псевдоним? «Подлинное! Да, моё имя Чон Чонгук. Мне показалось, псевдонимы нынче вышли из моды.» На следующий вопрос мы также знаем ответ, но расскажите нашим читателям, коренной Вы житель Сеула или пришлый? «Да, я родился и вырос в Сеуле. Путешествовать мне ещё не удавалось.» Ни разу не выезжали за пределы города? Невелика беда, у Вас все ещё впереди! Чон Чонгук, думаем, многим интересно узнать, есть ли у Вас возлюбленная? Или кто-нибудь, кем Вы вдохновляетесь для написания стихов? «Не буду-таки скрывать: да, у меня есть своя Муза, девушка, что вдохновляет меня почти на всю романтическую лирику.» Это так дивно! Кто же это счастливица, которую мы, вероятно, должны поблагодарить? «Это своего рода табу** (смех). К сожалению, имя я Вам назвать не могу, уверен, моя Муза будет против, но скажу одно — это актриса Национально театра Сеула!» (восторженно) Ну надо же! Стало быть, Вы любитель театра? «Я его поклонник! (смеётся) Действительно, я люблю театр, иной раз кажется, что он реальнее жизни.» Как невероятно была подана мысль! Мы не можем с вами не согласиться! Ну, и напоследок поделитесь ли Вы с нами какой-нибудь информацией по поводу следующего произведения, которое Вы отправите к нам в редакцию? «Лирика уже готова, осталось её малость подкорректировать, она-таки с привкусом романтики! Нестерпимо жду реакции читателей! Пожалуйста, если Вы прочтёте мою следующую работу, пришлите отзыв, мне будет интересно почитать!» Полагаем, наш почтовый ящик будет трещать по швам. Мы обязательно передадим Вам все отзывы, Чонгук! На сегодня наши вопросы исчерпались. Приятно было пообщаться с Вами, пусть даже подобным образом! «Спасибо за вопросы и Вашу любезность. Я буду работать над собой и своим творчеством ещё усерднее, дабы в дальнейшем радовать читателей качественным содержанием паче, чем нынешним!» Безусловно! А мы в свою очередь — наблюдать за Вашим развитием! Всего доброго! На подобной доброй ноте наше интервью подходит к концу. Искренне питаем надежды, что вам, дорогие читатели, оно понравилось так же, как и нам общаться с молодым поэтом, имеющим несомненный талант!┚
— Любопытное интервью! — промолвила Пак Саран, закрывая и откладывая свеженькую, выпущенную только этим утром газету. — С тобой так почтительны, на это приятно смотреть. — Не могу и возразить, — ответил я, с искренней улыбкой, делая очередной глоток кофе. Я и моя милая Пак Саран разместились на веранде одной чудеснейшей кофейни, где булочки с сахарной пудрой, по словам Пак, походят на самый настоящие-Французские. Это было раннее утро, владелец заведения только-только надел фартук да встал у кассы, не успев толком разлепить свои сонные глаза, как тонкий стан (моей) дамы вальяжно прильнул к кассовому столу. Я был в этом месте впервые, и, знаете, лишь оказавшись внутри, мне показалось, что атмосфера здесь не походит на атмосферу другой кофейни, иль пекарни в этом непредсказуемом городе. Не то, чтобы я частенько заглядывал в такие заведения — потравить душу, нет, но всё-таки бывало у меня порывистое желание заглянуть одним глазком в манящее, до блеска отполированное окно какого-нибудь заведения. По обыкновению я просто наблюдал и внимал запахи, а вместе с ними и эмоции людей, к сожалению, большего я позволить себе и не мог. В той кофейне, название которого, если я не ошибаюсь, «Омелас», в воздухе витал запах вовсе не танного*** кофе, который в нынешнее время у нас найти трудно, на прилавках красовались аккуратно выставленные, точно по линейке, вкусности, начиная от круассан, заканчивая чудодейскими профитролями с разнообразной начинкой. И знаете, я подумал, что не с проста Пак Саран столь