Мерлин или Миорлан?

Снова тот же сон. Гермиона проснулась и присела на кровати. Полог был глухо задёрнут, поэтому утреннее солнце не могло проникнуть сюда. На то, что уже наступило утро, указывали только беззвучные небольшие часы, стоявшие на полке в изножье кровати. Вообще, даже если обойти все спальни девочек Гриффиндора, то не найдёшь такой кровати, как у Гермионы. В отличии от спален мальчиков, кровати были застелены не красными простынями, а как говорила Гермиона «нежно-розовым ужасом», и более того, не имели такого чудесного, плотного тканевого полога. Вместо него девочки довольствовались полупрозрачным, таким же розовым, как и простыни, тюлем. Впервые увидев эту «обитель фей» на первом курсе, она была в настоящем ужасе. Прожить в Этом семь лет? Она едва продержалась первые полгода, а потом, найдя несколько полезных заклинаний, трансфигурировала тюлевый полог в нормальную плотную ткань, поменяла цвет. Соседки похихикали над «мужским вариантом» кровати, но лезть не стали и уже вскоре переключились на другие вещи. Ко второму курсу за пологом Гермионы уже находилось небольшое убежище девочки. Чары расширенного пространства проходят только на седьмом курсе, но если вещь полезна в хозяйстве, то почему бы не выучить пораньше? Внутри была ткань глубокого синего цвета, кровать стала больше, в изножье и изголовье появились полки для книг и всякой всячины. А снаружи было такое количество различных чар, что вздумай какой-нибудь артефактор зайти в спальню девочек Гриффиндора, у него весьма неаристократично открылся бы рот. Но артефакторы не имели привычек гулять по женским спальням Хогвартса, а помимо них увидеть плетения магии могли только директор Дамблдор со своими очками-половинками, которые, как догадывалась Гермиона, были весьма непростым и многофункциональным артефактом, и, может быть, профессор Флитвик. Мастерство Чар и Дуэлинга не за красивые глаза дают. При всём своём благодушии и добросердечии, Флитвик всё ещё оставался полугоблином и наверняка имел кучу скелетов в шкафу, как своего народа, так и собственных. Гермиона потёрла лоб рукой, будто снимая с себя остатки сна. Этот кошмар снился ей всё чаще в последний месяц. Почти каждую ночь. Как хорошо, что она с начальных курсов освоила заклинание заглушки и повесила на полог. Только оно спасало её от настойчивого интереса соседок, которые наверняка услышали бы, как она кричала во сне. Нет, кошмары и раньше были, с таким-то детством, но этот сон… Он был больше всего похож на воспоминание. Это пугало больше всего. Мио уже давно решила, что забудет прошлое. Она Гермиона Грейнджер, маглорождённая, у неё чудесные родители. И так было всегда. Так должно было быть всегда. Но эта мысль всё никак не хотела уживаться в голове. Не получалось абстрагироваться, забыть. С самого раннего детства Гермиона знала, что она сирота. На самом деле, может быть и не сирота, но родителей у неё точно не было. До четырёх лет она жила в приюте, куда её, как ей сказали, отвёл какой-то сердобольный человек, нашедший ребёнка на улице. Тогда Гермионе было всего около двух лет, и единственное, что смогли понять воспитатели, это то, что её, наверное, зовут Мио. Может, это было сокращение, может полное имя, но ни фамилии, ни точного дня рождения, ни чего-либо ещё никто не знал. Хотя, по правде, найти кого-то из родных девочки не сильно-то и пытались. Коротенькое объявление на четвёртой странице не очень известной газеты — вот и есть все попытки что-нибудь узнать. В приюте жизнь была не сказать, что очень хорошей, но, во всяком случае, жить там было можно. Крыша над головой и постоянное питание у детей всегда были. Да, воспитанников было много, и из-за этого внимания им уделялось по минимуму. Во всяком случае, дети предпочитали думать, что недостаток внимания объясняется именно этим, а не тем, что выбившимся из сил за тяжелые трудовые дни воспитателям просто всё равно, что будет с этими детьми. Накормлены? Хорошо. Не болеют? Просто прекрасно. Всё остальное — не их забота. Само заведение было не очень богатым и располагалось в окраинах Лондона, так что денег, чтобы содержать большое количество детей, не было. Директор крутилась, как могла, но бюджет был слишком мал, а богатых спонсоров на горизонте не виделось, поэтому единственное решение проблемы, которое она увидела, было уменьшить число воспитанников. И решила она всё кардинально. Выбрав тридцать человек перебора, старших из них постарались пристроить работать хоть куда-нибудь, а младших поделили на две группы: большую часть переправили в другой приют, а несколько человек захотел забрать на воспитание приезжий бизнесмен, который прибыл из какой-то далёкой восточной страны. Причём, что примечательно, он выбирал только девочек. Мио было чуть больше четырёх, когда директор внесла её имя в списки тех, кто должен был покинуть приют. Она не очень понимала всеобщую напряжённость и волнение, но точно знала, чувствовала, что этот страшный человек с тёмной кожей и разноцветным тюрбаном, совсем не сочетающимся с классическим костюмом, с цепким взглядом чёрных, как угольки, глаз, который, кажется, улавливает твоё малейшее движение, точно не принесёт ей ничего хорошего. Ещё больше Мио испугалась, когда среди всех детей, что были в комнате, он указал своим тёмным пальцем именно на неё. Тогда она не могла понять, из-за чего взялся этот иррациональный страх, но он не отпускал её до того самого момента, когда странный человек вышел из комнаты. Утром на следующий день, когда дети уже садились в дорогого вида машины, Мио тихо отошла от них и, скрывшись за углом, побежала прочь со всех ног. И ещё долго ей казалось, что пронзительный взгляд того восточного человека преследует её. Она бродила долго. Никому не нужный ребёнок на улицах осеннего Лондона. Через какое-то время Мио уже даже не могла понять, в какой стороне находится её приют. Она хотела лишь спрятаться на время, подождать, пока уедет страшный человек, и вернуться домой. Но дорогу обратно она найти не могла. Уставшая, голодная, она заночевала под мостом. Ночью пошёл дождь, стало холоднее. Хорошо, что в приюте одевали их очень практично. Красивой одежды детям, увы, было не видать, но зато было тепло. Проснувшись утром, она поняла, что это место для ночлега выбрала не она одна. Компания из десятка детей-беспризорников, по которым явно было видно, что живут на улице они давно, заметила маленькую тихую девочку и приняла её под своё крыло. Гермиона много думала, что случилось бы с ней, если бы её не нашли бы эти ребята. Наверное, умерла бы с голоду или случилось бы ещё что-нибудь в этом роде. Она провела с ними почти полтора года. Именно они научили Мио жизни на улице. Между собой банда была маленькой семьёй. Хотя, это и не удивительно. Сироты, или дети из неблагополучных семей, они создавали себе сами то, о чём мечтали. Семью, дом. Старшие заботились и помогали младшим, учили их тем крупицам знаний, что знали сами. Младшие всеми силами старались помочь старшим. Дети, живущие на улицах Лондона, почти никогда долго не задерживающиеся на одном месте, маленькие карманники и воришки. Они многому научили маленькую Мио. Но она никогда не чувствовала себя с ними семьёй. Всегда держалась на расстоянии. Была тихой, молчаливой, но усердной. Однажды, когда она шла по переулкам Камдена, девочка увидела фигуру в чёрном балахоне с плотным капюшоном, на которую никто не обращал внимания. Англичане, конечно, народ толерантный, и на такой наряд они ничего не скажут, но люди будто вовсе не видели человека. Это было странно. Очень странно. Мио, не удержавшись, тихо пошла за этим человеком. Фигура завернула за угол. Зачем? Там же тупик. Это девочка знала точно. За полтора года жизни на улицах Лондона город она изучила очень хорошо, да и сам Камден она очень любила. Выждав пару секунд, девочка осторожно заглянула за кирпичную стену дома. Там никого не было. Совсем никого. Человек не мог просто испариться отсюда. Мио медленно подошла к стене, соединяющей стоящие близко друг к другу дома. Стена как стена. Кирпич самый обыкновенный, такой, из какого построены ещё сотни таких же стен в Лондоне. Но что-то не давало девочке покоя. Что-то казалось странным, не таким. Она подняла руку прикасаясь к стене. Кирпичи были холодными и шершавыми. Такими же, как обычно. Позже Гермиона долго не могла ответить себе на вопрос, что же всё-таки заставило провести рукой вдоль стены. Может интуиция, может магия, может ещё что-нибудь. Внезапно внутренности сдавило и будто подцепило большим крюком, голова закружилась и потемнело в глазах. Девочка почувствовала довольно болезненный удар о мостовую. Ей понадобилось около десятка секунд, чтобы прийти в себя. Открыв глаза, Мио обнаружила, что сидит на мостовой из крупного щебня, которого совершенно точно не было в тупике, в котором она находилась всего минуту назад. Вокруг плотными рядами шли дома, в которых, как подозревала Гермиона, наверняка находились лавочки торговцев. Все они были довольно тёмных цветов и имели сильно обшарпанный вид. Вокруг ходили люди в таких же странных тёмных балахонах, как и тот, за которым она пошла. Мио поспешила встать и отойти с дороги, потому что прямо около неё, почти не глядя, прошла какая-то старуха, чуть не наступив. В большинстве своём странные люди шли молча, но улица всё равно ощущалась живой. Наполненной какими-то своими звуками. Она была определённо мрачной. Наполненной каким-то своим антуражем и атмосферой. Стараясь не привлекать к себе внимания, Мио подошла к лавке, что была к ней ближе всего. На пыльной и потускневшей с годами вывеске было написано «Горбин и Берк».