норовилась заглянуть в это местечко, тут можно почувствовать домашний уют; а рассмотрев плетёные стулья и столы, — мгновенно пожелать уместить на стульчике свой бэксайд**** да изведать ароматный вкус зернового кофе, любуясь очаровательным видом округи: с одной стороны расположилась аллея, а вместе с ней и только расцветающие деревья, да новоиспечённые лавочки, а с другой стороны — трамваи да дорога, идущие по своим делам одним миром мазанные люди. Я и Саран уселись за один крайний столик на веранде. Время было не больше семи, однако, лучистое солнце, тем не менее, палило, благо свежий ветерок разбавлял солнечный зной. Пак Саран была в шляпке, такой же плетеной, как стол, за который мы умостились, из-за чего я не мог сдержать очереду подтруниваний, дабы запечатлеть её закатанные, выразительные глаза. Саран любезно заказала мне американо, несмотря на возражения с моей стороны; она всегда отмахивалась вальяжно ручкой, точно слова мои и отказы были ничто иное, как ушной звон. Потому мы и вкушали свои приятные напитки, ко всему этому Саран уничтожала аккуратненький эклер с шоколадной начинкой. — Ты точно не хочешь? — повторно спросила Пак, первый раз был перед входом в кофейню. — Желаешь меня угостить? — Разумеется нет, просто так спросила, — пробормотала та, продемонстрировав закатывание своих глазок. — Да, желаю угостить тебя! Чего ты одно горькое кофе попиваешь?.. — А ты покормишь меня с рук? — спрашиваю, малость придвинувшись к ней. — Ещё чего… — возмущённо пролепетала Саран со стороны, по-детски гримасничая: — сам возьми. — В таком случае откажусь. Забавно мне было наблюдать за тем, как Пак Саран возмущалась, делала попытки, дабы поддеть меня да съехидничать, ох! а как же были миловидны те подтрунивания с её стороны, на которые я не в силах был сдержать улыбки… Однако, извольте уж признать, читатель, — котёнком льва не напугать. — Какие планы на сегодня? — я было хотел глотнуть своё почти остывшее американо, как за столик, через несколько других, села молодая девушка. Отчаянно вздохнув, я отложил эту идею, дабы девчушка не подавилась своим круассаном, завидев витающую в воздухе кружку, и откинулся на спинку стульчика, дожидаясь ответа Пак Саран. — После обеда я иду на репетицию, — Саран почти что шептала, а виной всему этому была та девчонка, — у нас новая постановка, нужно хорошенечко её проиграть, убрать некоторые нюансы. Чем будешь заниматься ты? — Так же займусь работой: подкорректирую стих для публикации, постараюсь выполнить несколько заказов. А там… может быть, будет время и на что-нибудь полезное: уборка иль саморазвитием займусь, как придётся. Мне тебя встречать после репетиции? Решил я всё-таки уточнить, ведь было едва три раза, когда мой покровитель тонкой эстетичности намекал мне, что хочет побыть один. — Чонгук… — Саран протёрла губы салфеткой, следом увлажнив их языком, — не желаешь посмотреть кино? В моём чулане залежался кинопроектор, сегодня я вспомнила о нём и подумала, почему бы не… — Конечно! Разумеется, я хочу посмотреть с тобой кино. Стан девушки выпрямился, а глаза засияли ещё пуще прежнего, будто ответ мой был весьма неочевиден. Ну что за душка… — Тогда в семь тридцать вечера ожидай меня у моего дома. — Так поздно? — Поздно? Что ж, репетиция всегда длиться не менее четырёх часов, обычно я работаю шесть-семь, как придётся. — Так это получается, что я отправлюсь домой в такую темень? — спрашиваю с излишней иронией. — А что такое? — улыбнулась Пак. — Боишься темноты? — Не то чтобы темноты… Вдруг ты решишь пристать ко мне! — выдал я, побуждая глаза напротив здорово так распахнуться. — Ах… — тряхнула Саран головой, — кинула бы я в тебя салфетку, да воспитание не позволяет. На ответ её я рассмеялся, громко, совсем позабыв про девушку неподалёку. Но, казалось, она и не заметила, финишируя в поедании своего завтрака. — Ты… так дивно мила, Саран, — произнёс я вполголоса, постукивая пальцем по столу. Взгляд субтильной Пак был устремлён в сторону, прямиком на жидкостный огнетушитель огненного цвета, такой же огненный, как и любимые мною щёчки актрисы.* * *