***

У Гермионы сегодня был сложный день. Не выспалась из-за этих странных снов, болела голова, на завтрак снова был ужасный тыквенный сок, который она ненавидела и, наконец, обязанности старосты факультета Гриффиндор тоже никак не способствовали отдыху. А ещё сегодня был понедельник. Любой пятикурсник львиного факультета скажет, что понедельник — это сначала Бинс, потом Снейп, после Снейпа тем, кому совсем не повезло — Треллони, а на закуску эта Амбридж. Понедельник — это то, что надо просто пережить и забыть, как страшный сон. На истории магии всё было как обычно, профессор Бинс, не отрывая глаз от каких-то своих записей, без остановок ровным голосом бубнил про гоблинские войны и восстания. Большая часть класса спала, а остальное меньшинство занималось кто чем: кто-то доделывал в спешке домашнюю работу, кто-то рисовал, играл в плюй-камни, карты, в общем, всё было как всегда. Гермиона иногда жалела, что не может, как некоторые ученики (не будем указывать пальцем), заснуть сном младенца на первой фразе профессора. Почему-то у неё этот нудный бубнёж вызывал диаметрально противоположную реакцию. Да, было не интересно слушать эту нудятину, уж лучше просто учебник почитать, но голос Бинса отбивал желание спать от слова совсем. Урок зельеварения снова ознаменовался взорвавшимся у Невилла котлом, с той бурдой, что он варил (зельем это просто нельзя было назвать), и вычетом из копилки факультета почти полусотни баллов в целом. Кстати, с баллами Снейп постарался не только из-за Лонгботтома. Когда они снова сцепились в словесной баталии с Гарри, Мио могла только страдальчески возвести глаза к небу. Но, по правде, в этом году все их словесные пикировки были какие-то вялые, будто запал уже давно исчез, и цапаются они скорее по привычке, чем из-за чего-то ещё. Профессора по защите от тёмных искусств сменялись у них каждый год, поэтому была одна надежда — в следующем году Амбридж в школе не появится. Ученики уже делали ставки, доживёт ли она до следующего семестра или нет. Как бы то ни было, но педагогом она была почти таким же отвратительным, как и Бинс. Это её «Теория защитной магии» Уилберта Слингхорта! И «при фундаментарном знании теории, вам не составит труда применить практические навыки в экзаменационных условиях»… Прошло всего две недели учёбы, а вся школа уже взвыла от уроков Амбридж. А Гарри ещё и на отработки нарвался. Применять к ученику кровавое перо! Это же надо было придумать такое! Но убрать Амбридж из школы не было никакой возможности. Сейчас за ней стоит всё министерство с Фаджем во главе, за ними СМИ и общественное мнение. И, даже если выставить на всеобщее обозрения факт применения к студенту запрещённого артефакта, то всё равно министерство придумает, как вывернуть всё так, чтобы дискредитировать директора с национальным героем ещё больше. Их имена итак всё лето полоскали в газетах все, кому не лень. Зато умные поняли, что на уроках Защиты надо сидеть и не высовываться. А тем, кто не понял, это донесли либо Гермиона, либо сама Амбридж, что было несравненно хуже. После ужина Мио шла в гостиную факультета. Вся домашняя работа была сделана ещё накануне, беспокоиться было не о чём. Большинство учащихся уже тоже поужинали и находились в своих гостиных или спальнях, поэтому коридоры были почти что пустыми. Такой тихий Хогвартс навевал спокойствие. Не то, что почти всегда шумная гостиная гриффиндорцев. Гермионе вообще очень нравилось гулять по коридорам замка. Они были пропитаны магией и создавали в душе чувство защиты. Подойдя к портрету Полной дамы и сказав пароль, она вошла в гостиную. Здесь было так же, как и почти каждый вечер после ужина. Ученики сидели в удобных креслах или за столами, делали домашнюю работу или просто отдыхали. Гермиона прошла к излюбленному уголку «Золотого трио», как их называли с Гарри и Роном. Это был небольшой двухместный диванчик и удобное глубокое кресло, которые стояли около дальнего камина. В кресло обычно садилась Гермиона, а диван занимали мальчишки. И сейчас они сидели там, о чём-то тихо разговаривая. Ребята сидели спиной к гостиной, поэтому не видели как подходит Мио и синхронно вздрогнули. Но, обернувшись, увидели, что это их подруга и выдохнули. Гарри встал, придвинул кресло девушки, чтобы ей было удобно сесть и общаться с ними. Рон, между тем, продолжил говорить: — Этот Снейп снова ни за что снял с Гриффиндора столько баллов! Гермиона вздохнула. — Вообще-то, последние двадцать он снял вполне оправдано — она наткнулась на скептический взгляд рыжего, — Гарри не ответил ни на один вопрос о Лунном камне. — Но всё равно, он не имел права снимать целых двадцать баллов! — Пылал праведным гневом Рон. Он никак не мог понять, почему этот «сальноволосый слизеринский гад» так изводит «бедных бравых гриффиндорцев». — Нет, Рон, он имел полное на это право, Гермиона права. Гарри, в отличии от друга, полностью осознавал, что Снейп снимал баллы с их факультета и будет их ещё снимать. И с этим уже ничего не поделаешь. Но и не отвечать на издёвки декана слизерицев он просто не мог. — И ты туда же… — Грустно, с интонацией родственника, навещающего смертельно больного пациента, протянул Рон. — Ты ещё скажи, что Амбридж тоже заслуженно назначила тебе отработки! На это Гарри только вздохнул и покачал головой. Нет, про Амбридж такого он сказать не мог. Совершенно не мог. — Ты, Гермиона, надеюсь, так тоже не считаешь? — Нет, Рон, насчёт Амбридж я с тобой полностью согласна. Надеюсь, что к концу года её у нас не будет. А ведь нам ещё СОВ в этом году сдавать. Даже Снейп шипит, ругается, но учит очень неплохо. Даже такие оболтусы как вы знаете зелья на «удовлетворительно». — Ну, это ещё подумать надо, кто хуже: Амбридж или Снейп? — Пробурчал себе под нос Рон, а Гарри невесело хмыкнул в ответ. Внезапно в противоположной части гостиной раздался взрыв. Ребята синхронно повернули головы в сторону шума и увидели близнецов Уизли, стоящих около стола в углу с чуть опаленными бровями и волосами. Их окружало несколько учеников младших курсов, а на столе на какой-то переделанной спиртовке (Гермиона даже знать не хотела, откуда они её достали), весело побулькивала странная субстанция. Девушка встала с кресла и быстрым шагом направилась в сторону юных экспериментаторов. — Уизли! Вы придурки или да?! — громыхнула она. Близнецы самыми, что ни на есть, невинными глазами посмотрели на старосту. — Я вас предупреждала, что все свои эксперименты вы должны ставить вне факультетской башни! И что нельзя пробовать свою продукцию на младшекурсниках! Она указала на маленькую девочку, у которой сильно шла кровь носом. Кровопролитные конфетки. — Но мы их не заставляем! Они сами соглашаются! — Попробовал протестовать Джордж. Фред только яростно закивал. — Мне всё равно, сами они её едят или нет! Хоть под Империусом! Но если я ещё раз увижу детей с этой гадостью, мне придётся написать миссис Уизли! На этот раз Гермиона была реально зла. Похоже, что близнецы не понимают с первого раза. И со второго. И с третьего. За эти две недели, что шёл учебный год, она раз пять ловила и отчитывала их за это. Сами пусть занимаются чем хотят. Хоть галлонами свои «вредилки» глотали бы. Но нельзя травить детей! — Экскуро! Чтобы мигом тут всё убрали, и я этого больше не видела! — девушка резко развернулась и быстрым чеканным шагом отправилась к себе в спальню, не слушая, что кричат ей близнецы по поводу уничтоженного зелья. В спальне никого из соседок не было. Гермиона быстро переоделась, забралась в свою кровать. Выдохнула. Вдохнула. Снова выдохнула. Потихоньку получалось успокаиваться. Виноватой она себя не чувствовала, но не могла понять, почему так странно себя чувствует. Девушка села на кровати. Потянулась к полке, чтобы взять книгу, надо было немного отвлечься. Вдруг на её голову что-то упало. Конверт. Мио взяла его в руки и прочитала надпись. Потом закрыла глаза, открыла их, и прочитала ещё раз. На конверте было написано: «Моей дорогой дочке, Мио».