После общего завтрака мы разошлись по домам, вскоре дивная Амура Селин должна была посвятить себя искусству, в то время пока я был увлечён своим. Можно ли назвать моё творчество искусством? Я всё ещё продолжал задавать себе подобные вопросы, ведь не смел я заявлять, что претендовал на звание «Выдающийся поэт Кореи», — я просто занимался тем, что мне приносило удовольствие. Мой следующий стих, как и было написано в интервью, имел невинные нотки романтики, те, что посещают воздушную голову молодого юноши, или же невинной юной девицы в моменты влюблённого порыва. Право, я писал их под приливом утреннего вдохновения, сидя, по обыкновению, за своим деревянным столом перед открытым окном, я внимал утренние звуки природы, неподдельные и тонкие, а вместе с их сонатами меня настигла, пусть и в голове моей дурной, Муза. Я могу даже прочесть вам отрывок; гарантирую, вы узрите его раньше, чем кто-либо другой:«Всё в ней гармония, все диво, Всё выше мира и страстей; Она покоится стыдливо В красе торжественной своей; Она кругом себя взирает: Ей нет соперниц, нет подруг; Красавиц наших бледный круг В её сияние исчезает…»
Большего прочесть я вам не могу, уж будьте добры простить, — на то правила договорённости с издательством. Итак, после «содана» с многоуважаемыми пером и пожелтевшим листом я глянул на время: было чуть больше полудня. После непримечательного обеда я не смог отказать себе в папиросе, засим с полчаса подремал, ждал, когда сон настигнет меня, в то время пока сам порхал в мире под названием «Фантазия». Недурно знаете вы это местечко, даже скажу больше: частенько посещаете этот манящий в свои объятия мирок, я прав? После сладкого дрёма мне показалось, я был свеж и бодр, как никогда прежде, потому решил потратить часть энергии на уборку своего холостяцкого пристанища, купание в пенной ванне (уж любитель я подобного, не смейтесь), да чтении книги, которая должна была скоротать моё время ожидания того самого желанного часа, когда вновь смогу увидеть свою сверхталантливую Любовь. Столь забавно, что улыбка совсем не желала сходить с уст, а всё потому, что раньше чтение моё можно было назвать экскапизмом: мне было до того одиноко, что от всего гнусного и скучного мира я желал спастись в пыльных страницах книг. Обыденность вызывала тошнотворное отвращение в один момент моей жизни, когда я окончательно остался один, и тогда бегство от действительности сделалось моим хобби. Но сейчас, с появлением в моей жизни Пак Саран, чтение книг для меня является новой альтернативой познания, самообразования, а ещё очередной темой для разговора с книголюбом-Пак Саран. Не спроста я стал погружаться в творчество Уайльда. А ещё книга — своего рода увлекательный катализатор времени. Особенно, когда осталось несколько треклятых часов до значимой встречи. Как же мучительно это ожидание, столь безжалостно оно губит влюблённое сердце.* * *
В назначенное время я был в указанном месте. Так уж и быть, признаюсь, я пришёл на десять минут раньше, будто это как-то могло сблизить нашу встречу с Пак Саран. Спустя ещё десять минут нудного, с ума сводившего меня ожидания я таки увидел полюбившийся стан, что с каждым шагом сокращал жуткую дистанцию между нами. — Я думал, что эти часы превратились в вечность.* * *
— Чонгук, поставь греться воду для чая, а я пока разберусь с кинопроектором в чулане. Спорить я не стал, ведь, ну не кажется ли вам, что стоило нам поменяться местами? По итогу я кивнул, будто Саран могла это увидеть, и покорно побрёл на кухню, аккуратную, без каких-либо изъянов. Я бы не сказал, что моя кухня безобразна и не убрана, вовсе нет, я порядочный молодой человек, но, по сравнению с кухней Пак Саран, вся моя чистоплотность задорно и в припрыжку спешила в небытиё. Чайник был поставлен на конфорку: «Кипятись, дружок». А я побрел дальше, куда глаза глядели, и разумеется, глаза и ноги сговорчиво направили меня в сторону чулана. В небольшом помещении копошилась хозяюшка дома, что-то напевая себе под нос. И хотелось мне предложить руку помощи, вот только в голове уже звучал стойкий, но вежливый отказ независимой от мужских рук женщины, и я побрёл дальше, в следующую комнату, которую приметили мои глаза и в которой не был я ещё прежде. Это была малая по размерам комнатушка, я смог это понять даже в кромешной темноте вечера, благодаря лунному свету за окном. Однако, интерес я свой не утолил — включил свет, запечатлев минимальное количество мебели да белёсые стены, с некоторым количеством картин в рамках, этюды на простых листах да эскизы человеческого тела, лица. И в голове моей взбрело удивление: Пак Саран любительский живописец? Я прошёл внутрь, ближе к холсту на мольберте. Сердце трепетало внутри от внезапной «сенсации»! Шаг за шагом я внимал на небольшом столике всё больше законченных и всё ещё не завершённых работ (что-то мне это напомнило), и любо мне было разглядывать уникальный стиль писания, как небезынтересно он показывался на каждом смятом и совершенно чистом листе. На стенах висели щепетильные зарисовки влюблённых людей, одиночек, слоняющихся на фоне ярких пейзажей. Это было красиво и уникально. Я не мог сказать, что это было лучше произведений известных художников лишь потому, что иллюстрации были нарисованы рукой моей возлюбленной, но всё-таки как же был мил стиль её письма! На холсте в ряд были всяческие наброски человеческих глаз: с тёмными радужками и малость светлее, с широким разрезом и узким, с пушистыми ресницами да разновидным наклоном. Пак Саран практиковалась в рисовке человеческих глаз? В таком случае, я мог бы заявить, что у неё это получалось замечательно! Но следующее, что я запечатлел, сдвинув чистый лист на столе, побудило брови мои нахмуриться и резко изогнуться в изумлении. Примерно на пяти листах я отметил в ряд нарисованные части тела: пальцы, тип тела и головы, разновидности причёсок и губ. И всё не было бы таким значимым и вызывающим для меня столь много вопросов, если бы все эскизы не являлись мужскими. «Что такое?» — спросит читатель. Я же вам объясню, что всё это показалось моей «гениальной» голове упорной попыткой разглядеть неведомое, вообразить композицию того, что неподвластно человеческому глазу. Неужели, Пак Саран пыталась разгадать меня? Моё телосложение, причёску и глаза? И в этот самый момент меня пронзило озарение! За всё это время в моей голове не было ни одной мысли о том, что Саран не знает о моей внешности ровным счётом ничего. Какой формы глаза смотрят на её чудесный стан? Руки, что стараются при любой удобной возможности коснуться её нежных; губы, которые сама она осмелилась чмокнуть в тот чудный вечер… Боже! Да ни единого миллиметра моего тела она так не запечатлела, и не в силах будет! Когда в это время я внимал и наслаждался каждым её вздохом и движением руки, головы и всего тела. Чон Чонгук, ты такой бездушник, раз не осмелился даже напрячь извилины мозга своего для подобных дум. — Чон Чонгук! — донёсся до меня голосок моей синички. — Да, что? Comment puis-je vous aider? ***** — Прекрати острить и помоги мне, пожалуйста. Ну надо же, mon chеr! Сама Амура Селин попросила у меня помощь! И я, как истинный по нраву джентельмен, поспешил её оказать.* * *
Мы расположились в гостиной, большая аппаратура стояла на соответствующем месте, дабы свет падал на пустую, ничем не занавешенную стену комнаты. На самом деле, такой не оказалось — нам пришлось снять приличную по размерам картину, чтобы в дальнейшем внимать сюжет фильма. — Изволь узнать, откуда у тебя кинопроектор? Я и Пак Саран сидели укрытые двумя пледами на каком-то матрасе, заложенным разновидными подушками. Казалось бы, крайне по-детски, но столь щепетильно приятно мне ещё не было от подобного времяпровождения в компании подушек. Мы сидели в полуметре друг от друга в полном молчании; в руках Пак особенно заботливо была зажата дымящаяся кружка. Меня всегда завлекали её аккуратные пальцы, хоть и не мог я знать наверняка, но что-то мне подсказывало, что они невероятно нежны в момент поглаживания руки. Довольствоваться таким, знаете ли, ещё не приходилось. — Он достался мне от матери. Будучи ещё совсем малышкой я любила коротать время за просмотром фильмов с матерью и отцом. Моя мама была большим фанатом кино, настолько, что со своим достатком убедила отца купить кинопроектор, а он, прошу заметить, стоил в ту пору не малую сумму, — Саран глотнула горячего из кружки. — Так почти каждый вечер мы погружались в новые и старые, по десятку раз пересмотренные истории. Мне было любо наблюдать за игрой людей, а ведь я непременно замечала, что тогдашние популярные актёры играли большое количество ролей. Помнится, как маленькая я удивлялась тому, как дивная Ким Хису перевоплощалась с романтичной девицы в одном фильме на доблестную и, как бы выразиться, вызывающую женщину в другом. Просто удивительно, думала я, а теперь… — Теперь ты и сама являешься такой, — заканчиваю я вместо Саран, вызывая на своих и чужих губах улыбку. — Да… — вальяжность её руки я мог заметить и в темноте, Пак Саран отложила кружку на чайный разнос вблизи стоящий. — Благодаря матери всё так и сложилось, как есть на данный момент. Я сердечно ей благодарна за это. Поэтому для меня не сохранить этот кинопроектор было бы подобно дерзкой грубости. Даже отец когда-то было настоял на том, чтобы отправить этот «ящик» прямиком на свалку, но я не позволила. Помнится, мы отлично повздорили с ним из-за этого. — Отважная Пак Саран… хм, звучное заглавие получится, однако. — Полно тебе, — лицо Саран засеяло более чем улыбкой в том мраке, — давай уже смотреть фильм. Её ровный носик кивнул на картинку, воспроизведённой из старинного и громовского проектора; оказалось, уже с пару минут, как начался такой же совсем не новый фильм. Даже по началу я мог сказать, что видел его единожды. Но от чего-то мне совсем не хотелось внимать его картинку, дабы вспомнить окончательно сюжет; мне хотелось любоваться сидящей в меньше, чем в метре от меня девушкой, которую совсем недавно я мог наблюдать с высока на, казалось бы, недосягаемом расстоянии. Это была середина фильма под названием «Сотворившая чудо». Я ладно вспомнил всю трепетную сюжетную линию, просмотрев чуть больше двадцати минут фильма, равно как неудобно скользящее чтение субтитров в темноте. На середине, когда кульминация фильма набирала свои обороты, я же сделал маленький шажок на встречу Любви — подсел к Пак Саран малость ближе. Уверен, она это почувствовала. А немного погодя я и вовсе пробрался своей ловкой рукой до чужой, за которой успел заскучать, точно прошёл год-два с нашего последнего касания. Я аккуратно сплел наши пальцы, и показалось мне иль нет, что дыхание Пак стало более глубоким. Моё влюблённое сердце всё питало надежду, что Саран ждала этот поступок с моей стороны. Как же… как же безобразно полюбился мне этот момент! Момент, когда я сидел вблизи Пак Саран, чувствовал тепло её тела сбоку и как, внимание, по-хозяйски поглаживал нежную кожу на тыльной стороне руки Саран. Спокойно и любо, и готов я был просидеть так до конца дней своих, только чтобы чувствовать Её рядом. Не заметил я, как фильм подошёл к концу; скорее даже: я погряз в свои глубокие думы, и понял, что наступило окончание фильма после того, как экран потемнел и по чёрному фону побежали вверх никому не интересные титры. И только тогда я опомнился и отпустил руку Пак, я стал напевать одну мелодию. Саран глянула в мою сторону, одаряя удивлённым взглядом; прелестное создание уже было хотела что-то сказать, как я перестал напевать мелодию и опередил её: — Ничего не напоминает? — я малость сделал паузу, а после отрицательного кивка, отчаянно вздохнул и продолжил: — Никак не могу вспомнить, откуда это мелодия. Более чем уверен, что из какой-то нынче известной французской песни, но, проклятье, всё не могу вспомнить из какой… А эта мелодия… ах, совсем не желает покидать мою голову. После своих слов я невнятно продолжил свой напев. — Я и понятия не имею, Чонгук, — пожала Саран плечами; конечно, я так и думал, что у неё не найдется ответа. — Ты уверена? Там такие красивые строчки… Как же… О! «Embrasse-moi, embrasse-moi juste», — пропел я сладко. — Перевод, насколько помню, очень красив. Не подскажешь? Совсем я запамятствовал. Удручённо вздохнув, Саран повернулась ко мне профилем и расслабленно облокотилась о стену. Губы её нашёптывали что-то, и я еле расслышал, что повторяла она раз за разом ту заветную строку из песни. Неужели и она не вспомнит перевод? — Embrasse-moi, embrasse-moi juste… Что же, почему кажется столь знакомым, точно слышала я подобное не раз! Может быть, «я украду тебя»?.. Нет, вовсе нет. «Утешу»? Нет же… «Juste» точно будет «просто», это же почти как английский, а вот… Ах, точно! — воскликнула радостно девчушка и с заметным восторгом повернулась в мою сторону опять: — Поцелуй! Просто поцелуй меня! И как же смешно мне было запечатлеть ту быструю и неповторимую в век смену эмоций на личике Саран: как восторг сменился растерянностью, смятением и безнадёгой! Смешно до слёзной пелены на глазах, но эмоциональное восхищение я своё не выдал, лишь заполнил паузу словами: — Как скажите, miss! И под взволнованный вздох Саран, я коснулся ладонью её щеки, медленно приближаясь к её вздрагивающему от моего касания тельцу то ли с намерением не спугнуть, то ли спросить разрешения, — не важно. В беспредельной близости наших лиц последнее я запечатлел, — как каждая ресничка подрагивала на закрытых ею глазах, перед тем, как закрыть глаза самому и слить наше горячее дыхание в единое да проникнуться в сладкую лавру её дивных губ, стараясь утешить своё собственное безумное сердцебиение. __________________ *«Чосон ильбо» (кр. 조선일보) — «Корейский ежедневник» — крупнейшая газета, которая начала вновь свою печать в 1945, после пятилетнего запрета. **Табý — строгий запрет на совершение какого-либо действия, основанный на вере в то, что подобное действие является либо священным, либо несущим проклятие для остальных. ***Танный (поль. tani) — дешёвый. ****Бэксайд (англ. backside) — задняя сторона (пятая точка). *****Comment puis-je vous aider? (фр.) — Чем могу быть полезен?